В школе поселка, в шестом и седьмом классах, опять не стало учителя русского языка и литературы. И это посреди четверти! Объяснялось это просто: Москва была рядом, платили учителям там больше – и, естественно, они уходили работать туда, чтобы хоть как-нибудь улучшить свою нищенскую жизнь в этот так называемый переходный период от голодного, но все-таки сносного социализма, к радостям европейского капитализма.
В самом деле, во времена брежневского развитого социализма платили немного, но этого хватало на жизнь в российском понятии: заплатить за жильё, более или менее питаться и одеваться. А главное - все, за исключением партийной номенклатуры и торгашей, были равны. Конфликты на работе происходили из-за жалкой разницы (пять-двадцать рублей) в премиях, которые выдавали дополнительно к основному окладу. А сами оклады, по мнению трудящихся, были социально справедливы. Если учитель получал сто двадцать рублей, инженер – сто пятьдесят, а рабочий, сварщик или строитель – двести пятьдесят - так он же вкалывал на улице, в любую погоду! И не важно, что у него нет высшего образования… А ежели тебе, учителю, не нравится - можешь идти в рабочие. И многие учителя и инженеры – мужчины в основном, спрятав свои корочки, уходили…
А теперь что? Нефтяной олигарх получает сто тысяч баксов в месяц! А учитель – три тысячи рублей - и отдай их за квартиру! А жить на что?..
От такой наглости народ даже как-то замер: «Не может быть такого!.. Как же так? За что им такие бабки?.. Только за то, что они оказались у нефтяной трубы!!! А мы чем хуже? Только потому, что учим детишек и не можем прихватизировать школы и больницы…”
Через неделю усилиями директора школы учитель нашёлся. Это была одинокая учительница из дальнего района Подмосковья. В поселке жила её дочь с внучатами, и, чтобы быть поближе к ним, она охотно приняла предложение перейти работать в эту школу.
Всё пошло своим чередом. Учительница оказалась знающей; помимо программы, она внесла в учебу элементы творчества, предпочитая диктантам сочинения и рецензии; организовывала и ездила с учениками на экскурсии в музеи, театры… Ребятам это нравилось, на её уроках было интересно, они заслушивались её…
Но, в отличие от своей предшественницы, новая учительница оказалась строгой и требовательной. И вот это некоторым родителям не понравилось: пошли разговоры о её резкости, отсутствии душевной чуткости и индивидуального подхода. Пробовали её задаривать, но от презентов она отказывалась, тем самым ставя родителей в неудобное положение:
- Вам нужны знания? – спрашивала она, отодвигая презент.
- Да, конечно… Но, Виктория Павловна, нельзя ли к нашему ребенку относиться помягче… с большим вниманием? – говорили родители, подвигая презент обратно.
- Нет! Нельзя!.. Для меня в классе все равны… И не нужно этого делать, - отвечала она, решительно отодвигая от себя подарок.
После такого диалога родители обычно остывали. Что ж, подытоживали они, учитель она грамотный и честный – пускай учит! А индивидуальный подход – где ж его наберёшься на два класса по тридцать человек… не гувернантка же она!
Исключением стала семейная пара – Суковы. Он, юрист, громадный толстый мужчина, не продвинувшийся по своей службе далеко, но, тем не менее, с невероятным апломбом; она – маленькая, суетливая и сварливая женщина при нём.
- Вы пожалеете! - гремел он. – Одну я здесь уже отправил на пенсию, досрочно! За то, что она не ставила пятёрки моей дочери!..
- Да, да! - заверещала его жена. - Вы лучше с нами не связывайтесь!..
И они стали действовать. Посыпались жалобные письма, комиссии, проверки. Юрист составлял письма грамотно - и они попадали в цель.
- Не знаю, Виктория Павловна, что с ними делать? Замучили! – не без труда отрываясь от компьютера, вынимая изо рта сигарету, сокрушённо заявил директор, вызвав учительницу в свой кабинет. - Каждую неделю – комиссия!.. Вы сильный преподаватель, но как-нибудь полегче с их дочерью…
- Я со всеми одинакова…
- Ну, ну… Смотрите. Мне, Виктория Павловна, покой дороже.
…Спустя несколько дней Суковы встретили Викторию Павловну у подъезда её дома, когда она направлялась в школу.
- Что я вам говорил?! - затрубил на всю улицу юрист-амбал. - Уходите лучше сами поздорову, а не то вас увезут!
Не помня себя, Виктория Павловна вошла в класс и, обессилено держась за сердце, присела на стул.
- Всё, дети, больше учить я вас не буду, - наконец выдохнула она. – Ухожу в другую школу… Нет сил. Может, я действительно плохой учитель…
В классе наступила щемящая тишина.
- Не дадим! – вдруг послышалось с последней парты, где сидели самые хулиганистые.
- Не дадим! Не дадим! – подхватили другие. - Вы хорошая учительница! Замечательная!.. У нас ещё таких не было! Вы научили нас любить русскую литературу!.. Мы пойдём к директору…
- Не надо, дети, идти к директору… - ослабевшим голосом попросила она их.
Но они всё же пошли… Втайне от неё (чтобы не расстраивать), после урока. И, как это ни прискорбно, всё закончилось печально… Викторию Павловну даже обвинили в подстрекательстве детей.
Она слегла с сердечным приступом в больницу, и, пока там лежала, дети навещали её и заботились о ней. После больницы она вынуждена была уйти в другую школу. Столкнувшись с ней как-то случайно на улице, директор, виновато пряча лицо в воротник пальто, промямлил: «Ну вот, Виктория Павловна… я же вас в своё время предупреждал насчет этого юриста, а вы не послушали…»
Она не ответила ему и молча прошла мимо.