Глава 25. Встреча чародея Авирона

Вячеслав Вячеславов
Наконец, и в караване заметили встречающих, подняли руки в торжествующем приветствии. Верблюды прибавили шаг, предчувствуя скорый привал и воду. Люди радовались  предстоящему отдыху, встрече с друзьями и родными. Маг Авирон мерно покачивался на спине верблюда в середине каравана, и до тех пор, пока Соломон, сопровождаемый проводником из числа караванщиков, не обратился к нему с уважительным приветствием, не предполагал, что царь ради него одного выехал из дворца.

До этого царь Давид не баловал его приглашениями во дворец, и даже сторонился всех чудодеев. И Давида можно было понять. Некоторые чародеи владели навязанной магией внушения, которую трудно вовремя осмыслить, и ещё труднее избавиться, потому что человек на время лишался основы врожденного характера.

Неприятно впоследствии осознавать, что думал не собственным умом, а покорно исполнял чужую, навязанную волю. Некоторые цари до самой смерти не догадывались об этом. Да и немногие придворные вельможи понимали, что были жертвой, марионеткой в руках расчетливого пройдохи.

— Мир тебе на долгие лета, Авирон. С долгожданным возвращением на родину, где тебя не забыли, помнят все твои чудеса. Слава о твоем умении волшебствовать опережает твоё появление. Мне донесли о твоем прибытии. Я рад видеть тебя в добром здравии и ясным взором, не омраченным чрезмерными заботами. Долог ли был твой путь? Не подвергался ли караван разбоям?

Пока Соломон говорил, Авирон опустил верблюда на колени, спешно сошел с него и хотел, было упасть ниц на песок, но царь удержал, прежде опустив Эстер и соскочив на землю, одновременно отослав прочь любопытствующего проводника, после чего радушно обнял чародея, подержал его ладони, сжимая.
— Ты по-прежнему силен, Авирон. Руки словно навои из ясеня, крепки. Года не властны над тобой. До сих пор очевидцы рассказывают, как ты кулаком усмирил вырвавшегося из загона быка.

— Мир тебе и твоему дому, мудрейший царь. Благодарю за внимание к моей скромной особе. В мои лета любой путь утомителен и продолжителен, но так же при этом, приятен и короток, ибо быстро кончается из-за постоянных размышлений. В дороге видишь много нового, познаешь жизнь, которая до этого была скрыта крутыми поворотами. Есть о чем подумать и что вспомнить. Что касается опасностей, то любое царство немыслимо без разбойников и мытарей. И у тех, и у других — семьи, которые нуждаются в заботе и хорошем пропитании. Имущим приходится делиться с неимущими. И это неотъемлемая часть нашей жизни. К концу пути поклажа верблюдов становится заметно легче не только из-за выпитой еды и съеденных припасов. Ты прав, царь Соломон, лишние заботы отягощают чело любого человека, даже властителя. Я охотно готов взять на себя часть твоих забот, чтобы облегчить твою непосильную ношу. Поделись мыслями, сомнениями, — сделаю всё, что в моих силах, и даже сверх того.

Авирон выглядел ровесником Соломона, лишь немного сутулей; крепкий мужчина, черные усы, борода с густой проседью завита по ассирийской моде, почти коричневый цвет лица от постоянного пребывания под открытым небом. Продолговатый лиловый шрам на лбу и левой щеке придавал мужественный вид, — человека участвовавшего не в одном сражении.
Взгляд уверенный, спокойный, полон внутренней силы, такого не испугаешь неожиданным окриком. Когда-то белая канди , обшитая по низу пурпурной бахромой, сейчас посерела от дорожной пыли; длинная до земли, скрывала очертания тела и наличие железного меча в ножнах, не давала представления о силе.

Возможно, именно таким, у брода через реку Иавок, предстал Иаков ночью перед Богом, который, понадеявшись на легкую победу, зачем-то вздумал с ним бороться. Соперник оказался необычайно сильным, несмотря на повредившееся бедро, не уступал до самого рассвета.

С появлением зари Бог был вынужден признать своё поражение, просил отпустить, но упрямец догадался, что перед ним необычный борец, отступился лишь после благословления. Спросив, с кем Он боролся, словно не имел представления, дал Иакову новое имя: Богоборец — Израиль, и пообещал грядущие победы над противниками.

— Достопочтенный Авирон, мне необходимо поговорить с тобой наедине, прежде чем прибудем во дворец, где ты надолго станешь моим желанным гостем. До тех пор, пока тебе не надоест. Наш разговор должен остаться втайне от всех. Иначе и не стоит его затевать.

— Я весь внимание, мой царь, — доброжелательно, но без привычного подобострастия и угодничества, каким грешат придворные, ответил Авирон. — Это и моё давнишнее желание — говорить с тобой. Молчать я умею. Можешь смело довериться мне. Многие тайны умрут вместе со мной. За долгие годы о многих секретах забыл, ибо у любой тайны есть свой срок существования. Наслышан о твоем уме, мудрости, царь. Знаю, ты охотно встречаешься с караванщиками, купцами, посетившими много царств. Я тоже долго был в пути, видел много царств и их правителей, запоминал, рассуждал. День и ночь могу рассказывать о прожитом не только мной, услышанном и увиденном. Я беседовал со многими царями севера, востока и юга, и все они оставались довольны мною, не обделяли своей милостью и неохотно прощались, когда изъявлял желание их покинуть.

Соломон посмотрел на потрескавшиеся сухие губы Авирона, повернулся к Эстер, не сводившей внимательно-изумленного взгляда с чародея, и тихо сказал:
— Эстер, принеси Авирону воды.

Девочка обрадовалась, что может выполнить хоть какую-то просьбу Соломона, сияюще улыбнулась жемчужными зубами и метнулась к тяжело приближающемуся лошаку с бурдюками воды, к которым уже спешили утомленные караванщики. Они радостно вздымали вверх руки, восхваляя Саваофа и Соломона за неожиданное избавление от давно мучавшей жажды.
— Может, ты хочешь вина? — как бы невзначай, поинтересовался Соломон, проверяя мага на склонность к порокам, знал, что сильная усталость быстро снимается чашей хорошего вина.
Авирон дружелюбно улыбнулся тёмными губами и провел ладонями по широкой бороде, поблагодарив царя за его щедрости.

— В длительном пути всегда убеждаешься, что вода ценнее любого изысканнейшего вина. У всех нас пересохли гло;тки и губы, — последние капли воды были выцежены накануне вечером. Трудно уснуть, изнывая от жажды. Ночная прохлада во сне грезится горным озером, к которому тщетно пытаешься подойти. Мы благодарны, что догадался прийти с водой навстречу. Не многие цари способны на подобное  сочувствие и сострадание.
— Мне ведь тоже не раз доводилось ходить с караваном, знаю цену глотка воды и куска лепешки, — пояснил Соломон.

Они оба смотрели, как девочка ловко протиснулась в толпу громко галдящих караванщиков, взяла у погонщика керамическую чашу, наполнила её серебристо-прерывистой струйкой из чуть приоткрытого и наклоненного жерла бурдюка, и быстро вернулась, стараясь не пролить ни капли воды. Потом пристально, задрав голову, глядела, как чародей со стоном наслаждения осушает чашу — большой кадык, едва заметный под седой бородой, напряженно, рывками, перемещался по, то ли смугло-грязному, то ли загорелому горлу.

— Ещё, милая, — протянул Авирон чашу Эстер. — Не вода, а напиток богов.
На этот раз она, не торопясь, подошла к возбужденно горланящим караванщикам, которые опасливо посторонились, пропуская вперед, ибо видели, с кем и от кого она, но девочка не стала злоупотреблять оказанным вниманием, дождалась своей очереди, понимая, что уступившие, также, если не больше, хотят пить. Она снизу вверх с любопытством рассматривала утомленных бородачей, которые невольно притихли, любуясь нарядно одетой Эстер.

— Умная девица и поразительной красоты. Через два года будет праздником для глаз мужчины, — похвалил Авирон и пристально посмотрел на Соломона. — Глупая бы не стала ждать. Твоя рабыня? Наложница? Дочь?

— Нет. Не столь важно, кто она, — неохотно проговорил Соломон, недовольный, что внимание и взор Авирона отвлекается от предложенной ему темы разговора. — Дщерь божья. Сирота. Недавно вся её семья погибла при ужасных обстоятельствах. Я приютил.

— Твоя щедрость не знает меры. Народы Израиля и Иудеи должны быть счастливы под твоим покровительством. Никто не сравнится с тобой в милосердии к людям. Да продлятся твои дни на много лет! — Авирон скороговоркой произнес слова, которые оставили Соломона равнодушным. Знал им цену — стандартный набор обязательных фраз при ритуальном общении подчиненного с правителем, от которого ожидаешь каких-то благ.
Эстер с полной чашей воды, вышла из шумной ватаги караванщиков, изредка посматривая под ноги, чтобы не зацепиться сандалией за песчаные кочки, держащиеся лишь корнями высохшей жесткой травы.

Авирон, не отрывая заинтересованного взгляда, скользил по тонкому стану и лицу Эстер, которая, с трудно скрываемым разочарованием, разглядывала знаменитого мага, ничем не отличающегося от караванщиков. Такая же пыльная, темно-серая хламида, пропахшая застарелым потом, мочой, и лицо безмерно уставшего человека с темными, припухшими кругами под глазами — волшебнику незачем месяцами изнурять себя тяготами караванной жизни, мог бы с помощью чар перенестись в любое желаемое место.

Да и не столь изнуренным не мешало бы выглядеть. А про воду и говорить нечего — сотворил бы источник. Сам бы напился и другим бы перепало. Уж не самозванец ли он, каких полно на городских площадях и улицах, чуть ли не за руку хватающих прохожих, умоляя остановиться и посмотреть на их рукотворные чудеса за медное кольцо, за которое кусок вчерашней лепешки не купишь.

Чародей, на этот раз, не спеша, выпил воду, наслаждаясь каждым глотком, коротко передыхал — острый кадык забавно дергался, словно насильно проталкивал жидкость в пересохшее тело. Он стряхнул последние, сверкающие капли на язык и вернул чашу Эстер, улыбнувшись желто-коричневыми, полуисточенными зубами.

— Спасибо, милая красавица. Я твой вечный должник. Ты утолила мою жажду, но, как северный ветер, приносящий прохладу городам и весям, воспламенила тлеющие угли, было погасшего костра. Тысячекратно славься Иудея, рожающая таких дочерей!
Эстер непонимающе посмотрела на мага, потом на улыбающегося царя, где этот болтливый старик увидел горящий костер? Ещё рано разводить огнище — караван в пути, верблюды не поены.

Перехватив откровенно похотливый, сладострастный взгляд чародея, смутилась и спряталась за спиной царя, который едва заметно усмехнулся. Начало встречи его потешило. Зачастую человеческие слабости и пороки так и лезут наружу, в то время как достоинства и ум, надо долго выслеживать и примечать.

Соломон распорядился, чтобы их оставили вдвоем, и никто не приближался до условного знака. Даже Эстер, к её большому неудовольствию, послали вперед, к Завуфу, который тоже спешился. Он вел коня на поводу и о чем-то выспрашивал на незнакомом наречии чернобородого проводника, похожего на ассирийца, отчего Эстер, не чувствуя привычного, повышенного к себе внимания, скоро заскучала и погрустнела, что не мешало приглядываться к развеселившимся караванщикам.

Они будто напились вина, а не воды из быстро пустеющих бурдюков; хлопали друг друга по спине и радостно выкрикивали хвалу богам, которые всё же довели караван до цели, а их самих не отдал на расправу кровожадным разбойникам. Эстер улыбнулась непосредственности бородачей, ведущих себя словно уличные мальчишки, довольные одержанной победой над ватагой соседних сорванцов.

Тем временем, верблюды, связанные один с другим и ведомые головным, размеренно, шаг за шагом сокращали расстояние между пустыней и Иерусалимом.
Соломон, по традиции, не сразу перешел к своей просьбе. Сначала уважительно расспросил Авирона о его здоровье, планах, вере в богов, представлении об окружающем мире. И только после этого, заключив, что маг достаточно умен, чтобы поддержать затеянную им игру и заставить убийцу волноваться, или же сделать какую-нибудь ошибку в тревожном ожидании, рассказал о своем плане и осведомился:

— Сможешь ли узнать у богов имена желающих моей смерти? Впрочем, неправильно спрашиваю. Желающих много, и я их знаю, но только не тех, кто уже начал действовать, кто отравил мою жену Таиль и пытался меня убить.

— Если боги захотят передать недругов в твои руки, я узнаю и не замедлю сообщить их имена, — уклончиво ответил Авирон, отводя взор на Эстер, которая то и дело на них оглядывалась, держа за руку Завуфа. — Ты к богам ближе, не мне тебя наставлять, какими словами разговаривать с небожителями.

И Соломон оценил его честность: не стал клятвенно заверять в своих способностях, как это бы сделали многие, желающие заручиться его покровительством и дружбой.

— Да, конечно, ты прав, всё зависит от воли богов, от их расположения к тому или иному
человеку. Любят ли тебя боги? Обожают ли они, вообще, кого-нибудь? Этого никто не знает. Впрочем, если мой замысел удастся, и убийца будет найден, я тебя щедро награжу, — пообещал Соломон, завершая разговор.

Они уже почти приблизились к крепостной стене с нависающими наружу бойницами, перед которой шумела толпа горожан, в ожидании лицезрения чародея рядом с любимым царем, и последующих, удивительных событий, которые обязательно должны будут за этим последовать — благодатная тема для неспешных разговоров у вечернего костра. Кое-кто и насочиняет, выдавая придуманное за действительность.

— Мудрейший царь, не надо мне золота, серебра и драгоценностей. Они не всегда приносят счастье и удовлетворение, — отмахнулся маг. — Достойной наградой будет, если отдашь Эстер мне в жены. Я уже стар, скитания по царствам закончились — навсегда утолил своё любопытство по иным странам и людям. Хочу приобрести в Вефсамисе участок земли с садом и виноградником, построить каменный дом и, наконец-то, жениться, чтобы молодое тело супруги согревало долгими зимними ночами. Даст Бог, и дети родятся, не закончится на мне мой род. А нынешняя сирота обретет семью и сама станет матерью.

Соломон улыбнулся. Нечто подобное он ожидал, заметив его вязкий интерес к Эстер. Как люди всё же предсказуемы и обыденны! Притворился непонимающим — царю позволительно не обо всем догадываться:
— Почему в Вефсамисе?
— Там прошло моё детство. Пращуры трех поколений лежат в тамошнем склепе. Если, конечно, ты не против?

— Не возражаю. Знаю, там хорошо, много зелени. Меня тоже иногда тянет в родной Хеврон. Но стоит полдня походить по узким закоулочкам, как чувство тоски надолго пропадает, тянет домой, в Иерусалим. Похвально, что ты решил жениться. И уж, конечно, ты заслуживаешь большего, нежели эту несчастную девчонку, дочь бедного уличного писца на черепках. Геншель не мог дать хорошего воспитания своим дочерям. Улица многих портит, прививая дурные наклонности и привычки. Ты же знаешь, какие. И это уже неисправимо. Впрочем, у меня есть филистимлянка Лейла, прекрасная, как весенняя ночь, всего на два года старше Эстер, и, в отличие от неё, умеет великолепно петь и танцевать, как аравийская гурия. Все мои придворные в восторге от её красоты и чудесного голоса, словно от охлажденного медового сике;ра в летнюю пору. Я тебе её покажу сегодня, и ты убедишься в моей правоте. Лейлу мне год назад подарил царь Адонирам, во дворце которого она обучилась танцам и пению.

— Соломон, я уверен, твой роскошный двор не умалится от потери Лейлы, красота которой, конечно же, не оставит меня равнодушным, но зачем лишать тебя удовольствия слышать и видеть певунью? К тому же, что я стану с ней делать? Павлина, как и невзрачную паву, не держат в курятнике, быстроногую антилопу — в тесном загоне, вместе с овцами и козами. Лейла привыкла к роскоши, поклонению молодых вельмож. Со мною в Вефсамисе она очень скоро заскучает и, если не сбежит при первом же удобном случае, то за мой счет будет продолжать чей-то род, чего мне бы очень не хотелось, а Эстер будет верна до исхода моих лет.

Соломон не стал спорить, переубеждать, признавая правоту Авирона, который умел разбираться в людях, — почти с первого взгляда смог понять характер и сущность Эстер, что говорило о его проницательности и здравом смысле. Хотя, кто может знать, какими окажутся любимые девы после замужества и рождения первого ребенка?

Много разительных перемен видел Соломон и каждый раз изумлялся: молчаливые скромницы становились крикливыми и требовательными стервами, бойкие и, казалось бы, распущенные, привыкшие к свободным нравам улицы, превращались в любящих и верных жен. Но и это не было закономерностью, лишь исключением из общего ряда.

Головной верблюд каравана уже подходил к створу ворот города, почти полностью перекрытому любопытствующими — царю надлежало занять место во главе процессии и благосклонно принимать восторженные признания  народной любви.

Царь поднял руку, посмотрев в сторону телохранителей, и слуги подвели коней. Авирон легко взметнул тело на попону, умело придержал рванувшегося жеребца, который почуял незнакомого наездника и проверил его на усидчивость.

Соломон подтянул подбежавшую Эстер, которая сразу же довольно заулыбалась, и они въехали в ворота крепостной стены. За ними Завуф, Ахисар и многочисленная шумная свита, удовлетворенная дневной прогулкой — приездом и встречей чародея Авирона — хоть какое-то развлечение в придворной жизни, где так мало интересных событий и много скучных людей с надоевшими лицами, и предсказуемыми поступками.

Родственники Соломона с ностальгией вспоминали достославные года правления Давида, когда во дворце всё бурлило от заговоров, расследований, обсуждения военных баталий, разнообразных способов казни неугодных Давиду лиц, а теперь только и развлечений — возвращение блудного чародея или приезд заморской, стареющей царицы.
Верно говорил великий Киллас:

«Нет ничего страшнее скучающего человека, который, пресытившись бездельем, начинает разрушать жизнь, как близких ему людей, так и дальних, а в конечном итоге — не жалеет и свою».

продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/21/444