Повесть в рассказах
Дядя Володя. Чем дальше уходит от нас 1997 год, тем чаще возвращаюсь я памятью к тебе и понимаю всё боле, насколько был ты для меня дорог! Маленький мальчик ссыльнопоселенец, без прав и статуса. Свидетельство о рождении есть, но даже с записью в нём данных твоего родителя, ты можешь быть безотцовщиной. Потому что его рук, глаз, голоса и главное, того, что отличает отца от постороннего дяди — его к тебе внимание и интерес — вот этого нет…
И твой дядя — высокий и сильный, ещё совсем молодой юноша, родившийся в 1942 году, в самый разгар ненависти! Мы с дядей были очень дружны, если не сказать большего. Мы были будто родные братья, словно отец и сын! Мы спали в избушке на русской печи, его оставляли за мною следить, чтоб не проказил. Ему хотелось по своим делам — там девки ждали, а тут я…. Если он пытался обмануть меня и уйти, я поднимал ор ужасный. Тогда Володя прибегал к последнему средству влияния. Надевал на голову ведро, обматывался простынёй и рычал по-звериному. От страха ни кричать, ни говорить я уже не мог. Забивался в самый дальний угол и оттуда тихонько скулил, дрожа от страха, пока не приходила бабушка.
Володю рано стал мучить сердечный недуг. В кардиологический корпус 20-й городской больницы, где он периодически лечился, я привозил новые, только из магазина, книги — он обожал читать книги и именно новые. С наслаждением вдыхал запах свежих переплётов. Он всегда читал книгу первым — так мы условились, аккуратно разбирая склеенные типографской краской листы. Мы подолгу беседовали, найдя укромный уголок в тупичке 4 этажа. Однажды я спросил у него:
— Не представляю свою жизнь без тебя, Володя! — Он тогда сильно болел.
— Ничего, племяш, прорвёмся! — Ответил дядя.
«Откуда он берёт оптимизм?» — Подумал я тогда, ведь надежды оставалось всё меньше.
Надо немного вернуться в 90-е годы и вспомнить, что тогда творилось в больницах. Родные сами доставали лекарства для своих родственников, не было капельниц, шприцов, даже перевязочного материала. Люди после удачно сделанных операций, умирали от недостатка антибиотиков.
Однажды я приехал в стационар, Володя спал на кушетке в переполненной больными палате. Минут двадцать я не решался его будить. Мне хотелось, чтобы он хотя бы несколько минут побыл без сердечных болей и телесных страданий. Я сидел у его ног и наблюдал за дорогим мне лицом, слушал хриплое, прерывистое и со свистом дыхание дяди и вспоминал, прожитые нами дни и годы в ссыльной избушке. Где я, что греха таить, иногда и подмачивал ему бок, когда на печи спали. Вспоминал, как спас он меня однажды от взбесившейся нашей коровы Розы, которая носила меня на своих рогах, пытаясь стряхнуть и втоптать в межу огородную.
— Дяденьки, тётеньки спасите! Меня корова носит! Помогите миленькие….
Было мне 4 года. Тогда Володя, вовремя пришедший из школы, спас меня! Неожиданно проснувшись, дядя стал на меня ворчать:
— Почему не разбудил? Хоть бы поболтали подольше. Скоро вахту внизу закроют….
Но потом дяде Володе сделалось плохо! Ставили ему какие-то уколы, а после выкачивали из лёгких жидкость…. Долго тогда с ним врачи отваживались. Уехал домой я в тот день совсем поздно и с тяжёлым сердцем.