А на траве была роса

А на траве была роса

Нина Фёдорова разительно отличалась от своих однокурсниц по внешнему виду. Её единственное платьице и ста-ренькое зимнее пальто не выдерживали никакой критики. А как она умудрялась ходить в дырявых валенках, было вообще непонятно. Когда она их снимала и проходила по деревянному полу в комнату, за ней тянулись мокрые следы от таких же дырявых чулок. Но, видимо, привычная к трудностям Нина не очень обращала на это внимание. Она старательно прикрывала убогость в одежде беззаботностью и пофиговостью. Это ей вполне удавалось: по натуре Нина действительно была лёгким и весёлым человеком, хотя в глубине глаз иногда предательски проскальзывали растерянность и затаённая боль от некоей ущербности в статусном положении, порожденным этим жёстким обществом. Своим гардеробом Нина, конечно, сильно нарушала стилистическое единство сверстниц, хотя и её подругам-однокурсницам особой фасонистостью похвалиться было нельзя: народ в шестидесятые годы только-только начал выкарабкиваться из нужды. Но девчонки всё же одевались получше и помоднее Нины, а это, что ни говори, придаёт уверенности в себе и какой ни есть авторитет. Хотя – по одежке встречают...

Семеро студенток – четверо из медицинского училища, трое из педагогического – ютились на квартире у одинокой бабули. Ни детей, ни близких родственников у старухи не было, пенсии ей хватало, но жила в этом божьем одуванчике ка-кая-то просто фатальная жадность. С каждой студентки она брала по семь рублей – при стипендии в двадцать, – кроме этого не стеснялась поплакаться при случае о своём полуголодном существовании, об одиночестве (даже помочь некому!), чтобы девчата не забывали приглашать её к столу на ужин. А аппетит у крепкой бабули был за семерых.
- В кавтошечку, Мафешка, для экономии машла налей водишы, - нетерпеливо сглатывая слюну, шепеляво советовала она очередной дежурной по кухне, когда та жарила картошку. - А луку мошно положить и поменьша, луче добавь в ка-пувточку.

Те часы, когда готовился такой долгожданный всеми ужин, бабулечка не пропускала никогда, заискивающе заигрывая с квартирантками. Студентки целыми днями бегали на лекции, внеклассные мероприятия, практические занятия, питались днём как придётся, а уж вечером с голодухи могли и слона съесть. Что значит для такой большой и здоровой компании сковородка жареной картошки? А тут ещё и бесплатное приложение – хозяйка – старая воркунья! Сама она старательно прятала свои немалые сбережения под подушку. Даже на улицу – в туалет – она ходила тогда, когда девчата уходили на занятия, каждый раз запирая дверь своей старенькой камышитовой землянушки на замок: так сильно беспокоилась за своё богатство. А сама беззастенчиво питалась за счёт едва сводивших концы с концами студенток. Из-за своей патологической жадности она и в крохотную комнату напихала семь человек. На ночь расставлялись раскладушки, они стояли так плотно, что прохода практически не оставалось. Одну раскладушку приходилось ставить на кухне, где спала храпливая хозяйка, из-за этого девочки установили очередность ночевки на кухне. Свои вещи квартирантки развешивали на вбитых в стенку гвоздях, предварительно обклеив ее плакатными листами, чтобы не испачкать платья извёсткой. Учебники и тетради аккуратными стопками покоились под столом. Единственным развлечением была радиола, которая стояла на рыпаном подоконнике. Вечерами девушки могли послушать по радио последние новости и песни, записанные на грампластинках.
 
Девчата выскребли в доме грязь, побелили две комнатушки и сени, чтобы хоть как-то прикрыть убогость этого жилья, повесили на видном месте листок с портретом красавца-поэта Сергея Есенина, вырезанного из журнала «Юность», а в кухне картинку – натюрморт – с гроздью крупных ягод винограда на большом блюде. А потом сами мыли и убирали, а заодно и стирали своей хозяйке бельё в старом видавшем виды корыте и на такой же дряхлой стиральной доске. Готовили либо на керогазе, либо на печке, которую топили утром и вечером. Растопка печи стоила терпения и нервов: надо выгрести золу, её тут же выносили на улицу, чтобы не распылилась по хате; откромсать застывший в дровянике уголь, натаскать дрова; а потом, экономя газеты, разжечь щепочки. Они не всегда сразу бралась пламенем, и тут требовались сноровка и умение. Лучше всех такая работа получалась у Маши Дейграф, и она великодушно отсылала очередную дежурную чистить картошку, а сама занималась растопкой печи. За это девчата иногда мыли за неё посуду. Всё по-честному. Воду носили на коромысле в десятилитровых ведрах, купленных в самом начале переезда в город (скинулись по 35 копеек: хозяйские вёдра совсем прохудились). Возле крутого яра спускались по обледенелой тропке к большой проруби, с трудом, дабы не скатиться следом за ведром, черпали воду и аккуратно, не расплескивая драгоценную жидкость, карабкались наверх. В дни стирки за водой приходилось ходить по нескольку раз.

По субботам девушки по очереди таскали бабулю в баню. Эти дни были самыми отвратительными в их молодой жизни. Отмывали дряблое тело старухи, а потом обессиленную от пара волокли домой. Брезгливость одолевала до такой степени, что хоть помирай. Кроме банных дней, когда хозяйка вынуждена была подниматься с постели, она целыми днями лежала на кровати, охраняя свою заветную подушку. Нет, она не была слабенькой или больной: в связи с такими хорошими помощницами лежание стало её образом жизни. Всё всегда замечала и со скуки постоянно вмешивалась в жизнь молодых, с удовольствием скандаля. Поднимала ворчливую шумиху, когда дежурной некогда было, например, помыть пол или пости-рать бельё вовремя, если оно у бабуси накапливалось.
- Мошет, вы стагово шеловека заштавите габотать, бешовешные! - дрожа челюстью, стыдила хозяйка своих постоя-лиц, нисколько не смущаясь, что практически жила их заботами. - Невошпитанные гряжнули. Выштавлю жа двегь, будете жнать.
- Молчала бы, старая! - не очень учтиво затыкала бабуленцию Вера Любимцева, самая прямолинейная из всех квар-тиранток. - Смотри-ка, ворчалка, небесная гляделка! - переиначивала она поговорку.
Старуха бесцветными глазками неласково смотрела на языкатую, спесивую квартирантку, всем своим видом выражая неудовольствие, при этом её недобрые морщины были похожи на жёсткие складки или даже на грубые рубцы, но она помалкивала, боясь остаться без дармового ужина.
 
Невыносимая бдительность и наглость бабульки очень стесняли квартиранток, отнимали много времени, но деваться некуда: общежитий тогда в городе было мало, да и со съёмными квартирами – напряжёнка. Вот и терпели капризы неприятной старушенции и как могли ублажали её.
   *   *   *
Кроме нагловатой бабули, девушки вынуждены были кормить и Нину Фёдорову. Денег у той не было никогда. Квартирантки иногда караулили у кассы медучилища в день выдачи стипендии, чтобы сразу взять у Нины деньги: семь рублей для оплаты квартиры и десять – в общую кассу на питание. Сама она добровольно квартплату и взносы не отдавала. Если девчонки упускали этот момент, потом денег у Нины никто допроситься не мог. А это случалось чаще, чем наоборот. К тому же Нина отказывалась ухаживать за хозяйкой, чем тоже вводила девчат в неистовство.
- Ну почему – все шесть человек обязаны угождать старухе, чтобы не лишиться жилья, а ты – нет?! – совестили они подругу. – Мы, конечно, понимаем, что тебе живётся нелегко материально, но в других ситуациях мы на равных, так что будь добра помогать нам…
- Не угождайте, если не хотите. Чего стелетесь перед противной бабкой. Я не хочу и не буду... - спокойно констати-ровала Нина.

Когда снова разгорался скандал, Нина либо отшучивалась, либо вдруг в самом расцвете обличительного монолога молча уходила из дома. Но упорно, с дружелюбным равнодушием, продолжала поступать по-своему. Никакие воспита-тельные меры на неё не действовали.
Несколько раз хозяйка пыталась выставить эту наглую, как она считала, девчонку вон, но подруги, хоть тоже злились на Нину, всё-таки заступались за неё, сбрасывались и вносили квартплату. Они жалели её, зная через какие трудности в жизни ей пришлось пройти, и что ничего хорошего хотя бы в ближайшие несколько лет Нину не ждёт. Девчата, при всех своих неудовольствиях, всё-таки поддерживали Нину материально и многое ей прощали. Нельзя было не заметить её искреннего участия к своим подругам, когда у кого-то случались неприятности или беда (в те тяжёлые дни, когда у Маши Дейграф умерла мама…), её внимания к людям и даже некоторого великодушия, что ставило эту девушку на ступень выше многих окружающих ее сверстников. Девочки уважали в ней личность, отмечали порядочность и искренность Федоровой. Они прекрасно понимали, почему Нина не желает ухаживать за старухой: она неуважительно относилась к таким нечистоплотным людям и ей не дано переступить через себя в угодливости и лести по отношению к ним, а наш божий одуванчик очень даже вписывался в такую нелицеприятную компанию. Нина – выше этого!
*   *   *
- Девчата, я купила «Агдам», конфеты «Школьные» и «Золотой ключик», кильку в томате. Гуляем! - радостно сооб-щила в одно воскресное утро своим подругам Нина.
- С чего вдруг такая щедрость?! - спросила Вера Любимцева, однокурсница Нины. - Денег вечно нет, в общую кассу не допросишься, а гулять на широкую ногу, пожалуйста. Широко шагнёшь – портки порвёшь!
- Да ладно тебе, Верка, любишь бурчать… Мне сегодня исполнилось восемнадцать лет, есть повод!
И, напевая популярную в те годы песенку Эдиты Пьехи «Это место нашей встречи – Манжерок», Нина активно взя-лась накрывать на стол, не забывая помешивать в сковороде картошку, щедро сдобренную смальцем. Её хорошее настроение передалось и девчатам. Аня Маркс начала вторить Нине, нарезая хлеб и сало. Их слаженное пение поддержали и остальные, а потом, весело распевая, все дружно взялись помогать имениннице.
 
Такие праздники студентки устраивали себе иногда со стипендии. Сбрасывались по рублю, покупали кусок докторской колбасы, яйца, любимую всеми кильку в томате, как они ее в шутку называли – «братская могила» (кроме селёдки, кильки и скумбрии в масле девочки о других морепродуктах – осетр, семга, угорь, кальмары, крабы – даже представления не имели и поэтому так радовались кильке). Не скупились на конфеты «Золотой ключик» и подушечки – собачья радость, на бутылку «Яблочного» или «Солнцедара» - это уже считалось невероятной роскошью. (О других бодрящих напитках, как игристое шампанское, полусухое каберне, рислинг, они слышали, но в глаза не видели; а о таких, как текила, виски, граппа – и слыхом не слыхивали; но их такие вещи вообще-то и не волновали: мало ли чем богат белый свет, а мы довольствуемся тем, что есть...) Жареная с колбасой яичница была верхом чревоугодия. Эти застолья не только радовали девушек своей празд-ничностью и сытостью: они сближали и сплачивали их небольшой ладненький коллектив. Разрумянятся, развеселятся и танцуют под пластинки, поют любимые песни. Молодость и ожидание счастья подпитывали их суматошные будни. Остаток от складчины тратили на хозяйские нужды: постепенно появились стаканы, нож, вилки, утюг, клеёнка на стол. Одним словом, хоть как-то облагораживали свою новую жизнь.
Девочки достали из погреба соленые огурчики, квашеную капусту и сделали винегрет, постелили новую и от этого сильно пахнувшую клеёнку в синий цветочек, накрыли стол. Аня вдруг сорвалась, выбежала на улицу, отломила у клёна несколько палочек, а потом соорудила из газовой косынки и пары чистых носовых платочков что-то наподобие роз, примо-тала их к палочкам и поставила в пол-литровую банку. Затем взяла акварельные краски и промазала платочные розы красным, синим и желтым цветом. Все ахнули – ерунда, а смотрится. Сегодня воскресенье, на занятия идти не надо, а вечером, после ужина, можно и на танцы сходить в затонский клуб – через дорогу, где местная молодежь с удовольствием веселилась в свободные от учебы и работы вечера.

- Сейчас придет еще один человек, прошу его любить и жаловать, - балагурила Нина.
- Наверное, это твой кавалер – Борис? - предположила Ирэна Бидлинг, подруга и однокурсница Нины.
- Сообразительная ты наша, - расхохоталась Нина. - Аня, я надену твоё бежевое платье, хочу сегодня хорошо выгля-деть, - не спрашивая, а как бы констатируя, обратилась она к Ане Маркс.
В отличие от своих подруг по учебе Анна могла похвастаться большим количеством нарядов, причем сшитых всегда по последней моде. Ее мама прекрасная швея, обшивала почти половину района: в те годы портних в сёлах практически не было и швейного ателье – тоже. А если учесть и тот факт, что в магазинах с одеждой был напряг, то единственный в округе мастер по пошиву нарядов ценился на вес золота. Мама Анны даже из старых отцовских костюмов – постирав, отутюжив и перелицевав ткань – шила прекрасные пальто и костюмчики сыновьям, дополнив различными аксессуарами в виде клапанов, кармашков, красивых пуговиц. И дочерям она шила платья, комбинируя их из разных кусков ткани, что придавало нарядам особенный шарм и изыск. Аня всегда выделялась среди своих сверстниц ладно скроенными по фигуре платьями и пальто.
- Вообще-то я сама хотела надеть его сегодня на танцы, ну, а раз у тебя день рождение, делаю широкий жест… - улыбнулась Аня.
Нина с веселым визгом убежала в спальню переодеваться.

- Зачем она позвала этого мужлана, - возмутилась Мила Лисянская. Мила училась в медучилище, а ее лучшая подруга Анна Маркс – в пед. Одноклассницы, они вместе приехали в город, поселились на одной квартире, и, кроме учебы, подруги практически не расставались. Обе сожалели, что выбор их профессии не совпал: Аня боялась вида крови, поэтому о медицине речи не было, а Мила, в свою очередь, не хотела работать с детьми.
- Да ладно, Милка, в конце концов, это ее дело, - заступилась за Нину Аня. Хотя, если честно, Ане тоже не нравился ухажер Нины. Борис Силкин был на восемь лет старше Нины. Он доводился бабуле каким-то дальним родственником и иногда помогал той по хозяйству: привозил уголь, колол дрова для растопки. За это старуха награждала его бутылкой водки. Во время своих визитов Борис внимательно оглядывал диспозицию, обдумывая свой резон насчёт халявного девичьего цветника: какой бутон сорвать? Он с жадностью пожирал глазами подруг Нины, особенно увивался вокруг Ани. Неприятный, с нагловатым выражением рыбьих глаз – он никому не был симпатичен. Перед тем, как завести роман с Ниной, Борис пытался приударить за некоторыми её подругами, но, не добившись от этих высокомерных девчат взаимности, ухватистый парень переключился на ту, которая оказалась более сговорчивой и менее капризной, на Нину. А она, как казалось девочкам, была очень даже довольна своим кавалером. Ни для кого не было секретом, что Нина спала с этим парнем, нисколько не смущаясь и не скрывая своей с ним связи. В те годы такие вещи считались крайне постыдными, и, если порою случались среди молодежи, то прятались за семью замками. В нашей стране секса не было!

- Зачем ты это делаешь?! – с укоризной интересовались подруги Нины, осуждая за непристойные сочленения с мужчиной. - Неужели тебе не стыдно?
- Жизнь такая переменчивая, не знаешь, что ждёт тебя завтра. Не надо отказываться от того, что день сегодняшний тебе сулит, - стихотворно тараторила Нина, радостно похохатывая.
- Прям, насулил счастья, аж не утащишь, - фыркнула Вера Любимцева. - Смотри не надорвись!
Обвыкнувшись с ситуацией, девочки иногда в минуты откровений приставали к Нине с нескромными вопросами. Кого в молодые годы не волнуют отношения мужчины и женщины?
- Нин, а Нин, а что ты испытываешь, когда целуешься с Борькой, а когда спишь с ним?! – допытывается добродушная и самая из всех великодушная Валя Барыкина.
- Ой, девочки, вы даже представить себе не можете, как приятно любить и быть любимой, - доверчиво делится с подругами Нина. - Он меня как обнимет, так я вся и таю, как сливочное масло на горячей сковородке. И знаете, нисколько не стыдно. Наоборот, чувствую себя увереннее, спокойнее, что меня любят и хотят. Даже все неприятности уже не кажутся такими неприятными... - Нина и вправду в последнее время стала более раскованной, как будто выпрямилась и стала выше ростом.
- Только вот парня для этого подобрала бы себе поинтереснее да поумнее, - бесцеремонно встревает в разговор пря-молинейная Вера Любимцева. - А то, тоже мне, принц с королевскими замашками. Лучше уж не дружить ни с кем, чем с таким обормотом...
- Зачем ты так? - забеспокоилась Валя Барыкина. - Тебе он не нравится, а ей – наоборот…

Вера взяла томик Есенина и сосредоточилась на чтении. А Нина, пропустив мимо ушей очередную Верину колкость, безмятежно улыбаясь, продолжает делиться с подругами своими физическими переживаниями с любимым.
- Я его так завожу, так завожу… А потом!.. Нет ничего слаще в жизни, чем любовь.
Её подруги с завистью вздыхают, никто из них ещё ни разу не целовался с парнем, любопытно же. Одна только Вера, сердито сдвинув густые брови, пытается оборвать бесхитростные и жизнерадостные откровения Нины.
- Постыдись, девушка! Не развращай других: дурное дело не хитрое. Ты хоть краснеть умеешь?! Мне кажется, что ты даже не понимаешь, что это по-ро-чно! - Веру просто распирало от глупой болтовни Фёдоровой. - И ещё, беспутная ты наша, посмотри в словарь и найди слово – аморально!
- Вера, ну не мешай, - вмешивается Маша Дейграф. - Нина, рассказывай.
И Нина упоенно продолжает рассказывать о своем романе с Борисом, всё больше углубляясь в интимные подробности и физиологические особенности бедного Силкина. Девочки наливаются пунцовым смущением: такие откровения для них что-то из ряда вон постыдное и непонятное.
- Дуры вы девки, прямо разврат какой-то! Заткнись, бессовестная, - крикнула распсихованная Вера преступнице Фёдоровой и ушла на кухню, где на своей кровати лежала окаменевшая старуха. Она прикинулась спящей, но Вера сразу по-няла, что бабуленция подслушивала разговор девушек.
- Всё тебе интересно, старая! Чего уши навострила, - жестяным тоном нагрубила Вера любопытному божьему оду-ванчику.
- Нет у ваш, у моводых, шейчаш шовешти, - буркнула старуха. - Гажве мы в моводые годы так шебя вели?! Шкром-ные были, жаштеншивые, на парней и глажа штыдились подымать. Вшё только после швадьбы и проишходило. А вы?! - нижняя губа бабуси отвисла и подрагивала от негодования, а пополневшие от сытного питания за счёт квартирантского харча щёки тряслись, как полуостывший студень.
- Тоже мне моралистка нашлась! Тебе пора уже о вечном подумать, а ты всё свой нос суешь, куда не просят. Что-то сомневаюсь я в твоей порядочности и стыдливости, божье ты наше создание, - заткнула Вера благообразную бабулю.
- Ишь какая шуштрая, яжыкаштая выишкалась! Вот выштавлю тибя за двегь, ужнаешь тода, - пригрозила хозяйка. 
- Выстави, выстави! Где ты еще таких дурочек найдешь?! – Любимцева, надев пальто, в сердцах так хлопнула дверью, что старенькая хатка едва удержалась на своих камышитовых ножках...
*   *   *
Нина выпорхнула из спальни в красивом бежевом платье с белыми вставками на высокой груди и такого же цвета манжетами на рукавах. Низ платья тоже был весь отделан белыми клинышками, которые скрывались в складочках, а при ходьбе кокетливо обнажались и тут же опять прятались внутри складок, как в раковинки. При этом шелковая ткань приятным лёгким шуршанием ласкала слух. Пикантность этому наряду придавали жёлтые горошины, обсыпавшие белую отделку платья. Оно, правда, было тесновато, но уж очень освежало именинницу и подчеркивало белизну её кожи. Подкрашенная, с сияющими – цвета бирюзы – глазами Нина предстала перед подругами совсем в ином свете. Невысокая, крепенькая, с ко-роткими полными ножками она, тем не менее, была очень милой девушкой, блондинкой, с веселыми ямочками на пухлых щеках.
- Ну, как я выгляжу? - покрутилась Нина перед подругами.
- «Ой, хорошенькая какая!», помните, в фильме «Девчата» Тося сказала своей подруге Кате эти самые слова, когда та нарядилась в новый наряд, - звонким голосом зазвенела восхищенная Валя Барыкина. - Можешь повыбражать. Аня, какая же у тебя мама мастерица. Я так хочу, чтобы она и мне сшила такое же платье.
- И я хочу такое, - вздохнула Маша Дейграф. - А давайте, девчата, накопим денег, купим себе красивые отрезы на платье, поедем к Ане и попросим её маму, чтобы она нам сшила наряды. Мне бы, наверное, больше подошёл синий цвет в белую полосочку, а тебе, Ирэна, к твоим каштановым волосам – салатный.
- А заодно и к нам в деревню приедете, посмотрите, в каком большом совхозе мы с Анькой живём, - сказала Мила Лисянская. - А мне Анина мама сшила платье на выпускной вечер. Такое красивое, крепдешиновое с атласной отделкой. Оно светлое, поэтому я его сюда не привезла.

Пока накрывали на стол, девочки размечтались о красивых нарядах, а Нина то и дело подбегала к зеркалу, вмазанному в стену, и любовалась собой. Такой она себя ещё никогда не ощущала.
Тут как раз, скрипнув трескучей дверью, на пороге нарисовался Борис со своим приятелем. Они были покрыты инеем; крепкий морозец рано ворвался в ещё не готовую к зиме осень, заморозив не опавшие листья на деревьях, и они стояли белые, праздничные, лохматые от инея и снега. Также нынче рано сковало Иртыш изумрудным льдом, и кое-где уже поя-вились проруби и даже лунки для рыбаков. Морозец бодрил и радовал своей крепостью. Внеся с собой запах первой морозной свежести, парни были в таком приподнятом настроении, что их удовольствие от жизни передалось девчатам. Борис как всегда вёл себя шумно и по-хозяйски.
- Привет, девчата! Нинок, вы прекрасны словно роза, но есть разница одна: роза вянет от мороза, ваша прелесть ни-когда! Откуда «дровишки»? - потрогав манжеты на рукаве платья, спросил Борис Нину.
- «Из лесу, вестимо…», - заинтригованно захихикала довольная девушка.
- Да, вот это класс! - восторженно воскликнул Нинин кавалер и чмокнул свою счастливую подругу в щёку. - За такую красоту можно и на амбразуру вражеского пулемёта кинуться, - не очень понятно добавил Борюсик: то ли это касалось Нины, то ли прелестного наряда...
 
Затем он представил девушкам своего спутника:
- Знакомьтесь, девчата, это мой сосед по дому Иван Веревкин. Узнал, что я иду к молодушкам в гости и напросился. Он в клубе как-то заприметил Анну, вот и рвётся поскорее познакомиться, чтобы кто не опередил.
- Ну зачем ты говоришь то, о чём тебя не просят? - обрывает Иван Бориса, краснея густо, как перезрелый помидор. Этот яркий пурпур перекрыл цвет сочных веснушек на лице парня.
Иван, сверстник Нининых подруг, смущался, переминался с ноги на ногу, пока знакомился с девушками, особенно, когда протянул ладонь для приветствия с Анной. Невысокого роста, с рыжеватыми волосами и веснушками на курносом лице, он отличался от Бориса Силкина интеллигентностью и скромностью. Молодой человек протянул имениннице кону-сообразный бумажный кулек с шоколадными конфетами, банку с болгарским лечо и две баночки с абрикосовым и перси-ковым джемом.
- Откуда у тебя эта вкуснятина? - поинтересовалась она. - Днем с огнём в магазинах не сыщешь.

В те годы начал процветать дефицит товаров и продуктов, что сильно отравляло людям жизнь. Эти деликатесы, ко-торые принёс Иван, были практически недоступны, их доставали из-под полы по большому блату.
- Да у него мать в торговле работает. А сам он туда экспедитором устроился. Зря что ли два года учился в торговом техникуме, - сообщил Борис.
Иван после восьмого класса поступил в торговый техникум, проучившись два года, перевёлся на вечернее отделение. Недавно устроился на работу, чтобы помогать матери материально.
Банку с лечо, часть конфет и одну банку джема именинница сразу спрятала в свой саквояж для своих младших сестёр и братьев, которых у Нины было много. Её мать рожала детей неизвестно от кого. В деревне, конечно, знали, с кем из мужской половины общалась эта легкомысленная особа и от кого у неё рождались дети, пополняя многочисленную босоногую ватагу семьи Фёдоровых. Особенно женщина пускалась в загул в те дни, когда начиналась уборка урожая. В эти месяцы в село приглашались водители из многих районов области, а также присылали солдат срочной службы. Женихов в это время года было предостаточно. А потом, по истечении определённого срока, у Фёдоровых вновь случалось пополнение в семье. На свет появлялся ещё один заморыш, которого мать «кидала» своим подросшим детям, и они выхаживали малыша. Кто-то выживал, кто-то – нет. Никто по умершим не плакал, наоборот, мать даже была рада, когда одним лишним ртом становилось меньше.

Мать Нины толком нигде не работала: пьянство не давало ей подолгу задерживаться на одном месте. И на фермах, где она устраивалась дояркой и свинаркой, и в полеводческих бригадах, и на току – нигде её долго не держали. Дети в основном выживали за счёт сердобольных односельчан. Старшие, таская за собой маленьких, уже с утра пораньше обходили дворы в поисках пропитания. Кто картошки даст, кто сала, кто хлеба. А соседка уже считала своим долгом относить Фёдоровым после вечерней дойки молоко для самых маленьких. В те месяцы, когда коровы «уходили в декрет» и во всей деревне невозможно было найти кружку молока, выручала ферма. Одежду в основном Фёдоровы собирали по домам, ношеные вещи своих подросших детей им отдавали земляки. Все эти заботы о детишках лежали на ком угодно, только не на родной матери.

Нина, старшая в семье, любила своих родных и делала всё, чтобы хоть как-то облегчить им жизнь. Поэтому она и не отдавала свою стипендию в общий котёл для питания и не платила за квартиру. Те деньги, которые припрятывала, она почти полностью тратила на свою семью. Нина жила за двести с лишним километров от города, домой ездила редко из-за по-стоянной нехватки денег, но когда немного накапливала, обязательно мчалась в своё родное село, накупив побольше про-дуктов. Нина уже давно стала для детей и мамой, и папой, и кормилицей. Они ждали её приезда нетерпеливо и страстно, знали, что она всегда привезёт им что-нибудь вкусненькое.
Конечно же, Нина стеснялась своей матери, часто стыдила её, но и любила беззаветно и нежно.
*   *   *
Борис тоже сделал Нине подарок – брошь в виде двух ярких светящихся вишенок с зеленым листочком, которую Нина сразу приколола на платье. Поставил на стол бутылку водки, выложил из сетчатой авоськи банку скумбрии, селёдку и батон колбасы. Иван открыл консервные банки, Маша Дейграф порезала колбасу, почистила селёдку. Так шикарно в этом доме ещё никто никогда не гулял.

Потом девчата скрылись в спальне. Вышли к столу в своих единственных нарядах, которые берегли на выходной день. Пахло «Красной Москвой», и ещё в воздухе витал неповторимый и завораживающий дух молодости, несравнимый ни с какими другими ароматами. Своим жизнерадостным настроем Нина увлекла друзей в лёгкое, пьянящее состояние, когда жизнь кажется такой прекрасной, нескончаемой в своей юности, полной ожиданием счастья и радости. За столом было тесно, и ребята вытащили из спальни девчат второй стол, а вместо стульев принесли с улицы доску, уложили на два табурета и накрыли ее старым покрывалом. Все заняли свои места. Хозяйку никто к столу не приглашал. Она и кашляла, и стонала, чтобы привлечь внимание к своей персоне, но девушки договорились на этот раз оставить ее без обеда. Было какое-то мстительное желание наказать старуху за её жадность. Тем более вчера, получив стипендию, девушки рассчитались с ней за квартиру. Пусть, в конце концов, хоть сколько-нибудь тратит на питание. Но божье создание все-таки вылезло из своего ложа и нахально присоединилось к компании.
- Так вкушно пахнет, пгямо не можу, - приговаривала она, дотягиваясь ложкой до винегрета и кильки. - Мошно, я попгобую гыбки, - и, выискав самую крупную рыбку, придавившую своими круглыми бочками своих однорассольниц в банке, бабушка, удовлетворённо добыв её, смачно зачмокала беззубым ртом. Изнемогла от сытости и вдруг на неё снизошла игривость:
- Уф, шерёдка шита – концы ихгают!
От гомерического хохота молодых здоровых глоток вздрогнули и испуганно зазвенели старые стёкла времянки. До-вольная бабуля тоже хихикала, прикрыв беззубый рот ладошкой, радуясь, что рассмешила молодёжь.

Изголодавшаяся компания довольно быстро расправилась с праздничными блюдами. На столе сиротливо остались косточки обглоданной селёдки и пупырчатый огурчик, избежавший на время своей тризны. Роль тамады взял на себя Борис. Он всем предоставил слово, и прежде, чем пригубить вино, девушки по очереди поздравляли Нину с такой хорошей датой в её молодой жизни. Борис прилюдно объяснился девушке в любви, взяв из банки импровизированный газовый цветок, встал на колени, отчего Нина зарделась, словно маков цвет. Они то и дело обменивались взглядами, полными совместных трепетных тайн, и Нине эти мгновения казались сказкой. Непосвящённому человеку могло бы показаться, что в этой паре все выгибы и угибы их союза плотно прилажены и никогда не разболтаются. Нина ощущала такую родственную приязнь к любимому, что едва сдерживала благодарные слёзы. В какой-то момент девушка и вправду вдруг растрогалась до слёз и в ответ благодарила всех за поздравления и внимание.
Потом Аня взяла гитару, которую привезла из дома, едва уговорив отца отдать ей на время этот семейный реквизит. У Марксов дома, кроме гитары, были балалайка, скрипка, мандолина. Отец прекрасно играл на этих инструментах, пользуясь большой популярностью в селе. Вечерами в семье часто устраивались концерты, когда дети дружно подпевали отцу, а подросшие ребята потом тоже учились играть на гитаре. Это в те годы было очень модным увлечением, и те, кто научался хоть немного бряцать, всегда были в чести среди местной молодёжи.

Под аккомпанемент гитары весёлая компания дружно горланила любимые песни – «Бабушка, отложи ты вязанье, научи танцевать чарльстон», «Чёрный кот», «Королева красоты». Борис тоже по-уличному, зная два-три аккорда, побренькал на гитаре, но зато довольно уверенно, негромким баритончиком, несколько смахивающем на блеяние, пропел «Таганку», чем ещё больше развеселил разрумянившихся девушек. Они пустились в пляс, когда Силкин, лихо дёргая струны гитары, исполнил что-то похожее на собачий вальс и частушечные переплясы. Потом Нина включила радиолу, поставила пластинку с песней «Падает снег. Ты не придешь сегодня вечером…» в исполнении Лилии Ивановой – популярной в те годы болгарской певицы, – и начались танцы. Твист, шейк и танго – под песни ансамбля «Веселые ребята» и югославского певца Микки Ефремовича – привели всех гуляющих в восторг. Закончил веселье Борис, уверенно, от девичьих восторгов, проблеяв слова любимой в народе песни «А у нас во дворе...»
- «Я гляжу ей вслед, ничего в ней нет, а я всё гляжу, глаз не отвожу», - на радостной волне пропел своей подруге Борис, от чего девушка просто зашлась от восторга. Хорошо!
Но было одно «но»: в девичьем коллективе не хватало парней. Борис и Иван по очереди приглашали девушек на танец, стараясь хоть как-то восполнить нехватку мужской половины.
 - Ну, Иван, мы с тобой сегодня, как в цветнике, сколько красивых девчат – бери – не хочу. Халява! -  шутил Силкин, азартно вихляя бёдрами в танце с очередной Нининой подругой.
*   *   *
Но судьба наградила девушек: это был их последний день в недавно начавшейся студенческой жизни, когда девичья половина оставалась без мужской.
Вечером отправились на танцы. Девушки воткнули капроновые ножки в валенки, повязали свои шали и – бегом в клуб. «Радиольная» музыка была слышна издалека. Зал уже наполнился молодыми напористыми телами, но все как-то умудрялись отвоевать себе пространство, не мешая друг другу. Казалось, что под музыкальный ритм полный зал в едином порыве отплясывает танцевальные па, словно один заведённый механизм. Послевоенных детей, рождённых во второй по-ловине сороковых годов, было так много, что страна надолго запаслась молодым здоровым потенциалом, готовя строителей созревавшего социализма и ожидаемого в скором будущем коммунизма. Спрашивается, как в послевоенной разрухе госу-дарство грамотно располагало своими кадрами, умело расставляло всё по своим местам, давая всем возможность учиться, работать, обретать жильё – непонятно?! А ведь располагало, расставляло и обретало – люди в последние годы увереннее смотрели в будущее...

Вот и сейчас в этом зале здоровый молодой потенциал темпераментно веселился, набираясь энергии для грядущих высоких дел. Пока девочки переобувались в туфли, Борис с Иваном пригласили своих друзей влиться в их коллектив.
- Девчата, как на подбор, просто букет какой-то, - расписывал подруг Нины Борис: девочки здесь ещё пока числились в новеньких.

Володя Быстрейкин, Виктор Крошмаль, братья Виктор и Дима Прони сразу подружились с симпатичными девчатами. Весь вечер молодые люди, составив дружную компанию, веселились, радуясь новому знакомству. Потом шумной оравой отправились на Иртыш. Яркие звёзды крупными бриллиантами хитренько подмигивали с высоты, луна услужливо под-свечивала дорожки; крутой берег местами, там, где дети устраивали себе катки, обледенел, и ребятам ничего не оставалось делать, как скатиться вниз к реке. Девчонки с визгом разгоняясь в валенках катались по чистому гладкому льду навстречу парням, а те шутливо ловили девчат в свои объятия. Молодая энергия фонтанировала через край! Дима, как самый младший среди всех, должен был нести авоську с девичьими туфлями. По этому поводу сыпались шутки-прибаутки.
- Вот какая тебе, Димусь, почётная выпала миссия, - шутил его брат Виктор. - Давай, закрепляй у девушек доверие. Завтра утром помоги им ранцы нести на занятия…
- Таких девушек я бы на руках носил вместе с их ранцами, туфлями и тряпочками, - отшучивался Дима.
- Не надорвёшься? - весело хохотала Ирэна. Она была на целую голову выше самого высокого в компании парней Димы.
- Да, Ирэна, трудно будет твоему жениху тащить тебя на руках по ковровой дорожке в загс… - намекая на рост Ирэны, в тон ей ответил Володя Быстрейкин.
- Если любит - утащит, - засмеялась Мила Лисянская.
- Это точно! Своя ноша не тянет, - поддержал Милу Виктор Крошмаль.

Нагулявшись по ночным улицам, покрытые изморозью молодые люди, счастливые таким неожиданным знакомством, ввалились в знакомую нам землянушку и, едва втиснувшись в кухню, затеяли чаепитие с конфетами и джемом. 
- Чаго рашшумелишь, шпать не даёте, - начала ворчать старуха, грозя указательным пальцем со свежеотгрызенным ногтем. До сих пор ведь никто не нарушал целомудренный гостиничный режим жалкого жилища. - Магш по домам.
- Целыми днями и ночами лежишь, не выспалась ещё? - урезонила бабку Вера.
Та благоразумно сложила губки гузкой, в другой раз могут ведь и не допустить к столу... Ох, эта Вера: держит бедную бабушку в узде, не даёт рот открыть, а так хочется покомандовать, пошуметь – всё-ж хоть чуть-чуть веселее жизнь бы текла.

Нина была счастлива. На танцах красивое платье привлекало внимание, она это видела и радовалась, что затмила всех девчонок сногсшибательным нарядом. Никогда эта девушка ещё так весело не праздновала свой день рождения, никогда её ещё так искренне никто не поздравлял и никто никогда не дарил ей подарков.
Было ощущение, будто Нина ловила каждое счастливое мгновение своей короткой жизни, словно не могла нады-шаться…
*   *   *
Аня Маркс шла с занятий со своими однокурсницами Валей Барыкиной и Машей Дейграф. Она ещё издалека заметила возле калитки Ивана Веревкина. Он взволнованно прохаживался вдоль забора, поджидая девчат.
- Анька, тебя снова Иван ждёт. Честное слово, прям жалко парня … - вздохнула Маша.
- И мне его жалко, он хороший парень, но не хочу я с ним встречаться, - ответила расстроенная Анна. - Ну как сказать ему об этом, чтобы не обидеть.
Иван часто приходил к заветной землянушке, поджидая Аню. Нет, он не говорил о своей любви, не навязывал ей своих чувств, но ни для кого не было секретом, что молодой человек серьёзно влюблён в Маркс и очень страдает от безответной любви.
Как-то беспардонная и грубоватая Вера Любимцева сказала по этому поводу следующее:
- Раскатал губу, рыжая голова. Ишь – Рембрандт с Саскией.
- Вера, тебя это не касается, - возмутилась Маша Дейграф.
- Касается-не-касается! Посмотрел бы на себя да на Аньку. Гусь лапчатый белому лебедю не товарищ… - переиначила Вера знакомую всем поговорку.
- Вера, как ты можешь так говорить, - приструнила подругу Валя Барыкина. - Да, он не красавец, но зато человек, каких мало.
- Жаль, что я такой дылдой вымахала, а то постаралась бы завлечь Ивана, - пошутила Ирэна. - А ты, Вера, оставь своё мнение при себе, умная больно…
Ирэна Бидлинг была красивой девушкой, с раскосыми карими глазами, украшенными длинными ресницами, с пух-лыми губками и шикарной гривой светло-каштановых волос. Но уж очень долговязой. Она всегда стеснялась своего роста и сдуру сутулилась, за что её все вокруг ругали. Это, конечно же, её не красило. Когда Ирэна вместе с Ниной Фёдоровой шли на занятия, на них без улыбки невозможно было смотреть: Нина кругленькая, как колобок, семенила ножками, едва успевая за длинноногой подругой, а Ирэна выкидывала вперёд ноги, как солдат на плацу. Ни дать, ни взять – Тарапунька и Штепсель. Они и на лекциях сидели рядом, и на практические занятия всегда ходили вместе. Нина на этих занятиях, надев белый халат, сразу преображалась, ведь теперь никто не видел её убогой одежды. Эти девушки очень любили свою будущую профессию. Ирэна, после окончания медучилища, мечтала поступить в мединститут и выучиться на врача-терапевта. Никто в том и не сомневался: она и Мила Лисянская были самыми лучшими студентками в медучилище.

Подруги иногда осуждали Веру за резкость суждений, граничившие порою с хамством.
- Иван правильно делает, что не отступается от Аньки, - сказала Мила. - Настойчивость часто даёт шанс на удачу. А ты, Вера, могла бы и попридержать язык, особенно про гуся лапчатого. Не слишком ли? - тоже урезонила она свою одно-курсницу.
- Ё-моё, ну что уж я такого сказала, что вы все на меня напали, как шумливые сороки, - фыркнула Вера. - Я ведь об-разно выразилась про гуся и лебедя, а вы всё всерьёз воспринимаете. Ну, давайте теперь в дурацких гуманистических порывах жалеть всех: кормить бесплатно того, кто беззастенчив, дарить ласки только потому, что парень хороший, хоть от этого будет тошнить, - как-то по-книжному и в то же время грубовато заумничала Вера. - Если вы считаете, что это нормально, пожалуйста! Пусть тогда Иван похитит свою деву, как Парис Елену, и наслаждается ею, а она пусть радуется, что угодила прекрасному человеку. Что бы мы сейчас ни говорили, Маркс всё-равно не будет встречаться с Иваном. Ясно? Вон Вовка Быстрейкин как за ней увивается, а он всё-таки не рыжий, такого ещё поискать, и то она нос воротит. А Димка Пронь, по-моему, ей нравится. Этот, правда, по всем параметрам Аньке больше подходит, только молод ещё.

Да, умом Любимцеву Бог не обделил, девочки рядом с её красноречием имели бледный вид, а если учесть и Верину грацию, - то и макаронную походку...
- Ну, уж об этом не нам судить. Заткнулась бы ты, Вера, заумная ты наша, - жалея Ивана, закрыла диспут Маша Дейграф.
Когда Аня с подругами подошли к калитке, где их ждал Иван, он сказал девчатам, что пришёл пригласить их вечером на индийский двухсерийный фильм. Если они пойдут, то он сходит за билетами и по блату их достанет, ведь в кино сходить в те годы было не так просто, кинотеатры – всегда переполненные – только и доставляли хлопот из-за билетов.
Юноша старался на Анну не смотреть.
- Ой, я с удовольствием, - воскликнула Валя Барыкина, - я так люблю индийское кино.
- И я, - в тон ей отвечала Маша.
- Сходите, конечно, а я позанимаюсь. Завтра ведь зачёт по педагогике, - попыталась отнекаться Аня, хотя очень хотела сходить в кино. Индийские фильмы вошли в моду, наверное, ещё и своей красочностью, необычностью и хорошими концовками, когда добро всегда побеждает зло. А, может быть, и потому, что люди увидели жизнь другой страны, полностью отличной от нашей, и это сильно интриговало.
- Прям, тебе одной надо позаниматься, а нам нет, - запротестовали Анины подруги. - Ну, пойдём, пойдём?! - канючили они.
Иван расстроенный смотрел на Анну. Казалось, он даже дышать перестал, так волновался, пока она не дала согласие сходить в кино. Счастливый парень вприпрыжку помчался в затонский клуб за билетами.

Во время сеанса Аня хотела сесть между подругами, но они специально сели так, чтобы Иван оказался рядом с лю-бимой девушкой. Анна терзалась всю первую серию и жалела, что согласилась пойти в кино. Она чувствовала взволнован-ность парня от их тесного соседства, и, изнемогая сердцем, жалела юношу, но он совершенно не привлекал её внимания, и всё это уже её тяготило. В какой-то момент молодой человек взял её руку в свою – трепетную и жаркую. Она не резко, но настойчиво убрала руку. После первой серии, устав от напряжения, девушка ушла из клуба.
- Аня, подожди, - Иван догнал её у самой калитки. - Я понимаю, что надоедаю тебе своими ухаживаниями, но это выше моих сил. Уже и сам не рад…
Он вдруг уткнулся в воротник её пальто, и Анне показалось, что парень всхлипнул.
- Иван, ради бога, отпусти меня. Вокруг столько хороших девушек, которые так ждут своего счастья, оглянись!

Она ушла, а потом всю ночь терзалась от мысли, что обидела такого хорошего парня, но перебороть себя Анна не могла. Иван иногда приносил ей какие-нибудь дефицитные вкусности в виде зефира в шоколаде, или коробки конфет, на-чинённых вишней и коньяком. Она всегда старательно отказывалась от таких дорогих по тем временам подарков, но потом эта история завершалась тем, что девчата с удовольствием смаковали прекрасные дары, добрым словом вспоминая хорошего человека. Иногда Аня отдавала это богатство Нине, чтобы она порадовала по приезду домой своих младших сестер и братьев. Когда им ещё такое в их маленькой жизни перепадёт.
*   *   *
Постепенно в дружной компании стали складываться пары.
Вера Любимцева, хоть и отличалась строгостью нравов, одной из первых среди своих подруг завела романтические отношения с Виктором Прынем. Виктор недавно вернулся из армии, работал водителем на старой, но крепкой полуторке, возил в магазины различные грузы – от строительных, до промтоваров. Он сразу среди других выделил эту прямолинейную, бесхитростную девушку. Виктор всегда относился к людям такого склада характера с подчёркнутым уважением. Веру нельзя было назвать красавицей, но в ней был некий своеобразный шик, она отличалась лидерством, нельзя было не отметить начитанность и ум этой неординарной девушки. Большие коричневые глаза подчёркивали матовость кожи её крупного лица, стройная фигура и точёные ноги придавали этой особе шарм.

Виктор не был Аполлоном, да и красотой особой не отличался, но он был обаятельным, самым весёлым парнем из всей компании. Заводила и балагур Виктор тем не менее не был пустомелей. В его легковесности угадывался живой ум и характер. Но всё-таки, когда он начал увиваться вокруг гордой Веры, никто и подумать не мог, что такая серьёзная девушка откликнется на чувства этого жизнерадостного парня. Уж слишком они были разные. С тех пор, как Вера начала встречаться с Виктором, в её облике появились непривычная мягкость, мечтательность и даже снисходительность. А Виктор, наоборот, ходил рядом со своей девушкой походкой секьюрити, так, словно обладал могучим торсом, и наряду с хиловатой не-рослостью – это выглядело забавно. Над ним безобидно подтрунивали, а Дима шутливо называл брата богатырём святорус-ским, вычитав это сравнение из истории Киевской Руси. (Дмитрий очень увлекался историей и даже скупал книги о познании мира, о вселенной, о развитии человека).
Ощущение какого-то внутреннего сродства Веры и Виктора странным образом ещё крепче сплачивало коллектив. Как показало время, – этот союз оказался одним из самых прочных в сложившихся парах в этом молодом дружном коллективе.

Вера выросла без отца. Мать из семьи сибирских казаков, издревле обосновавшихся возле могучего Иртыша. Их в простонародье называли «чебаками» из-за основного промысла – рыбоводства, кроме этого они ещё сеяли овёс и пшеницу, занимались огородничеством. Женщина вырастила двух детей сама. Где отец, кто он – дети не знали. Став постарше, они иногда спрашивали мать об отце, но она уходила от ответа. Жилось им трудно, помощи ждать было не от кого. Но гордая и самостоятельная женщина никому никогда не жаловалась, тянула свою долю матери-одиночки с достоинством.

А Маша Дейграф с первого взгляда влюбилась в Виктора Крошмаля, самого близкого друга Виктора Проня, хотя по характеру они были разные. Мария первая дала понять парню, что неравнодушна к нему.
- Виктор, ты как-то говорил, что умеешь ремонтировать обувь, а у меня на «лодочке» отвалился каблучок. Сдела-ешь?! – краснея, попросила девушка.
- А что мне за это будет, - улыбнулся немногословный юноша.
- Поцелуй, - вдруг удивляясь своей смелости, выпалила Мария.
- Ловлю на слове, - полушутя ответил Виктор.
Маша от чистого сердца восприняла эти слова всерьёз. Но, к сожалению, – не Виктор.

Это был красивый, среднего роста, крепкий, спортивно сложенный парень. Серьёзный, неразговорчивый Виктор от-личался мягкосердечностью и неравнодушным характером. Он был из тех людей, с которыми можно смело идти в бой. Не подведёт! Виктор заочно заканчивал физкультурный факультет местного пединститута, работал в школе преподавателем физкультуры. Маша добродушием, какой-то просто сверхпорядочностью сумела отвоевать в сердце Виктора своё местечко и дорожила обретённым счастьем как могла, при этом на её лице остановилось и замерло совершенно новое выражение – выражение тихой радости. Но, как казалось Машиным подругам, Виктор не был влюблён в эту девушку. Чувствовалось, что парень уступает ей, чтобы не обидеть хорошего человека. Может быть, его несколько отпугивала от Марии её чрезмерная правильность. Только Маша этого не понимала, она просто умирала от любви.

Маша искренняя, честная девушка была скромна и тиха, но только до той поры, пока в ее жизни не назревали си-туации, касающиеся несправедливости, подлости. Тут она проявляла характер, только держись. Её и уважали за умение отстаивать свою правоту, за неистовость и горячность. Синеглазая, симпатичная, казалось бы всё на месте, но в ней не хватало того шарма, которым, например, блистала совсем даже не красавица Вера, и это порой мешало Маше быть в числе красивых девушек в её окружении. То ли зажатость, то ли сверхскромность портили её природную красоту.

Семья Дейграф из сельской глубинки. Машины родители были депортированы в начале Великой Отечественной из Саратова в Казахстан. Пережили столько лишений, что с избытком хватало на многие годы. Работящие, хозяйственные они постепенно освоились в неласковом степном краю, полюбили его. Здесь и родились две старшие Машины сестры и брат. Родители очень радовались, что дети уже не разделят их печальную участь: ни войны, ни ссылки, ни голода – дай Бог – не будет больше никогда. Маша из хлебосольного дома привозила в свой «общепит» домашние соленья, мясо, картошку, масло. Глубокой осенью её мать умерла от рака груди. Машино невосполнимое горе переживали и её подруги, стараясь хоть как-то отвлекать бедную девушку от тяжких дум.
*   *   *
Прекрасно сложились отношения Вали Барыкиной и Эдика Герцена. Он влился в компанию благодаря ей. Валя, Мила Лисянская и Аня Маркс любили кататься на «снегурках». По воскресеньям они сразу после завтрака шли на Иртыш, привязывали к валенкам коньки и с удовольствием катались по чистому, прозрачному льду часами. Любили наблюдать за проплывающими рыбками, веточками, хорошо проглядывающимися сквозь толщу зелёного льда. Это были неповторимые минуты отдыха. Особенно, когда стояли ясные морозные дни, когда в частных домах из труб столбиками курился белый дым, когда деревья на том берегу реки замирали в кружевном инее, а снег вокруг них в первозданной чистоте местами отливал синевой или фиолетовыми красками подчеркивал округлость снежных заносов. Бездонное небо голубело в выси, рассыпая в воздухе искрящиеся серебряные тончайшие блёстки. А ещё сильнее девушек завораживали красногрудые снегири: они после завтрака чистили клювики, сидя на ветках деревьев. На фоне синего, белого, серебряного вдруг появлялись и исчезали алые, похожие на слегка приплюснутые крупные горошины, птицы. Эта неописуемая красота вводила девчат в восторг, особенно, Валю. Она своим звонким голосом так радостно восхищалась земными созданиями, что однажды привлекла внимание парней, катавшихся на лыжах в лесу.
 
Ребята уже не раз видели этих девушек, но не были с ними знакомы. На этот раз двое из них сняли лыжи и направи-лись к незнакомкам по льду. Один из них и был Эдик Герцен. Познакомились, побалагурили. Парни подшучивали над Ва-лентиной, посмеиваясь над её бурными восторгами по поводу каких-то там птичек: как всё-таки хороша юная наивность и чистота. Потом они проводили девушек к их дому, и Эдик договорился с Валей, что в следующее воскресенье он тоже придёт на Иртыш с коньками.
- Валюша, можно к вам присоединиться в следующее воскресенье, - задержав её ладонь в своей, залепетал Эдуард, как будто ждал грозного отказа, а потом после слова «нет» и гильотину.
- Ой, да конечно, ой, да я буду только рада! - тоже умирая от смущения звонко заойкала Валя, но руку не отнимала, зайдясь в странном томлении.
На них без улыбки невозможно было смотреть, так потешно выглядела эта пара от величайшей робости. К яр-ко-пламенеющим щекам Эдика прилила такая краска, будто его выкрасили в пурпур, готовя к фильму про индейцев, а глаза то собирались в кучку, то разбегались в разные стороны. Валентина же перебирала ножками, словно пританцовывала, как птичка в брачный период, активно жестикулировала свободной ручкой, так она хотела показать, что рада покататься с ним на коньках...

Так и завязалась дружба, а потом молодые люди начали встречаться. Валентина была очень деликатным человеком, жалостливым, восторженным. Никто никогда не видел её раздражённой, недовольной. В ней не было даже намёка на каприз или претензию на какое-либо особое к себе отношение. Наоборот, она всегда готова была прийти на помощь любому чело-веку, уступить лучшее место под солнцем. В небольших, но выразительных серо-голубых глазах бессменно угадывалось желание быть нужной. Подлая природа, как считала Валя, сэкономила на её лице и фигуре, зато расстаралась в смысле носа. Но всё-таки Валя по-своему была симпатична, может быть, именно своей воспитанностью и порядочностью она и привлекала к себе внимание людей. Ростом она была повыше своих подруг (кроме Ирэны Бидлинг), но бесформенная, с тонкими длинными руками и ногами. Девушка всегда переживала по поводу своей внешности, подолгу по вечерам накручивала жидкие волосы на бигуди, но кудри почему-то сразу распадались, что очень её расстраивало.
- Три волосинки, а держаться вместе не могут, - безутешно жаловалась она девчатам. - У Ирэны и Ани вон какие пышные волосы, завидно даже...

Валя выросла в хорошей, дружной семье. Её родители, и по своей романтической сути, и как истые патриоты, приехали осваивать целинные земли из Ленинграда. Отец руководил бригадой в технической мастерской, а мать работала бухгалтером в потребсоюзе. Два Валиных брата и две сестры ещё учились в школе. Валя очень скучала по родным и при любой возможности старалась навестить их, неизменно с подарками. А потом подолгу рассказывала своим подругам, какие у неё умные братья и сёстры. Родители Вали много времени уделяли подсобному хозяйству, огороду. Валя тоже привозила из дома соленья, свиной жир и сало, что было хорошим подспорьем в продовольственном пайке студенток.

Эдик Герцен – приятный малый, со смешинкой в задорных глазах. Крупный, немного тяжеловатый, он мог бы пре-тендовать на первого красавца «на деревне» из-за яркого румянца во всю щёку – это придавало ему вид крепкого деревен-ского парня. Творец и тут переусердствовал: зачем парню такой пресыщенный, пышущий вид. Видимо, юноша стеснялся своих вечно пламенеющих щёк, но деваться от такой данной природой неприятности он никуда не мог. Эдуард учился в индустриальном институте на инженера-электрика. Он запросто влился в Валину компанию, сразу став своим, по утвер-ждению Виктора Проня, «в доску». На отношения Вали и Эдика смотреть равнодушно было невозможно: дружные, ласковые, как два телёнка, они всегда ходили, держась за ручку, как будто боялись, что их кто-нибудь может разлучить. Эта пара оказалась не менее крепче союза Веры и Виктора. Вот и дивись после этого мудрым народным поговоркам: «Не родись красивым, а родись счастливым» или «С лица воду не пить...».
*   *   *
Чуть позже и Анна Маркс завела себе кавалера. Она пользовалась у мужской половины успехом, но всё приверед-ничала, капризничала. Парни «ломали» возле неё «копья», а она – ни в какую... Извелись и Иван Веревкин и Володя Быст-рейкин.

Володя с самого начала знакомства с ней слишком самоуверенно приписал эту девушку себе. Поползновения Ивана к вниманию этой красавицы он в расчёт не брал: не тот козырь. Из-за Анны Володя даже расстался со своей девушкой, с которой встречался до знакомства с Маркс. Девушка приходила к нему с обидой, пытаясь выяснить, почему её парень пе-рестал с ней дружить, но Быстрейкин не считал себя обязанным отчитываться перед нелюбимой. Симпатичный, стройный, самоуверенный Володя разительно отличался от своих друзей. Носил дорогие импортные вещи, купить их в магазинах было не просто – они не покупались, а доставались. Один только твидовый цвета терракота пиджак чего стоил. (Наша страна активно вела торговый обмен с социалистическими странами и не только с ними. Чехословакия поставляла нам обувь, оде-жду, бижутерию, стекло. Польша и ФРГ – косметику, одежду. Румыния – мебель. Болгария – вино, сигареты, консервиро-ванные овощи. Финляндия – мебель. И так далее. Но всё это было недоступно и дорого. Разве кто-нибудь отказался бы от шикарного в рубчик германского костюма, а если повезёт, – то и югославского...). По поводу импортных шмоток Виктор Пронь иногда саркастически посмеивался над Быстрейкиным:
- А сало то русское любишь!
Эту фразу он однажды услышал от отца, бывшего фронтовика, прошедшего военными дорогами до самого Берлина:
- Фашисты русских презирали, а салом-то нашим не брезговали.

Володя и держался среди ребят с долей превосходства и некоторой вальяжности. Но в целом это был хороший парень, верный и надёжный друг, поэтому в компании друзей ему многое прощалось. Быстрейкин не прошёл по конкурсу в индустриальный институт и осенью его должны были забрать в армию. Смиряя номенклатурную гордость, батя пытался помочь сынку откосить, но Володя твёрдо решил отдать Родине долг. Его отец занимал высокую должность в городе, и этот факт, естественно, отражался на отпрыске, ограждая от жизненных трудностей.

(Многие тогда и не догадывались об обязательном социальном спецпайке для слуг народа, в который вкладывалось не только то, что требовала ненасытная утроба... Были и такие высокопоставленные работнички, без зазрения совести поль-зующиеся своим положением и даже – сверх нормы. Палка о двух концах: дают – бери! но знай меру. И ещё: не переусерд-ствуй в державно-благородных порывах и помни о простых людишках, которые не дают сморщиться твоему спецпайку, а то недолго превратиться в ничтожество. И слишком сильно отличалось всё, что они делали и что они имели от простого и ис-пуганного бесконечными начинаниями народа. Но не будем углубляться в болезненную философию, извечно волнующую общество, отдающую в данном случае лёгкой классовой неприязнью...).

Разумеется, Быстрейкин не считал каждую копеечку, как его друзья, но не убивать же его теперь за это!
Как только ребята познакомились с «медпедперсоналом», как они окрестили девчат, ни у кого не возникало сомнения, что Анна и Володя будут парой, и поэтому никто, кроме Ивана, на любовь этой девушки и не пытался претендовать. Как само собой разумеющееся, эти двое сразу оказались немного отрезанными от общих ухаживаний и заигрываний в своей компании. Правда, бывали случаи, когда на танцах к Маркс нахально приставали «чужаки», но «свои» ребята чутко стерегли девушек, с которыми дружили, и здесь посторонним было «не прохонже» (как выражался Виктор Пронь). Случались даже между парнями свары, но до больших разборок дело не доходило. Видимо, спаянность и чувство плеча давали нашим ребятам шанс на неприкосновенность и право числиться в фаворе у своих красавиц.

Анна однажды приходила к Быстрейкиным в гости, разумеется, по приглашению Володи. Первый раз в своей молодой жизни она переступила порог богатого дома. Родители восприняли её как девушку своего сына и были очень приветливы и даже предупредительны, чем страшно её смущали. Анна старалась меньше смотреть по сторонам, меньше есть, чтобы не выглядеть такой уж простушкой. Но ей так хотелось досыта наесться и копчёной колбаски, и чёрной икры на маленьких бутербродиках, и маленьких печёных розочек, в которых лежало что-то коричневое с торчащими из середины перышками петрушки, и скрюченных румяных цыплят табака, и морепродукты, скорее всего кальмары или устрицы, и ещё разное другое. А уж о сладком и говорить не надо, Анна всегда была сладкоежкой. Аня не знала тогда, что свежие продукты высоко-поставленным чиновникам привозят в специальной таре – ящиках, кажется, из цинка, чтобы они лучше сохраняли свои свежие качества.

Гости так и светились довольством, прекрасно одетые, холёные, уверенные в себе. Всё продумано до мелочей, даже усики у некоторых дам вытравлены перекисью, свежеекрашенные волосы открывали безупречный пробор, чтобы, не дай бог, не вылезли где-нибудь на видном месте свои – пегие, невыразительные. В украшениях Аня, естественно, не разбиралась, но то, что было на шеях, ушах и пальцах красивых женщин, повергло её в шок: переливчатая красота сверкала разными гранями, до искр в глазах. Слава богу, что Анино бежевое платье с красивыми вставками очень её освежало, подчёркивало стройную фигурку, и пышные чёрные локоны тоже были несомненным украшением девушки. У неё кружилась голова, так трудно ей было в этой компании. Родители Володи показали ей квартиру с югославской мебелью и красивыми хрустальными вазами. Почему-то Анне больше не хотелось ходить к ним в гости, хотя Быстрейкин иногда пытался заманить её на семейные торжества.

Дима Пронь после восьмого класса поступил в один из районных сельскохозяйственных техникумов. В компании он был моложе всех. Красивый уверенный в себе юноша отличался от всех из мужской половины какой-то одному ему дареной надёжностью. А это качество в мужчине сильнее других достоинств притягивает к себе слабый пол. Этот факт и вызвал чувства к молодому человеку в холодном сердце Маркс. Его чёрные волоокие глаза смотрели так, будто заглядывали в глу-бину её души и видели только самое прекрасное и лучшее. Она очень любила этот его взгляд: сдержанно восхищённый, с большим достоинством. Щедрый, дружелюбный Дима, хоть и был моложе других, пользовался особым уважением среди своих друзей. Увлечение историей плюс хорошая память выдавали в нём эрудированного человека.

Как-то на танцах Дмитрий пригласил Анну на медленное танго. Под песню прекрасного исполнителя, недавно властно заявившего о себе, Валерия Ободзинского, «Эти глаза напротив» юноша крепко притянул к себе девушку и вдруг, взглянув в бездонные глаза своей партнёрши по танцу, обомлел: глаза цвета антрацита заворожили лучами, шедшими из самой глубины, удивили светлостью взгляда. Он утонул в них. Молодые люди неотрывно смотрели в глаза друг друга, ничего не замечая вокруг. Юноша вдруг почувствовал томление внутри себя и сам испугался своего чувства.
- Аня, давай сбежим от всех, погуляем, сходим на Иртыш, - предложил Дима, покраснев и смутившись так, будто отважился на что-то непристойное. Произнёс он это так тихо, словно прощался с жизнью.

Аня сама вдруг смутилась. Девушка впервые в своей недолгой жизни ощутила в себе счастье и чисто женским чутьём уловила, что желает этого парня. Она вдруг вспомнила о Нине и Борисе и подумала, что, может быть, Нина права, отдаваясь чувствам и желаниям любимого мужчины… Да, Дима на два года младше её, ещё почти мальчишка, но в нём уже столько мужской самоуверенности, таящей в себе нежность и страсть. Мужская власть цепко взяла её в свои объятия, и девушка отдалась этому чувству – чувству любви и покорности.
Влюблённые недолго радовались своему счастью, беда уже подкарауливала у порога Диминого порога...
     *   *   *
 Остались в одиночестве Ирэна Бидлинг и Мила Лисянская. Из мужской половины – Иван Веревкин и Володя Бы-стрейкин. Но это не мешало сохраниться большой дружной компании. Иван очень переживал из-за Маркс. Узнав о романе Дмитрия и Анны, он одно время даже исчез из коллектива, справляясь с глубокой депрессией.
- Спрятался, наверное раны зализывает, - сказал как-то Виктор Пронь, жалея Ивана. – Понять его можно...

Девчата, особенно Валя, Ирэна и Маша, в последнее время всегда смотрели на Ивана с жалостью, у них даже брови сами собой складывались домиком при встрече с ним. Он всё понимал и испытывал такое смущение, что однажды посове-товал им успокоиться.
- Девочки, перестаньте. Вы всё время ввергаете меня в краску, - конфузливо сказал им Иван. - Я уж как-нибудь сам постараюсь справиться с этим...
Шли дни, ничего не менялось, Иван таял на глазах.
- Надо познакомить его с девушкой. Девчата, вы учитесь в женских коллективах, ну найдите парню хорошую дев-чонку, - обратился Быстрейкин к студенткам.

Володя Быстрейкин, самый близкий друг Ивана, тоже сочувствовал товарищу, но он понимал, что у Ивана шансов быть любимым этой девушкой нет. Он и сам изводился от безответной любви к Маркс, ему было также нелегко в этой горькой для него ситуации. Чем чаще он видел Аню, тем тяжелее становилось на душе: эта девушка как будто расцвела от влюблённости и счастья. В её глазах появился особенный, новый блеск, словно в них плавал кусочек масла. Володя всё-таки в глубине души не терял надежды: жизнь непредсказуема и изменчива – то коварна, то равнодушна, то милосердна. Красивая внешность, ум, респектабельность – разве этого мало, чтобы понравиться любой девушке? Всегда скорый и слегка дерзковатый со слабым полом, при виде Ани, Быстрейкин терялся и становился косноязычным. Это раздражало молодого человека, он сам на себя психовал. Его глаза отрешённо-грустные, даже когда он смеялся, в последнее время не меняли своего выражения.

Мила Лисянская вела себя с парнями сдержанно. В десятом классе вдруг влюбилась в односельчанина Гену Фролова. Он уже год как закончил школу. Правда, их дружба длилась недолго, потому что Гену вскоре забрали в армию. Мила его провожала, обещала ждать. Прошло всего несколько месяцев, как Фролов стал подводником. Молодые люди вели активную переписку.
- Мы даже ни разу не поцеловались от стеснительности, - чуть не плача жаловалась Мила своей подруге. - Знаешь как обидно. Целых три года ждать, ужас!
- Понимаю, - поддержала Аня подругу. - Еще несколько недель назад я бы не очень тебя поняла, а сейчас, как поду-маю, что Диму заберут в армию, так просто умереть охота от обиды. Я бы привязала его к себе и не отпускала бы даже на шаг...
- Чего разнылись? Не на войну же в конце концов они уходят. Привязала бы она! Что он тебе собачка чтоли? Зато слаще будет встреча, - оптимистично встряла в разговор Вера Любимцева.
- Помолчи уж! Хорошо говорить, когда твой парень всегда будет рядом, - завидуя Вере, дружно напали на неё де-вушки.

Мила из всех подруг в этой компании была самой способной в учёбе, всё схватывала на лету. Они с Ирэной Бидлинг тянули на красный диплом. Милу немного портила вмятина на лбу – в детстве ударило железной качелей, и девочка едва выжила. Симпатичная, немногословная, - её уважали за ум и невредность характера. Родители Милы в конце пятидесятых переехали из России в Казахстан к своим родственникам. Хоть и прожили здесь около десяти лет, но как-то не прижились. Жили скромно, хозяйство было небольшим. Мила после окончания училища домой не вернулась, уехала по распределению в отдалённый целинный совхоз. А вскоре её родители и младшие два брата уехали обратно в Россию.

Ирэна Бидлинг до слёз расстраивалась, что не может встретить «какого-нибудь баскетболиста», как она сама выражалась.
- Мне кажется, что я продолжаю расти, - жаловалась девушка. - Так ведь недолго дойти до того, что и на пожарную каланчу буду сверху смотреть. А потом и подохну старой девой…
- Ну, тебе подыхать рано, молода ещё. Будет и на твоей улице праздник, - говаривала в этих случаях Вера Любимцева. - Держи хвост пистолетом, а главное, выпрями плечи, что ты кукожишься? Думаешь, это кому-нибудь может понравиться?
- Я уже попросила Борьку, чтобы он нашёл тебе подходящего парня, - успокаивающе заявила Нина. - Строительная бригада кишмя кишит молодыми парнями, так что Силкин расстарается…
- Дохлый номер. Как увидит парень перед собой такую долговязую девицу, сразу испугается – и в кусты, - невесело констатировала Ирэна.
*   *   *
Приближался Новый год. Наши студентки собрались разъехаться на каникулы по своим деревням. Все соскучились по родным, ведь так недавно они ещё были «домашними», и вот уже несколько месяцев как живут в разлуке с родителями, сестрами, братьями. Это на первых порах нелегко. Девчата накупили подарков, вкусностей и с нетерпением ожидали начало каникул.

Но Новый год решили отпраздновать своей сплочённой компанией. Не оставлять же кавалеров скучать в такой пре-красный праздник. Вот уже почти два месяца как они вместе праздновали дни рождения, ходили в кино, на танцы, в вос-кресные дни устраивали прогулки по Иртышу, катались на лыжах и коньках. Жизнь у девушек круто изменилась за последнее время. Приезд в город, учёба, знакомство с парнями, совместное времяпровождение – всё это изменило их и внутренне, и внешне. Похорошевшие, «обтёсанные» (как говорила Вера Любимцева), это были уже совсем другие девушки. Да и ребята рядом с ними тоже старались выглядеть лучше. Чувства обязывают, как прихорашивающихся художников, ожидающих в своих мастерских красивых юных натурщиц. Как раз в моду вошли приталенные разноцветные рубашки и брюки-клёш с заниженной талией, потеснив узкие в обтяжку; из лексикона стало исчезать слово «стиляги». Быстрейкин, имея дома швейную машинку, ушил в талии рубашки всем своим друзьям. В брюки вставляли клинья, чтобы клешили, вшивали для красоты цепочки. В моде также были цепочки из дешевого сплава с кулонами, и чтобы их было видно, первые пуговицы на рубашках не застёгивались. Такая лёгкая приблатнённость нисколько не портила достойный облик кавалеров.

- Приглашаю всех отпраздновать Новый год у меня дома. Родители уедут в гости, так что квартира в полном нашем распоряжении, - пригласил Быстрейкин всю компанию к себе.
- Здорово! - завопил от радости Виктор Пронь. - А то всегда проблема, где отмечать праздники...
Мужская половина сбросилась и купила всё необходимое для праздничного стола: полусухое вино, две бутылки шампанского, колбасу, сыр, рыбные консервы в масле, конфеты, яблоки и даже торт. Правда, за всем этим пришлось побе-гать, постоять в длинных очередях. За каждым было закреплено своё задание, и ребята старались не ударить в грязь лицом. Девочки дома сделали винегрет, сварили из говяжьих лыток холодец, выделили из своих запасов соленые огурцы и квашеную капусту. Ирэна вытащила из погреба остаток копчёного окорока и солёное сало. Она недавно съездила домой и привезла это богатство на радость подругам. Девчата лакомились вкусностями только, как говорят, по большим праздникам.

 Родители Ирэны Бидлинг были хозяевами, каких поискать. В этом доме идеальный порядок соперничал с таким же идеальным хозяйством. В огороде выращивали различные овощи, пряную траву. Отец сам коптил мясо, сало, домашнюю колбасу. В их большом погребе всегда было полно различной снеди. Единственные у кого в селе были сады – это у Бидлингов и их родственников Вейсгемов и Беков. В те годы сады в тех краях не разводили, считалось, что деревья и кустарники не выносят сильных морозов. Но почему-то у этих садоводов ничего не вымерзало и прекрасно плодоносило. Хозяева садов занимались селекционными работами, проводили над растениями опыты, прививая одно к другому, что давало свои хорошие урожаи. Эти семьи обосновались здесь ещё в Столыпинскую реформу – в 1908 году – первые переселенцы-целинники. Ехали – украинцы, немцы, белорусы. Они в земледелии многое успели сделать до того, как в этих краях в 1954 году начали мас-штабно поднимать целину.

На те деньги, что у ребят остались от складчины, девушки купили муки, мяса и накануне праздника налепили пель-мени. Готовились к новогоднему торжеству так, будто жили не при умеренном социализме, а в эре избыточного изобилия. Девчата расстарались и украсили комнату блестящим серпантином, небольшую ёлку нарядили в новогодние игрушки – перламутровые белочки и ватные зайчата соседствовали с бумажными раскрашенными лисятами, птицами, стеклянными шарами. Усилия молодых людей не прошли даром.
- Ух ты, красота какая, а стол накрыт как в лучших домах Лондона, - восхитился довольный Пронь, когда все рассе-лись за праздничным столом, и желудки начали издавать питательные звуки от предстоящего сытого застолья. - Урчат, - показывая на живот, рассмеялся Виктор.
От взрыва хохота сверкающая люстра под потолком качнулась, как от землетрясения, а потом все услышали вос-торженный возглас Фёдоровой, от которого уже достаточно угрожающе заметалась несчастная люстра.

- Девочки, гляньте-ка, какая шикарная коробка конфет, - взвизгнула от удивления и радости Нина. - Откуда такая роскошь?!
- Наверное, Володин батя раздобыл к празднику, - подсказал Иван.
- Да ладно, какая разница, ешьте на здоровье, - зашифрованность еле заметной самодовольной гримасы могла выдать Быстрейкина с головой. Он сам, почувствовав вдруг глупую гордость, устыдился неуместности этого дурацкого выпендрежа. Было бы чем бахвалятся?!

Большая яркая коробка с шоколадными конфетами украшала праздничный стол. Хрустальная ваза с фруктами и на-полненный винегретом серебристый со всевозможными вензелями судок тоже подчеркнули необычность ситуации. Красивые фужеры, мельхиоровые кадушечки с маслятами – также из Быстрейкинского продовольственного запаса, – нарядные фар-форовые тарелочки, серебреные вилки и ложки удивляли и радовали глаз своей необычностью. Впервые молодые люди столкнулись с неким – не то чтобы благополучием, – а благородством и добротностью. В их простой деревенской жизни ничего подобного не было. Разумеется, об икорке – чёрной или красной, – севрюжке, сырокопчёностях они и понятия не имели; разве только Володя Быстрейкин был ближе к дорогим деликатесам.

(Многое им было неведомо: ни таинственные чертоги в виде альпийских шале, немецких замков, итальянских вилл; и даже наш любимый московский Кремль, который молодые люди видели на фотографиях, может быть в обозримом будущем воочию будет доступен их взорам, а может, и нет; ни журчащих фонтанов, ни нежного венецианского стекла в дорогой красной мебели, ни бесценных полотен в золотых витиеватых рамах, ни мраморных колонн и каминов, ни пастельных тонов плитки в шикарной ванне; ни кашемировых пиджаков и бриллиантов – ничего! Но и их простой мир, с единственной пре-тензией на общедоступный авангард, радовал, и они, как могли, старались его облагородить. Да, в Советском Союзе ещё не научились составлять цветистые икебана или выпускать кока-колу, советские студенты ещё не учились в Оксфордах и не продавалась у нас ещё жвачка, которую заграничный народ жевал от мала до велика, как жвачные коровы. Но зато наши ракеты уже бороздили воздушные океаны... И молодые люди искренне гордились, что живут в такой прекрасной и спра-ведливой стране! И даже не мечтали о заграничных курортах и понятия не имели о Пиккадилли...)

Девушки прихорашивались как никогда, ведь нынче у них для этого уже есть веское основание. Небогатый гардероб вводил в уныние. Кому-то удалось сшить себе в ателье новый наряд, а кому-то, к большому огорчению, – нет. Чтобы помочь тем, у кого не было нового платья, девчата поделились друг с другом самыми лучшими вещами из того, что оказалось под рукой. Конечно, в первую очередь пошли нарасхват Анины платья и блузки. На ногах по последней моде красовались туфли-лодочки, а телесного цвета капроновые чулки придавали благородный и законченный вид. Правда, короткие платьица, открывающие коленки, предательски обнажали их девичье обличие, скрывая неокрепшую женственность. Молодым всегда хочется выглядеть старше. По последней моде взбили причёски, накрутили чёлки, карандашом нарисовали на веках длинные полоски, как их тогда называли – «котики», накрасили ресницы чёрной или коричневой тушью, а губы – серебристо-розовой помадой. Все актрисы и певицы в те годы делали такой глазасто-губастый вид, и наши барышни не отставали от знаменитостей. Ну чем они хуже, например, тех же Клаудии Кардинали или Софи Лорен? Обильно облагородившись «Красной Москвой» и «Серебристым ландышем» девушки, обновлённые и загадочные, в неподдельном волнении предстали перед кавалерами. Как они и ожидали – раздался дружный мужской возглас: «Вот это да!». Что ещё нужно для счастья?!

Так весело, непринуждённо и дружно они ещё не гуляли. Прежде всего, радовал шикарный стол – ешь, не хочу! Свобода в действиях – пой, пляши, резвись как душе угодно. Когда от первичного насыщения перестало урчать в успоко-енных желудках, разгулявшиеся молодые люди зашумели привычным ором всех новогодних застолий нашей огромной страны. Виктор и Дима Прони в фартучках, с наклеенными усиками (сделанных из бараньей шерсти), кончики которых за-кручивались вверх, с перекинутыми через руку полотенцами, шутливо прогибаясь, изображали расторопных официантов, следя за полными бокалами, накладывая девушкам на тарелки всяких вкусностей. Иван, с излишней угловатостью от все-гдашнего смущения, тоже в фартуке, сварил пельмени и под тосты Милы и Ирэны разложил всем горячее. Потом все тол-пились возле импровизированного ларька, где Виктор Крошмаль с Машей за каждый произнесённый тост, который бы не был похож на другие, или исполненный номер, награждали призами и сладостями.

Эдик обещал Валентине обязательно выиграть приз и словно австралийский кенгуру, смешно подскакивая, попытался изобразить танец под песню Муслима Магамаева, чем вызвал дружный здоровый смех своих новых друзей.
- Роза из Китая, ландыш из Кремля, милая Веруня, не забудь меня, - соловьём заливался Виктор Пронь, целуя свою подругу. Вера за словом в карман не лезла:
- Я тоскую по соседству, и на расстоянии,
  Ах, без вас я, как без сердца, жить не в состоянии.
  Эту частушку подхватил Володя Быстрейкин, обращаясь к Анне:
- Из-за вас, моя черешня, сорюсь я с приятелем.
  До чего же климат здешний на любовь влиятелен.
  Борис Силкин тут же подхватил эстафету и начал петь частушки одну за другой, чем удивил всех – откуда знает столько? При этом, выпятив птичью грудь, пустился в пляс, а потом, заложив пальцы в рот, свистел, как слегка помешанный соловей, а Нина искусно повторила свист своего Борюсика, чем вызвала всеобщий восторг.
- Соловьи! - возопил хмельной Пронь, вприсядку отплясывая лезгинку, а рядом Ирэна с носовым платочком нето-ропливой грузиночкой грациозно перебирала длинными ножками, опустив глаза долу.

Много шутили, разыгрывали шарады, инсценировки, пели под аккомпанемент гитары. Аня читала шуточные стихи собственного сочинения.
Мы сегодня погуляем, дружно рюмочки нальём.
С Новым годом поздравляем, дед Мороза позовём.
Пусть спешит с мешком подарков, не откажемся – возьмём.
Я несказанно желаю, чтобы в новеньком году
Укрепилась наша дружба. Что ещё сказать могу:
Чтоб Ирэна, Эдик с Валей, Вера с Виктором и я
С Димой, с Милой и Иваном, Маша с Виктором – всегда,
Нина с Борей и Володей не расстались никогда.
Чтобы счастья привалило. Тра-та-та! УРА! УРА!

Виктор Пронь перечокался, а после нескольких выпитых фужеров, переобнимался и перецеловался со всеми от из-бытка душевных чувств. А потом объявил украинский гопак, но ноги его уже плохо слушались. После того, как распили бутылку шампанского к 12 часам ночи, начались танцы. Бутылку с шампанским взялся откупорить Володя. Он обещал всем весёлый, красивый хлопок с лёгким дымком, но пробка, как бешеная торпеда, отлетела в потолок и упала в Анину пышную причёску, а струя игристой жидкости ударила прямо в лицо Дмитрию. Сначала оторопь оглушила всех тишиной, но потом громкий хохот, рванувший эту тишину, наверное, услышали в соседних домах.

Во время танцев неожиданно к ним пришли дед мороз со снегурочкой. Это Эдик с Валентиной заранее втайне от всех приготовили костюмы и сценарий, чтобы сделать всем сюрприз. Поднялся тарарам, все хотели участвовать в играх, придуманных Эдуардом и Валей. Маша с Виктором Крошмалем разыграли шуточный спектакль о снегурочке, спешившей на праздник и заблудившейся в лесу, а помог ей прекрасный принц. Маша соорудила корону из папье-маше и золотинок, а Виктор накинул на плечи «мантию» из куска красного сатина. С юмором, как оказалось, у них всё было в порядке, настолько дружный стоял смех от их слаженной игры.
Гуляли до самого утра. Первые любовные переживания, первые ощущения взрослой жизни – всё это радовало своей новизной. Молодость и задор придавали празднику своё неповторимое очарование.
*   *   *
Закончились каникулы, и жизнь снова вошла в своё русло: молодые люди работали, учились, весело проводили свободное время.
Мила с Ирэной немного завидовали своим более счастливым подругам. После любой совместной прогулки или кол-лективного похода в кино и на танцы влюблённые потом уединялись, а эти девушки грустно плелись домой. Быстрейкин с Иваном провожали их до калитки и, попрощавшись, уходили.
Нина открыто бегала к Борису Силкину на ночные свидания. Случались между ними и ссоры, но их любовь была бурной и казалась нерушимой.

На восьмое марта в училищах были организованы торжественные мероприятия. Девушки заранее готовились, ста-рались быть красивыми. Ане мать сшила новое платье, и она мечтала надеть его в этот день на праздник в педучилище, а потом предстать перед Димой, заранее предвкушая его восхищение. Тёмно-вишнёвая шерстяная ткань очень освежала её бледное лицо. Приталенное платье было сшито просто, без лишних аксессуаров, в этом наряде они и не нужны, классический покрой как нельзя лучше подходил богатой фактуре ткани. К восемнадцатилетию родители купили дочери туфли на высоком каблуке, первые в её молодой жизни.
 
Анна с Машей и Валей немного задержались на репетиции, а когда пришли домой, чтобы переодеться на праздник, Аня своё платье не обнаружила. Нина Фёдорова как всегда беззастенчиво решила усилиться чужим нарядом и довольная собой поплыла с однокурсницами в медучилище на концерт. Нина прекрасно знала, что Аня с волнением ждала праздника, чтобы нарядиться в новый наряд, но снова же поступила так, как хотела. Маркс на праздник не пошла, как её Мария с Валентиной ни уговаривали.
- У тебя ведь есть ещё один красивый наряд, например, бежевое платье, надень его - упрашивала её Валя. - Ты в лю-бом наряде хороша.
- Конечно, Нина поступила плохо, но что теперь делать? - вторила ей Маша.
- У меня нет настроения, какой уж тут праздник, - ответила Аня. - Маша, тебе по фигуре и росту подходят мои платья, надень что хочешь.
Маша примерила два наряда и выбрала светло-синий костюм. Повертевшись у зеркала, она осталась довольна собой.
- Как жаль, Аня, что мне не подходит твоя одежда, - переживала Валя, глядя на радостную Машу. - Так и состарюсь, буду такой же согнутой клюкой, как наша бабуленция, и никогда ничего красивого в своей жизни не поношу, - шутливо сокрушалась она, надевая свою старенькую юбочку и, правда, недавно сшитую штапельную кофточку – зеленую в белый горошек, украшенную воланами.
- Ты не переживай, тебе очень к лицу эта блузка, - утешала подругу Маша. - К ней подойдут мои белые бусы, - и Маша достала свои пластмассовые бусы, единственное в её жизни украшение.
- И правда, красиво, - успокоилась Валентина, смотрясь в вмазанное в стену зеркало.

Под вечер прибежал взволнованный Дима, чтобы узнать, почему его подруга не пришла на свидание. Когда он узнал в чём дело, то расхохотался.
- Из-за такой ерунды ты отказалась от праздника?! Успокойся, я тебе подарок принёс, думаю, у тебя поднимется на-строение, когда его увидишь, - Дима протянул девушке небольшой свёрток, перевязанный золотистой ленточкой.
- Поздравляю с 8 марта, желаю счастья со мной, - шутливо поздравил девушку с праздником молодой человек.

Анна развернула свёрточек и ахнула: в коричневой бархатной коробочке лежал красивый крупный кулон с выпуклым изображением грациозной девичьей головки.
- Наверное, Нефертити, - шутливо сказала Аня, хотя портрет Нефертити она, разумеется, никогда не видела. Кулон был вдет в чёрную с золотом цепочку, сам кулон тоже был чёрного цвета с позолоченной отделкой. Редкое украшение по-разило воображение девушки.
- Дима, я, конечно, понимаю, что ты хочешь сделать мне приятное, но этот подарок, по-моему, дорогой, я не могу его принять.
- Ты хочешь меня обидеть? Не выйдет. Носи и радуйся, - засмеялся Дмитрий и поцеловал любимую девушку. - По-моему, эта красавица на украшении уступает тебе в красоте во сто крат.
- Где ты взял такую прелесть? - поинтересовалась его подруга. - Это ведь старинная вещь.
- Я выпросил кулон у своей бабушки. У неё в запасе есть ещё несколько старинных украшений, только их никто не носит. Мать к таким вещам равнодушна, сестры у меня нет, вот и решил подарить своей любимой девушке. Надеюсь, всю жизнь любоваться тобой и этим кулоном, который ты обязательно должна носить.

Маша и Валя, которые тоже пришли вместе с Димой, по очереди примеряли у зеркала украшение, восторгаясь и удивляясь такой красоте. Никому из девушек ещё не доводилось видеть что-либо подобное.
- Как бы красиво смотрелся этот кулон с твоим вишнёвым платьем, - тараторила Валентина, но Маша одёрнула под-ругу, не надо, мол, расстраивать Аню. Валя прикусила язык.
*   *   *
Вечером, когда девочки собрались на ужин, Анины однокурсницы принялись стыдить Нину за ту гадость, которую она ей подстроила. На Нинино лицо легла тень недоумения, она смотрела на девчат так, будто они вместо положенного гимна, лихо затянули «Мурку».
- Аня даже на праздник не пошла, так она расстроилась, а ты ещё и ухмыляешься, - горячо стыдила подругу Маша. - Могла бы и другое платье надеть. А вообще-то, чужие вещи без спроса надевать непорядочно.
- Да повыбражает Анька ещё в этом платье, ей не убудет, - ни капельки не смущаясь, защищалась Фёдорова. - Вон сколько их у неё. А я в этом наряде сегодня затмила всех, - ещё и хвасталась Нина. Ей и правда был очень к лицу вишнёвый цвет, ещё больше подчёркивая белизну кожи.
- Да оно по швам на тебе трещит, - полуистерически горячилась Маша. Она так хотела пронять подругу, надеялась, что Нина покается и извинится перед Маркс. Увы! - Ну почему ты такая непробиваемая?
Фёдорова нисколько не расстраивалась от того, что сделала, подумаешь, надела чужое платье.
- Живём ведь вместе под одной крышей, надо делиться и помогать друг другу, - констатировала бесцеремонная Нина.
- Знаешь, Нинка, я бы на месте Аньки никогда с тобой больше даже не поздоровалась, поняла? – грубо оборвала Вера Любимцева нахальство своей однокурсницы. - Ты хоть знаешь что такое порядочность и деликатность? Нам всем надо пожестче заняться твоим воспитанием, дорогуша, вставить в рамки.
Но от Нины все эти тирады отскакивали, как горох об стену.

Как потом выяснилось, Нина ещё и умудрилась посадить на подол большое сальное пятно, видимо, на чаепитии в училище. Анна постирала платье, но пятно красовалось во всей своей красе. Носить его в таком виде было нельзя. Аня от-везла платье домой, и её матери пришлось из остатков такой же ткани вшить в подол клинья, предварительно вырезав куски из нового наряда.
Потихоньку эта история стала забываться, но Нина вновь показала себя. Однажды она так же без разрешения взяла у Маркс кулон, подаренный Димой, и потеряла его. Может быть, она плохо закрепила застёжку, и он незаметно соскользнул, а может, он остался у Бориса дома после очередного их свидания. Одним словом, украшение пропало. И опять же Нина нисколько не переживала, как её ни стыдили подруги.

Аня долго не признавалась Дмитрию, почему не носит кулон. Но, в конце концов, она рассказала ему об этом случае.
- Мне, конечно, очень жаль. Ну что теперь поделаешь, не плакать же… - успокаивал он Анну. - Я подарю тебе ещё много украшений, жизнь длинная, на наш век красоты ещё хватит – пытался он шутить.
Знал бы он, что судьба не даст ему такой возможности…
*   *   *
С этих пор девчата стали прятать от Нины всё мало-мальски ценное, строго запрещали ей носить чужие вещи без спросу. В их коллективе с самого начала так повелось, что девочки делились друг с другом своими вещами, косметикой, бижутерией. Как-то Маркс приехала в новой вязаной шапочке (вязаные вещи только стали входить в моду). Её мать нашла «рецепт» вязания в журнале «Крестьянка» и связала точно такую. Девочкам так понравился новый головной убор, что они по очереди надевали его, и даже сфотографировались, а потом на память обменялись фотографиями, подписав их витиеватыми четверостишьями. Популярность шапочки оказалась просто фантастической. Постепенно почти все студентки медицинского и педагогического училищ сфотографировались в ней. У Ани на всю жизнь сохранилось несколько фотокарточек «медпедперсонала», где счастливые студентки с длинными «котиками» на веках радостно улыбались фотокамере в модной шапочке.

Чаще всех её носила Нина. Она решила, что ей очень идёт эта вещь, хотя ей-то как раз шапочка не очень шла, под-чёркивая её круглые щёки. Нина беззастенчиво надевала её по утрам и довольная отправлялась на занятия, а Аня довольст-вовалась своей старой шалью. Так же, не испытывая угрызения совести, Нина пользовалась вещами и других девушек. Она спокойно могла взять чужие полотенце, мочалку и мыло и отправиться в баню. Конечно, мочалку можно прокипятить, но всё равно – кому это приятно? Поэтому-то жительницам этого дома иногда приходилось прятать свои вещи, чтобы до них не добралась Фёдорова. Но куда можно было спрятать, например, платье? Крупные вещи Нина находила без труда, не стесняясь обшаривать саквояжи своих соквартиранток. Из-за этого всё чаще возникали ссоры.
- Знаешь, Нинка, - с лёгкой сквалыжностью в голосе сказала как-то Вера Любимцева Нине, когда та взяла в баню её мочалку, - нам надоели твои фокусы, надоело, что ты не платишь за квартиру, за питание. Мы многое тебе прощаем, а ты наглеешь. И чем дальше в лес, тем больше дров. С этого дня мы уже не будем тебе помогать, коль у тебя нет совести. Объ-являем тебе бойкот! - с отчаянием уставшей дрессировщицы заключила она.
- Жадные вы, девки, - спокойно ответила Нина. - Из-за какой-то мочалки крик поднимаете. Хотите быть такими же скрягами и жадюгами, как наша бабуленция?
Нет, конечно, быть такими девушки не хотели, но приступы скаредности, от такой беззастенчивой соседки, уже начали в себе испытывать.
Нина, чтобы избежать скандала, надела пальто и ушла.

- Что с ней делать, просто ума не приложу, - обречённо вздохнула Валя. - Если мы перестанем ей помогать, она учёбу закончить не сможет…
- Пусть идёт в доярки и зарабатывает себе на хлеб, раз так бессовестно себя ведёт, - жёстко констатировала Вера. - В конце концов, мы ведь ей не ангелы хранители. Она для нас для всех как прыщ на носу. Много с ней нянчимся. Надоело! - в сердцах заключила Любимцева.
Девочки договорились, что какое-то время не будут помогать Нине, чтобы её проучить, может, поумнеет. Но тут Нине в этом плане помог не очень приятный для неё случай. Как говорят – не было бы счастья, да несчастье помогло. Нина забеременела. Больше месяца она не догадывалась о своей беременности, но потом сильный токсикоз выдал её новое со-стояние. Нина испугалась: ей ли не знать, что такое «лишний рот». Но, в силу своего природного легкомыслия, также быстро и успокоилась.
- Сама нищая, в семье полуголодная жизнь, а тут ещё один короед, - как всегда со всей прямотой высказалась по этому поводу Вера Любимцева. - Невероятная легкомысленность. Наверное, на спичке ворожила – не горит и не тонет, а посему и счастья будет впрок, как у царицы Семузар.

Нину даже рикошетом эти слова не задели. Девчата жалели свою подругу, но со своими советами к ней не лезли. Пусть сама решает, что делать, не маленькая уже. И, конечно, о том, чтобы не помогать Нине материально, благополучно забыли, что ей и было на руку.

Время шло, а Нина не предпринимала никаких действий по отношению к беременности. Её подруги решили, что Нина будет рожать. Даже начали строить планы: ребёнок должен родиться до ноябрьских праздников, и здесь надо подумать, как помочь ей на первых порах. Ирэна Бидлинг сказала, что привезёт от своей двоюродной сестры детские распашонки, пелёнки, которые той уже не нужны, так как её дети подросли. Мила Лисянская предложила собрать в медучилище деньги и купить коляску. В общем, планов было много: и ванночка нужна, и погремушки, и пинетки. Только Нина ни о чём не заботилась. Она продолжала бегать на свидание к своему Борюське и, казалось, жила беззаботно и весело.
- Нина, а как Борька отнёсся к твоей беременности? - спросила её как-то Валя Барыкина. - Жениться не думает?
- Ему по фигу, он считает, что это мои проблемы, - не выказывая никакой обиды, ответила Нина.
- Ничего себе, - возмутилась горячая Маша Дейграф, - он что здесь ни при чём, что ли?!
- Что взять с мужиков? Им одно только от нас и надо. Да я и не в претензии, - легкомысленно изрекла Нина и вы-просив у Маркс синий костюм, а у Маши белые бусы, нарядилась, надушилась Вериным «Серебристым ландышем» и сча-стливая побежала на свидание к своему Борюсику.
Девочки даже собирались сходить к этому наглому Силкину и как следует пропесочить. Но Мила посоветовала не нападать на парня с криками, а отрепетировать челобитную и подсластить пилюлю, может быть, его это проймёт лучше, чем ругань.
- Я не собираюсь перед этим негодяем стелиться, - задохнулась от негодования Маша.
- И я тоже, - поддержала её Аня, - такие вещи не прощаются. К тому же уже далеко не мальчик!

Но неожиданно для всех Нина надумала сделать аборт. Когда она обратилась за консультацией к врачу, ей удалять плод отказались из-за большого срока. Тогда Нина решила избавиться от ребёнка подпольно. Борис нашёл ей бабку, которая за небольшую плату сделала своего рода операцию: манипуляции совершала спицей. Ребёнка Нина потеряла, но с сильным кровотечением попала в больницу. Она ещё смогла приплестись от бабки домой, бледная и измученная. С полчаса молча ле-жала на раскладушке и даже никому ничего не сказала, когда вся постель окрасилась кровью.
- В больницу, - медленно, но страшно прошептала Ирэна, - она же умрёт!
- Ой-ё-ёй! - завизжали девчонки и бросились на улицу ловить машину.
Нину едва спасли. Врачи констатировали: детей у Нины не будет больше никогда.
Когда Фёдорова вышла из больницы, на неё жалко было смотреть, так она похудела и побледнела. Крупная голова на маленьком тщедушном тельце совсем не красили некогда цветущую девушку. Ирэна, как ни пыталась скрывать свою жалость к подруге, однако её лицо долгое время сохраняло выражение измученного сострадания.

Борис перестал общаться с бывшей возлюбленной, а вскоре женился и исчез из поля зрения компании. Однажды он всё-таки зашёл к Нине, чтобы вернуть кое-какие её вещи, но девушка напряжённо сидела за столом, держа в исхудалой, как будто из кости вырезанной, руке книжку, и даже не пошевелилась. Как мёртвая!
- Ты почему так бессовестно поступил с Ниной? - горя неистовством напали на него девчата. - Ты же испортил ей жизнь. У неё никогда не будет детей. Раз бросил её в таком тяжёлом положении, то хоть бы материально помог, знаешь же, как ей трудно живётся.
Борис, с разбегающимися в разные стороны глазами, молча выгреб из кармана тридцать рублей, положил на стол и скорее, мелкими шажками на своих коротких ножках, потрусил прочь. Он располнел в новой семье и был похож на бере-менного пингвина. В другой бы раз это показалось забавным, но сейчас отвращало.

Всё! Больше его никто не видел. Он всегда держался в коллективе особняком, не особо вписывался в эту дружную компанию, его больше терпели из-за Нины. Поэтому особых переживаний по поводу его исчезновения не было.

Только сейчас девочки и заметили, что Нина, оказывается, может переживать... Часто украдкой плакала, плохо ела, ходила с отрешённым видом, без прежней сияющей улыбки, бирюзовые глаза как будто разбавились жижицей. Подруги жа-лели её, забыв об обидах.
- Забудь ты этого Бориса, - советовала ей Ирэна. - Живи и радуйся! Как в фильме «Девчата» говорила Тося: «Хочу пряники ем, хочу – халву», то есть, никто никому ничего не должен, - пыталась она шутить. - Будет у тебя ещё хороший па-рень...
Нина изображала из вежливости улыбку, но потом снова погружалась в свою боль.
Новое лето, невыносимо пышное и счастливое, если смотреть с точки зрения природы, света и невообразимых красок, но и грустное от расставания на время каникул, уже смело вторглось в свои владения. Студентки в конце июня разъехались по своим домам и слали своим кавалерам страстные письма, полные любви и хороших надежд, чем скрашивали их, ставшие серыми будни.
*   *   *
Шло время. Уже по окончании училища две пары из дружного коллектива сыграли свадьбы. Это Валя с Эдиком и Вера с Виктором. Девочки переехали к мужьям в их семьи. Володю Быстрейкина забрали в армию. И на свадьбах, и на проводах в армию парни и «медпедперсонал» всем составом гуляли на этих торжествах, кроме Нины и Бориса.
 Володя с тяжёлым сердцем отправлялся на срочную службу. Он так и не дождался внимания от Маркс, хотя очень старался ей понравиться.
- Дмитрий, как тебе повезло, дружище, - испытывая в душе неуместную сейчас ревность, но и не скрывая её, сказал он на прощание Диме. - Такой второй девушки на свете просто нет…

 Быстрейкин после службы, как показало время, поступил в институт и блестяще его закончил. Долго жил холо-стяцкой жизнью, но потом его увлекла молодая студентка, и Володя, наконец, окольцевался в счастливом браке.
Дима знал о чувствах Володи, сочувствовал ему, но и гордился, что именно на него Анна обратила внимание. Он с нетерпением ждал своего совершеннолетия, чтобы жениться на любимой девушке.

Виктор Крошмаль после окончания института уехал с родителями и братьями в Россию на постоянное место жи-тельства. Маша Дейграф очень переживала разлуку с любимым. Первое время они переписывались, потом письма от Виктора перестали поступать. Маша съездила к нему, чтобы узнать что случилось. Вернулась сникшей, с такой кручиной в сердце, что чуть не заболела: Крошмаль женился, его жена ждала ребёнка. Маша Виктора даже не увидела. Эти новости ей сообщили его родители. Так закончились романтические отношения красивой и интеллигентной пары. Не судьба! Постепенно её сердце смирилось. После окончания училища Мария уехала в свой районный центр и работала в школе учительницей начальных классов. Позже вышла замуж, родила двух мальчиков.

Иван, после отъезда Быстрейкина в армию и к концу учёбы девушек, отдалился от всех, замкнулся в себе. Они пы-тались вернуть его в компанию, но – нет. Прошло несколько лет, и Анна случайно узнала, что Иван свёл счёты с жизнью. В любви с девушками ему не везло. Эта страшная весть выбила Аню из колеи, ей даже пришлось обратиться к невропатологу. Она чувствовала себя виноватой в смерти этого хорошего человека.

Ирэна Бидлинг после окончания училища поступила в мединститут и уехала в другой город. Блестяще закончив вуз, она устроилась врачом-терапевтом в одной из городских клиник. Ещё какое-то время Ирэна переписывалась со своими подругами, но потом связь оборвалась. Через много лет она со своей маленькой дочерью уехала в Германию на постоянное место жительства. Об этом она написала Анне Маркс уже из фатерланда. Замуж Ирэна так и не вышла.

Предыстория рождения ребёнка такова: Ирэна понимала, что гарантийный срок её деторождения истекает и недалёк тот час, когда она, как никому ненужная просроченная справка, окажется выброшенной за обочину жизни – без мужа, без детей. Ирэна решила родить во что бы то ни стало. На очередном отдыхе в Сочи, она, выбрав для себя – на её взгляд достойного – парня, отбросив стыд, сама предложила ему провести с ней ночь, а потом пусть поступает, как хочет. Он провёл. Если честно, бедная женщина от смущения и некоего испуга, поражающих всех женщин перед первой брачной ночью, ничего не испытала и вообще не поняла что же произошло в постели. Её ожидания страсти и любовной радости рассыпались в прах. Больше молодого человека Ирэна не видела, знала только его имя – Илья. По истечении девяти месяцев появилась на свет здоровая, красивая, и как показало время, умная девочка. Огромное счастье и успокоение в раздрызганной душе одинокой женщины.

Мила Лисянская в институт не поступила – не захотела, хотя ей сам Бог велел. Работала медсестрой в больнице одного из целинных совхозов в степной глубинке. Гену Фролова она из армии не дождалась. Вышла замуж за хорошего парня, Алексея Лебедева, родила двух детей – Виталика и Ирину – и уехала с семьёй в Сургут на заработки. С Аней Маркс она долго переписывалась, даже приезжала к ней несколько раз в гости. Мила очень сочувствовала своей подруге: Дима умер, не дожив до 18 лет всего лишь один месяц. У молодых уже был назначен день свадьбы.

Аня после окончания педучилища работала в совхозе учительницей. Дмитрий часто её проведывал. Его должны были забрать в армию, и девушка тяжело переживала предстоящую разлуку с любимым. Но перед самым призывом у молодого человека случился приступ аппендицита. Врачи не сразу поставили правильный диагноз, приписав ему «африканскую лихорадку». И где только такой диагноз выискали?! Лечили, разумеется, не теми препаратами. Короче, затянули с операци-ей…
На похоронах Димы на Анну больно было смотреть.
Маркс почему-то на всю жизнь запомнила незнакомую бабушку, подошедшую к ней во время похорон.
- Такой ещё молодой, - в старушечьих глазах светилось торжество сострадания. - Но ты по нём не сильно плачь, ему Господь свою руку протянет. А у тебя, девица, что поделаешь, на роду написано хоронить своих мужиков. И тут ничего не исправишь...

Господи, откуда появилась вдруг эта залётная старушка? Ведь её слова оказались пророческими.
*   *   *
Через пять лет после окончания учёбы девушки узнали, что их хозяйка умерла в возрасте 74 лет. Когда соседи, после похорон разбирали её вещи, у неё под матрасом в льняном мешке лежали пачки перемятых денег. Среди них были и деньги старого образца, то есть те, которые после реформы 1961 года утратили свою силу… Некоторые купюры были изодраны (видимо, от тяжести бабулиного тела) так, что их пришлось выкинуть. По единогласному решению окружающих эти деньги передали в детский дом. Часть из них соседи поделили между собой, в качестве компенсации за похороны. Слава Богу, что хоть сироты немного поживут за счёт мелкого бабулиного жлобства.
*   *   *
Нина Фёдорова до конца учёбы оставалась вялой и равнодушной. Она посещала занятия, как и раньше всегда была рядом с Ирэной. А после занятий сидела дома, как старушка. Ни в кино, ни на танцы, ни на совместные праздники Нина больше с подругами не ходила. Затворничество и молчаливость были не к лицу этой весёлой хохотушке. После окончания училища Фёдорова уехала в родное село и там работала в больнице медсестрой. Кормила многочисленную семью теми крохами, что зарабатывала. Старалась вытащить мать из пьянства, но усилия Нины сводились на нет. За время её учёбы в семье вновь случилось пополнение. Мальчик был хиленький, недоразвитый, с тяжёлой диспепсией недоношенного ребёнка. Нужны были дорогие дефицитные венгерские лекарства, как ей посоветовали в областной поликлинике. Нина выписала лекарство, заняв деньги. Она много времени уделяла этому малышу. Постепенно он более-менее окреп, поднялся на ножки.

С полуторагодовалым братиком Нины произошло несчастье. Бедовая мать в дымину пьяная в полусонном бреду ва-лялась на кровати, а малыш был предоставлен самому себе. Дома больше никого не было: Нина – на работе, дети – кто в школе, кто в детском саду. Мальчик залез на окно, а потом упал, попав одной ножкой между горячей батареей и стенкой. Так и висел неизвестно сколько времени. Когда его нашли без сознания, вся промежность ребёнка спеклась от сильного жара. Несколько операций мало помогли, и ребёнок на всю жизнь остался инвалидом. Нина очень переживала случившееся. Впервые она сурово осудила мать за непотребное поведение и в сердцах пообещала насильно запереть её дома, устроить матери своего рода пленный образ жизни, чтобы отрезать ей доступ к спиртному.

Но в семье Фёдоровых ничего не менялось…
Нина завела себе кавалера, но замуж не выходила. Может быть потому, что парень тоже был любителем «заглянуть в рюмку», а может, не хотела обременять его таким количеством ртов. Она с помощью друга сделала ремонт в доме, купила кое-какие вещи, привела в порядок огород, одела-обула детей. Все её односельчане с уважением относились к этой девушке, понимая, как ей нелегко со всем этим справляться. Бледная, с нездоровым цветом лица Нина как будто знала, что дни её сочтены, так старательно она пыталась благоустроить быт своей семьи. Нина давно уже чувствовала недомогание, она чахла день ото дня. Однажды на работе девушка упала в обморок. Врач, осмотревший её, срочно выписал направление в районную больницу на полное медицинское обследование. Диагноз был неутешителен: рак крови.
Нина Фёдорова умерла в 26 лет.
Жизнь её, как роса на траве – была – и нет…
*   *   *
Узнав о смерти подруги, Анна очень переживала, что когда-то осуждала эту девушку за поступки, выходящие за рамки условностей общества и норм его поведения. Как это сейчас кажется мелочно и ничтожно в сравнении с человеческой жизнью. Ведь, по большому счёту, своими упрёками девушки тоже добавляли порцию нездоровья в психику Нины, которая потом своей пакостной сутью трансформировалась в болезнь и намертво вживалась в слабую плоть. Разве мало у Нины было тяжестей в её такой короткой жизни, погубивших молодой организм? Это и плохое питание, это и детство без ласки и любви, и несложившаяся личная жизнь, и переживания за своих родных, и упрёки окружающих в её неправильном поведении.
Прости нас всех, Нина!
г. Павлодар,
1967-2000 годы.
Повесть вошла в мои литературные страницы на сайте «Немцы Поволжья» в Германии в разделе «Творчество российских немцев», в литературные журналы «Школа жизни.ру» и «Проза.ру» в России.