«Пазиком» в Кантемировку, Россия. Поезд пассажирский, купейных нет. Идиот, надо было в Чертково, здесь скорые не останавливаютcя.
Кассирша – Ленинград?
Я – Ленинград.
Кассирша – Или Калининград?
Я – Ленинград, Ленинград.
Кассирша – Так или…?
Я – В город Ленина на Неве!
Улыбается кассирша-бабушка, заулыбалась очередь, а как доволен я. Еду! Что я видел, деревня. Год в ПТУ, Старобельск, большая деревня. Знал бы тогда, какая история у этой деревни… Ссыльные декабристы, Булавин, Юрий Долгорукий, Гаршин в стенах моего ПТУ, Лангемак, Ильф и Петров в командировке от газеты. Пригород - деревня Чмыровка-Чмаровка на дороге к Луганску-Лучанску, аэродром «Поющей эскадрильи» Быкова, тогда еще Лавейкина. Последняя пристань батьки Махно, полсотни солдатиков-связистов в монастыре, в том самом польско-офицерском всего четверть века назад. Эх, порасспросил бы хоть хозяйку! Служил. Учебка, вечером строевым с песней по Донецку вокруг части, утром бегом в Макеевку и обратно, как раз три километра. Служба, теперь бы сказали спецназ, тогда спецбат милиции, срочники. Обеспечивали общественный порядок на стадионе «Шахтер». «Батальо-о-н!!» - рубим шаг по беговой дорожке яловыми сапогами, два кило каждый плюс подковы, четкое эхо метается в переполненной болельщиками чаше, пятьдесят тысяч шахтеров и металлургов стоя и в такт аплодируют ментам(!) в сто тысяч мозолистых ладоней. «По одному бего-ом марш!», заняли нижний ряд вокруг поля. Последний сезон играет Лобановский. Двадцать девять лет, старик. Выпускают на двадцать-тридцать минут, забивает гол, уходит под рев трибун, с вершин терриконов катятся вниз огненные колеса, там своя торсида - «Золото Динамо - Кубок Шахтеру!», полный консенсус, никаких недоразумений, «По машинам!» в часть. Харьков, сержант, два года той же службы, земляк-водитель. И сейчас помню каждый дом, каждую выбоину в асфальте, один раз водили в музей, один раз спектакль в театре. Понравилось, особенно ошарашенность артистов приемом – после трех актов мертвой тишины в зале люстры закачались и по настоящему, без дураков, упал занавес. А если бы выпустили актеров, а не стажеров? Страшно подумать. Всё - остальное периферия с редкими приездами Богатикова, Розенбаума и Толкуновой. И вот…
С Московского на Финляндский, полдень, позади сутки дороги, тридцать два в тени. Броневик, Ильич - мимо, карта города в киоске. Десять остановок автобуса, проспект Энергетиков. Дома только зять Николай, сестра жены в больнице, ничего серьезного, это завтра. Николаю, как и сестре жены, за сорок. Блокадники. Новая, еще пустая трехкомнатная квартира, восьмой этаж, под окнами забор, стадион и корпуса института, где на шпионов учат. Карту-схему на пол, Николай город как пять пальцев, работает экскаваторщиком в главном коммунхозе. Здесь коллекторы, здесь водопровод, а вот и Невский, в прошлом году забилась ливневка… Косится на саквояж, там только банка мёда от тестя, больше никакой посуды. Предупрежден еще дома – ни за приезд, ни за отъезд «ни-ни», горе и разочарование хозяину, а я рад, хотя и сам не промах, не за тем ехал.
Приходит Паша, старший, двадцать два года, почти ровесник, студент, будет смотреть в телескоп на звезды. Обедаем или ужинаем тем, что было в гастрономе, борщи и котлеты Наталья обещает на завтра – пять мужиков со мной, младшему восемь, и все голодные, жены-мамы нет дома.
Едем на Невский, куда же еще, Паша гид. Молоток парень, чешет что слева, что справа, как по-писаному, явно не коммунхозовская школа. Часы, по которым свершилась революция, в арке Дворцовой площади показывают без пятнадцати десять, вечера, конечно. Над часами и над Зимним, касаясь крыши, завис огромный оранжевый шар солнца в полосках заводского дыма.
- Часы стоят?!
- Почему, идут…
- А, широты-меридианы, ясно.
Из переулка, от книжного, о нем позже, выходят трое, лет по тридцать-тридцать пять.
- Товарищ, вы не подскажИте, где здесь можно взять бутылочкЮ винца?
- Ты что, хохол, думаешь, один здесь такой приехал? Смотри на часы, телепень – десять!
- Дядя Ваня, дядя Ваня, нельзя же так…
- Спокойно, Паша, свои. Откуда, мужики?
- ((…))
- Я из Марковки!
- А мы из Беловодска…, райцентр-поселок рядом с нашим в сторону Луганска, тогда Ворошиловграда.
День второй, какие там борщи! Скорее в город! Кормимся сами и кормим племянников в кафе напротив, «азу» по два куска мяса величиной в средний кулак, хлеба на кассе дают по кусочку, «потом подойдете, если…», блокада не отпускает, понятно.
Паша с нами, Эрмитаж-Зимний, экспонаты из учебника истории, часы Кулибина из Парижа, каменные топоры-рубила, картины, знакомые по «Огоньку». За полдня прошли два зала и полкоридора, а надо зайти ребенком и выйти глубоким стариком. Притомились от изобилия прекрасного, опять на Невском. Слева Литейный, два круглых магазина ДЛТ, в три яруса занавешенных плащами всей палитры цветов. Завтра приедем с племянниками, купим подарки и жене плащ тоже. Вышли на улицу, и такой ливень с только что ясного неба! Втроем в телефонной будке, жена в объятиях, мне очень удобно и приятно – и так не старая, а здесь совсем как новая, а Паше, кажется, не очень – племянник, как не крутись… Но все кончается, и хорошее, и дождь – назад, в ДЛТ, за плащами… - у голых стен на вешалках в три яруса еще болтаются пустые тремпеля и бродят временно безработные продавщицы…
Домик Петра. Какой же он маленький, и Петр тоже – я бы его кафтанчик на свои метр восемьдесят, пятидесятый, не натянул…
Случайно оказались в Автово, метро привезло. Какая тоска смотреть в Ленинграде на красивые дома типовой застройки…
«Аврора», ржавое пятно на правой скуле под клюзом… Смольный, красавец, с какой стороны не смотри… Петродворец, фонтаны – цветные фото в альбоме слабее натуры. Восстановлено семь залов из… Метр обоев из натурального шелка сорок рублей. Однако… четверть моей зарплаты…
Мы уже гуляем без Паши, можем даже дорогу показать. Тот самый книжный, «Техническая книга», четыре девчонки за прилавками терпеливо ждут, пока мы выберем товар, и, как назло, все время попадаются книги не по нашему. Самая маленькая решилась:
- Вы что-то хотели найти
- Мне по электричеству, а ей по кино.
- У нас магазин иностранной литературы…
- Ой, простите!
- Ничего, мы и закрыты уже полчаса… Вы когда нибудь объяснялись в любви cпервого взгляда четырем сразу, причем при жене?
Снова Невский. Симпатичная белявочка вертит в руках бумажную денежку рублевого цвета – бабуля не продает ей воду за три копейки с сиропом, насыпаю меди в узкую ладошку, отвожу в сторону ее руку с ненашенским рублем – зачем, подруга? На мне у бабули начинается перерыв, я прикидываюсь глухонемым и таки вставляю свои три копейки в ладонь уже бабушке…
Восемь дней и, не белых, август, но все равно светлых ночей гуляний. Усталость неимоверная, хватит! Домой, в донецкие ковыльные степи! Срываюсь ночью – Такси! в кассы! Очереди нет, и нет билетов на сегодня… Есть на завтра, что почти сегодня, так как в ноль-ноль, только на «Стрелу». И что? Тридцать шесть вместо семи. Пустяк, за тем и прибыли в том числе.
В купе с нами девушка-ленинградка, наградили путевкой в Москву, восторг и все остальные эмоции хлещут и не дают никому спать. Уверяю, что лучше Ленинграда не может быть города на белом свете, ей приятно, но она не верит, как же...
Москва, три вокзала, до поезда полдня, идем через площадь в кафе. Два «азу», конечно. Несколько огрызков гуляша на убогом гарнире…
Простите, москвичи, дело прошлое. Спасибо навсегда, Ленинград-Питер.