Дивно, не погряз я в липкой воронке! Прожегся сквозь нее, и утренний поток воздуха понес в иное, свежее пространство… где мы и разминулись. Просыпались сквозь жизнь, как зола сквозь пальцы. Ты спросишь разочарованно – а что необманно? И я в тысячный раз повторю – нежность. Это не жилистая страсть, вздувающаяся резко и зло. Одинокая, опадающая тягуче и вяло, иссушающая кровь, першащая в сосудах... У одинокой страсти сухое жадное лоно, а разочарование – позднее солнце ее. Солнце, грустно сходящее в ночь. И сама-то страсть, не выхоленная нежностью - восточная рабыня. Быстроцветущая, она безропотно исполняет изощренные прихоти хозяина. Но алчность его, легко утоляемая, требует изощренной новизны. А новизна… что такое новизна? Утонченное раздражение первоцветов, только.
Весна проходит, сушит полдневный зной, подступает вечер… И багровое солнце сходит во тьму. Кто в силах благовествовать, что оно взойдет поутру в сверкании великолепной молодой новизны?
А нежность светла и глубинна. Протяжна и влажна. Робость, ей сопутствующая - покровительствующая и оберегающая – лишь мягко обволакивает туманное ядро. Это еще не боязнь, но предлежащая оболочка, напитанная шумящими водами…