Авирон легко поднялся из-за стола, огляделся по сторонам, на звёздное небо с привычной луной, зацепившейся за крону пинии, на жующих и чавкающих людей, как бы прикидывая, что же такое сделать, чтобы всем присутствующим понравилось? И вдруг, протянув руку, попросил меч у стоящего телохранителя за спиной царя.
Стражник вопросительно посмотрел на оглянувшегося Соломона, мол, можно ли доверять пришлому человеку, тем более в непосредственной близости? Кто его знает, что у приблудного волшебника на уме, может и злоупотребить. Таких историй очень много на слуху. Легче предотвратить, чем потом пожинать последствия. Соломон кивнул, разрешая.
Авирон взял меч за рукоятку в форме полумесяца, полюбовался узорами ковки и закалки, потрогал пальцем лезвие с легким изгибом по египетской моде, и одобрительно, едва ли не радостно воскликнул:
— Прекрасно заточен! Противник ничего не почувствует после хорошего удара, каким владеют многие из вас, и я в том числе. Найдется ли среди вас доброволец, который согласится, чтобы я отрубил ему голову этим мечом? Обещаю — храбрец не испытает боли — у меня крепкая рука, много раз проделывал подобное, когда на караван нападали разбойники. И в другие дни сек головы не только врагам, но и всем желающим. Вот как в этот вечер. Уверяю, ничего опасного для здоровья смельчака не будет. Потом, спустя некоторое время, чтобы все успели увидеть, я приставлю отрубленную голову к туловищу, произнесу магические заклинания, оживляющие бездыханное тело, призову отлетевшую прочь душу и вдохну её в заскучавшее тело. Храбрец поднимется и присоединится к пирующим. Или же помолится Всемилостивейшему Саваофу, вновь даровавшему чудесную жизнь, полную опасных неожиданностей и приятных встреч, вроде сегодняшней, моей с вами.
Ну, кто желает проявить смелость, достойную удальца, взбирающегося по приставной лестнице на неприступную вражескую крепостную стену? Заодно проверит и моё волшебство, которым одарили меня боги за то, что я никогда у них ничего не просил. Сами давали.
Не до всех дошла шутка чародея — смех немногих смельчаков неловко и сконфуженно затих в напряженной тишине, в которой вдруг послышалось неудержимое икание, невидимого в темноте.
Авирон поднял перед собой тускловато поблескивающий меч и повел им в одном направлении со своим немигающим, жутким взглядом, с одного лица на другое, то ли выбирая, то ли нацеливаясь на предполагаемую жертву.
Гости тревожно зашумели, озадаченно посматривая друг на друга, потом на чародея, не шутит ли, мыслимое ли дело добровольно подвергнуться столь жестокому обращению? Палец порежешь, и то больно, а о шее и говорить нечего.
Поняв, что вопрошающий маг настроен более чем серьезно, и не замедлит привести в действие свое намерение, как только объявится доброволец, принялись подначивать соседей, как бы невзначай подталкивая локтем к экзекутору, коротко похихикивая, мол, не бойся, я рядом, если что — защищу.
Интересно, как? Отгонит мух с отрубленной головы? Не даст собакам и кошкам лизать пролитую кровь? Нет уж, уволь. Поищи глупца в другом месте. Может быть, раба пригласить? Его не жалко, даже если и не воскреснет.
Несмотря на обилие выпитого, красного и розового вина, безрассудного не нашлось. Мало ли что наобещает волшебник, в случае неудачи отговорится, мол, извините, чудо не состоялось по банальнейшей причине — плохого здоровья добровольца, его чрезмерно грешной жизни, недостаточной веры в Элохима, наконец — звезды неудачно расположились на небосводе. Причин много, а жизнь у любого одна, можно и поостеречься. Легче отказаться, не высовываться под свет факелов, чем проявлять пагубную инициативу.
Авирон опустил угрожающий меч и миролюбиво проговорил:
— Возможно, вы правы. Рисковать жизнью ради забавы не стоит. Да и согласившийся, много потеряет: не сможет узреть самое интересное — приживление головы к туловищу. Думаю, подобного никто из вас никогда не видел, и не увидит до конца дней своих. Вы, пирующие сейчас у царя Соломона, немногие, кто потом смогут похвастаться перед другими: «Я был свидетелем необычайного зрелища, рукотворного чуда! Своими глазами видел, как волшебник Авирон мечом телохранителя царя отсек голову…». Кого? Ну, кто осмелится подставить выю?
Я же сказал — это не будет больно. Щекотно — да. Лезвие меча остро, рука моя крепка. Нужна лишь храбрость добровольца, и выдержка, чтобы не дрогнуть, не пошатнуться перед ударом, иначе меч соскользнет и обрушится на череп. А это уже нежелательно. Я волшебник, но не до такой степени, чтобы заживлять удары, которые могут снять всю кожу с головы. Обещаю, после отсечения головы восстановить всё в первоначальном виде. Даже шрама не будет видно. Хотя, если кто захочет, шрам могу оставить. Будет реальным напоминанием о чуде. Воина шрамы украшают, вот как мой, на щеке. Остался после встречи с ассирийским разбойником — на один его удар я ответил двумя, поэтому и остался жив, а он спустился в шеол, из которого никто ещё не возвращался, чтобы поведать нам, каково там живется, какой сикер предпочитают пить. Или же там предпочитают сидонские вина?
Чародей рассмеялся своей шутке, которую никто не поддержал, еще раз обвел взглядом настороженных гостей и, не узрев жертву, покорно идущую на закланье, немного удивленно и уговаривающе произнес:
— Жаль, что храбрец не выходит. Это совершенно безопасно. Нечто вроде кошмарного сна перед пробуждением, когда просыпаешься в испарине, испуганный ночными видениями трехликой Гекаты, но всё страшное позади. Мы сейчас не спим, а пируем у щедрейшего царя Соломона. Все сыты, пьяны, всем хочется развлечься, но безрассудного так и не находится. Ну, хорошо, если вы не возражаете, можно произвести замену. Кого на кого? Позвать раба? Жизнь раба ничего не стоит, каких-то сто сиклей. Но они, в отличие от нас, все при деле, заняты срочной работой. Приносят вам быстро опустошаемые кувшины, блюда с жареным мясом.
Даже не знаю, кого из них выбрать, чтобы не злоупотребить вашим вниманием и не причинить вам неудобство своим излишним рвением? Впрочем, можно поступить иначе. Зара, распорядись, пусть рабыня принесет с кухни любого петуха. Да и меньше крови прольется. У человека её намного больше, всё здесь зальет, рабам дополнительная работа — убирать окровавленный песок. Запах человеческой крови не всем приятен, напоминает о жестоких сражениях, когда чудом остался живым. Надеюсь, ещё помните былые битвы, или всё забылось за мирные года?
Спустя короткое время, за которое гости успели выпить еще по чаше вина и закусить жареным мясом с горькими травами, рабыня Цейтл принесла петуха. Авирон поднял его над головой, чтобы все видели, даже на дальних коврах.
Это напоминало на совершение в ночь накануне Судного дня магического искупительного обряда капорес, когда мужчина должен трижды покрутить над своей головой петуха, а женщина — курицу. В свете факелов все видели на загляденье красивого петуха: красный гребень, пышный разноцветный хвост, и сильное, крепкое тело. Петух возмущенно трепыхался, ударяя свободным крылом по цепкой руке мага, и старался её клюнуть.
Чародей степенно вышел на свободное пространство между коврами и снова пристально посмотрел во внимательные глаза впереди сидящих мужчин, отчего некоторым стало не по себе, мало ли что, а вдруг передумает, поднимет и заставит, добровольно-принудительно подставить свою выю, вместо петушиной.
Авирон выждал томительно долгую паузу, нагнетая тревожное чувство у зрителей, зажал несчастную жертву между ног, левой рукой оттянул шею птицы и резко дернул мечом, потом отбросил от себя обезглавленного петуха, который суматошно запрыгал по освещенному факелами кругу. Вроде бы привычный, обыденный эпизод, который случался в жизни многих, но сейчас все, не отрываясь, смотрели на эффектно обставленное зрелище.
Соломон с любопытством наблюдал за действиями Авирона, немного опасаясь, что у того не получится оживить петуха, который сейчас, то прыгал, то потешно кувыркался через кровоточащий обрубок шеи, забрызгивая песок черной кровью и, наконец, в агонии затих у изогнутой ножки терракотового канделябра с пылающими и коптящими факелами. Чародей торжественно поднял голову петуха с мертво желтыми, печально закрытыми глазами, словно тот погрузился в нелегкие размышления о бренной суетности жизни, покорно смирившись с произошедшей потерей.
Авирон подошел к канделябру с тремя факелами, нагнулся за птичьей тушкой с безвольно повисшими ногами и острыми когтями, и поднял над головой. Все благоговейно застыли в ожидании чуда. Да, рассечение произошло. Голова отделена от тела. Всё пока без обмана. Петух мертвее быть не может. Только чудо или великое волшебство может вернуть птицу к жизни. А чудес так мало в повседневности! Почти совсем нет. Всевышний далек и недоступен. Одна надежда на Его связников, — волшебников и пророков.
Авирон опустил петуха пониже и склонился над ним, словно что-то там высматривая. В мерцающем свете факелов и жировых светильников на столах, пирующим плохо были видны манипуляции мага, производимые в темноте. Можно лишь догадываться: очевидно, приживлял голову к тушке, — слышались быстро произносимые слова на незнакомом языке, то ли заклинания, то ли молитвы неизвестному богу. И вот волшебник рывком поднял руки вверх.
Петух лежал спиной на его ладонях, выставив к звездному небу мощные ноги с кинжальными шпорами, но голова безвольно, немым укором, свешивалась с рук чародея, словно говоря: «А что вы ещё ожидали после жестокой казни? Напрасно втянули меня в эту историю».
— Я нутром чувствовал, ничего у него не получится! — зло выкрикнул кто-то издали.
— Да, для этого нужно быть истинным чародеем, а не базарным шутом, — поддержали его рядом. — Ему только на площадях выступать, перед бедняками, которым что ни покажи — всё понравится!
— Голову-то он приставил, но это слабое утешение для петуха, или для того, кто бы согласился на подобное.
— С таким же успехом и я бы мог отрубить Авирону голову, чтобы не бахвалился, — недовольно произнес Ровоам, вытирая жирные губы пальцами.
— Авирон, тебе второго петуха не принести? Их много на нашей кухне. До утра можешь резать. Мы всё съедим! Но ощипывать тебя заставим, может быть, ты хоть на это мастер! — выкрикнул Рисий, и громко расхохотался.
Среди пирующих поднялся ропот. Все отчетливо видели вялого, безжизненного петуха, которому чрезвычайно не повезло с волшебником, и вообще, в жизни; не топтать больше хохлаток, не кукарекать, предвещая зарю.
Но Авирон, как ни странно, не выглядел обескураженным, важно ходил от ковра к ковру и показывал, чтобы все могли рассмотреть — голова петуха на месте, плотно приставлена к туловищу, хотя и мертво свисает с ладони.
Чародей вернулся на исходное место, снова внимательно посмотрел на разочарованные, выжидающие лица, томя нетерпеливых, вдруг резко перевернул петуха и высоко подбросил его в черное небо, усыпанное миллиардами алмазно-сверкающих звезд, где тот всполошено, замахал крыльями, и косо, неуклюже опустился на один из ковров среди объедков, обглоданных костей и тяжелых глиняных кувшинов с вином, подозрительно посматривая на восхищенные лица с полуоткрытыми ртами от удивления.
Рисий и Ровоам, чуть ли не сталкиваясь головами, бросились к петуху, который шарахнулся от них, но запутался в расставленных руках добровольных помощников. Сыновья царя, не веря своим глазам, тискали, щупали, ворошили перья на шее, пытаясь найти след шрама от удара мечом, но ничего не обнаружили.
— Как ты это сделал?! — пораженно крикнул Рисий, словно мальчик, увидевший нечто необыкновенное. — Никогда не думал, что подобное возможно!
— Магии всё подвластно, — заверил его Авирон, стараясь вернуться к царю сквозь толпу восхищенно орущих поклонников.
— Если бы не видел своими глазами, не поверил! — воскликнул Ровоам, восторженно хлопая чародея по спине. — Ты удивительный волшебник! Отец не зря выехал к тебе навстречу. Ты соперничаешь с богами. Только им подвластно подобное.
Да, это было настоящее чудо, о котором завтра заговорит весь Иерусалим, а потом и в дальних городах, селах и соседних царствах.
Телохранители с трудом навели порядок, оттеснив перевозбужденных зрителей за пределы площадки. Довольный собой и произведенным впечатлением, Авирон вернулся к столу, сел и протянул руку к золотому кубку, жадно отпив несколько глотков вина.
Даже Вирсавия покровительственно улыбнулась, подав ему, зажатую пальцами, обжаренную куриную ножку, которую он обглодал одним движением, протянув косточку между зубов, потом бросил её под стол, в общую кучу. Трехцветная кошка лишь лениво понюхала упавшую кость и снова заинтересованно уставилась на подрагивающий в босоножке большой палец правой ноги царицы.
Соломон одобрительно кивнул и снял с пальца знаменитый перстень с многозначительной философской надписью «Всё проходит», одаривая чародея. Ибо сознание, что любое мучительное горе не беспредельно, как и счастье, неоднократно спасало владельца от отчаяния и излишне сладостных иллюзий, а на случай, если и это не помогало, и появлялись страшные мысли о непереносимости страдания, существовала надпись и на внутренней стороне кольца — «И это пройдет».
Чудо проделано с большим мастерством, даже он, Соломон, удивился, хотя и понимал, что никакого волшебства не было, произошла ловкая подмена мертвого петуха на живого. Восхищение вызывало лишь то, как всё это содеяно. Никто ни на миг не усомнился в чародействе, когда петух всё же ожил, захлопал крыльями. Неуловимый убийца так же, безоговорочно, должен поверить, что Авирону не составит особого труда, путем таинственной магии, узнать его имя, местонахождение, разоблачить и отдать на пытки в руки царского палача.
— А если кто-нибудь решился бы на отсечение? — тихо спросил Соломон, чуть наклонившись к чародею и прикрыв ладонью рот, как бы потирая щеку от комариного укуса. — Ты сильно рисковал, приглашая добровольцев.
— Подобный смельчак еще не родился в Израиле и Иудее. Если бы кто и согласился, то для любого безрассудного можно найти отрезвляющие и пугающие слова. Очутиться хоть на миг без головы — представить страшно. Я бы отказался, если бы даже сам Саваоф предложил меня обезглавить с условием, оживить через короткое время. Это самый лучший способ расправиться со своим непримиримым врагом. Потом скорбно и покаянно признаться его родственникам, что чудо почему-то не получается: звезды неблагополучно расположились на небосводе, боги препятствуют оживлению — слишком много прегрешений у обезглавленного. Причин немало можно придумать. Вся беда в другом — у недругов хватает ума вовремя остановиться, или предложить замену, не переходят опасную черту.
Они рассмеялись, понимающе, и с дружелюбным расположением поглядев друг на друга. Пирующие вновь принялись за кисловатое прошлогоднее вино, взбудоражено обсуждая увиденное чудо и волшебные способности Авирона. Кто-то клялся всеми богами и своими детьми, что десять лет тому назад видел, как чародей по ночам превращался в жуткого нетопыря, и вместе с прародительницей Лилит, женой Самоэля, обращенной в сову, стремительно летал над Иудейскими горами, высматривая только им известную жертву, чтобы напиться крови.
Почти все пьяно уверились, что зря поосторожничали, можно и надо было согласиться на предложение чародея, и оказаться на месте обезглавленного петуха. Сейчас, после оживления, уже был бы в центре всеобщего внимания и взахлеб рассказывал о своих впечатлениях посещения иного мира.
Некоторые изъявили желание немедленно обезглавиться, с трудом преодолевая опьянение, поднялись с ковра и, поддерживая друг друга, поспешили к царскому столу, но за ним было уже пусто. Ушли даже охранники. Сиротливо и соблазнительно маняще лежали нетронутые царские блюда, с которыми быстро расправились, подшучивая друг над другом, мол, если повар снова приправил пищу ядом, то отравы, разделенной на нескольких человек, не хватит, чтобы отправить всех в шеол. Зато будет, что вспомнить и рассказать домашним о царских яствах.
Перед сном Соломон, призвав начальника стражи Фалтия, строго-настрого приказал, усиленно охранять гостя ночью: убийца, из-за боязни разоблачения, может попытаться убить чародея, или же как-то иначе воздействовать на него, вплоть до подкупа охранников, что тоже нежелательно.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/21/441