При нём синий жакет и громкий лювитон,
С этим бродил он по улицам ночью и днём.
Погнутая трость не сразу бросалась в глаза:
Неужели он со стороны совсем не видит себя?
Бахвальной походкой, сбивая кого-то с пути,
Рассекал он тёмные улицы длинной ночи.
Он, встречая утомлённый осенний рассвет,
Чутко смотрел вдаль, хотя там никого нет.
Бел и холоден, но его грудь пылала огнём,
Что заключил в объятия боли, жившей в нём.
С губ срывались пара терпких, горящих слов –
Нельзя уловить волны средь серых облаков.
Морщины сковали лицо цепями, как время,
Что не щадит никого, оставляя след – бремя.
Но в грубой физиономии не живёт надежда:
Убило его ведь не время, а чаша, полна та яда.
Нечеловеческой полная, достаточно едкой,
Безразличия народов кровью изжелта – алой.