Я читала студентам стихи Семена Кирсанова.
Серый жесткий дирижaбль
ночь нa туче пролежaбль,
плыл корaбль
среди кaпель
и нa север курс держaбль.
Гелий - легкaя душa,
ты большaя тучa либо
стaль-плaстинчaтaя рыбa,
дирижaбрaми дышa.
Серый жесткий дирижaбль,
где синицa?
где журaвль?
Он плывет в большом дыму
рaзных зaрев перержaвленных,
кричит Золушкa ему:
- Диризяблик! Дирижaворонок!
Он, зaбрaвшись в небовысь,
дирижяблоком повис.
За окном аудитории сияло солнце, хотя стояла еще зима. В аудитории было холодно. Большая старинная люстра горела ярко – но не грела. Она сама походила на дирижабль. Она занимала почти весь потолок.
В аудитории было холодно… Я читала лекцию, а студенты сидели в куртках и пальто, некоторые надели перчатки – и когда темп лекции ускорялся, поднимали вверх свои одетые руки, чтобы предупредить меня, чтобы я немного замедлилась. Впрочем, не настолько уж и холодно было в этой старинной аудитории с высоким потолком, со сценой за моей спиной. Иногда, если дверь оказывалась закрытой, я входила в аудиторию через сценические крутые ступеньки, поднималась на сцену и спускалась по другим ступенькам к старинной кафедре. Время от времени кафедра оказывалась на сцене – и тогда я читала лекцию со сцены. И мне казалось – сбылась чуточку моя мечта, смешная детская мечта… А студенты в зимних перчатках – это просто юные актеры-статисты. Бьет солнце в длинные узкие окна. Горит люстра. Блестит паркетный пол. И звуки вальса уже летят под самым потолком нашей аудитории…
А я читала стихи.
Я и сама была настолько юной в те годы, что просто смеялась в ответ на поднятые одетые руки или на раскрытый зонтик среди лекции. Что поделаешь? Наша старая крыша протекала. Нет, капли дождя не попадали в аудиторию, где я читала стихи. Но всем было смешно и необидно – а вдруг весенний дождь нападает в тетрадь, вдруг он смоет стихотворные строки? Обязательно нужен зонтик! Обязательно нужны теплые перчатки. Обязательно нужна сцена – мы играли в жизнь, не осознавая, что давно уже живем в ней…
В то счастливое юное время у меня и в мыслях не было отыскать в стихах изменение норм. Ну, или что-то вроде этого. Многие же ученые пишут свои скучные книжки о языке и всерьез полагают, что поэты меняют грамматику. Да русскую грамматику даже Пушкин не изменил!
Я лишь смутно догадывалась в то время, что вместе с каплями дождя, вместе с лучами солнца мы находим в духовном пространстве живые пульсирующие строки – странные, неожиданные, но – живые.
Я просто читала стихи – потому что мы изучали со студентами художественный стиль. И мне казалось, что они услышат сейчас живую поэзию – и им сразу и все станет ясно и понятно про художественный стиль.
Дома у меня лежал желтый кленовый листок, на котором шариковой ручкой кто-то написал несколько строк. Я шла однажды домой – прямо по желтым листьям – и среди них мелькнул странный листок с синими буквами. Я подняла его, прочла:
Я смотрю на лист
С могилы Толстого.
Просто желтый осенний лист.
Люди часто не видят простого.
Люди часто стремятся ввысь.
Что же, стремитесь!
Это плохо ли?
Только однажды спуститесь вниз.
Руками потрогайте землю теплую
И этот крохотный осенний лист.
…Есть «рассказы с ладонь» – они пишутся на пространстве размером с ладонь взрослого человека.
А это было стихотворение с листа.
И вот я читала студентам стихи и потом рассказывала, что Кирсанов писал свои стихотворения не только в форме геометрических фигур – но еще и в форме кленовых листьев.
…Домашнее задание я дала простое – написать несколько строк об осени – чтобы они уместились на пространстве желтого листка. «Это будет вашей контрольной работой, – сказала я студентам. – Надо будет определить грамматические признаки художественного стиля».
Я проверяла контрольные работы. В пачке тетрадных листков лежал желтый кленовый лист, исписанный синими чернилами:
На асфальте золото раскинулось.
А люди ходят по нему ногами.
Листья желтые счастливыми прикинулись,
Хоть и грустно им под сапогами.
Грамматического разбора в этой работе не было. Оценку я не поставила.
Осенью я собираю желтые листья, пишу на них стихотворные строки – и разбрасываю по городу. Это же не контрольная по русской грамматике – так что я не буду потом их собирать. Просто стихи с листа.
***
Аудитория, где я читала лекцию – большая. Акустики в ней нет совсем. Ее поглощает старая огромная люстра, пыль с которой не смахивали десятки лет. Акустику поглощает сцена за моей спиной и тяжелый занавес. Я стою прямо перед сценой – когда-то мне хотелось быть артисткой. Часть мечты осуществилась. Я стою перед сценой и читаю стихи. Притихший зал слушает внимательно мои стихи с листа – с того самого желтого листа, найденного среди осени, в преддверии зимы.
Пройдет много лет, и я буду встречать бывших студентов – в университетской аудитории, в библиотеке, в театре, в редакции газеты. Они не вспомнят свои одетые руки в перчатках. Они не вспомнят раскрытого зонтика – а вдруг дождь размоет лекционные записи? Они даже контрольную работу по грамматике могут не вспомнить! Ведь и нормы уже изменились, и стихи новые. «Серый жесткий дирижабль»… Его не с чем сегодня сравнить – люстру давно сняли, сцену заколотили, занавес истлел.
«Огромное спасибо Вам за интересные и содержательные лекции! До сих пор вспоминаю с восхищением!»
«Серый жесткий дирижабль»…
Стихи с листа – желтого, как осень, в преддверии зимы.
…А у меня так много теряется энергии… Так хочется плакать… И рука левая болит потом.
Стихи Андрея Попова прочла сегодня. Очень понравились:
Осень. Вечер. Холодно и влажно.
Потемнел от мысли небосвод –
От напоминанья, что однажды
Жизнь пройдет – и солнце не взойдет.
День истек. И пролетело лето.
И проходит мимолетно жизнь…
Поднимись, моя молитва, к свету –
Над холодной ночью поднимись.