Говорят, если дотронуться рукой до кипящего чайника, можно обжечься.
Еще говорят, ощущение, возникающее в результате соприкосновения кожи и поверхности чайника, называют болью.
Боль, как говорят, можно ощутить не только из-за прикосновения с чем-то горячим. Женщины говорят, что боль можно почувствовать, если уколоть палец иголкой, обрезать кожу стеклом, либо каким-то другим острым предметом.
Мужчины уверяют, что боль, полученная в результате ударов, (а мужчины часто испытывают этот вид боли, так как в их жизни присутствуют драки), тоже бывает очень сильной.
Дети, падая с качелей или разбивая колени об асфальт, тоже ощущают боль. Эта боль заставляет их плакать.
Вся эта боль, а именно боль физическая, являлась даже какое-то время оружием. Это прекрасное чувство – боль– почти ежедневно использовали палачи средневековья, например. Они игрались с болью так виртуозно, как скульптор вытачивает свою статую. Дергая за разные«ниточки»-причины, вызывающие боль, они заставляли самых молчаливых говорить. И не важно, говорили ли жертвы правду или то, что порождал их воспаленный разум, главным было то, что они говорили. Слова, которые произносили пытаемые, ускоряли мрачное действо – смерть, быстрота их признаний контролировала лишь время, которое оставалось у них до кончины. Некоторые так упивались болью, что умирали прямо на пыточных орудиях, покрытых своей собственной кровью.
Именно боль физическая оставляет на человеке следы. Видимые следы. Будь то покрасневшая из-за ожога кожа, маленькая багровая точка из-за укола, лиловые синяки и кровоподтеки или ободранные колени – видимая боль оставляет видимый след. Рано или поздно, боль, которую испытывал тот или иной человек, проходит, проходит и след. Хотя он может остаться в виде белого шрама или рубца. В конце концов, физическая боль –самая лучшая боль, которую я когда-либо знал, так как по ее следам можно найти первопричину, устранив которую, можно устранить и саму боль.
Сейчас даже тех, на ком боль оставила глубокий след, лечат. Их заставляют покрывать поверхность кожи мазью, натирать себя массами, так, что в итоге даже следы, которые оставила боль, исчезают.
Мне кажется, если бы существовала только физическая боль, было бы лучше. Но, к сожалению, большинство людей постигли и такой сорт боли, как душевная боль. Да, не дай Боже пожелать никому. Если вы, глядя на человека, можете определить, как избавить его от остаточной боли физической, вычислив ее по собственным следам, то это правило на душевную боль не действуют.
Женщины, которые когда-либо ощущали ее, говорят, что такой вид боли можно испытать, из-за предательства любви. Или из-за того, что физическая боль достигла апогея и кто-то близкий, упившись болью, умер.
Мужчины, хотя мужчины и не очень разговорчивые, иногда рассказывают, что душевная боль – то, что мы можем ощутить, например, при смерти друга.
Дети не знают, что это такое. И слава Богу.
Этот изысканный сорт боли намного сильнее той, которую испытывает большинство людей. Это все из-за того, что она не оставляет никаких следов. Нет ни рубцов, ни шрамов, ни ссадин. Нет ни одной физической болезни, которая могла бы подтвердить или опровергнуть наличие душевной боли.
Она невидима.
Вы пробовали когда-нибудь схватиться за воздух?
Душевная боль не имеет формы, лица, цвета или каких-либо других физических параметров; это исключает возможность найти ее «нити» и вытащить из человека. Хотя можно ли называть такое существо – человеком?
В некоторых существах (я буду называть их именно так) душевная боль успела только закинуть несколько семян, из-за чего они лишь иногда проявляют себя, а в некоторых – проросла настолько, что ее сущность стала сущностью этого существа, а зачастую бывает, что она подавила и вытеснила предыдущего обладателя теперь уже бесполезной тушки.
Люди религиозного мировоззрения утверждают, что душевная боль – одна из миллионов душ дьявола, которая попала в человека. Я никак не мог согласиться с этим, так как представлял мир как естество научное, но никак не религиозное. Сказочки про «деву из ребра» и прочие извращения казались мне полнейшим бредом, хотя я бы пожал руку тому, кто придумал эту фантасмагорию. И, кстати, я бы точно мог сказать, что этот самый человек, в чьем разуме зародилось представления о таком создании мира, испытывал душевную боль. Как сейчас я отношусь к этим историям – ответить сложно. Наверное, я сам еще не достиг той точки, когда просветление должно спуститься на меня с небес, или как там говорится в священных книгах.
Собственно, так и появилось понятие «душевнобольные». Хотя, я уверен, что львиная доля тех людей, которых так называют – обычные симулянты или несчастные уроды, у которых при рождении произошло что-то с головой. Остальные же– настоящие душевнобольные – страдальцы.
Душевная боль не подлежит лечению, так как она неосязаема. Когда врач видит существо, поведение которого не укладывается в существующие нормы, причем это существо нередко проявляет агрессивность, а иногда замкнутость или даже в некоторых случаях гениальность –можете не сомневаться- в больничной карточке такого существа он без сомнения напишет – душевнобольной.
Причем некоторые люди даже придумали названия самым распространенным проявлениям душевной боли. Даже смешно. Посмотрите на моих соседей по палате – один разговаривает с алюминиевой кружкой, которая привязана на короткой веревке к спинке кровати (именно короткой, чтобы больной не смог задушить себя или соседа), второй – гладит себя пухлой рукой по голове и называет себя «крошка Джим», хотя его родственники сказали, что его зовут Питер, и, наконец, старикашка Якоб, вечно плачущий, –небольшое морщинистое существо, от которого всегда пахнет соленым жиром, несмотря на то, что медбратья ежедневно заставляют его принимать душ (что, он, кстати, ненавидит). У них нет абсолютно ничего общего, их душевная боль имеет различную природу, но, тем не менее, в больничной карточке каждого из них написано: «шизофрения».
С греческого «шизофрения»переводится как «расщепляю мысль», что, в общем-то, в корне неправильно. Она не расщепляет, а наоборот, запутывает и смешивает мысли таким образом, что само существо перестает понимать, чего оно хочет. Я один раз попытался заговорить с каждым из моих соседей, но они лишь возбудились и стали делать то, что мистер Термстон (наш уважаемый врач) назвал «обострением шизофрении», а именно –биться в некоем эпилептическом припадке, неуклюже размахивая руками-плетками. Никто не знает, как убить душевную боль, но я знаю, что если вколоть несколько кубов снотворного, существо успокоится. Следующий день оно будет слишком молчаливо, но затем все сойдет на нет, и оно вернется опять к своей жизни – Пол будет беседовать со своей кружкой, крошка Джим вновь будет приглаживать остатки своих волос толстой рукой, а Якоб – снова станет рыдать.
Если бы вы спросили меня, жалко ли мне моих соседей, я бы ответил, что нет. Жалеть существо, которому безразлично на все окружающее и даже на себя –бессмысленно. Я испытываю искреннее чувство жалости ко всему медперсоналу нашей клиники, которому приходится ухаживать даже за существами с самой больной душой. Хотя я уверен, что все те, кто работают здесь – нянечка Энн, столовщица Джинни, и многие, многие другие, чьих имен я сейчас не вспомню, и даже мистер Термстон – они тоже испытывают душевную боль, что помогает им понимать пациентов. К сожалению, клиника способствует тому, что душевная боль разрастается, и некоторые из персонала (на моей памяти было несколько случаев)вдруг сами становились пациентами.
Мистер Термстон говорит, что я - один из самых лучших больных, и что определение «больной» практически невозможно ко мне применить. Он славный малый, приносит мне каждую неделю в пятницу газеты, где я читаю, что же происходит за стенами Голубого дома (так мы называем нашу клинику, потому что весь ее наружный фасад облицован голубоватой плиткой). Мне кажется, мистер Термстон даже слишком хорошо относится ко мне, потому что даже позволяет мне прогуливаться за стенами клиники (что для остальных пациентов строжайше запрещено). На этот случай он раздобыл мне одежду, такую, которую носят все остальные люди, которые не живут в нашем Голубом доме.
Я люблю гулять под дождем, поэтому часто ухожу вечером, когда из окна палаты я вижу темные облака. МистерТермстон говорит, что это помогает мне «освежить голову», и привести в порядок мысли, которые, иногда бывает, путаются. Но не подумайте, это отнюдь не из-за того дурацкого слово «шизофрения», которое и мне шесть лет назад вписали в мою карточку.
«Расщепляю мысли»…