Алевтина росла диким волчонком, неразговорчивой, неулыбчивой, боязливой. Дети с ней не играли: мачеха всем говорила, что она вшивая и заразная, и женщины окриками отгоняли от нее своих детей. Никто не относился к ней с лаской, веря рассказам о ее склонности к воровству. Тетя Вера с детьми много лет назад перебралась в другую деревню и нашла себе хозяина. Алевтина осталась совсем одна.
Годы летели незаметно, похожие один на другой. И с каждым прожитым днем Алевтина все более и более замыкалась в себе. Впрочем, этому способствовали и обстоятельства. Когда девочке исполнилось 6 лет, у родителей появился первенец – здоровый, красивый мальчик Коленька, любовь к которому она пронесла через всю жизнь. Вначале мачеха охотно принимала помощь по уходу за малышом и постепенно передала ей сына почти полностью (кормить грудью Алевтина все-таки не могла). И мальчик, взрослея, тянулся к ней ручонками и искренне улыбался еще беззубым ртом.
Так прошел год. А следующей осенью в деревню вместе с холодом и сыростью пришли сильные простуды. Болели многие. Слегла и Алевтина, больше недели она поднималась с постели, собирая последние силы, лишь чтобы сходить «до ветру» и вернуться обратно. Это время матери приходилось самой смотреть за своим ребенком и, естественно, недовольство накопилось. Поэтому стоило Алевтине слегка окрепнуть, как тут же в ее еще слабые руки вложили братика. Однако, злая болезнь, еще гостившая в теле одного ребенка, смело вошла и к другому. Мальчик заболел. Из райцентра даже доктора привезли. Как в книжке на картинке: в очках и с кожаным саквояжем. Доктор порасспросил и опрометчиво произнес:
- Ну, понятно, мальчик заразился от старшей. Нужно было какое-то время их порознь подержать.
Выписал порошки и уехал за 30 км от деревни, оставляя надежду мальчику на выздоровление, злость мачехе и страх Алевтине.
- Так ты, зараза, сыночку маво загубить хотела? Ах ты, змеюка подколодная! - мачеха танком наступала на беззащитного ребенка.
Едва ли не впервые отец подал голос:
- Дуняша…
- Дуня-я-яша, - передразнила женщина, - что Дуняша?! Не видишь, что она назло все делает? Да она нас всех со свету сживет. Что молчишь, зелки вылупила?!
Алевтина вжала голову в плечи, ожидая побоев. Она не поднимала глаза на мачеху, чем вызвала большее озлобление.
- У-у-у, дура проклятая! – и началось. По отработанному сценарию Алевтина уже знала какое слово каким движением будет сопровождаться, и где в результате будет болеть.
В этот раз все закончилось быстрее, но печальнее. Обессиленная мачеха села за стол, отдышалась и вынесла вердикт:
- Значит так. Я помирать не хочу. И дитя в обиду не дам. А ты нас всех до погибели доведешь – дохтор сам сказал. В доме каб тебя боле не было. Спать в сенцах будешь, на подстилку сама ищи что хочешь, я тебе, отраве этакой, ани тряпки не дам.
Девочка так и стояла с опущеной головой.
Первую ночь она провела в сенях. Начался нескончаемый осенний, холодный дождь, и сырость сквозь щели в досках лезла не только в сени, но и сквозь кожу в душу ребенка. В эту ночь она впервые сознала всю глубину безнадежности. Девочка безнадежно пыталась согреться, кутаясь в старенькую, всю дырявую телогрейку, что висела в сенях. Спустя какое-то время, словно почуяв отчаяние маленького человечка, не посаженная на ночь на цепь огромная дворняга Чайка вылезла из конуры и заскреблась в сени. Аля впустила собаку, и та своим сухим, теплым лохматым телом, словно родного щенка, согрела де-вочку.
Несколько жестоких ночей провела Аля в сенях (при этом днем, словно зараза была лишь ночным кошмаром, она по-прежнему выполняла работу по дому, хозяйству и уходу за ребенком), а потом перебралась в сарай, поближе к верной кормилице – ласковой корове Мысе, которая своим глубоким, теплым дыханием быстро согревала себя, обитателей и гостей своего дома.
За общий стол Алю теперь не пускали, и перехватывать еду ей приходилось едва ли не на бегу, когда убирала со стола за семьей и мыла посуду.
Через полтора года появился еще один братик. И хлопот у девчушки прибавилось.
Только когда Алевтине исполнилось 11 лет, вдруг вспомнили, что ее не отдали в школу. Вспомнили, да и забыли. Мачеха сказала:
- Все равно она дура, ничему ее там не научат. А мне помощь нужна.
Следующим летом в их деревне закончилось строительство школы. Директор и две учительницы приехали из самого города. Новая директор – еще молодая, красивая женщина, чей муж погиб на фронте, стала заниматься переводом детей из школы за 6 км от деревни в свою, и формировать классы.
Светлым, теплым днем в конце августа, когда солнышко уже не печет, а ласкает и словно дарит прощальную надежду до весны, во двор зашла женщина такой красоты, которую Алевтина не предполагала в людях. В белой блузке с длинным рукавом, темно-коричневой юбке за колено и туфлях на каблуках, она всем своим видом словно усилила ничтожность девочки, что только вышла из сарая с полным парного пахучего молока ведром.
- Здравствуйте, - произнесла гостья.
- День добрый, - Але очень хотелось рассмотреть женщину получше, но чувство неловкости и стыда за себя, не позволило ей поднять глаза.
- Родители дома?
- Токмо татка.
- Я зайду в дом?
- Да, - эти несколько фраз прозвучали для девочки как волшебная музыка, что невероятным образом царапала иголка по поверхности черного блина пластинок, оставшихся после немцев.
Женщина вошла в дом, а Алевтина, не смея, осталась во дворе. Чайка вылезла из конуры и своими умными глазами с пониманием посмотрела на девочку. Женщина долго не выходила из дома, и Аля не знала к чему готовиться. Все новое еще ни разу не приносило ей ничего хорошего.
Через какое-то время раздался зычный голос отца:
- Алька.
Дрожь волнения и страха прокатилась по тельцу девочки. На одеревенелых негнущихся ногах Аля вошла в дом. Отец и женщина сидели за столом. Аля остановилась в пороге, не смея сделать шага.
- Подойди, пожалуйста, - ласково позвала незнакомка.
Аля сделала несколько шагов и остановилась перед женщиной. Ей было мучительно стыдно за свой неряшливый вид, за грязную одежду, за чумазое лицо, за запыленные босые ноги, но, наученная испивать чашу до дна, девочка в порыве отчаяния подняла голову и посмотрела прямо в глаза своей мучительнице.
- Алевтина, ты хочешь пойти в школу?
Она ожидала чего угодно, но только не этого. С каким неподдельным восторгом девочка вот уже несколько лет смотрела с утра и вечером как мальчишки и девчонки села ее возраста, помладше и постарше, доселе грязные, пыльные и лохматые, получив звание «школьник» превращались в степенных и статных людей, и словно старались оправдать надежды этого нового и красивого предмета, именуемого «портфель», гордо и аккуратно носимого за плечами. Аля мечтала, чтобы родители произнесли эту заветную фразу: «Собирайся в школу».
Что такое «школа», Аля естественно, не знала, не бывала она и дальше окраины села и ближайшего небольшого лесочка. Потому, когда говорили «он в школу пошел», ей казалось, что ребенок, выходя из родного села, пересекал волшебный мост и попадал в совершенно сказочное место с ласкающим слух и даже кончик языка названием «школа». «Школа»… это слово словно не помещалось во рту, ему не хватало места в душе, оно требовало выхода наружу к чему-то новому и невероятному. Так вот там, в Школе, там только чудеса. И самое главное из чудес – это то, что люди, даже не люди, а дети, неразумные дети, начинают понимать «тайнопись» знаков, что есть в Книгах, на обложках пластинок, на обрывках газет, и сами(!) начинают рисовать эти витиеватые узоры. Она не просто хотела, она жаждала, алкала пойти в Школу. Но смеет ли она вот так, самовольно, не спрося у татки разрешения, сознаваться в своих желаниях. Девочка робко взглянула на отца.
- Ну, говори ужо… - роль позволяющего вольности в своем присутствии сильного духом человека льстила мужчине.
Алевтина перевела взгляд на женщину и даже не сказала, а выдохнула, выпустила из себя «да», вся подавшись вперед так, что та даже засмеялась от такого искреннего пыла.
- Я думаю, мы решили этот вопрос. Давай знакомиться, меня зовут Зинаида Андреевна. Я – директор новой школы. В сентябре ты придешь в первый класс.
До самого вечера, пока мачеха не вернулась из райцентра, Алевтина жила в сказке. Она передвигалась вприпрыжку, то начинала что-то напевать, то бросала на полуслове, подхватывала младшего братика Толика на руки и с ним начинала танцевать, запыхавшись, садилась на землю, и, держа на коленях ребенка и подозвав Чайку, начинала им рассказывать как она пойдет в школу, как научится писать, как научится читать. Несколько раз она повторяла эти волшебные слова, смакуя их вкус. Братишка счастливо смеялся чему-то своему младенческому, а Чайка заливалась радостным лаем, разделяя общее торжество. Даже татка немного поиграл с детьми, пребывая в радости от своей щедрости и великодушия.
Хлопнула дверь в дом и Алевтина замерла. Что-то зловещее послышалось в этом звуке, словно ее мечта дала трещину и сейчас огромными безобразными кусками станет падать в бездну.
Домой вернулась мачеха.
- Отчего корова не подоена? - с порога строго спросила женщина.
- Я… я доила, - внутри все оборвалось: Алевтина впервые в своей жизни так дерзко выпустила мечты на волю, что забыла встретить вечером корову и подоить ее. Благо, Мыся сама дорогу домой знала и мирно зашла в сарай, где и обнаружила ее мачеха не на привязи, а свободно гуляющей, да еще с полным выменем молока.
Алевтина бросилась в хлев, а когда вернулась в дом с ведром молока, родители молча сидели за столом.
- Вот что, милая моя, - каким-то необычайно тихим голосом начала мачеха и от того, что она произнесла слова, похожие на ласку, девочке стало беспредельно страшно, - я гляжу вы тут с батькой за моей спиной судьбу мою решать вздумали… Мне своих детей поднимать сил нету, а я еще и из тебя девицу благородную делать должна? Учиться ты захотела? И этот поддакивает! У-у-у-у, - женщина злобно глянула на мужа. - Вот что я тебе, девка, скажу: у меня два класса образования и то я с трудом читать могу, а ты – дура, это и к попу не ходи, - мачеха из подлобья глянула на Алевтину и раздельно произнесла, - никто тебя ничему не научит.
Впервые за долгие годы Алевтина плакала. Плакала так, что казалось, словно сама душа сочится из ее глаз. Громко всхлипывать девочка боялась, боялась сильнее разжечь злобу мачехи, и потому, когда измученный организм пытался судорожно перевести дыхание, она кусала свою руку, чтобы заглушить крик души. Дворняга Чайка жалобно поскуливала, не в силах помочь своей хозяйке и слизывала слезинки, когда Алевтина поднимала голову, чтобы сделать вдох.
На утро Алевтина выглядела так, словно выплакала не только обиду и боль, но и саму надежду, саму веру в положительные перемены в ее жизни. Она стала еще тише, совсем не попадалась на глаза своим родителям, совсем не выходило со двора, совсем перестала радоваться.
Наступили первые заморозки, грязь на дворе превратилась в острые глыбы, на которые больно было ступать, редкие, словно скорчившиеся от холода снежинки собирались вместе и забивались в уголки, прячась от осенней темноты и уныния.
Алевтина в редкую выдавшуюся минутку отдыха сидела на пороге сарая и гладила морду Чайки. Вдруг собака вырвалась из ее рук и звонко залаяла. Аля подняла свои потухшие глаза и увидела перед собою ту, что вначале так опрометчиво дала, а затем разрушила ее надежду. Во дворе стояла Зинаида Андреевна.
- Здравствуй, Алевтина.
Не в силах справиться с чувствами, волной поднявшиеся в душе, девочка лишь молча кивнула.
- А твоя мама дома?
Еще один кивок в ответ.
Зинаида Андреевна вошла в дом, а Аля, боясь пошевелиться, с ужасом стала ждать, что дверь сейчас рывком откроется и вслед за испуганной, оскорбленной директрисой выбежит мачеха с бранью и кулаками вдогонку.
Через несколько минут тишины послышался крик мачехи:
- Да дура она непросветная!
Алевтина вжала голову в плечи. Ответа не было слышно. Наверное, Зинаида Андреевна говорила очень тихо и спокойно, чем еще больше злила нервную жен-щину, но слышались только выкрики мачехи.
- А кормить ее ты будешь?
- А грошы я где возьму?
- А дома помогать кто станет?!
Алевтине было неимоверно стыдно за женщину, которую она называла «мамка». Девочка интуитивно понимала, что та ведет себя неправильно и говорит то и так, как не имеет права. Слезы беспомощности навернулись на глаза ребенка, но в этот момент дверь открылась, и с тихим достоинством на пороге появилась Зинаида Андреевна. Чайка, словно проникнувшись уважением к отважной женщине, даже не зарычала в ответ. А директор новой школы подошла к Алевтине и присела рядом на не совсем чистый порог сарая.
- Алевтина, ты все еще хочешь учиться?
Девочка взглянула на женщину и та прочла ответ в ее глазах. Улыбнувшись, она продолжила:
- Алевтина, я договорилась с твоей мамой. В понедельник ты придешь в школу. Учебники я тебе дам. Тетради, карандаш, перо и чернила тоже найду. Ты уже многое пропустила, но, мы сможем все наверстать. В понедельник я посажу тебя к первоклашкам, а там посмотрим, как быстро ты сумеешь нагнать сверстни-ков.
Вот так. Так просто, так спокойно. Она даже не высказала сомнения, что девочка не сможет научиться тому, что уже знают ее одногодки. Алевтина боялась обрадоваться, боялась еще раз пережить ту страшную боль от потери и разочарования. До понедельника она ходила тише воды, стараясь ничем, абсолютно ничем не выдать нетерпения, стремления и душевной жажды.
А в понедельник произошло то, что до конца обучения так и не смогло сде-лать ее своей среди учеников. Для девочки поход в школу был сродни празднику, ни одного из которых она не знала на своем еще небольшом веку.
Новой, нарядной, да и просто добротной одежды у Алевтины не было, а ей представлялось, что в школу нужно обязательно идти как на самый лучший праздник в своей жизни. Потому свои, едва не единственные, юбку и кофту девочка стирала накануне так тщательно, что рисковала порвать. Идти до школы было далековато, а в понедельник как раз наступила оттепель и, затвердевшие было глыбы грязи, вновь превратились в жижу. Отец, проявив неслыханное великодушие, разрешил Алевтине обуть свои хромовые сапоги.
И вот она школа! Девочке показалось, что как только она увидела эту постройку ей в нос, в глаза, в уши, в руки, в мозг просто ударил запах, вид, ощущение, даже вкус этих еще свежих, пахнущих тягучей ароматной смолой бревен и досок, что чья-то рука бережно и аккуратно соединила друг с другом и создала Школу.
Девочка не знала, что уроки начинаются ровно в восемь, да и в циферблате часов не разбиралась, ориентируясь, как и старожилы деревни, по солнцу, да по проходящему по «железке» 12-ти и 8-ми часовому поезду, после которого с поля пригоняли коров, поэтому на первый в своей жизни урок Алевтина опоздала. Она робко вошла в сени, долго вытирала и обивала сапоги от грязи и, войдя наконец в класс, сделала то, что было естественно для нее дома, и что погубило ее на ближайшие годы обучения: она сняла сапоги и осталась босиком.
В старших классах Зинаида Андреевна читала урок географии и как раз объясняла, что такое «тундра». Непонятный топот и шорох в сенях ее, как и детей, заинтересовал, и директор поглядывала на дверь. Когда же там появилась Алевтина и разулась, оставшись в длинной, потрепанной телогрейке и босиком, не смогла сдержать улыбки. А дети взорвались хохотом, и Мишка Хромов – уже семиклассник – громко закричал:
- Во она, тундра!
Аля смотрела на эту жестокую, гогочущую толпу детей и светло, радостно, искренне улыбалась в ответ. Ведь она пришла в Школу, где все добрые и умные, где нет мальчишек и девчонок, а есть ученики и добрые, справедливые, мудрые учителя.
Зинаиде Андреевне понадобился весь ее авторитет, чтобы восстановить тишину. Она заставила Алевтину обуться, чем поселила в душе той чувство, словно девочка оскверняет святыню, и представила ученикам. Среди детей прошел неодобрительный гул, но высказаться в открытую никто не посмел, лишь вновь отчетливо прозвучало слово «тундра».
Директор подвела Алевтину к первоклашкам и передала молодой учительнице Елене Матвеевне. Та посадила долговязую, неуклюжую, большую в сравнении с первоклашками Алевтину за одну парту с девочкой Машей. Однако Маша в своей детской искренности громко заявила:
- Я с ней сидеть не буду!
- Почему? – спросила Елена Матвеевна.
- Мамка казала, что она блохастая.
Алевтина стояла возле парты и все еще улыбалась. Ее улыбка была все еще искренней, потому что колкие, злые слова не могли пробить стену восторга, которую девочка в ожидании возводила годами. Но для детей и даже для учительниц ее поведение уже переходило за грань глупости.
Елена Матвеевна напрасно пыталась проэкзаменовать девочку, та от волнения и переизбытка эмоций не могла соображать и ни на один вопрос не сумела дать вразумительного ответа. После уроков первая учительница подвела ее к директору и заявила:
- Зинаида Андреевна, таких безнадежных детей я еще не видела.
На что та лишь вздохнула, но не оставила попытки довести начатое до конца. Чем приглянулась эта полудикая девочка одинокой, доброй, умной и бесконечно порядочной женщине, та и сама не могла ответить. Но именно благодаря стараниям Зинаиды Андреевны, ее терпению и вере, Алевтина сумела уже через полгода не только выучить алфавит, освоить счет и научиться писать, но и встать наравне со второклассниками. Именно благодаря настойчивости директора школы и ее бесстрашию перед жестоким, ограниченным, закостеневшим в своем невежестве секретарем райкома удалось уже через полтора года перевести Алевтину в четвертый класс, минуя третий, который в свободные минуты на переменах, дома после работы, на каникулах, точнее вместо них, они одолели вдвоем.
Аля благоговела перед Зинаидой Андреевной, а та, видя азарт и огромную жажду знаний в лучшей своей ученице, передавала все, что знала сама и вместе с ней стремилась узнать что-то новое.
Именно благодаря Зинаиде Андреевне Алевтина вернулась в свой дом, села с семьей за один стол, была принята жителями деревни.
Мачеха по-прежнему не упускала случая поглумиться над умственными спо-собностями девочки. И, если вначале Аля с живостью старалась разубедить «мамку», то позднее стала просто молчать, понимая бессмысленность своих попыток.
Зинаида Андреевна научила девочку правильно пользоваться ложкой и вилкой и даже показала, как можно обедать, используя вилку и нож, научила сидеть с прямой спиной, быть чистоплотной и аккуратной, основываясь на природной скромности, воспитанности и доброте девочки, директор прививала этикет и постепенно удаляла диалекты из речи жительницы сельской глубинки.
Видя, что Алевтина ведет себя, держит и говорит не так, как все вокруг, мачеха бесилась, расценивая ее как конкурентку своему безраздельному властвованию, но поднять руку более не смела, чувствуя за падчерицей защиту директора школы.
Алевтина показала недюжинные способности к рисованию. Зинаида Андреевна, сама толком не умевшая карандаш в руках держать, могла лишь постараться не дать погаснуть в девочке интересу к рисунку. За неимением красок Алевтина рисовала карандашом, а иногда и угольком из печки. Рисунки, естественно, получались черно-белыми, но было в них что-то большее, чем предвосхищение ярких красок. Это было запечатление момента самой жизни, не такой бедной и приплюснутой, как фотоснимок и, естественно, не такой многогранной и сложной, как видит глаз человеческий наяву, однако каждый рисунок заставлял внимательно и напряженно вглядываться в себя, дорисовывая в воображении детали, не вошедшие в границы листа. Алевтина заставляла работать воображение человека, который смотрел на рисунок. При том не важно, что было изображено на листе бумаги: кошка, недовольно поглядывающая на вас из-под бровей, восход солнца из-за окраины деревни или немецкий летчик, готовый нажать кнопку сброса бомбы… У девочки получалось рисовать все, однако предпочтение она отдавала природе и животным.
Когда Зинаида Андреевна попросила нарисовать ее портрет, Алевтина впервые за время их знакомства резко и категорично сказала «нет». И было в этом слове, произнесенном каким-то чужим, преждевременно взрослым голосом, нечто такое, что заставило женщину отказаться от расспросов.
- Аля, у тебя талант, который нужно развивать. Я, к сожалению, не могу тебе в этом помочь. Тебе нужно поступать в художественную школу. Есть она в Ленинграде. Для поступления нужно окончить 9 и 10 класс. Я, конечно, могу отправить тебя в райцентр и добиться где-нибудь угла, но мне бы очень желалось, чтобы ты окончила школу в городе. В Ленинграде живет моя сестра. Первое время поживешь у нее. Я напишу, она согласится тебя принять, а позже устроим тебя в общежитие. Ты поступишь, я уверена. Только нельзя останавливаться. Не бойся, я поеду с тобой: отвезу к сестре и покажу город.
Зинаида Андреевна подарила девочке еще одну мечту, однако не легким ока-зался путь к ее воплощению.
Директор написала письмо сестре, и та согласилась принять девочку. Зинаида Андреевна много рассказывала о Ленинграде – городе, в котором прошло ее детство и юность, и Аля словно уже знала его и заочно любила.
Аля не выпускала заветное письмо с приглашением из рук и носила его за воротом платья, ощущая тепло и радость от прикосновения бумаги к коже.
Девочке нужен был паспорт, чтобы уехать жить в город, а для его получения нужно было съездить в сельсовет в райцентр в 30 км от деревни. Зинаида Андреевна написала ходатайство в комсомол и в райцентр и уверила, что проблем быть не должно. Несколько раз в неделю из деревни до райцентра ходило грузотакси - крытый брезентом грузовик, - проезд до райцентра стоил 60 копеек. У Алевтины никогда не было своих денег: всеми школьными принадлежностями ее обеспечивала Зинаида Андреевна, одежду она донашивала за мачехой, а кормилась семья со своего огорода.
Впервые за 17 лет девочка попросила у «мамки» 1 рубль 20 копеек на дорогу туда и обратно… Алевтина все объяснила. Мачеха даже руками всплеснула от такой наглости. И понеслось… Она кричала так, что стали собираться люди за забором. Аля выбежала из дома, но мачеха последовала за ней. Она бранилась, плевалась, замахивалась на падчерицу, и в какой-то момент Алевтина не выдержала и порывистым движением протянула обе руки к женщине толи желая защититься от нее, то ли с немым жестом о милосердии. Мачеха отшатнулась, замерев на мгновение, а затем заголосила с новой силой:
- А-а-а-а-а! Людцы! Вы видели? Видели?! Это на мать-то! На мать замахнулась. Я ж тебя, сучка, кормила-растила. У-у-у, змеюка подколодная. А чтоб ты сдохла! А чтоб тебя черти разорвали. Чтоб у тебя руки поотсыхали, что ты на мать поднять удумала! Людцы! – истошно завопила женщина. – Она ж бешеная! Она ж и убить кого может. А будь ты проклята, паскуда!
Аля с каждым злым словом отступала назад, и на лице ее все отчетливее проявлялся ужас и отчаяние. Девочка развернулась и бросилась бежать сквозь толпу любопытных соседей.
Она бродила всю ночь, не находя в себе силы вернуться домой. Когда стало светать, обессиленная и измученная, девочка зашла во двор. Возле крыльца в пыли полузатоптанный поблескивал рубль…