Исцеление
Писатель: Цзинь Юн
Переводчик: Алексей Юрьевич Кузьмин
И Линь вышла из зала вместе с девочкой, спросила ее: «Барышня, какова твоя драгоценная фамилия, как по имени тебя звать?». Девочка посмеялась, и говорит: «Фамилия моя двойная – Лин-ху, а имя из одного иероглифа – Чун».
У И Линь сердце екнуло, с лица цвет сошел, она промолвила: «Я тебя добром спросила, отчего же ты принялась шутить надо мной?» Девушка и говорит: «Разве я над тобой смеюсь? Если твоего друга зовут Лин-ху Чун, мне так уже и зваться нельзя?» И Линь вздохнула, сердце у нее защемило, она не смогла сдержать слез, которые вновь хлынули из глаз, и произнесла: «Этот большой старший брат Лин-ху оказал мне великое благодеяние, спас жизнь, и в конце концов умер из-за меня, я... я не достойна считаться его другом».
Едва она это произнесла, как увидала двух горбунов, стремительно выходящих из зала на крыльцо, это как раз были «Знаменитый горбун с северного приграничья» Му Гао-фэн и Линь Пин-чжи. Та девочка захихикала: « В Поднебесной действительно много удивительных совпадений – как вот этот, уродливостью своей пугающий людей, старый горбун, и с ним еще и молодой горбун». И Линь, услыхав, как она смеется над посторонними, очень расстроилась, произнесла: «Девушка, иди-ка ты сама поищи своих папу и маму, хорошо? У меня голова сильно разболелась, по всему телу нездоровится». Девушка рассмеявшись, ответила: «Голова болит, нездоровится, все это притворство – я знаю, ты услыхала, что я Лин-ху Чуном назвалась, так ты и затосковала. Хорошая старшая сестренка, тебе шифу поручил обо мне заботиться, как ты меня можешь бросить без пригляда? Если плохие люди меня обидят, разве твоя наставница не обвинит в этом тебя?» И Линь сказала: «Твои способности намного превосходят мои, ты умна и смекалиста, даже такой знаменитый мастер, как настоятель Ю, и тот не устоял под твоей рукой. Если ты не станешь обижать людей, уже этого достаточно, чтобы люди возблагодарили Небо, возблагодарили Землю, кто еще может осмелиться тебя обижать?» Девушка не выразила согласия, но засмеялась, взяв И Линь за руку, сказала «Ты еще издеваешься надо мной. Если бы твоя наставница меня не защитила, этот коровий нос побил бы меня. Старшая сестра, моя фамилия Цю , имя – Фэй-ень. Мой дедушка зовет меня Фэй-фэй, ты меня тоже так зови, ладно?»
И Линь, услышала, как она назвала свои настоящие фамилию и имя, и у нее на сердце сразу потеплело, она только удивлялась, откуда девочка узнала о Лин-ху Чуне, чтобы сыграть с ней такую шутку? Скорее всего, пока она сама в украшеном цветами зале рассказывала наставнице и остальным, эта сообразительная и удивительная девчонка тайком подслушивала, прячась за окном. И Линь сказала: «Хорошо, барышня Цю, мы идем искать твоих папу и маму, ты можешь предположить, куда они ушли?». Цю Фэнь-ень ответила: «Я-то знаю, где они находятся, сама их там ищи, а я не пойду». И Линь удивилась: «Как так, ты сама не пойдешь?». Цю Фэнь-ень сказала: «Я еще такая молодая, к чему мне уходить? Если ты не согласна, если сердце твое разбито, не терпится пораньше уйти – так и ладно». У И Линь сердце замерло, она произнесла: «Ты хочешь сказать, что твои папа и мама...». Цю Фэй-ень произнесла: «Мои папа и мама уже давно убиты. Хочешь их найти – так нужно идти в страну мертвых». И Линь очень растроилась, сказала: « Твои папа и мама уже покинули этот мир, как над этим можно смеяться? Я не пойду с тобой».
Цю Фэй-ень схватила ее за левую руку, взмолилась: «Добрая старшая сестренка, я несчастное одинокое дитя, со мной никто не играет, побудь со мной некоторое время».
И Линь услыхала, как жалобно она просит, согласилась: «Ну хорошо, я побуду с тобой некоторое время, но ты больше не смей глупо шутить. Я человек, покинувший семью, ты меня зовешь старшей сестрой, это не совсем правильно». Цю Фэй-ень рассмеялась: «Некоторые слова кажутся глупыми тебе, а мне другие слова кажутся еще глупее, это потому, что каждый человек думает по-своему, ты старше меня, вот я и зову тебя старшей сестрой, что тут неправильного? Неужели я должна тебя младшей сестренкой звать? Старшая сестренка И Линь, да не будь ты как монашка, ладно?». И Линь не смогла удержаться от испуга, отступила на шаг. Цю Фэй-ень вновь схватила ее за руку, засмеялась: «Ну что хорошего быть монашкой? Рыбу, креветки, курицу, утку не кушай, говядину с бараниной тоже нельзя есть. Старшая сестренка, ты родилась такой красивой, а обрила голову, сразу стала такой невзрачной, а вот если бы отпустила длинные маслянистые черные волосы, сразу бы стала красавицей». И Линь, услышав. как она наивно расссуждает, ответила: «Я телом вошла во врата пустоты, постигла иллюзорность и пустоту всего сущего, там уже нет чувств, соблазнов, красоты и зла». Цю Фэй-ень склонила голову, осторожно приблизилась к лицу И Линь – в это время дождь ненадолго прекратился, черные тучи разошлись, и сквозь просвет в тучах наискосок пробился сияющий луч лунного света, и покрыл ее загадочным серебряным сиянием, еще больше подчеркнув ее изящную красоту. Цю Фэй-ень вздохнула, и прошептала: «Старшая сестренка, ты действительно прекрасна, не удивительно, что люди так по тебе тоскуют». И Линь покраснела, гневно сказала: «Ты что говоришь? Ты начнешь шутить, я и уйти могу». Цю Фэй-ень со смехом произнесла: «Ну хорошо, я буду молчать! Старшая сестренка, дай мне «Небесный аромат, склеивающий разрывы», мне нужно спасти одного человека». И Линь удивилась: «Кого ты хочешь спасти?». Цю Фэй-ень снова засмеялась: «Этому человеку это необходимо, но сейчас тебе об этом говорить не могу». И Линь сказала: «Тебе нужно лекарство для ран, чтобы спасти человеческую жизнь, вот тебе, но только наставница строго наказывала, этот «Небесный аромат, склеивающий разрывы» нелегко применять в лечении, если раненный является плохим человеком, то это его все равно не спасет».
Цю Фэй-ень сказала: «Старшая сестренка, если кто-то невежлив, неприятными словами ругал твою наставницу и весь твой клан горы северная Хэншань, этот человек хороший или плохой? И Линь ответила: «Этот человек ругал моего учителя, ругал мой клан горы северная Хэншань, конечно он плохой, что тут хорошего?». Цю Фэй-ень рассмеялась: «Это странно. Есть один человек, который во всю глотку орал, что как увидит монахиню, сразу с ним приключается великое невезение, ни в одной ставке в азартных играх не избежать проигрыша. Он не только ругал твою наставницу, он еще и тебя ругал, к тому же он ругал и весь твой клан горы северная Хэншань – вот такой плохой человек получил ранения...».
И Линь, не дожидаясь пока она договорит, уже изменилась в лице, развернулась, и пошла прочь. Цю Фэй-ень стремительно преградила ей дорогу, растопырила руки, смеялась, и не давала ей уйти. И Линь внезапно вспомнила: «Вчера днем она с еще одним человеком сидела в заведении «Возвращение диких гусей». Вплоть до того момента, когда большой старший брат Лин-ху распрощался с жизнью, и я убежала вниз по лестнице, обнимая его мертвое тело, она, похоже, все еще была там. Когда все это происходило, она следила во все глаза, не могла ли она украдкой подслушать мои слова? Могла она или нет пойти за мной?». Хотела прямо ее спросить, однако лицо вспыхнуло красным, и не смогла выдавить ни слова. Цю Фэй-ень сказала: « Старшая сестренка, я знаю, что ты хочешь меня спросить, куда делось мертвое тело Лин-ху дагэ, так или нет?». И Линь молвила: «Точно. Если барышня может поведать, я... я... на самом деле буду чувствовать неисчерпаемую благодарность».
Цю Фэй-ень сказала: «Я не знаю, но есть один человек, который знает. Этот человек получил тяжелые ранения, некоторое время был при смерти. Если бы старшая сестренка смогла применить «Небесный аромат, склеивающий разрывы» для спасения его жизни, она бы смогла поговорить с ним о том, где находится мертвое тело большого старшего брата Лин-ху». И Линь спросила: «А ты сама точно не знаешь?». Цю Фэй-ень ответила: «Я Цю Фэй-ень, если знаю, где находится мертвое тело Лин-ху Чуна, пусть я завтра умру от руки Ю Цан-хая, пусть он меня семнадцать или восемьнадцать раз пронзит своим длинным мечом». И Линь поспешно сказала: «Я верю, не надо приносить такой клятвы. Кто тот человек?». Цю Фэй-ень произнесла: «Что касается этого человека, у тебя есть возможность его спасти. Но место, в которое нам предстоит отправиться, очень нехорошее».
Чтобы разыскать тело Лин-ху Чуна, И Линь была готова «ринуться на горы сабель, пройти через лес мечей», что там рассуждать о хорошем или плохом месте, она сказала, кивнув головой: «Идем сейчас же». Они вдвоем подошли к главным воротам, увидали, что за дверьми по-прежнему идет дождь, подле дверей сложены несколько десятков зонтов из промасленной бумаги. И Линь и Цю Фэй-ень взяли каждая по зонтику, и выйдя из дверей, свернули на улицу, идущую в северо-восточном направлении. Стояла глубокая ночь, пешеходов на улице почти не было, они проходили вдвоем, и только пара собак пролаяла в глухих переулках. И Линь замечала, что Цю Фэй-ень ведет ее во все более глухие и узкие улочки, но в сердце своем беспокоилась только о том, где находится тело Лин-ху Чуна, и не обращала внимания, куда ее ведут. Шли довольно долгое время, Цю Фэй-ень свернула в узкий переулок, с левой стороны которого на воротах висел маленький красный фонарик. Цю Фэй-ень подошла и постучала три раза. Кто-то вышел со двора, и, приоткрыв дверь, высунул голову. Цю Фэй-ень прошептала несколько фраз на ухо этому человеку, и сунула ему в руку какую-то вещь. Человек произнес: «Да, да, прошу барышню пройти».
Цю Фэй-ень, повернув голову, помахала рукой. И Линь вслед за ней вошла в ворота. На лице того человека появилось предельное изумление, он поспешил вперед, прокладывая путь, прошел несколько внутренних двориков – «небесных колодцев», раскрыл занавеси в одну из комнат восточного флигеля, и произнес: «Барышня, шифу, прошу подождать здесь». Едва раскрылся полог, в ноздри сразу ударил аромат пудры и притираний. Войдя внутрь, И Линь заметила стоящую посреди комнаты огромную кровать, на ней лежали вышитые парчовые одеяла и подушки. Вышивка знаменитая на всю Поднебесную – на большом одеяле тяжелого шелка была вышита плавающая в воде пара уток – мандаринок, ярких, будто живых. И Линь выросла среди монахинь обители Белых Облаков, покрывалась грубым зеленым одеялом, никогда в жизни не видела таких дорогих постельных принадлежностей, взглянула разок – и сразу отвернула голову. Тут же заметила несколько красных свечей, свечи стояли перед светлым зеркалом, и большой ящик с нарядами. Перед кроватью бок о бок стояли две пары расшитых тапочек – одна пара мужская, другая – женская. Сердце у И Линь внезапно прыгнуло, сразу ударив в голову, она подняла взгляд, и перед ее глазами появилось лицо. Оно было малинового цвета, находилось на подобном пылающему яйцу бритой голове, лицо было очаровательным и смущенным. В нем было на треть застенчивости, еще на треть было неловкости, и еще на треть изумления – и это было ее собственное отражение в зеркале. За спиной послышался шорох шагов – вошла девушка-прислужница, шурясь в улыбке, подала ароматный чай. Эта девушка была одета в очень облегающую одежду, была очаровательной и жеманной. И Линь все больше испугалась, шепотом спросила Цю Фэй-ень: «Что это за место?». Цю Фэй-ень рассмеялась, шепнула несколько слов на ухо девушке-прислужнице, та ответила: «Слушаюсь», прикрывая рот рукой, хихикнула несколько раз, и, жеманно пританцовывая, вышла из комнаты. И Линь задумалась: «Эта девушка одета так вызывающе, точно не может быть хорошим человеком». Снова спросила Цю Фэй-ень: «Зачем ты меня сюда привела? Что это за место?». Цю Фэй-ень, улыбаясь, сказала: «Это место весьма знаменито в городе Хэншань, называется «Двор драгоценностей»». И Линь снова спросила: «какой еще «Двор драгоценностей»?». Цю Фэй-ень ответила: ««Двор драгоценностей» является главным «двором куртизанок» города Хэншань».
И Линь едва услышала эти два иероглифа «Двор куртизанок», как сердце ее забилось, и она едва не провалилась в обморок. Когда она увидала роскошную обстановку в этом помещении, она уже тогда почти догадалась, но все же она никак не могла себе представить, что это действительно и есть «двор куртизанок». Хотя она и не полностью понимала, что в конце концов, представляет собой двор куртизанок, однако слышала, что ее сестры-наставницы говорили, что куртизанки являются самыми низко павшими развратницами в Поднебесной, любому мужчине достаточно иметь деньги, чтобы позвать их в свою кампанию. Цю Фэй-ень привела ее во двор куртизанок не для того ли, чтобы ее сделали тут куртизанкой? Она испугалась, и едва не расплакалась.
Как раз в это время, в соседней комнате послышался громкий мужской смех, этот смех был ей хорошо знаком, это точно был тот самый злодей, «Тысячу верст одиноко идущий» Тянь Бо-гуан. Ноги И Линь обмякли, и она громко хлопнулась на стул, а в лице уже ни кровинки не осталось. Цю Фэй-ень перепугалась, бросилась к ней, стала осматривать и спрашивать: «Что случилось?». И Линь прошептала: «Это тот самый Тянь... Тянь Бо-гуан!». Цю Фэй-ень хихикнула, и произнесла: «Точно, я тоже его смех узнала, это твой послушный последователь Тянь Бо-гуан». Тянь Бо-гуан из соседней комнаты громким голосом как заорет: «Это кто осмелился произносить имя почтенного мудреца?». Цю Фэй-ень ответила: «Эй, Тянь Бо-гуан, твой отец-наставник здесь, быстро давай сюда, бей челом!».
Тянь Бо-гуан в гневе закричал: «Какой еще шифу? Маленькая задница чушь несет, глупости болтает, я тебе твой противный рот разорву». Цю Фэй-ень произнесла: «Ты в хэньшаньском заведении «Возвращение диких гусей», не кланялся ли И Линь из фракции горы северная Хэншань, не называл ли ее своим учителем? Она как раз здесь, ну-ка быстро давай сюда!».
Тянь Бо-гуан произнес: «Да как она могла в этом месте оказаться», - он издал звук «и...», и продолжил: «А ты как об этом узнала? Кто ты такая? Убью тебя!». Однако в его голосе прорывались и нотки смертельного испуга. Цю Фэй-ень рассмеялась: «Иди сюда, поклонись учителю, а потом поговорим!» И Линь торопливо вскрикнула: «Нет, нет, не надо его звать сюда!»
Тянь Бо-гуан издал вопль испуга, – «А!», послышался шум падения, будто кто-то спрыгнул с кровати на пол. Тут же послышался женский голосок: «Большой господин, что ты делаешь?». Цю Фэй-ень закричала: «Тянь Бо-гуан, не смей сбегать! Твой шифу найдет тебя и рассчитается!» Тянь Бо-гуан стал ругаться: «Какой еще ученик, какой еще шифу, мудрец победил этого мальца Лин-ху Чуна! Если эта маленькая монашка подойдет хоть на шаг, мудрец ее тут же убьет!». И Линь откликнулась: «Хорошо! Я не подойду. и ты тоже не смей подходить». Цю Фэй-ень сказала: «Тянь Бо-гуан, ты считаешься человеком рек и озер, почему говоришь такую ерунду? Поклон учителю уже не считаешь своим долгом? Быстрей иди сюда, бей учителю челом». Тянь Бо-гуан хмыкнул, и ничего не ответил. И Линь промолвила: «Я не хочу. чтобы он мне кланялся. и не хочу видеть его, он... он не является моим последователем». Тянь Бо-гуан поспешно произнес: «Точно! Эта маленькая наставница и сама не желает меня видеть». Цю Фэй-ень произнесла: «Хорошо, будь по-твоему. Я тебе вот что скажу, мы только что сюда пришли, за нами двое мелких преступников чертовой украдкой следят, ты быстро сходи отгони их. Мы с твоей наставницей здесь отдохнем, а ты снаружи нас охраняй, кто бы не пришел – гони его прочь. Справишься с этим делом, так я впоследствии буду молчать о том. как ты стал учеником наставницы из клана горы северная Хэншань. В противном случае, я расскажу об этом каждому человеку в Поднебесной».
Тянь Бо-гуан внезапно закричал: «Мелкий преступник, да как ты осмелился!». Послышался треск выламываемого окна, на крыше дома раздался звон оружия, и два клинка упали на черепицу. Вслед за этим раздался протяжный предсмертный стон, и послышались звуки шагов – один человек стремительно убегал по крыше. Оконная решетка снова затрещала – это Тянь Бо-гуан запрыгнул обратно в комнату, сообщив: «Одного убил – это был мелкий преступник из клана Цинчэн, другой убежал». Цю Фэй-ень сказала: «Ну ты и правда бестолковый, почему дал ему убежать?» Тянь Бо-гуан ответил: «Этого человека я не мог убить, это... это была монахиня из клана северная Хэншань». Цю Фэй-ень рассмеялась: «Оказывается, это была твоя тетушка-наставница, разумеется, ты не мог ее убить». И Линь однако, перепугалась, и прошептала: «Это моя старшая сестра? Что же тут хорошего?»
Тянь Бо-гуан спросил: «Маленькая девушка, ты кто такая?» Цю Фэй-ень засмеялась: «Не спрашивай. Будь послушным и помалкивай, тогда шифу никогда не будет напоминать тебе о твоем долге». Разумеется, после этих слов Тянь Бо-гуан замолчал, и не издавал ни звука. И Линь сказала: «Барышня Цю, давай пойдем отсюда!» Цю Фэй-ень сказала: «А тот человек, получивший тяжелые раны, мы так его и не увидели. Не ты ли говорила, что хочешь с ним поговорить? Ты боишься, что твоя наставница осудит тебя, так уходи сейчас же, не задерживаю». И Линь глубоко задумавшись, произнесла: «Так или иначе, мы уже пришли, мы... мы пойдем посмотрим на этого человека». Цю Фэй-ень рассмеялась, подошла к кровати, протянула руку к восточной стене, толкнула, и створка дверей легко-легко растворилась – оказывается, в стене была скрыта потайная дверца. Цю Фэй-ень поманила рукой, и прошла внутрь. И Линь только почувствовала, что этот двор куртизанок полон тайн, к счастью, Тянь Бо-гуан находился в покоях на западной стороне, она решила, что чем дальше от него отдалится, тем лучше, набравшись храбрости, пошла вперед. Внутри находилась еще одна комнатка, но без освещения, только лишь свет свечей проникал через тайную дверь, и можно было разглядеть, что эта комнатка очень маленькая, и здесь тоже имелась кровать, завешенная пологом. Смутно казалось, что там спит какой-то человек. И Линь подошла к двери, но не осмеливалась войти внутрь. Цю Фэй-ень поторопила: «Старшая сестренка, у тебя с собой «Небесный аромат, склеивающий разрывы» – давай, лечи раны!». И Линь, помедлив, произнесла: «Он... он в самом деле знает, где находится тело большого старшего брата Лин-ху?» Цю Фэй-ень ответила: «Возможно – знает, возможно – не знает, а я точно сказать не могу». И Линь испуганно произнесла: «Ты только что говорила, что он знает». Цю Фэй-ень засмеялась: «Так я же не великий муж, мои слова не в счет, можно ли им доверять? Ты можешь согласиться и попробовать без помех вылечить его раны. В противном случае, ступай прочь прямо сейчас, тебя никто не будет задерживать». И Линь подумала в сердце своем: «Неважно каким способом, нужно найти тело Лин-ху дагэ, можно сказать, появилась ниточка, представился случай, нельзя от него отмахиваться», а вслух сказала: «Хорошо, я вылечу его раны». Вернулась обратно, взяла свечу в подсвечнике, зашла во внутреннюю комнату, подошла к кровати, распахнула полог, и увидела лежащего вверх лицом человека, с лицом, укутанным зеленым платком, при его дыхании платок мало-помалу дрожал. И Линь не могла видеть его лица, и немного успокоилась, повернув голову, спросила: «Куда он ранен?» Цю Фэй-ень промолвила: «В грудь, рана очень глубокая, еще немного – и было бы задето сердце». И Линь тихонько раскрыла покрывающее тело тонкое одеяло, увидела обнаженную грудь этого человека – на самой середине грудной клетки зияла огромная рана, кровь уже запеклась, но рана была очень глубокая, явно опасная для жизни. И Линь успокоила свой дух, в сердце сказав себе: «Не важно как, но я должна спасти его жизнь». Она передала свечу Цю Фэй-ень, вытащила из-за пазухи деревянную коробочку с лекарством, открыла крышку, положила на столик рядом с кроватью. Она протянула руку, и легонько касаясь, четыре раза провела рукой вокруг раны. Цю Фэй-ень прошептала: «Точки, останавливающие кровь, уже давно были задействованы, иначе бы как он мог дожить до этого времени?»
И Линь покивала головой, она уже почувствовала, что четыре точки, останавливающие кровотечение, уже были заблокированы, причем воздействие было абсолютно тонко рассчитано, намного превышало ее собственное умение. Она осторожно вытащила затыкающую рану хлопковую вату, едва вата была удалена, свежая кровь вновь полилась быстрой струей. И Линь давно обучилась у наставниц навыкам лечения ран, левой рукой прижала раневое отверстие, а правой стала поливать на рану «Небесным ароматом, склеивающим разрывы», а потом снова приложила хлопковую повязку. Этот «Небесный аромат, склеивающий разрывы» был волшебным лекарством клана горы северная Хэншань, едва он смачивал поверхность раны, проходило немного времени, и кровь останавливалась. И Линь услыхала что дыхание человека стало короче и чаще, она не знала. выживет он или нет, не удержалась, и произнесла: «Уважаемый герой, несчастная монашка просит разъяснить одну вещь, надеется, что герой не поскупиться одарить разъяснением».
Неожиданно в этот самый момент, Цю Фэй-ень наклонилась, подсвечник сдвинулся, и свеча погасла, в комнате разлилась кромешная тьма. Цю Фэй-ень вскрикнула «Ай-йо!», сказала: «Свеча погасла». И Линь на своей руке пальцев не видела, запаниковала, быстро решила: «В такие места, нечистые и грязные, разве может приходить ушедший из семьи человек? Я только узнаю, где находится тело Лин-ху дагэ, и тут же покину это место». Дрожащим голосом она произнесла: «Уважаемый герой, уже немножко меньше болит?» Тот человек хмыкнул, но ничего не ответил.
Цю Фэй-ень сказала: «Да у него жар, ты его лоб-то потрогай, он горит весь. И Линь не ответила, Цю Фэй-ень взяла ее левую руку, и положила на лоб этому человеку. Оказалось, что Цю Фэй-ень уже сняла с головы человека платок, И Линь только почувствовала, будто коснулась горящих углей, невольно преисполнилась состраданием, сказала: «У меня еще есть лекарство для приема внутрь, надо ему дать, и будет лучше. Барышня Цю, прошу тебя, разожги свечу». Цю Фэй-ень сказала: «Хорошо, ты тут посиди. а я пойду, поищу огня». И Линь услыхала, что она собирается уходить, перепугалась, торопливо схватила ее за рукав и произнесла: «Нет, нет, не уходи, если я здесь останусь одна, как мне быть?». Цю Фэй-ень тихонько рассмеялась, сказала: «Ну так дай ему наощупь это лекарство». И Линь вытащила из-за пазухи фарфоровую бутылочку, открыла пробку, выкатила три горошины лекарства, зажала их в руке, и произнесла: «Лекарство достала, а ты дай ему его проглотить». Цю Фэй-ень сказала: «Как бы в темноте лекарство не уронить, жизнь человека не игрушка. Старшая сестренка, ты не хочешь здесь оставаться, так я здесь подожду, а ты поди раздобудь огонь». И Линь услыхала, что ей одной предстоит блуждать по двору куртизанок, тем более не осмелилась, торопливо отказалась: «Нет, нет! Я не пойду». Цю Фэй-ень сказала: «Провожать Будду, так до самого Запада, спасать человека, так спасать до конца». Ты положи ему в рот лекарство, дай запить чаем, что тут такого? В полном мраке, он тоже не увидит, кто ты такая, чего бояться-то? Вот, здесь чашка чая, бери осторожно, смотри не опрокинь».
И Линь медлено протянула руку, взяла чашку чая, застеснялась на миг, подумав: «Шифу часто поучает: ушедшие из семьи милосердны, спасти жизнь человека лучше, чем построить пагоду в семь этажей. Даже если этот человек не знает, где находится тело Лин-ху дагэ, он может умереть прямо сейчас, я все равно должна его спасти». Она осторожно протянула правую руку, тыльной стороной ладони дотронусь до его лба, перевернула руку, и три «Пилюли желчного пузыря медведя обители Белых Облаков» для лечения внутренних ран попали в рот этому человеку. У того во рту все пересохло, он дождался, когда И Линь поднесет к его рту чашку чая, выпил несколько глотков, и невнятно произнес что-то похожее на «Большое спасибо».
И Линь произнесла: «Уважаемый герой, ты тяжело ранен, тебе нужно отдохнуть в тишине и спокойствии, но я прошу ответить мне на один вопрос. Лин-ху Чун, рыцарь-боец Лин-ху погублен, убит людьми, его труп...». Тот человек ответил: «Ты... ты спрашиваешь о Лин-ху Чуне...». И Линь сказала: «Точно! Ваша милость знает, где находятся останки героя?». Тот человек удивленно произнес: «Какие... какие останки?». И Линь повторила: «Ну да, знает ли Ваша милость, в каком месте покоятся останки Лин-ху Чуна, рыцаря-бойца Лин-ху?» Тот человек удивленно произнес несколько иероглифов, но звук голоса был предельно слабый, совершенно невозможно было ничего расслышать. И Линь повторила еще раз, приблизив ухо к самым устам этого человека, но услышала только очень укороченные вдохи и выдохи, хотела попросить его сказать еще несколько слов, однако, в конце концов, так ничего и не произнесла.
Внезапно И Линь вспомнила: «В основном, действие «Небесного аромата, склеивающего разрывы», и «Пилюль желчного пузыря медведя из обители Белых Облаков» очень хорошее, однако, свойства этих лекарств очень интенсивные. В частности, после приема «Пилюль желчного пузыря медведя из обители Белых Облаков» часто наблюдается головокружение по полдня, это действительно критический момент лечения, как же я могу вынуждать его отвечать на вопросы?». Она легонько вздохнула, вытащила голову из-под полога, оперлась о стоящий подле кровати стул, опустилась на него и прошептала: «Пусть ему сперва станет немного получше, потом спрошу еще раз». Цю Фэй-ень спросила: «Старшая сестренка, жизнь этого человека вне опасности?» И Линь ответила: «Надеюсь, что он скоро исцелится, однако рана в его груди слишком глубокая. Барышня Цю, этот уважаемый... он кто?»
Цю Фэй-ень вовсе не стала отвечать, прошло некоторое время, и она сказала: «Мой дедушка сказал, ты все принимаешь близко к сердцу, как могла стать монахиней». И Линь удивленно спросила: «Твой дедушка знает меня? Он... со всей серьезностью и мудростью, как мог узнать что я все принимаю близко к сердцу?» Цю Фэй-ень молвила: «Вчера в заведении «Возвращение диких гусей» мой дедушка взял меня с собой, посмотреть, как вы будете биться с Тянь Бо-гуаном». «А» - произнесла И Линь, и спросила: «Так с тобой тогда был твой дедушка?». Цю Фэй-ень рассмеялась: «Верно, тот твой Лин-ху дагэ, раскрывши рот, прямо так и сказал, что в бою сидя он занимает второе место, в тот момент мой дедушка даже чуть-чуть в это поверил, поверил, что у него действительно есть выдающийся комплекс методов тренировки меча, да еще поверил, что Тянь Бо-гуан не одолеет его в бою, хи-хи!» В кромешной тьме И Линь не могла увидеть ее лицо, но представила, уж точно, все лицо расплылось в озорной улыбке. Чем больше Цю Фэй-ень веселилась, тем печальней становилось на сердце у И Линь. Цю Фэй-ень продолжила: «После того, как Тянь Бо-гуан убежал, дедушка сказал, что этот малец невыносим, он же обещал, что в случае проигрыша поклонится тебе, как наставнице, значит, должен поклониться, как можно отказываться?» И Линь сказала: «Это была не более, чем хитрость, придуманная большим старшим братом Лин-ху, чтобы спасти меня, по настоящему он не мог его победить. Цю Фэй-ень сказала: «Старшая сестренка, у тебя чистое сердце, этот малец Тянь Бо-гуан так тебя оскорбил, а ты еще говоришь о нем хорошие слова. После того, как большой старший брат Лин-ху был заколот, ты беспорядочно блуждала, обнимая его мертвое тело. Мой дедушка сказал:
– Эта маленькая монашка такая сентиментальная, даже боюсь, не сойдет ли она с ума, мы за ней понаблюдаем. – Вот так мы вдвоем и пошли за тобой, смотрели, как ты несешь этого погибшего человека, и дедушка сказал:
– Фэй-фэй, ты посмотри, эта маленькая монахиня так страдает, если бы этот малец Лин-ху Чун не умер, она бы не смогла не вернуться в мир, стала бы его женой или любовницей».
И Линь от стыда вся покраснела, в кромешной тьме она чувствовала, как ее уши и шея заполыхали огнем.
Цю Фэй-ень продолжила: «Старшая сестренка, правильно сказал мой дедушка, или нет?» И Линь ответила: «Это я должна была умереть. Мне действительно хочется чтобы умерла я, а не он. Если бы сострадательная Бодисатва могла призвать умереть меня, в обмен на возвращение Лин-ху дагэ на свет, я...я...я охотно отправилась бы в восемнадцать подземных адов, и десять тысяч раз бы не перерождалась – таково мое самое заветное желание». Она произнесла эти слова с предельной искренностью. И как раз в это время, находящийся на кровати человек слегка застонал. И Линь обрадованно сказала: «Он.. он очнулся. Барышня Цю, пожалуйста, спроси его, ему уже лучше?» Цю Фэй-ень ответила: «Это почему я должна спрашивать? Ты же не немой родилась!» И Линь немного поколебалась, подошла к кровати, отделенной занавесом, и произнесла: «Уважаемый герой, не мог бы...», - и не договорила до конца фразу, едва услыхала, как тот человек снова застонал. И Линь быстро подумала: «Он сейчас в таком тяжелом состоянии, как я могу его беспокоить?». Немного постояла в молчании, услыхала, что дыхание этого человека снова стало спокойным и равномерным, значит, лекарство на самом деле подействовало, и он снова заснул. Цю Фэй-ень шепотом произнесла: «Старшая сестренка, ты почему хочешь умереть вместо Лин-ху Чуна, он тебе и вправду понравился?». И Линь ответила: «Нет, нет! Барышня Цю, я человек, ушедший из семьи, ты впредь не говори таких слов, оскверняющих буддийскую братию. Хотя большой старший брат Лин-ху и не был со мной знаком, однако, ради моего спасения пожертвовал жизнью. Я... я только чувствую, что совершенно не достойна его». Цю Фэй-ень промолвила: «А вот если бы он ожил, что бы ты для этого ради него могла сделать?». И Линь произнесла: «Точно, я готова без малейших жалоб тысячу раз умереть ради него».
Цю Фэй-ень внезапно возвысила голос, и смеясь сказала: «Лин-ху дагэ, ты слышал, старшая сестричка И Линь собственными устами произнесла...» И Линь гневно перебила: «Ты что за шутки шутишь?». Цю Фэй-ень снова произнесла громким голосом: «Она говорит, что только хочет, чтобы ты не умер, и она все готова для тебя ради этого сделать». И Линь услыхала, что ее голос был не похож на розыгрыш, по голове прошла волна головокружения, сердце затрепетало, она только и смогла произнести: «Ты...ты...», – только услыхала короткое похихикивание, перед глазами вспыхнул свет – это Цю Фэй-ень высекла огонь, зажгла свечу, откинула полог, и улыбаясь, поманила ее рукой. И Линь медленно-медленно приблизилась, и перед глазами сразу вспыхнули танцующие золотые звездочки, покружились, и улетели прочь. Цю Фэй-ень придержала ее под спину, не позволяя ей упасть, смеясь, произнесла: «Я заранее знала, что ты перепугаешься, ты посмотри, кто это?» И Линь произнесла: «Он... он...», голос ослаб, и движение энергии в ней поти замерло. Хотя глаза лежащего на постели были крепко закрыты, но удлиненный овал лица, брови как мечи, тонкие губы – это был вчерашний гость из заведения «Возвращение диких гусей» – Лин-ху Чун.
И Линь протянула руку, и крепко сжала запястье Цю Фэй-ень, дрожащим голосом спросила: «Он... он не умер?» Цю Фэй-ень засмеялась: «Да похоже, что пока не умер, но если бы не твое лекарство, точно должен был умереть». И Линь торопливо сказала: «Не мог умереть, он обязательно не должен был умереть. Он... он не умер!» Потрясение и радость превысили меру, и она неожиданно расплакалась.Цю Фэй-ень произнесла с укоризной: «Йи , почему, он не умер, а ты наоборот плачешь?» У И Линь ноги обмякли, она рухнула перед кроватью, она в голос разревелась, говоря: «Я очень счастлива. Барышня Цю, я очень-очень тебе благодарна. Оказывается, оказывается, это ты спасла... спасла большого старшего брата Лин-ху». Цю Фэй-ень ответила: «Это ты сама его спасла, у меня и навыков таких больших нет, да и «Небеснго аромата, склеивающего разрывы» у меня не было. И Линь внезапно опамятовалась, медленно-медленно поднялась, потянула Цю Фэй-ень за руку, приговаривая: «Это твой дедушка спас, это твой дедушка спас».
Вдруг в этот самый момент, откуда-то снаружи и сверху раздался клич: «И Линь! И Линь!» - это был голос госпожи-наставницы Дин И. И Линь перепугалась, уже готова была откликнуться. Цю Фэй-ень задула свечу в своей руке, повернув ладонь, нажала на рот И Линь, и зашептала ей в ухо: «Это что за место? Не отвечай!». В одно мгновение шесть душ И Линь разбежались, она находилась во дворе куртизанок, неловко до крайности, но слышать призыв шифу и не откликнуться – это было совершенно неслыханно.
Тут снова послышался звучный голос Дин И: «Тянь Бо-гуан, а ну-ка, выкатывайся ко мне! Отпускай И Линь!»
Тут в западной комнате послышался смех Тянь Бо-гуана. Он отсмеялся, и произнес: «Достопочтенная является госпожой-наставницей Дин И, из старшего поколения обители Белых Облаков клана северная Хэншань? Позднерожденный должен выйти с поклоном, да только при мне сейчас несколько красоток, во избежание нарушения приличий не могу бросить обоих. Ха-ха! Ха-ха!». Следом четыре или пять женщин принужденно рассмеялись, голоса были очень распутные – само собой, это были продажные женщины из двора куртизанок, некоторые из них еще и стали взывать жалобными голосами: «Дорогой господин, не слушай ее, поцелуй меня еще раз, хи-хи, хи-хи». Несколько куртизанок стали говорить непристойности, чем дальше, тем громче, они явно были собраны Тянь Бо-гуаном, чтобы рассердить и спровадить Дин И.
Дин И пришла в великий гнев, закричала: «Тянь Бо-гуан, ты все еще не выкатился, как бы не разорвать тебя на десять тысяч кусков». Тянь Бо-гуан, смеясь, ответил: «Если я не выкачусь, ты хочешь разорвать меня на десять тысяч кусков. А если я выкачусь, ты тоже самое захочешь со мной сделать. Так не стану выкатываться! Госпожа-наставница Дин И, тебе, как ушедшей из семьи, невозможно войти сюда, ты пожалуйста побыстрее возвращайся, это самое умное. Вашей высокой последовательницы здесь нет, она является уважаемой маленькой наставницей, строго соблюдает запреты, как могла прийти сюда? Ты, почитаемая наставница, ищешь последовательницу в таком месте, разве это не поразительно?». Дин И в гневе стала кричать: «Поджигайте, поджигайте, сожжем это собачье логово, посмотрим, выйдет он, или нет?». Тянь Бо-гуан, смеясь, возразил: «Госпожа-наставница Дин И, это место знаменито в городке Хэншань, называется «Двор драгоценностей». Ты даже и не думай его поджигать, рассуди: на реках и озерах пойдут слухи пересуды, все, кто попадет в провинцию Хунань на пепелище «Двора драгоценностей», сожженного госпожой-наставницей Дин И из обители Белых облаков, что в клане северная Хэншань, наверняка будут спрашивать:
– Госпожа-наставница Дин И почтенна возрастом и уважаема за добродетель, почему она отправилась в такое место?
Другие люди скажут:
–Так она отправилась учеников разыскивать!
Тут люди снова спросят:
– А как ученики клана северная Хэншань попали на «Двор драгоценностей?
Вот так – один сказал словцо, другой словцо добавил – и репутация драгоценного клана будет весьма подорвана. Я тебе скажу, Десять тысяч верст одиноко идущий Тянь Бо-гуан «Неба не боится, Земли не страшится», во всей Поднебесной только и боится, что вашей драгоценной последовательницы. Как ее увижу, я к ней и приближаться не смею, держусь подальше, как мне осмелиться тронуть ее?»
Дин И находила, что эти слова имеют резон, но ученица вернулась с донесением, что ясно видела. как И Линь входила в эту самую комнату, к тому же разведчица была ранена Тянь Бо-гуаном, неужели она принесла ложные сведения? Она рассердилась так, «что из пяти отверстий дым повалил », она вдребезги раздавила кусок черепицы, однако никакого плана действий у нее не появилось. Внезапно на противоположной стороне крыши послышался ледяной голос, произнесший: «Тянь Бо-гуан, Пэн Жень-ци был моим учеником, но ты убил его?»
Это был глава клана Цинчэн Ю Цан-хай. Тянь Бо-гуан ответил: «Виноват, проявил неуважение! Даже глава клана Цинчэн пожаловал с блистательным визитом, имя Хэншаньского «Двора Драгоценностей» известно на всю Поднебесную, известность растет, уже не в состоянии принять всех желающих. Был тут один малец, которого я убил, техника меча убогая, хоть немного напоминала премы клана горы Цинчэн, а вот звали его Пэн Жэнь-ци, или как еще – не было времени его расспрашивать».
Послышался свист рассекаемого воздуха, Ю Цан-хай уже влетел в помещение, раздался стук клинков, клинки так часто и дробно сталкивались, будто сыпался крупный жемчуг из порванного ожерелья. Ю Цан-хай и Тянь Бо-гуан начали меряться силами внутри комнаты. Госпожа-наставница Дин И стояла на крыше, слушая, как два человека обмениваются тяжелыми ударами клинков, и в глубине сердца тайно восхитилась: «Этот подлец Тянь Бо-гуан, оказывается имеет немного настоящего гунфу, эти несколько атак саблей и мечом были очень быстры, он в самом деле является равным противником главе клана Цинчэн».
Внезанпо раздался громкий треск, и звон клинков немедленно прекратился. И Линь сжимала ладони Цю Фэй-ень, обе ладони были ледяными, она не знала, кто из двоих выиграл. кто проиграл. По логике, Тянь Бо-гуан несколько раз оскорбил ее, следовало бы надеяться, что он будет побежден Ю Цан-хаем, но вопреки этому, она надеялась, что что Ю Цан-хай будет побежден Тянь Бо-гуаном. Лучше всего было бы, чтобы Ю Цанхай побыстрее ушел прочь, и наставница тоже поскорее бы ушла прочь, чтобы Лин-ху Чун смог бы здесь в тишине и спокойствии излечиться от ран. Он сейчас в критическом состоянии между жизнью и смертью, выживанием или гибелью, если он увидет, как в комнату врывается Ю Цан-хай, у него будет потрясение, раны снова разойдутся, и тогда смерти не миновать.
Однако, в отдалении послышался голос Тянь Бо-гуана, который крикнул: «Настоятель Ю, в комнатушке места слишком мало, руками и ногами не размахнуться, выйдем-ка на открытое место, побьемся великим боем, схваток на триста – четыреста, посмотрим, кто, в конце концов, круче. Если ты одержишь победу, то это «тысячу раз очаровательное, сто раз красивое» маленькое розовое Нефритовое Сокровище уступаю тебе, ну а если ты проиграешь, то эта Ю Бао-эр – Нефритовое Сокровище однако останется моей». Ю Цан-хай рассердился так, что грудь едва не лопнула – по словам этого преступного развратника оказалось, что он с ним из ревности дерется за каую-то куртизанку из «Двора сокровищ», которую зовут Ю Бао-эр. Ю Цан-хай, когда дрался в комнате, уже успел применить около пятидесяти приемов, техника сабли Тянь Бо-гуана была тонкой и удивительной, атаки и защиты были согласованы, Ю Цан-хай догадался, что боевое мастерство его противника было не ниже его собственного, можно сказать, что побейся они еще триста или четыреста схваток, и так победой все равно не овладеть. Внезапно со всех сторон установилась полная тишина. И Линь показалось, что она слышит, как стучит ее сердце, она приблизила голову к самому уху Цю Фэй-ень, и тихонько спросила: «Они... они смогут или нет войти внутрь?». Хотя Цю Фэй-ень была на несколько лет младше ее, но сейчас ее охватила паника, и И Линь не знала, что и думать. Цю Фэй-ень и не подумала отвечать. протянув руку, прижала к ее устам.
В этот момент послышался голос Лю Чжэн-фена, который говорил: «Настоятель Ю, этот подлец Тянь Бо-гуан сделал так много зла, впоследствии неизбежно погибнет, нам нужно изловить его, но сейчас не стоит утомляться. Этот двор куртизанок просто грязный притон, ученики сначала прочешут его, это дело для учеников. Да-нянь, Вэй-и, все вместе приступайте к поискам, никому не дайте уйти». Ученики школы Лю – Сян Да-нянь и Ми Вэй-и дружно откликнулись на приказ. Затем послышались быстрые приказы госпожи-наставницы Дин И, распряжавшейся, чтобы ученицы ее клана окружили все вокруг сверху донизу.
И Линь, чем дальше, тем больше паниковала. Послышалась громкая перекличка учеников школы Лю, которые приближались, проверяя комнату за комнатой. Лю Чжэн-фен и Ю Цан-хай следили со стороны, Сян Да-нянь и Ми Вэй-и с людьми охаживали клиентов и блудниц, били и по «черепашьим головам», и по «птичьим хохолкам», подобно мясникам, бьющим по туше при оглашении цены. Ученики клана Цинчен, проходя через помещения двора куртизанок, крушили мебель и посуду. Чайные чашки и сосуды с вином с треском и дребезжанием разбивались, падали и проливались на пол. Было слышно, что люди Лю Чжэн-фена, продолжая поиски, подошли еще ближе, И Линь едва не упала в обморок, подумав: «Наставница пришла спасать меня, однако я не откликнулась, нахожусь во дворе куртизанок, глубокой ночью, в одной комнате с большим старшим братом Лин-ху. Хотя он имеет тяжелые раны, клан горы северная Хэншань, и множество мужчин из клана Цинчен сейчас ворвутся сюда, я не смогу разговаривать против ста ртов. Если я впутаю чистое имя фракции горы северная Хэншань, я... как я смогу быть достойной шифу и сестер-наставниц?». Протянув руку, извлекла с пояса прямой меч, и направила удар себе в шею.
Цю Фэй-ень услыхала звук извлекаемого из ножен меча, сразу догадалась, махнула левой рукой, и в кромешной тьме схватила ее за запястье, вскричав: «Не делай этого! Мы с тобой прорвемся». Услыхав знакомый чистый голос, Лин-ху Чун поднялся и сел в кровати, прошептав: «Зажгите свечу!» Цю Фэй-ень сказала: «Ты что делаешь?» Лин-ху Чун произнес: «Я сказал тебе зажечь свечу!» Голос его был строгий и повелительный. Цю Фэй-ень больше не спорила, взяла кремень и кресало, высекла огонь и зажгла свечу. В свете свечи И Линь разглядело лицо Лин-ху Чуна – бледное, как у мертвеца, и не смогла удержаться от глубокого испуганного вздоха. Лин-ху Чун указал на свой плащ, лежащий в изголовье кровати, велел: «Набросьте... на меня». И Линь задрожала всем телом, нагнулась, взяла плащ, и набросила на него. Лин-ху Чун натянул плащ вперед, прикрыл потеки крови и рану на груди, произнес: «Вы двое, идите на кровать». Цю Фэй-ень захихикала: «Забавно, забавно!», потянула И Линь за собой, и нырнула на ложе. В этот миг люди снаружи заметили огонек свечи и разом закричали: «Вот здесь надо еще поискать!», и как пчелы, устремились вперед. Лин-ху Чун напряг дыхание, рванулся вперед, затворил дверь и накинул засов. Вернулся к кровати, задернул занавес, сказал: «Обе лежите здесь!» И Линь произнесла: «Ты... ты не двигайся, побереги рану». Лин-ху Чун вытянул левую руку, и подтолкнул ее голову на кровать, а правой рукой вытащил наружу длинноволосую голову Цю Фэй-ень, и рассыпал ее волосы по подушке. Только сделал, как одной рукой толкнул, другой потянул, как кровь снова заструилась из раны, колени его ослабли, и он сел на край кровати.
В этот момент несколько человек принялись барабанить в дверь, кто-то кричал: «Собачий ублюдок, открывай дверь!» Несколько человек со страшным треском выбили дверь ногами, и трое или четверо ворвались внутрь.
Впереди как раз оказался Хун Жэнь-сюн, ученик клана Цинчен. Он, едва увидев Лин-ху Чуна, вскрикнул от страха: «Лин-ху... это Лин-ху Чун...», - и отступил на два шага назад. Сян да-нянь и Ми Вэй-и не были знакомы с Лин-ху Чуном, но оба знали, что он недавно убил Луо Жэнь-цзе, услышав, что Хун Жэнь-сюн выкрикнул его имя, у обоих сердце екнуло, не сговариваясь, а вместе, они отступили назад. Каждый, выпятив глаза, смотрел на него. Лин-ху Чун медленно-медленно поднялся, произнеся: «Вас... очень много...». Хун Жэнь-сюн произнес: «Лин-ху ... Лин-ху Чун, оказывается... оказывается, ты не умер?» Лин-ху Чун крайне холодно ответил: «Это где так легко умирают?»
Ю Цан-хай протиснулся вперед, закричав: «Так ты и в самом деле Лин-ху Чун? Прекрасно, прекрасно!». Лин-ху Чун сверкнул на него взглядом, однако ответом не удостоил. Ю Цан-хай сказал: «Что ты делаешь здесь, во дворе куртизанок?». Лин-ху Чун посмеялся: «Это называется отвечать на очень старый вопрос. Зачем же еще приходят на двор куртизанок?» Ю Цан-хай ледяным голосом произнес: «Обычно во фракции горы Хуашань очень строгие правила, ты старший ученик главы клана Хуашань, «Благородного меча» господина Юэ, прямого наследника традиции клана, однако украдкой пробрался в бордель, вот это смешно, ах смешно!». Лин-ху Чун ответил: «Какие у нас во фракции горы Хуашань правила, это дело нашего клана, нам со стороны поводыри не нужны». Ю Цан-хай глядел внимательно, разглядывал все, заметил, что у него в лице ни кровинки, тело все еще дрожит, вид такой, как у тяжело раненого, неужели он притворяется? Подумал и решил: «Та маленькая монашка из клана северная Хэншань говорила, что этот подлец убит Жэнь-цзе, а на самом деле он вовсе не умер, абсолютно точно, что эта маленькая монашка врала, обманывала людей. Послушать ее, Лин-ху да гэ такой, Лин-ху дагэ сякой, да это называется любовным чувством, вероятно, они двое уже сошлись в личных отношениях. Некоторые видели, как та маленькая монашка проникла на двор куртизанок, а сейчас и тени ее не видать, скорее всего, этот подлец ее прячет. Эх, эти кланы меча пяти твердынь тщеславно провозгласили себя самыми знаменитыми школами в сообществе боевых искусств, свысока смотрят на мой клан Цинчэн. Я должен вытащить эту маленькаю монахиню. Это будет позор не только для двух фракций гор Хуашань и северной Хэншани, но и все пять кланов меча пяти твердынь потеряют лицо, не посмеют больше хвастаться и разевать рот в вольном мире рек и озер». Обвел все глазами, не заметил в помещении других людей, подумал: «Похоже, что эта маленькая монашка на постели спряталась». Распорядился, обращаясь к Хун Жэнь-сюну: «Жэнь-сюн, отодвинь полог, полюбуемся, что за сцена на постели».
Хун Жэнь-сюн ответил: «Слушаюсь!» Сделал два шага вперед, и испугался огорчить Лин-ху Чуна, невольно с сочувствием посмотрел на него, не смея ступить ни шага вперед. Лин-ху Чун произнес: «Тебе жизнь прожить не терпится?». Хун Жэнь-сюн сбился с дыхания, учитель нажимал сзади, тоже не стоило сердить его, и он с легким лязгом вытащил длинный меч.
Лин-ху Чун спросил Ю Цан-хая: «Ты что хочешь сделать?». Ю Цан-хай ответил: «Из фракции горы северная Хэншань потерялась одна ученица, кое-кто видел, что она находится в этом дворе куртизанок, нам нужно проверить». Лин-ху Чун сказал: «Это дело фракций меча пяти твердынь, а вы из фракции Цинчэн зачем в эти дела влезаете?». Ю Цан-хай ответил: «Дело неотложное, без расследования не обойтись. Жэнь-сюн, начинай!». Хун Жэнь-сюн откликнулся: «Слушаюсь!», вытянул вперед меч, и откинул занавес.
И Линь и Цю Фэй-ень лежали, крепко обнявшись, спрятавшись под одеялом. Когда Лин-ху Чун и Ю Цан-хай разговаривали, они ясно слышали каждое произнесенное слово, и сердца их изнывали от горечи, они дрожали всем телом, а когда услыхали, что Хун Жэнь-сюн раздвинул полог, испугались так, что их души умчались прочь от тел. Когда полог был откинут, глаза всех присутствующих впились в постель, и все увидали, что под большим одеялом с мандариновыми утками, расшитыми красной парчовой вышивкой, имеется человек, на подушке расплескались в танце десятками тысяч нитей черные шелковые волосы, парчовое одеяло безостановочно тряслось, было очевидно, что скрывающийся под ним человек смертельно перепуган.
Едва Ю Цан-хай увидел на подушке длинные волосы, он был весьма разочарован, было совершенно очевидно, что человек под одеялом вовсе не был лысой монахиней, оказывается, этот подлец Лин-ху Чун действительно пришел к куртизанкам. Лин-ху Чун сказал крайне ледяным тоном: «Настоятель Ю, хоть ты и человек, ушедший из семьи, но говорят, что монахи фракции Цинчэн не соблюдают обета безбрачия, и у тебя действительно немало старших и младших жен и наложниц. Ты в своей жизни уже немало повидал таких сцен, еще хочешь на дворе куртизанок поглазаеть на обнаженных красоток, почему бы поскорее не сорвать одеяло, полюбоваться немного? К чему эти отговорки про поиски монашки из клана Хэншань?»
Ю Цан-хай закричал: «Отдеру твою собачью задницу!» Правая ладонь со свистом разрубила воздух, Лин-ху Чун уклонился в сторону, отдаляясь от свистящей ладони, но из-за тяжелой раны поворот корпуса вышел неловким, к тому же Ю Цан-хай рубанул ладонью и быстро, и мощно, так что задел его краем сметающего удара. Лин-ху Чун не устоял, и был опрокинут на кровать. Он с усилием оперся, снова поднялся, выплянув полный рот свежей крови, тело его дважды сотряслось, и он еще раз выплюнул свежую кровь полным ртом. Ю Цан-хай хотел продолжить избиение, но вдруг услыхал, как за окном кто-то закричал: «Сильный издевается над слабым, какая потеря лица!». Иероглиф «лицо» еще не отзвучал, как Ю Цан-хай уже развернул правую ладонь, рубанул по оконной решетке, выставил ладони вперед, и оказался за окном. В свете мерцающей в комнате свечи показался уродливый горбун, собирающийся убежать за угол стены. «А ну стой!» - закричал Ю Цан-хай.
Этим горбуном на самом деле был играющий эту роль Линь Пин-чжи. После встречи с Ю Цан-хаем во дворце Лю Чжэн-фэна, когда появилась Цю Фэй-ень, Ю Цан-хай все свое внимание сосредоточил на этой девочке, и Линь Пин-чжи потихоньку улизнул. Он спрятался за углом стены, и некоторое время пребывал в неуверенности, не зная, как спасти мать и отца, задумался на некоторое время, и сказал себе: «Я изображал горбуна, и все присутствующие в зале меня видели, если снова встречусь с людьми из клана Цинчен, то смерти не избежать. Нужно ли мне вернуть свой истиный облик?». Вспомнил, как только что он был захвачен Ю Цан-хаем, и сразу все тело ослабло и онемело, и половины силы не осталось, где еще в мире найдется столь сильный в боевом мастерстве человек? В сердце нахлынули думы, и он впал в тупое оцепенение. Не заметил, много прошло времени, или мало, и вдруг кто-то похлопал его по горбатой спине. Линь Пин-чжи перепугался, быстро обернулся, над ним возвышался высокий горбун, конечно, это был тот самый настоящий горбун Му Гао-фэн – «Знаменитый горбун с северного приграничья». Он произнес: «Притворяющийся горбатым, что хорошего в том, чтобы стать горбуном? Зачем ты хотел выдать себя за моего внука-последователя?»
Линь Пин-чжи знал, что этот человек имеет злой и жестокий характер, а также необычайно высокое боевое искусство, если ответ ему не понравится, он и перед убийством не остановится. Он только что в большом зале поклонился ему до земли, и еще говорил ему, что тот исповедует чувство рыцарской справедливости, это его вовсе не сердило, нужно только продолжать говорить в таком же роде, не нужно его раздражать.
Линь Пин-чжи сказал: «Позднерожденный давно слышал, что множество людей говорит: «Знаменитый горбун с северного приграничья, великий рыцарь Му, выдающийся герой, больше всего любит беспокоиться о людях, попавших в беду, поддерживает в опасности, спасает в безвыходных ситуациях. Позднерожденный всегда восхищался, и сам не зная как, не понимая почему, принял облик великого рыцаря Му, десять тысч раз взываю о прощении, виноват».
Му Гао-фэн хохотнул, и произнес: « Что еще за беспокоится о людях, попавших в беду, поддерживает в опасности, спасает в безвыходных ситуациях? Бред какой-то». Он ясно осознавал, что Линь Пин-чжи врет, но эти слова были ему очень приятны, и он спросил: «Как тебя зовут? Ты из какой школы?»
Линь Пин-чжи ответил: «Позднерожденный на самом деле по фамилии Линь, неумышленно осмелился прикрыться фамилией преждерожденного». Му Гао-фен произнес с ледяной усмешкой: «Что значит непреднамеренно? Ты просто хотел взять имя твоего дедушки, для ловкого обмана. Ю Цан-хай является главой клана Цинчен, один свой палец протянет – и конец тебе. А ты, малявка, внезапно осмелился с ним столкнуться, и вправду смелости у тебя чересчур».
Линь Пин-чжи только услыхал имя Ю Цан-хая, как в груди забилась горячая кровь, он громко сказал «Позднерожденный выучил, что если есть хоть глоток сил, нужно покарать коварного злодея и преступника».
Му Гао-фэн удивленно сказал: «У тебя что за месть к Ю Цан-хаю?». Линь Пин-чжи замялся с ответом, поразмыслив: «Если использовать только свои силы, трудно будет спасти родителей, разумеется, надо еще раз упасть перед ним с поклоном, снова попроситть о помощи». Он тут же рухнул на оба колена, стуча головой, произнес: «Родители позднерожденного попали в руки этого коварного злодея, умоляю преждерожденного о спасении». Му Гао-фэн нахмурил брови, покачал головой, и сказал: «Горбун Му никогда не делал плохих дел, скажи, кто твой отец? Какая мне польза в том, чтобы спасти его?»
Только договорил до этого места. как услыхал, что в дверях кто-то, понизив голос до шепота, произнес: «Скорее передай учителю, что во дворе куртизанок «Двор драгоценностей» опять убит один человек из клана Цинчен, и один человек из клана горы северная Хэншань вернулся с ранением.
Му Гао-фэн зашептал: «О твоих делах потом обстоятельно поговорим, прямо сейчас будет жаркое дело, тебе нужно пойти за мной и смотреть во все глаза».
Линь Пин-чжи подумал в сердце своем: «Нужно держаться к нему поближе, представится случай – порошу еще раз». И тут же сказал вслух: «Слушаюсь, слушаюсь! Куда пойдет преждерожденный, разумеется, и позднерожденный за ним воспоследует».
Му Гао-фэн сказал: «Держи свои слова в голове, горбун Му, не смотря ни на что, больше всего хочет проявить свои таланты. Ты, я вижу. весьма самонадеян, если захочешь в одиночку действовать, то только вовлечешь своего дедушку в неприятности, поэтому побольше помалкивай, и это будет самое разумное».
Линь Пин-чжи неразборчиво пробормотал что-то в знак согласия. Тут Му Гао-фэн неожиданно сообщил: «Они вышли, следуй за мной!»
Линь Пин-чжи почувствовал плотную хватку на своем запястье, он был схвачен, и подхвачен в бешеную пргоню, и они помчались по улочкам Хэншани, не чувствуя земли под ногами.
Достигнув «Двора драгоценностей», они с Му Гао-фэном спрятались за деревом, и стали следить за движением людей во дворе заведения. Они увидели, как Ю Цан-хай бился с Тянь Бо-гуаном, как Лю Чжэн-фэн посылал людей на поиски, как Лин-ху Чун вышел навстречу опасности. Они вдвоем все слышали, и когда Ю Цан-хай снова собрался ударить Лин-ху Чуна, Линь Пин-чжи не стерпел. и выкрикнул эти восемь иероглифов «Сильный издевается над слабым, какая потеря лица!». Линь Пин-чжи, прокричав это, сам понял, какое это было безрассудство, и поспешил спрятаться, откуда он мог знать, что Ю Цан-хай появится столь предельно быстро, один звук – и он уже здесь! Его сила следовала за звуком. он уже собирался ударом ладони разрушить тело Линь Пин-чжи. Уже собрался выпустить силу, чтобы раздробить все пять плотных органов, переломать каждую кость, но увидел его фигуру, и задержался с ударом, холодно рассмеялся: «А это ты, оказывается!». Посмотрел на несколько чжанов за спиной Линь Пин-чжи, и обнаружил фигуру Му Гао-фэна, сказал: «Горбун Му, это уже третий раз, когда ты выпускаешь этого мальца, чтобы создать мне трудности, к чему все это, в конце концов?»
Му Гао-фэн расхохотался и заявил: «Этот человек разумеется, мое младшее поколение, однако горбун Му его раньше не знал. Его фамилия Линь, моя фамилия Му, какое отношение этот малец имеет ко мне? Настоятель Ю, горбун Му тебя не боится, но нельзя допускать, чтобы выбирать такого сильно противника для «прикрытия от стрел» безвестного мальца. Чтобы быть «защитой от стрел», нужно иметь какую-либо реальную выгоду, пусть выкатывает золото, жемчуг или серебро, горбун Му тогда посмотрит, посчитает, взвесит, стоит ли браться за это дело. Но сейчас эта ситуация не сулит никакой выгоды, убыточная сделка, абсолютно нет смысла за нее браться».
Едва Ю Цан-хай это услыхал, сразу обрадовался, тут же сказал: «Оказывается, этот человек никак не связан со старшим братом Му, так он обманом затесался в последователи, не смог как должно позаботиться о вашей репутации». Накопил силу в центре ладони и уже собирался нанести удар, как внезапно услышал голос изнутри дома: «Сильный обижает слабого, как не стыдно!». Ю Цан-хай повернул голову, и увидел человека, опиравшегося на окно – разумеется, это был Лин-ху Чун. Ю Цан-хай разозлился еще больше, но «Сильный обижает слабого, как не стыдно!» – эти восемь иероглифов, хоть и были произнесены со злым умыслом, но ведь очевидно, что эти двое по боевой силе ему не ровня, если нужно их убить, достаточно просто руку протянуть.
«Сильный обижает слабого», эти четыре иероглифа, от них не так-то просто будет отделаться, а уж продолжение получается еще более обоснованным. Но и простить этих двоих весьма нелегко, как проглотить такое унижение? Он рассмеялся ледяным смехом, и сказал Лин-ху Чуну: «Что до тебя, то я позднее рассчитаюсь с твоим учителем». Повернувшись вновь к Линь Пин-чжи, произнес: «Малец, ты в конце концов, из какого клана?». Линь Пин-чжи в гневе вскричал: «Собачий преступник, ты истребил всю мою семью, и еще пришел меня спрашивать, кто я такой?». Ю Цан-хай в сердце своем изумился: «Когда это я встречался с таким отвратительным уродом? Что это значит, истребил всю его семью, с чего это он такое говорит?».
Но со всех сторон было слишком много посторонних глаз и ушей, было неудобно пристально расспрашивать, и он, обернувшись к Хун Жэнь-сюну. сказал: «Жэнь-сюн, сначала зарежь этого мальца, а потом свяжите Лин-ху Чуна».
Если ученик клана Цинчэн это сделает, то никто уже не сможет сказать, что «Сильный издевается над слабым». Хун Жэнь-сюн откликнулся: «Слушаюсь!», выхватив меч. бросился вперед. Линь Пин-чжи тоже поспешил выхватить драгоценный меч, но только он протянул руку, как длинный меч Хун Жэнь-сюна мрачно сверкнул холодным лучом, и уперся ему в грудь. Линь Пин-чжи закричал: «Ю Цан-хай, это я, Линь Пинчжи...» Ю Цан-хай вздрогнул от испуга, махнул левой ладонью, длинный меч Хун Жэнь-сюна вздрогнул и пронесся снаружи от правого плеча Линь Пин-чжи. Ю Цан-хай промолвил: «Что ты сказал?». Линь Пин-чжи ответил: « Я, Линь Пин-чжи, после смерти превращусь в демона, и заберу твою жизнь». Ю Цан-хай промолвил: «Ты... ты Линь Пин-чжи из охранного бюро «Могущество Фуцзяни»?»
Линь Пин-чжи примирился с тем, что на этот раз ему не ускользнуть, что он вот-вот умрет, обоими руками содрал пластырь со своего лица, и громко произнес: «Нет ошибки, я как раз и есть Линь Пин-чжи из фучжоусского охранного бюро «Могущество Фуцзяни». Твоего сына, который приставал к девушке из порядочной семьи, я убил. Ты разрушил мою семью, поубивал людей, моих родителей, ты... ты... где ты их удерживаешь?»
Слухи о том, как фракция Цинчэн напала на охранное бюро «Могущество Фуцзяни», уже давно стали широко известны, будоражили молодцов рек и озер. Историю о том, как Чан Ци-цзи в молодости потерпел поражение от меча Линь Юань-ту, в сообществе мастеров боевых искусств вовсе никто себе ясно и не представлял, все только и говорили, что фракция Цинчэн решилась отнять у семейства Линь трактат о «мече, отвергающем зло». Лин-ху Чун, именно потому что знал об этих слухах, сумел заставить Луо Жэнь-цзе в гостинице «Возвращение диких гусей» подойти поближе, и пронзить его своим мечом.
Му Гао-фэн тоже уже получил эти сведения, и сейчас, увидев, что стоящий перед ним горбун и есть Линь Пин-чжи из охранного агентства «Могущество Фуцзяни», и видя, как Ю Цан-хай, едва услыхав его имя, не дал Хун Жэнь-сюну пронзить его мечом, пришел в неописуемое волнение. Похоже, что у этого молодого человека находится трактат о «мече, отвергающем зло».
В этот момент Ю Цан-хай вытянул левую руку, схватил Линь Пин-чжи за правое запястье, потянул на себя, намереваясь утащить прочь. Му Гао-фэн вскричал: «А ну, постой!», - рванулся вперед, подлетел, схватил Линь Пин-чжи за левое запястье, и потянул назад.
Линь Пин-чжи был растянут за руки в разные стороны, каждая его косточка трещала, было так больно, что он едва не потерял сознание. Ю Цан-хай понял, что если он применит еще немного силы, то Линь Пин-чжи не избежать смерти, поэтому он правой рукой вытянул с пояса меч, и уколол им в направлении Му Гао-фэна, крикнув: «Старший брат Му, отбивайся!». Му Гао-фэн махнул левой рукой, раздался звон, меч был отбит – в его руке уже блестела синеватым светом изогнутая сабля. Ю Цан-хай пошел безостановочно проводить приемы меча – только стоял непрерывный свист рассекаемого воздуха, он в одно мгновение провел восемь или девять уколов меча в направлении Му Гао-фэна, приговаривая: «Старший брат Му, у нас тобой нет вражды, нет мести, к чему из-за этого мальца устраивать вражду между кланами?», – а левой рукой по-прежнему крепко держал Линь Пин-чжи за правое запястье.
Му Гао-фэн отмахивался изогнутой саблей, отбивая каждый выпад меча, и приговаривал: «Только что, в большом зале, при стечении множества людей, этот малец мне челом стучал, дедушкой меня назвал, это все видели, каждый знает об этом деле. Нижайший с Настоятелем Ю хоть раньше и не имел вражды, и до сего дня не имел мести, но ведь ты хочешь убить человека, который меня дедушкой назвал, мне из-за этого не избежать потери лица. Если став дедушкой, внучка не смогу защитить, то кто же впоследствии захочет меня дедушкой назвать?». Они вдвоем вот так вели беседу, безостановочно звеня клинками, и чем больше бились, тем их удары становились быстрее.
Ю Цан-хай в гневе воскликнул: «Старший брат Му, этот человек моего родного сына убил, как не убить его за это, можно ли не отомстить?».
Му Гао-фэн расхохотался, и произнес: «Отлично, воздадим почести настоятелю Ю, «позолотим твой облик», отомстим за тебя. Давай, давай, давай, ты тяни вперед, а я назад дерну, на раз-два-три! Разорвем этого мальца на две половинки!».
Сказав это, он начал считать: «Один, два, три!». Едва счет «три» произнес, прибавил силы в ладонь, у Линь Пин-чжи каждая косточка захрустела. Ю Цан-хай испугался, сейчас для мести время было не подходящее, пока он не получил трактат о мече, жизни Линь Пин-чжи вреда наносить нельзя, и он ослабил захват. В тот же момент Линь Пин-чжи был перетянут Му Гао-фэном. Горбун хохотнул, и произнес: «Премного благодарен, премного благодарен! Оказывается, настоятель Ю настоящий друг, весьма проникся дружбой, оказал честь горбуну Му, даже отказался ради него от великой мести. В самом деле, среди рек и озер нет другого такого человека со столь высоким чувством справедливости!»
Ю Цан-хай крайне холодно ответил: «Старший брат Му знает об этом, и хорошо. В этот раз сейчас уступлю на шаг, но впоследствии второго такого раза не будет». Му Гао-фэн захихикал: «Ну это тоже не обязательно. Возможно, что чувство дружбы у настоятеля Ю обильно, как облака в небе, и во второй раз тоже легко уступит другу».
Ю Цан-хай хмыкнул, махнул левой рукой, и произнес: «Мы уходим!». Возглавил своих учеников, и быстро ушел с ними. В это время госпожа-наставница Дин И, торопясь разыскать И Линь, уже отправилась с отрядом Хэншаньских монахинь в западном направлении. Лю Чжэн-фэн во главе своих учеников пошел прочесывать в юго-восточном направлении. Когда люди из фракции Цинчэн ушли, перед «Двором драгоценностей» остались только двое – Му Гао-фэн и Линь Пин-чжи.
Му Гао-фэн, похихикивая, произнес: «Ты не только не горбун, еще и оказывается, ты вырос высоким и пригожим мальцом. Малец, можешь меня дедушкой не звать. Горбун так тебе рад, приму-ка тебя в ученики-последователи, как тебе такое?». Линь Пин-чжи только что был едва не разорван двумя людьми, уровень внутренней силы каждого из которых во много раз превосходил его собственную, все тело болело до невозможности, он все еще не мог восстановить дыхание. Услыхав слова Му Гао-фэна, он подумал: «Боевое мастерство этого горбуна в десять раз превосходит уровень моего отца, даже Ю Цан-хай его убоялся, я должен осуществить жестокую месть, если поклонюсь ему, как учителю, то уже появляется надежда. Но у него на глазах ученик клана Цинчэн собирался пронзить меня мечом, он вначале и не шелохнулся, а едва услыхал о моем происхождении, тут же вступив в борьбу, отобрал меня у Ю Цан-хая. Сейчас хочет принять меня в ученики, очевидно, это не слишком хорошая идея».
Му Гао-фэн увидел, что выражение его лица выражает колебания, снова сказал: «Боевое искусство знаменитого горбуна с северного приграничья авторитетно, и ты это знаешь. Вплоть до сегодняшнего дня, я не брал еще ни одного ученика. Поклонись мне как учителю, получишь боевого искусства полные карманы, тогда что там говорить о рядовых мальцах из клана Цинчен, они тебе не соперники будут, а еще добавишь немного времени, то разве трудно будет и самого Ю Цан-хая победить? Малец, что же ты не бьешь мне челом, не кланяяшься как учителю?».
Чем больше Му Гао-фэн горячился, тем сильнее Линь Пин-чжи сомневался: «Если он меня действительно так полюбил, что же он только что, хватая меня за руку, с силой тянул на разрыв, ни на волосок не опасаясь? Ю Цан-хай, такой злобный преступник, знал, что у него ко мне долг смертельной мести, наоборот, не захотел меня насмерть разрывать, но это, разумеется, из-за этого трактата о мече, изгоняющем зло. Среди фракций меча пяти твердынь есть, в конце концов, истинные воины с могучим боевым искусством, я хочу просить просветленного учителя, нужно искать таких достойных преждерожденных наставников. Этот горбун в сердце своем зол и коварен, боевое искусство тоже высокое, но я все равно не поклонюсь ему, как учителю».
Му Гао-фэн заметил, что он еще колеблется, понемногу снова начал приходить в гнев, но заставил себя расмеяться. и сказал: «Ну что? Ты считаешь, что боевое мастерство несчастного горбуна слишком низкое, он недостоин стать твоим отцом-наставником?». Линь Пин-чжи увидел, что в единое мгновение лицо Му Гао-фэна стало чернее тучи, его облик стал пугающим и свирепым, но гнев сразу спрятался, и теперь он снова стал теплым и любезным, совсем как близкий родственник, понял, что ситуация стала предельно опасной, если не поклониться ему, как учителю, то скорее всего, его гнев прорвется, это будет подобно самоубийству, и он сразу ответил: «Великий рыцарь Му, ты можешь принять позднерожденного в ученики, на самом деле, это необычайное желание самого позднерожденного. Но позднерожденный уже изучал боевое искусство, передававшееся в семье, если примкнет к иному просветленному учителю, на то необходимо согласие родного отца. Это, во-первых, семейный закон, а во-вторых – является правилом мира людей боевых искусств».
Му Гао-фэн покивал головой, и изрек: «Эти слова имеют логику. Однако, это все просто мелочи, не стоит и говорить, тем более, что гунфу твоего батюшки было весьма ограниченым. Я, умудренный опытом прожитых лет, в порыве щедрости, «кровь мне к сердцу прилила», возрадовался, захотел взять тебя в ученики, в другое время могу и не быть таким великодушным. Выпал случай, когда тебе дается непрошенная возможность, ты малявка, раньше казался таким сметливывм, что в этот раз тупишь? Ну, так, ты сначала мне поклонись, как учителю. Впоследствии я пойду поговорить с твоим отцом, вряд ли он осмелится не дать согласия».
Линь Пин-чжи мгновенно сообразил, сказал: «Великий рыцарь Му, родители позднерожденного попали в руки клана Цинчэн, и неизвестно, живы они или нет, прошу великого рыцаря Му отправиться на выручку. Тогда позднерожденный будет обязан ответить на добро, великому рыцарю Му будет незачем беспокоиться о согласии, конечно, последую за ним».
Му Гао-фэн в гневе воскликнул: «Что? Ты со мной торгуешься? Да ты малец, что в тебе особенного, а вот не возьму тебя в ученики, что тогда? Ты меня решил заставлять, что за чушь, что за чуш!» Тут же он быстро догадался, что Ю Цан-хай при всех ему только что уступил, не позволил своего заклятого врага разорвать насмерть на две половинки, значит, у него был другой крупный план, такие люди, как Ю Цан-хай, разве дадут себя легко одурачить? Скорее всего, не зря на реках и озерах рассказывают, что его семейство Линь имеет трактат о мече, отвергающем зло, видать это вещь немалой ценности, нужно только заполучить этого мальца себе в ученики, и тогда это бесценное сокровище для изучения боевого искусства рано или поздно само попадет к нему в руки, и он сказал: «Быстрее кланяйся, давай, клади три поклона, и станешь моим последователем. Что до родителей ученика, то разве ставший его учителем сможет о них не позаботиться? Ю Цан-хай схватил родителей моего последователя, я к нему обращусь как к человеку, с честным именем и правильными речами, как он посмеет их не отпустить?»
Линь Пин-чжи не терпелось спасти родителей, он подумал: «Батюшка с матушкой попали в руки злодею, день считают за год, что говорить о том, что я должен спасти их как можно скорее. Я сейчас согнусь, поклонюсь ему как учителю, только для того. чтобы он спас моих родителей, что за великая трудность». Он тут же согнув колени пал в коленопреклоненное положение, собрался бить челом. Му Гао-фэн испугался, что он передумает, вытянул руку, и стал его голову пригибать вниз, нажал, чтобы опустить.
Линь Пин-чжи изначально собирался кланяться, но, когда его стали принуждать силой, нажимаяя вниз, то в сердце наоборот почувствовал гнев, разумеется, уперся шеей, не позволяя себя пригибать.
Му Гао-фэн в гневе вскричал: «Эй, ты не кланяешься?», – и немного сильнее начал давить. Линь Пин-чжи был по характеру «высокое сердце, гордый нрав», будучи молодым хозяином охранного бюро, привык к лести, никогда не встречался с унижением, в этот раз только чтобы спасти родителей, уже решился бить челом, но Му Гао-фэн так нажал рукой, перестарался, вызвал обратное – разбудил изначально присущее Линь Пин-чжи упрямство, и тот вскричал громким голосом: «Ты пообещай спасти моих родителей. тогда я пообещаю поклониться тебе, как учителю, а сейчас мне соваершенно невозможно перед тобой кланяться».
Му Гао-фэн произнес: «Совершенно невозможно? Ну, мы посмотрим, на самом ли деле это совершенно невозможно?». И добавил в руку еще немного усилия. Линь Пин-чжи выпрямился, хотел подняться, но на голову как будто давил огромный камень весом в тысячу цзиней , как можно было встать? Он уперся руками в землю, напряг все силы, но Му Гао-фэн добавил еще немного усилия. Линь Пин-чжи уже только слышал, как трещат косточки в его шее. Му Гао-фэн расхохотался: «Ну так будешь бить челом или нет? Добавлю еще немного силы в свою руку, и точно шею тебе сломлю».
Голова Линь Пин-чжи вершок за вершком пригибалась вниз, до земли уже оставалось не более половины локтя, но он упорно твердил: «Я не поклонюсь, низачто не поклонюсь!». Му Гао-фэн произнес: «Посмотрим, поклонишься ты, или нет?» Нажал еще, и голова Линь Пин-чжи оказалась в двух вершках от земли.
И как раз в этот момент Линь Пин-чжи неожиданно почувствовал в центре спины неуловимое тепло, как будто мягкая теплая сила стала проникать в его тело. Бороться с силой, пригибавшей его голову, вдруг стало совсем легко, он оттолкнулся руками от земли, и тут же вскочил на ноги. Это стало неожиданным сюрпризом не только для Линь Пин-чжи, но и для Му Гао-фэна, который был еще более потрясен, как только эта внутренняя сила достигла его рук, ему показалось, что это широко известный в мире мастеров боевых искусств метод «Цзы ся гун» – «усилие фиолетовой зарницы» из клана горы Хуашань. Говорят, что когда этот прием применяется, он то ли есть, то ли его нет, он мягкий, как облачные зарницы, но в нем скрыта предельно жесткая сила, когда она достигает, то будто небо окутывает землю, это сила, которой невозможно противостоять, вот что означает «фиолетовая зарница» – эти два иероглифа.
Му Гао-фэн был испуган и удивлен, но снова принялся нажимать руками на голову Линь Пин-чжи. Едва коснулся его макушки, как оттуда вновь поднялась мягая и одновременно жесткая энергия, обоих тряхнуло, у Му Гао-фэна кисть руки онемела, а в груди потихоньку разлилась боль. Он отступил на два шага, расхохотался, и произнес: «Уж не брат ли это Юэ из клана Хуашань? Что это он спрятался за углом стены, и шутит шутки над горбуном?» За углом стены раздался ответный смех, оттуда вышел человек, обмахивающийся веером, который он держал в правой руке, обликом похожий на ученого, в синей рубашке, легком халате со свободным поясом, изящный и утонченный. Смеясь, он сказал: «Старший брат Му, много лет не виделись, ты так же прекрасно выглядишь, как и раньше, какая радость, какое счастье!»
Му Гао-фэн воочию увидел, что этот человек действительно Юэ Бу-цюнь по прозвищу «Благородный меч» – руководитель клана горы Хуашань, в сердце своем напугался пришедшего, в этот момент он сам протягивал руки, чтобы принуждать человека, который был намного слабее его, получалось, с точки зрения посторонних, что можно прийти на помощь – он невольно смутился, но тут же рассмеялся, сказав: «Старший брат Юэ, ты чем дальше, тем моложе выглядишь, горбун в самом деле хочет поклониться тебе как учителю, учиться у тебя «искусству вскармливания инь и ян»».
Юэ Бу-цюнь издал звук: «Тьфу!», и засмеявшись, сказал: «Горбун чем дальше, тем скучнее становится. Люди древности, встречаясь, не говорили о том, как жили порознь, но предпочитали болтать о пустяках. Маленький младший брат откуда может знать это искусство школы зла?». Му Гао-фэн засмеялся: «Ты говоришь, что не владеешь гунфу вскармливания инь-ян, в это никто не поверит, как же так, тебе скоро шестьдесят лет, а ты неожиданно «отбросил старость и вернулся к молодости», на вид ты горбуну во внуки годишься».
Едва Му Гао-фэн ослабил свою хватку, как Линь Пин-чжи отпрыгнул от него на несколько шагов, увидел, что этот ученый имеет длинную бороду, как у господина Ву Лю – как у знаменитого Тао Юань-мина, видом он был подобен благородному нефриту, лицо его было исполненно истинной энергией, в сердце своем восхитился, само собой вышло, понял, что именно он только что пришел ему на помощь. Услыхав, как Му Гао-фэн назвал его «Старший брат Юэ из клана Хуашань», догадался: «Этот человек, схожий обликом со святым бессмертным, не иначе как является руководителем фракции горы Хуашань, господином Юэ? Но только ему на вид не более сорока лет, возраст не соответствует. Ведь Лао Дэ-нуо является его учеником, однако он по сравнению с ним гораздо старше». Но стоило ему услышать, как Му Гао-фэн похвалил его искусство сохранения молодости, как в тот же миг вспомнил: раньше он слышал от матери, что высочайшие мастера боевых искусств достигают таких глубин в тренировке внутреннего совершенствования, что не только могут достичь «долголетия без старости», но и на самом деле способны «обернуть старость, и возвратить молодость», и скорее всего, этот господин Юэ владеет этим гунфу, и невольно восхитился еще более.
Юэ Бу-цюнь улыбнулся тончайшей улыбкой. и произнес: «Старший брат Му, встретившись, не стоит говорить учтивых слов. Му сюн, этот юноша является почтительным сыном, к тому же он исполнен рыцарского духа, пригоден к обучению, не удивительно, что он приглянулся старшему брату Му. Сейчас он попал в пучину бедствий, а все из-за того, что некогда в Фучжоу поднялся на справедливый бой, защищая девушку Лин-шань. Маленький младший брат не смог остаться безучастным, надеюсь, что старший брат Му вглядится в его истощенное лицо, и поднимет драгоценные руки».
На лице Му Гао-фэна отразилось изумление, он сказал: «Что? Да у этого мальца умения плевые, а он неожиданно пошел спасать племянницу Лин-шань? Боюсь только, что эти слова надо понимать наооборот, может этот нефритовый отрок уважаемой племяннице Лин-шань приглянулся...»
Юэ Бу-цюнь знал, что этот горбун пошл и распущен, и очевидно сейчас произнесет неподобающие вещи, лучше остановить его слова, и он перебил: «На реках и озерах, если единомышленник попал в беду, каждый обязан прийти на помощь, дать себя «изрезать в куски и сломить кости» - лечь костьми за товарища является спасением, и одно слово совета тоже может быть спасением, и не важно, высокий уровень в боевых искусствах, или низкий. Му сюн, раз уж ты решил принять его в ученики, так позволил бы юноше доложить родителям, а уж потом входить во врата драгоценного клана, разве это не было бы приятно для обеих сторон?»
Му Гао-фэн увидел, что Юэ Бу-цюнь вмешался, и сегодня задуманное дело будет выполнить очень трудно, покачал головой, и произнес: «Горбун прежде возрадовался, хотел принять его в ученики, а сейчас радость уже угасла, если этот малец мне хоть десять тысяч раз поклонится, я все равно его не возьму». Сказав это, внезапно поднял левую ногу, раздался звук удара, и Линь Пин-чжи, получив пинок, несколько раз перекувыркнулся, отлетев на несколько чжанов . Это было неожиданностью для Юэ Бу-цюня, он никак не мог предполагать, что тот пнет ногой, совершенно внезапно, так что и и помешать этому было невозможно. Хорошо еще, что Линь Пин-чжи после пинка сразу вскочил на ноги, и похоже, вовсе не пострадал.
Юэ Бу-цюнь изрек: «Старший брат Му, что это ты себя ведешь, подобно внучкам? Я скажу, что это ты «отбросил старость и вернул молодость».». Му Гао-фэн засмеялся: «Успокойся, старший брат Юэ, горбун имеет смелость, равную Небу, а все равно не осмелится провиниться перед таким, таким уважаемым как ты... ха-ха... Вот не знал я, что ты окажешься таким, до свидания, еще увидимся, действительно, и представить себе не мог, что фракция горы Хуашань с таким блестящим, великим именем, все же позарится на этот трактат о «мече, отвергающем зло». Он одновременно и говорил, и сложив руки аркой, пятился назад. Юэ Бу-цюнь прянул на шаг вперед, закричав: «Му сюн, ты что за слова сказал?» Внезапно в этот момент, его лицо засветилось фиолетовым цветом, это фиолетовое сияние продержалось только мгновение, и вновь сменилось привычным белым и чистым цветом лица.
Му Гао-фэн, увидев, как фиолетовая энергия пробилась сквозь его лицо, был поражен до глубины сердца, подумал: «Оказывается, это и есть «Цзы ся гун» – метод тренировки «Фиолетовой зарницы» клана горы Хуашань! У этого подлеца Юэ Бу-цюня знаменитое искусство меча, да он еще и овладел этим волшебным методом внутреннего искусства – горбуну не стоит его злить». Тут же, захихикав, рассмеялся: «Я тоже не знаю, что это такое за вешь – трактат о «мече, отвергающем зло», только видел, как глава фракции Цинчэн Ю Цан-хай, не считаясь с человеческими жизнями, стремился им завладеть, случайно вырвалось несколько глупых фраз, прошу старшего брата Юэ не брать их в голову».
Сказав это, развернулся, и был таков. Юэ Бу-цюнь поглядел, как его тень растворяется в темноте ночи, вздохнул, и произнес, обращаясь к самому себе: «В лесу воинов – сообществе людей боевых искусств, такого мастерства, как у него, трудно найти, однако такое настойчивое стремление к собственной выгоде... низость и подлость», – сказав эти два иероглифа, остановился, и не молвил далее, только покачал головой.
Вдруг увидел, что Линь Пин-чжи стремительно приблизился, рухнул на колени, поклонился до земли, не удержавшись, лбом коснулся земли, и проговорил: «Прошу Отца-учителя принять во Врата, ученик будет строго следовать учению, будет соблюдать правила школы, не осмелится на тончайший волос отступить от приказов учителя». Юэ Бу-цюнь улыбнулся тончайшей улыбкой, и сказал: «Если я приму тебя в ученики, не избежать того, что горбун Му будет говорить у нас за спиной, скажет, что я у него учеников отбираю». Линь Пин-чжи, кланяясь лбом до земли, произнес: «Ученик, едва увидел отца-наставника, испытал невыразимое восхищение, это искреннее стремление, искренняя мысль, и искренняяя просьба», – говоря это, продолжал стучать лбом. Юэ Бу-цюнь, смеясь, ответил: «Ну хорошо, возьму тебя с легкостью, но ведь ты все еще не сообщил родителям, и не знаешь, согласятся они, или нет». Линь Пин-чжи сказал: «Ученик просит проявить милость, записать его, родные отец и мать обрадуются, точно не будут против. Родные отец и мать захвачены злобными преступниками из фракции Цинчэн, прошу отца-наставника прийти на выручку». Юэ Бу-цюнь покивал головой, и произнес: «Вставай! Ладно, отправляемся искать твоих родителей». Обернувшись, позвал: «Дэ-нуо, А-фа, Шань-эр, выходите все!»
И тут из-за угла стены вышла группа людей – это и в самом деле были ученики клана горы Хуашань. Оказывается, все эти люди собрались заранее, Юэ Бу-цюнь приказал им спрятаться за стеной, и, только когда Му Гао-фэн скрылся, только тогда они и показались, чтобы не смущать его численным перевесом. Лао Дэ-нуо и остальные радостно выкрикнули поздравление: «Поздравляем отца-наставника с принятием нового ученика». Юэ Бу-цюнь, смеясь, поведал: «Пин-чжи, с этими старшими братьями, ты раньше уже встречался в той маленькой чайной, поприветствуй их всех».
Старый – это второй старший брат-наставник Лао Дэ-нуо, вот этот молодец богатырского телосложения – третий шисюн Лян Фа, тот, похожий на слугу – четвертый шисюн Ши Дай-цзи, вон тот, у которого всегда счеты в руках – пятый старший брат-наставник Гао Гэнь-мин, шестой шисюн Лю Хоу-эр – шестой брат-обезьяна, по имени Лу Да-ю, такую личность кто однажды увидет, то уже не забудет никогда, и кроме того, седьмой старший брат-наставник – Тао Цзюнь, восьмой старший брат-наставник Ин Бай-луо – они оба еще совсем молодые ученики. Линь Пин-чжи кланялся каждому из братьев, как вдруг за спиной Юэ Бу-цюня раздался звонкий чистый голосок: «Папа, а я буду считаться шицзы – старшей сестрой-наставницей, или шимэй?»
Линь Пин-чжи был потрясен, признав в говорящей ту самую девушку, которая продавала вино в тот памятный день, все ученики школы горы Хуашань называли ее сяошимэй – маленькой младшей сестрой, оказывается, она действительно была дочерью отца-наставника. Тут позади синего халата Юэ Бу-цюня выглянула половина снежно-белого личика, круглый левый глаз испытующе оглядел все вокруг, стрельнул по его лицу, и снова спрятался за спиной Юэ Бу-цюня. Линь Пин-чжи в сердце подумал: «Та продававшая вино девушка обликом была уродлива, все лицо в корках, как могла так изменить облик?». Она только на секунду выглянула и тут же спряталась, была глубокая ночь, туманный свет луны, трудно было разглядеть все до мелочей, но эта девушка была изящной и красивой, тут сомнений не было.
Снова подумал: «Она говорила, что применила маскировку, прибыла в пригород Фучжоу продавать вино, опять-таки госпожа-наставница Дин И тоже говорила, что она пременила облик, и очень странно выглядела. Значит, ее уродливый вид, разумеется, тоже был маскировкой».
Юэ Бу-цюнь, смеясь, сказал: «Все присутствующие здесь вошли во врата после тебя, однако все зовут тебя сяошимэй. Так что тебе придется быть маленькой младшей сестрой-наставницей, разумеется, и для него ты тоже будешь сяошимэй». Девушка засмеялась: «Не пойдет, от этого дня и впредь, я буду шицзы – старшей сестрой-наставницей. Папа, Линь шиди – младший брат-наставник Линь назовет меня шицзы, и впредь, если ты возьмешь еше сто учеников, двести учеников – все они должны будут называть меня шицзы». Она одновременно и говорила, и одновременно смеялась, вышла из-за спины Юэ Бу-цюня, и в неясном бледном свете луны Линь Пин-чжи сумел разглядеть прелестный овал лица, пару черно-белых ясных глаз, стрельнувших по его лицу.
Линь Пин-чжи склонился в глубоком церемониальном поклоне, произнеся: Старшая сестра-наставница Юэ, маленький младший брат сегодня снискал милость учителя, из сострадания принявшего его в школу. Признаю старшинство ранее вошедших во врата, разумеется, маленький младший брат является шиди – младшим братом-наставником».
Юэ Лин-шань очень обрадовалась, обернувшись к отцу, произнесла: «Папа, это он сам первым признал меня старшей сестрой-наставницей, это не я его заставила». Юэ Бу-цюнь, смеясь, ответил: «Человек только что вошел во врата нашей школы, а ты сразу говоришь «заставила» - эти два иероглифа. Если он подумает, что у нас в школе все такие, как ты, будучи старше, принижают младших, разве он не перепугается?» Едва он это сказал, как все ученики расхохотались.
Юэ Лин-шань произнесла: «Папа, большой старший брат прячется в этом помещении, раны залечивает, да ему снова досталось от этого противного даоса Ю Цан-хая, боюсь, он в опасности, быстрее, пойдем посмотрим, как он». Юэ Бу-цюнь слегка нахмурил брови, покачал головой, произнес: «Гэнь-мин, Дай-цзы, вы вдвоем принесите его сюда». Гао Гэнь-мин и Ши Дай-цзы одновременно откликнулись на приказ, через окно запрыгнули в помещение, но оттуда послышались их голоса: «Шифу, дашигэ здесь нет, в комнате пусто». Через раскрытое окно хлынул поток света, они вдвоем зажгли свечи.
Юэ Бу-цюнь нахмурился еще сильнее, ему не хотелось самому отправляться в такое нечистое место, как двор куртизанок, он приказал Лао Дэ-нуо: «Иди туда, и посмотри». Лао Дэ-нуо откликнулся: «Слушаюсь!» полез в окно. Юэ Лин-шань произнесла: «Я тоже пойду, посмотрю». Юэ Бу-цюнь схватил ее за запястье, произнес: «Глупый вздор! Тебе нельзя ходить в такие места». Юэ Лин-шань уже готова была расплакаться, произнесла: «Может быть... может быть дашигэ тяжело ранен... только боюсь, что его жизнь в опасности». Юэ Бу-цюнь тихим голосом произнес: «Не тревожься, он получил «небесный аромат, склеивающий разрывы» из клана горы северная Хэншань, не должен умереть». Юэ Лин-шань и испугалась, и обрадовалась, спросила: «Папа, ты... ты откуда узнал?». Юэ Бу-цюнь сказал: «Потише, придержи язык».
Лин-ху Чун получил тяжелые ранения, да и дополнительно принял удар ладонью от Ю Цан-хая, его рана сильно болела, и его снова вырвало кровью, но сознание осталось ясным. Он слышал, как Му Гао-фэн спорил с Ю Цан-хаем, как все разошлись один за другим, и услыхал, как явился отец-наставник.
До этого он неба не боялся, земли не страшился, только боялся отца-наставника – едва заслышал, как шифу и Му Гао-фэн начали разговор, подумал, что и до него дойдет этот скандал, не знал, как шифу его может наказать, тут же забыл острую боль в ране, повернулся к кровати, и прошептал: «Большая беда, мой отец-наставник пожаловал, нам нужно скорее уходить». Он тут же встал, и, опираясь о стену, вышел из комнаты. Цю Фэй-ень, таща за собой И Линь, тихонько вынурнула с ложа, и вышла следом. Едва они увидали, как Лин-ху Чун, покачиваясь стоит, не в силах сохранить равновесие, они вдвоем поспешили поддержать его. Лин-ху Чун стиснул зубы, прошел коридор, думая о том, что шифу обладает очень чутким слухом и зрением, стоит ему только показаться, и он будет сразу обнаружен. Увидев по правую сторону большую комнату, он тут же вошел в нее, и попросил: «Нужно... нужно закрыть окна и двери». Цю Фэй-ень с первого слова прикрыла дверь, и закрыла окна. Лин-ху Чун не устоял без поддержки, наискосок завалился на постель, безостановочно хватая ртом воздух. Они втроем долго сидели, не издавая ни звука, прошло довольно много времени, и они услыхали далекий голос Юэ Бу-цюня: «Его здесь нет, уходим!» Лин-ху Чун вздохнул, на сердце у него полегчало. Прошло еще некоторое время, и они услышали, как кто-то осторожно прокрался во двор и тихим голосом позвал: «Дашигэ, дашигэ!» Это оказался Лу Да-ю. Лин-ху Чун подумал: «Все-таки Лю Хоу-эр относится ко мне лучше других». Уже собрался ответить, как услыхал за пологом кровати шелест и дрожание – это И Линь услыхала, что кто-то ищет их, и перепугалась. Лин-ху Чун подумал: «Если я откликнусь, то это повредит репутации маленькой наставницы», – и не стал откликаться. Было слышно, как Лу Да-ю идет за окнами, всю дорогу повторяя «дашигэ, дашигэ», и мало-помалу уходит все дальше, пока его совсем не стало слышно.
Цю Фэй-ень вдруг спросила: «Эй, Лин-ху Чун, ты не умер?» Лин-ху Чун откликнулся: «Как я могу умереть? Если я умру, это будет большим ударом для репутации клана горы северная Хэншань, нельзя их подводить». Цю Фэй-ень удивилась: «Это почему?» Лин-ху Чун ответил: «Так ведь волшебный метод врачевания ран клана горы северная Хэншань – мне и наружно применяли, и внутрь давали, если лечение окажется неудачным, Лин-ху Чун разве не подведет... не подведет эту уважаемую младшую сестру-наставницу из клана горы северная Хэншань?» Цю Фэй-ень рассмеялась: «Верно, если ты умрешь, очень сильно подведешь людей».
И Линь видела, что его раны такие тяжелые, а он по-прежнему шутит, как восхитилась его мужеством, так и немного успокоилась, сказала: «Лин-ху дагэ, настоятель Ю ударил тебя, я еще разок осмотрю рану». Лин-ху Чун хотел, чтобы его приподняли и посадили. Цю Фэй-ень сказала: «Не надо церемоний, лежи уж так». Лин-ху Чун исчерпал силы, и на самом деле не мог уже сидеть, так и остался лежать на кровати.
Цю Фэй-ень зажгла свечу. И Линь увидела, что подол одежды Лин-ху Чуна залит свежей кровью, но в данный момент не сочла это подозрительным, легко раскрыла халат, взяла висящее над умывальником полотенце, вытерла кровь вокруг раны, и нанесла на раны рану остатки «Небесного аромата для склеивания разрывов», который был спрятан на ее груди. Лин-ху Чун засмеялся: «Такой драгоценный эликсир, целиком истратила на меня, на самом деле жалко». И Линь ответила: «Лин-ху дагэ ради меня получил столь тяжелые раны, не стоит говорить он несущественном лекарстве, это же... это же...»
Договорив до этого места, почувствовала, что трудно удержаться от ошибочных слов, замялась, а потом продолжила: «Даже моя наставница, умудренная мудростью лет, тоже хвалила тебя, назвав тебя героем и молодым рыцарем, и из-за этого поссорилась с настоятелем Ю».
Лин-ху Чун засмеялся: «Да не надо хвалить, лишь бы умудренная мудростью госпожа-наставница не ругала меня, уже спасибо Небу, спасибо Земле». И Линь произнесла: «Моя наставница как... как может тебя ругать? Лин-ху дагэ, ты должен двенадцать страж лежать в покое, не тревожить рану, это необходимо». Снова взяла три пилюли «Желчного пузыря медведя обители Белых Облаков», дала ему принять. Цю Фэй-ень внезапно сказала: «Старшая сестренка, ты здесь позаботься о нем, проследи, чтобы никто ему не вредил. Меня дедушка ждет, мне надо идти».
И Линь в испуге воскликнула: «Нет! Нет! Ты не можешь уйти, как я здесь могу одна оставаться?». Цю Фэй-ень смеясь, ответила: «Да разве Лин-ху Чун не с тобой? Ты теперь не одна». Сказав, развернулась, и пошла. И Линь перепугалась, рванулась вперед, захватила ее левое запястье, и в панике применила прием цинна клана горы северная Хэншань, очень жестко захватив ее руку, сказав: «Не смей уходить!». Цю Фэй-ень засмеялась: «Ай-йо, да ты боевое искусство применяешь, биться вздумала?». И Линь покраснела, отпустила руки, взмолилась: «Добрая девушка, позаботься обо мне». Цю Фэй-ень рассмеялась: «Ладно, ладно, ладно! Уж позабочусь о тебе. Лин-ху Чун тоже не злодей, ну что ты испугалась?»
И Линь чуть-чуть успокоилась, сказала: «Девица Цю, прости, я тебе больно сделала своим захватом?». Цю Фэй-ень ответила: «Мне-то как раз не больно. А вот похоже, что Лин-ху Чун испытывает страшную боль». И Линь испугалась, отдернула занавесь кровати, но увидела Лин-ху Чуна, спокойно дремлющего с крепко закрытыми глазами. Вытянув руку, она ощутила его равномерное дыхание, и почувствовала огромное облегчение. Внезапно послышался смешок Цю Фэй-ень, и скрип окна. И Линь в испуге обернулась, но только заметила, как та прыгнула в окно. И Линь пришла в ужас, изменилась в лице, некоторое время не знала, что и делать, подошла к кровати, произнесла: «Лин-ху дагэ, большой старший брат Лин-ху, она... она ушла». Но в этот момент лекарство уже оказало свое действие, Лин-ху Чун погрузился в дремоту, и ничего не отвечал. И Линь затряслась всем телом, ее охватил невыразимый страх. Прошло некоторое время, она подошла к окну, потянула створку, и задумалась: «Я прямо сейчас могу сбежать, но если Лин-ху дагэ проснется, обратится ко мне, как тогда быть?». Снова подумала: «Он так тяжело ранен, сейчас подобен малому ребенку, преследователи легко могут лишить его жизни, разве могу я бросить его беспомощного, а сама уйти?». Стояла темная ночь, только вдалеке слышался редкий лай собак, а кроме того, стояла полная тишина. Все уже ушли со двора куртизанок, казалось, что кроме Лин-ху Чуна, лежащего за занавеской, во всем мире не осталось ни одного человека. Она села на стул, не смея и пошевелиться. Прошло довольно много времени, и раздолось четырехкратное кукареканье петуха, и небеса озарились рассветом.
И Линь снова заторопилась: «Светает, придут люди, что я буду делать?». Она с детства ушла из семьи, всю жизнь провела под опекой госпожи-наставницы Дин И, никак не была приспособлена к жизни, а сейчас еще и волновалась, не могла никакого способа выдумать. В момент, когда она впала в панику, из переулка подошли люди – трое или четверо. Вокруг стояла полная тишина, и звуки их шагов раздавались особенно отчетливо, эти несколько человек подошли к воротам «Двора драгоценностей», и остановились, только послышалось, как один распорядился: «Вы двое – ищите по восточной стороне, а мы вдвоем прочешем западную сторону, если увидете Лин-ху Чуна, взять его живым. Он тяжело ранен, сопротивляться не сможет».
И Линь, едва услышала голоса, впала в еще большую панику, но, едва поняла, что человек велел схватить Лин-ху Чуна, в сердце кольнула мысль: «Как можно бояться, надо целиком и полностью позаботиться о большом старшем брате Лин-ху, защитить его, совершенно невозможно позволить ему попасть в руки злодеям». Едва утвердилась в этом намерении, как паника сразу ушла, мозг прояснился, она рванулась к постели, потянула постеленую на матрасе простынь, обернула ее вокруг тела Лин-ху Чуна, взвалила его, задула свечу, осторожно раскрыла дверь, и выскользнула наружу. В это время некогда было определяться, где восток, где запад, где юг, а где север – она просто быстро двигалдась в сторону, противоположную той, откуда доносились голоса.
В один миг она проскочила через огородик, достигла задних дверей. Тут она увидела, что в задних дверях только одна створка заперта, оказывается, когда все посетители «Двора драгоценностей» в спешке бежали, некому было и дверь закрыть. Она вытащила Лин-ху Чуна через заднюю дверь, помчалась по маленькому переулку. Не сразу, но достигла городских стен, предположила: «Нужно только выбраться из города, и ладно будет, в городишке Хэншань у большого старшего брата Лин-ху слишком много врагов». Торопливо двинулась вдоль городской стены, и едва пришла к воротам, сразу быстро выбралась наружу.
На одном дыхании она пробежала семь или восемь ли, углубилась в дикие горы, сбилась с пути, достигла какой-то горной долины. Тут она немного успокоилась, опустив голову, поглядела, что с Лин-ху Чуном. Он, оказывается, уже проснулся, улыбался, и тоже рассматривал ее.
Когда она увидела улыбающегося Лин-ху Чуна, ее сердце беспорядочно забилось, руки дрогнули, и его тело выпало из ее рук. С криком «Ай-йо» она применила прием «С почтением обхватить драгоценные свитки», наклонилась всем телом, и вытянула руки, собираясь подхватить его, пришлось делать этот прием очень быстро, чтобы он не упал, да только сама еле удержала равновесие, пришлось пробежать несколько шагов вперед, только тогда она смогла остановиться, спросив: «Извини, твои раны не болят?». Лин-ху Чун, улыбаясь, произнес: «Да ничего! Ты передохни немного!»
И Линь только чтобы уйти от преследовавших их учеников клана Цинчэн, напрягала все духовные силы, только хотела, чтобы Лин-ху Чун не пострадал от коварных врагов, ничуть не считалась со своей усталостью, но сейчас это пришло, ей просто хотелось разбросать свои конечности на четыре стороны.
Собрав последние силы, она бережно уложила Лин-ху Чуна на траву, да и сама не устояла, рухнула вниз, села, не в силах отдышаться. Лин-ху Чун. улыбаясь, проговорил: «Ты обращала внимание только на скорость, но забыла о равномерном дыхании, а это для ... для людей, изучающих боевые искусства, большой запрет, так ведь очень легко... очень легко повредить себе».
И Линь покрылась легким румянцем, ответила: «Большое спасибо большому старшему брату Лин-ху за указания. Шифу тоже меня всегда поучает тому же, а я сейчас так спешила, забыла совсем».
Подождала немного, и спросила: «Как твоя рана, болит?» Лин-ху Чун сказал: «Уже не столько болит, сколько чешется». И Линь пришла в великую радость, сказала: «Хорошо, хорошо, если рана зачесалась – это признак исцеления, вот не ожидала, что улучшение будет столь быстрое». Лин-ху Чун увидел ее безграничную радость, тоже немножко расчувствовался, смеясь, сказал: «Это все заслуга волшебного лекарства драгоценной фракции». Внезапно вздохнул, и с ненавистью сказал: «Только жаль, что я так тяжело ранен, обречен от этих крыс терпеть унижения, если случится попасть в руки к этим малявкам из клана Цинчэн, смерть – это ерунда, боюсь только снова перенести еще порцию позора».
И Линь сказала: «Оказывается, ты видел и слышал все?» Вспомнила, что она сама очень долго бешено неслась, держа его в охапку , и не заметила, когда он открыл глаза и посмотрел на нее – невольно ее лицо полыхнуло зарницей. Лин-ху Чун не знал, что она такая застенчивая, только решил, что она очень долго бежала, и истратила много сил. Он попросил: «Шимэй , ты сядь в медитацию, используй метод регулировки сердца драгоценного клана, урегулируй внутреннее дыхание».
И Линь сказала: «Слушаюсь», сразу села, скрестив ноги, как наставница учила регулировать внутреннее дыхание, но сердце и мысли пребывали в волнении, так и не смогла войти в состояние покоя, прошло некоторое время, она открыла глаза, хотела посмотреть на Лин-ху Чуна, как его раны, также хотела посмотреть, смотрит ли он на нее, или нет...
Когда она открыла глаза в четвертый раз, она увидела. что Лин-ху Чун смотрит на нее в упор. Она вздрогнула от испуга, и торопливо закрыла глаза, однако Лин-ху Чун только расхохотался в полный голос. И Линь покраснела до ушей, стыдливо спросила: «Почему... почему ты смеешься?». Лин-ху Чун ответил: «Да ничего. Ты очень молода, мастерство медитации поверхностное, все еще не можешь сосредоточиться, этого нельзя достигнуть принуждением». Графиня-наставница Дин И наверняка поучала тебя, если во время тренировки стремишься безрассудно продвигаться вперед, могут быть большие препятствия, нужно ждать, чтобы внутреннее дыхание и внутренняя информация успокоились, нужно еще больше «уравновесить сердце и успокоить энергию», только так».
Она отдохнула некоторое время, затем сказала: «Ты не тревожься, моя изначальная энергия мало-помалу восстановилась, если эти малявки из клана Цинчэн нас снова настигнут, мы их не испугаемся, да мы их снова бросим этим броском... бросим этим подойти с задницы... сзади...» И Линь улыбнулась, и произнесла: «Броском клана Цинчэн – дикий гусь валится на песок». Лин-ху Чун рассмеялся: «Неплохо, очень хитро! Но что за «подойти с задницы», это неприлично говорить, мы должны это называть «форма клана Цинчэн... дикий гусь валится на песок»». Договорив до этих иероглифов, он снова начал задыхаться, и не смог говорить далее.
И Линь сказала: «Не говори слишком много, лучше еще раз хорошенько поспи». Лин-ху Чун ответил: «Мой шифу тоже прибыл в городок Хэншань, мне прямо сейчас не терпится встать и пойти в дом дядюшки-наставника Лю, посмотреть, что за кутерьма там творится».
И Линь увидела, что его губы запеклись, глаза сухие, знала, что он потерял много крови, ему нужно побольше пить, поэтому сказала: «Я пойду, поищу воды, чтобы ты напился. У тебя точно во рту пересохло, так или нет?» Лин-ху Чун сказал: «Я по пути видел по левую сторону в поле множество арбузов. Ты иди, сорви несколько штук». И Линь ответила: «Хорошо». Встала, повернулась, но не двинулась, спросив: «Лин-ху дагэ, у тебя при себе деньги есть?» Лин-ху спросил: «Зачем?» И Линь ответила: «Так ведь иду арбузы покупать!» Лин-ху Чун засмеялся: «Что покупать? Людей поблизости нет, кто сажал арбузы, сейчас наверняка очень далеко, так куда идти покупать?» И Линь нерешительно промямлила: «Взять то, что не давали – это значить укра... украсть, это среди пяти запретов – второй запрет, это невозможно. Если нет денег, нужно идти к ним просить милосыни, выпросить один арбуз, если они согласятся». Лин-ху Чун не сдержался, сказал: «Ты такая маленькая...» Он изначально хотел сказать: «Маленькая глупая монашка», но подумал, что она только что, выбиваясь из сил, спасала его, и, сказав этот иероглиф «маленькая», придержал язык.
И Линь увидела, что его лицо недовольное, не осмелилась продолжать говорить, согласилась идти. Прошла около двух ли, увидела несколько му бахчевых полей, целиком покрытых арбузами. На вершинах деревьев пели цикады, и вокруг не было и тени человека. Она подумала: «Большой старший брат Лин-ху должен съесть арбуз. Однако эти арбузы – вещи, имеющие хозяина, как я могу взять чужое?» Быстрым шагом прошла еще немного, поднялась на высокий холм, осмотрелась на все четыре стороны, и нигде не увидела людей, даже крестьянской соломенной хижины нигде не увидела, пришлось вернуться назад. Встала посреди поля, потопталась с ноги на ногу, протянула руки, чтобы сорвать арбуз, и снова попятилась назад, вспомнив, как шифу настойчиво разъясняла им запреты, почувствовала. что не сможет украсть чужого, захотела вернуться назад, но вдруг в ее сознании возник образ Лин-ху Чуна с запекшимися губами и пересохшим ртом, она сжала губы, скрестила руки перед собой, и проникновенно взмолилась: «Бодисатва, снизошли озарение, ученица не осмеливается замыслить кражу, причина в том, что Лин-ху дагэ... Лин-ху дагэ нужно съесть арбуз». Подумала над молитвой, снова обдумала «Лин-ху дагэ нужно съесть арбуз» – эти восемь иероглифов, вовсе это не какое-то невозможное рассуждение, забеспокоилась, слезы брызнули из глаз, обеими руками обхватила арбуз, дернула вверх, оборвала плодоножку, рассуждая в уме: «Человек спас твою жизнь, если ты за него попадешь в земляную тюрьму, на всю жизнь обречешь себя на страдания, ну и что из того? Человек пострадал своим телом, едва жизни не лишился, я, И Линь, нарушу запрет, только чтобы избавить большого старшего брата Лин-ху от жажды». Подхватила арбуз, и принесла его к Лин-ху Чуну.
Лин-ху Чун соблюдал светский ритуал, прежде не смотрел в глаза, услыхав, как И Линь собирается идти выпрашивать арбуз, только подумал, что эта монашка молодая и очень наивная, вовсе не догадывался, что она, чтобы сорвать этот арбуз перенесет столько сердечных терзаний, испытает столько сомнений. Увидев, как она возвращается с арбузом, в сердце возрадовался, похвалил ее: «Хорошая младшая сестренка, послушная девочка». И Линь внезапно услышала, как он ее назвал, сердце екнуло, чуть не уронила арбуз, но быстро подхватила его в подол одежды. Лин-ху Чун смеясь, сказал: «Ну что ты паникуешь? Ты украла арбуз, кто-нибудь тебя поймал?» И Линь снова покраснела лицом, произнесла: «Нет, никто меня не поймал», – и тихонько села рядом.
В это время небеса прояснились, на востоке поднялось солнце, они с Лин-ху Чуном сидели в тени горы, и их еще не коснулись солнечные лучи, все деревья на горе были омыты дождем, и все вокруг было покрыто яркой зеленью, свежий воздух с гор освежал их лица. И Линь успокоилась, вынула с пояса меч, посмотрела на отломанный кончик меча, и в сердце своем подумала: «Вот такое гунфу было у этого злодея Тянь Бо-гуана. В тот день, если бы большой старший брат Лин-ху не пожертвовал собой ради моего спасения, разве могла бя я так же спокойно и беззаботно сидеть в этом месте?» Оглянулась, увидела ввалившиеся глаза Лин-ху Чуна, его бледное, без кровинки, лицо, рассудила: «Ради него, я готова вновь совершить преступление, и никогда не буду сожалеть. Украть один арбуз, что тут такого?» При этих мыслях последние сожаления о нарушенном запрете развеялись окончательно, она начисто вытерла меч подолом рясы, разрезала арбуз, и оттуда распространился свежий аромат.
Лин-ху Чун понюхал несколько раз, сказал: «Хороший арбуз!», - и снова сказал: «Младшая сестренка-наставница, я припомнил один смешной случай. В этом году на празднике фонарей, мы братья и сестры-наставники, собрались на пирушку, и младшая сестренка-наставница Лин-шань загадала загадку-иероглиф, как принято в праздник фонарей. Она сказала:
– Слева – щенок, справа – «глупая тыква » – дурачок.
Вот такую она загадку загадала. В тот момент по левую руку от нее сидел мой шестой младший брат-наставник Лу Да-ю, это как раз тот брат-наставник, что меня искал вчера вечером. А справа от нее сидел я».
И Линь с улыбкой сказала: «Она придумала эту загадку, чтобы посмеяться над тобой и над шестым братом-наставником Лу Да-ю.
Лин-ху Чун сказал: «Точно, эту загадку не трудно разгадать. Знак «гуа» – «тыква» входит в иероглиф моего имени «Ху» «лиса». Она старую шутку рассказала, из книжки вычитала. Только трудно было догадаться, что шестой брат сидел слева от нее, а я – справа. И вот сейчас как раз тоже – слева от меня – маленькая собачка, а справа – арбуз – большая тыква». Говоря, он стал указывать пальцем на арбуз , а потом указал на нее, не в силах сдержать улыбки.
И Линь, улыбаясь, произнесла: «Вот хорошо, ты кружным путем меня щенком обозвал». Разрезала арбуз ломтик за ломтиком, счистила зернышки, поднесла одну дольку ему. Лин-ху Чун откусил один раз, и почувствовал полный рот сладкого аромата, доел кусок в несколько глотков. И Линь увидела, что он ест с удовольствием, очень обрадовалась, потом заметила, что он ест лежа вверх лицом, и сок капает ему на одежду.
Тогда она разрезала второй кусок на маленькие дольки, стала давать ему в руки кусочек за кусочком. Один глоток – один кусочек, и арбузный сок уже не пачкал его одежду. Заметив, что он, каждый раз, беря в руку кусок, двигая рукой, тревожит рану, не вытерпела, стала сама кормить его, подавая арбуз ему в рот кусочек за кусочком . Лин-ху Чун съел меньше половины арбуза, тогда вспомнил, что И Линь тоже испытывает жажду, сказал: «Ты тоже поешь немного». И Линь сказала: «Подождем, пока ты съешь достаточно, тогда и я поем». Лин-ху Чун сказал: «Мне хватит, покушай!» И Линь уже давно испытывала жажду, но еще дала Лин-ху чуну несколько кусков, и только тогда взяла себе в рот маленький кусочек, заметила, что Лин-ху Чун неотрывно смотрит на нее, засмущалась, и повернулась к нему спиной.
Внезапно Лин-ху Чун произнес: «Ах, как красиво!» Его голос был переполнен восхищением. И Линь застыдилась, не понимая, почему он ее так хвалит, уже хотела встать и отойти, но не смогла осуществить свое намерение, ее бросило в жар, от стыда даже макушка и шея покраснели. Тут Лин-ху Чун снова сказал: «Ты посмотри, как прекрасно! Видишь?» И Линь чуть-чуть повернулась, увидела, что он протягивает руку, указывая на запад, следуя взглядом за его рукой, заметила вдалеке яркую радугу, поднимающуюся над деревьями, несравненно великолепную, переливающуюся семью цветами, и только тогда поняла, что сказанные им слова: «Ах, как красиво!», относились к радуге, а она их неправильно поняла, и невольно снова ощутила волну стыда. Только в этот раз к стыду примешивалось тончайшее чувство разочарования, и как прежде, имелось смущение, и еще было тайное чувство удовольствия, однако, совсем иное.
Лин-ху чун сказал: «Прислушайся, что слышишь?» И Линь, повернув ухо, внимательно прислушалась, но только услыхала раздающийся вдали тихий шум текущей воды, произнесла: «Похоже, это водопад». Лин-ху Чун сказал: «Точно, несколько дней подряд лил дождь, в горах наверняка где-то образовался водопад, пойдем посмотрим». И Линь сказала: «Ты... тебе подольше нужно полежать в полном покое». Лин-ху Чун ответил: «В этом месте сплошь голые, беспорядочно разбросанные камни, совсем непривлекательный вид, пойдем лучше, посмотрим водопад».
И Линь не смогла отмахнуться от его предложения, уже собралась его поднять, и вдруг в этот момент, ее лицо вновь заполыхало, она подумала: «Я раньше дважды обнимала его, первый раз – когда он был практически мертвым, второй раз – когда убегала с ним, чтобы спасти его жизнь. Сейчас, хотя он тяжело ранен, но находится в полном сознании, как я могу снова обнимать его? Он решил пойти к водопаду, не иначе... не иначе хочет меня...» В этот момент ее колебаний, она увидела, что Лин-ху Чун уже взял сломанную ветку, оперся ей о землю, и медленно пошел вперед – выходит, она снова ошиблась.
И Линь поспешно рванулась следом, протянула руку, поддерживая Лин-ху Чуна под плечо, в сердце своем раскаиваясь: «Что со мной? Большой старший брат Лин-ху настоящий благородный муж, почему сегодня мое сердце скачет как обезьяна, мысли несутся, как конь, все вкривь и вкось истолковываю. Дело в том, что я постоянно наедине с мужчиной, в сердце всего остерегаюсь, на самом деле, они с Тянь Бо-гуаном хоть оба и мужчины, но не равны друг другу, как Небо и Земля, разве можно сравнить?»
Лин-ху Чун, хоть шел и неуверенно, однако, обходился собственными силами, опираясь на палку. Прошли немного, увидели большой валун, И Линь, поддержав, его проводила, помогла сесть, и сказала: «Здесь тоже неплохо, тебе и вправду нужно на водопад смотреть?» Лин-ху Чун засмеяылся: «Ты говоришь, здесь хорошо, я тебя провожу еще посмотреть, что там дальше». И Линь ответила: «Хорошо. Там прекрасный пейзаж, ты посмотришь и обрадуешься, и рана лучше заживет». Лин-ху Чун чуть-чуть улыбнулся, и встал. Двое потихоньку спускались в ущелье, и уже слышали могучей шум воды, прошли еще немного, и шум воды превратился в грохот, прошли сосновый перелесок, и увидели водопад. подобный белому дракону, ниспадающий со скал. Лин-ху чун радостно сказал: «У нас на горе Хуашань, на склоне пика Нефритовой Девы тоже есть один водопад, больше этого, а вот форма похожая, Младшая сестра-наставница Лин-шань часто ходила со мной к водопаду тренировать меч. Она иногда озорничала, забегала под водопад». И Линь второй раз услышала от него «младшая сестра-наставница Лин-шань», и неожиданно догадалась: «Он с такой тяжелой раной, обязательно хотел достичь водопада, не для того, чтобы пейзажем любоваться, а только, чтобы вспомнить свою младшую сестру-наставницу Лин-шань». Непонятно почему, в сердце проникла внезапная боль, как будто кто с силой ударил ее. Она снова услыха, как Лин-ху Чун говорит: «Однажды, тренируясь с мечом возле водопада, она случайно поскользнулась, и упала в пучину под водопадом, к счастью я ее поймал, это был очень опасный случай».
И Линь пролепетала: «У тебя много младших сестер-наставниц?» Лин-ху Чун ответил: «У нас в клане горы Хуашань всего семеро девушек-учениц, Лин-шань шимэй – дочка отца-наставника, мы все ее сяошимэй – младшей сестрой-наставницей называем. Остальные шесть – все личные ученицы матушки-наставницы». И Линь произнесла: «Ого, она, оказывается, уважаемая дочка самого дядюшки-наставника Юэ. Она... она... она с тобой часто болтает?» Лин-ху Чун медленно-медленно сел, сказал: «Я сирота, не имеющий ни отца, ни матери, пятнадцать лет назад милостью учителя был принят во врата, тогда сяошимэй было только три года, я был гораздо старше ее, часто, взяв ее в охапку, уходил за дикими ягодами, зайцев ловить. Мы с ней с самого детства вместе росли. У отца-наставника и матушки наставницы сыновей не было, ко мне относились, как к родному сыну, сяошимэй мне тоже была как родная сестра». И Линь произнесла: «Эн».
Прошло некоторое время, и она сказала: «Я тоже сирота без отца, без матери, с детства милостью наставницы принята, с детства стала монахиней». Лин-ху Чун сказал: «Как жаль, как жаль!» И Линь, повернула к нему голову, и с сомнением посмотрела него. Лин-ху Чун сказал: «Если бы ты не была во вратах уважаемой графини-наставницы Дин И, я бы упросил матушку-наставницу принять тебя в ученицы, нас братьев и сестер очень много, два десятка с лишним, все шумные и оживленные. Как занятия закончатся, все играть начинают, отец-наставник и матушка-наставница ничуть не осуждали. Если бы ты увидела мою маленькую младшую сестренку-наставницу, она бы обязательно тебе понравилась, вы бы хорошими подругами стали».
И Линь произнесла: «К сожалению, у меня нет такого счастья. К тому же, в обители Белых Облаков, шифу и сестры-наставницы все ко мне очень хорошо относятся, мне... мне... мне тоже очень весело».
Лин-ху Чун сказал: «Да, точно, я неправильно сказал. Методы меча тетушки-наставницы Дин И просто божественны, мой отец-наставник и матушка-наставница рассказывали про каждый клан меча, твоей наставницей они оба, умудренные мудростью лет, с величайшим почтением восхищались. Клан горы северная Хэншань разве может уступать моему клану горы Хуашань?»
И Линь спросила: «Лин-ху дагэ, в тот день ты сказал Тянь Бо-гуану, когда бился с ним, что Тянь Бо-гуан четырнадцатый в Поднебесной, дядюшка-наставник Юэ восьмой, ну а моя наставница на каком месте?» Лин-ху Чун рассмеялся, ответил: «Я обманывал Тянь Бо-гуана, нужно ли к этому возвращаться? Уровень силы в боевом искусстве меняется каждый день, кто-то развивается и продвигается вперед, кто-то с годами слабеет и уступает, как можно расставить по порядку всех в Поднебесной? Тянь Бо-гуан имеет высокий уровень боевого мастерства, но сказать, что он на четырнадцатом месте в Поднебесной, это тоже не так. Я его специально повыше в списке поднял, чтобы он порадовался».
И Линь произнесла: «Оказывается, ты его обманул». Глядя на возникающие и исчезающие в водопаде клубящиеся образы, спросила: «Ты постоянно людей обманываешь?»
Лин-ху Чун, посмеявшись, сказал: «Это зависит от ситуации, нельзя сказать, что постоянно! Кого-то можно обмануть, некоторых обмануть очень трудно. Шифу и шиму , если меня спросят, я разумеется, не посмею их обмануть».
И Линь сказала: «Эн», спросила: «Ну а своих братьев и сестер как?». Она вообще-то хотела спросить: «А свою сестренку Лин-шань ты обманываешь или нет?», но непонятно почему, не осмелилась просто спросить напрямую. Лин-ху Чун ответил: «Ну, это как кто посмотрит, опять-таки, зависит от ситуации. Мы с братьями и сестренками шумно развлекаемся, играем, если не обманывать, разве будет интересно?» И Линь наконец смогла спросить: «И старшую сестру Лин-шань, ее ты тоже обманываешь?»
Лин-ху Чун раньше никогда об этом не задумывался, он нахмурил брови, и на некоторое время погрузился в размышления, вспоминая свою жизнь, в чем он ее когда-либо обманул, потом произнес: «Конечно, бывало. Во время игр, чтобы провести ее, чтобы посмешить, конечно, это было».
И Линь жила в обители Белых Облаков, там шифу и одного смешного слова не молвил, запреты были очень суровые, все сестры ходили с «холодными устами, холодными лицами», и хотя все друг к другу относились с заботой и любовью, но даже самые младшие не смели веселого слова сказать, а уж шумные игры и подавно были делом неслыханным. Другие наставницы – Дин Цзин и Дин Сян, они обе имели еще больше молодых послушниц, но они тоже крайне редко шутили с сестрами.
Она все свое детство провела в холодном и спокойном уединении, за исключением сидячей медитации, тренировок боевого искусства и чтения сутр под стук деревянной колотушки. Сейчас, услышав, как Лин-ху Чун рассказывал про шумные забавы учеников клана горы Хуашань, невольно погрузилась в мечты, подумав: «Если бы я отправилась с ним на гору Хуашань поразвлечься, поиграть, разве бы это не было бы интересно». Но сразу припомнила: «В этот раз, выйдя из обители, попала в такие передряги, похоже, что когда вернусь обратно в обитель, шифу меня уже больше за ворота не выпустит. Какой там попасть на гору Хуашань порезвиться, разве это не пустые мечты?»
И еще подумала: «Теперь, когда он вернется на гору Хуашань, он каждый день будет вместе со своей сяошимэй, а у меня нет никаких знакомых, разве есть кто-нибудь, кто бы мог со мной поиграть?» Внезапно по сердцу прошла волна одиночества и тоски, ее глаза покраснели, и она едва не разрыдалась.
Лин-ху Чун в этот момент отвлекся, глядя на водопад, и ответил: «Мы с сяошимэй серьезно изучали комплекс приемов меча, используя силу клокочущего водопада, проводили приемы меча. Сестра-наставница, ты знаешь, как это делается?». И Линь покачала головой, сказав: «Я не знаю».
В ее голосе уже прорывались рыдания, но Лин-ху Чун не заметил этого, продолжая рассказывать: «Когда мы бьемся с другими, у противника может быть могучая внутренняя сила, его оружие, кулаки и ладони часто подкреплены грозной внутренней силой, не имеющей формы, но имеющей вещественность, способной отклонить наши мечи. Я с сяошимэй тренировал меч в водопаде, представляя силу бешенно несущейся воды, как внутреннюю силу наших противников, не только, чтобы защититься от внутренней силы наших врагов, но и заимствовать силу для своих ударов, чтобы используя внутреннюю силу нашего противника, поражать его самого».
И Линь, видя, как радостно и красочно он ведет свой рассказ, спросила: «Так вы достигли успеха в тренировках?» Лин-ху Чун, покачав головой, ответил: «Нет, не достигли! Самим создать комплекс методов меча, легко об этом болтать, но легко ли сделать? Еще скажу, мы не только не создали своего комплекса приемов, а всего-навсего хотели отработать приемы своего собственного наставника, пытаясь уколоть мечами водопад. Можно считать, что в этом было какое-то нововведение, но в целом, это было просто баловство, совершенно неприменимое перед лицом противника. Если бы не так, то как бы я мог получить столько ударов от этого подлеца Тянь Бо-гуана, никак не сумев противостоять его силе?»
Он повздыхал, вытянув руку, медленно-медленно почертил в воздухе, и радостно произнес: «Я снова выдумал новый прием, вот заживут мои раны, снова можно будет попробовать с сяошимэй». И Линь тихонько сказала: «А ваш комплекс меча, как он будет называться?» Лин-ху Чун ответил: «Я в целом считаю, что это не будет отдельное название. Ведь сяошимэй обязательно захочет взять такое имя, она назовет его «Меч Чун-Лин», потому что он будет изобретен нами вместе». И Линь тихонько сказала: «Меч Чун-Лин, меч Чун-Лин... Эн, в названии этих приемов меча будут иероглифы ваших имен – твоего и ее, чтобы впоследствии, все люди узнали, что вы... ... ...что вы вместе создали этот комплекс».
Лин-ху Чун рассмеялся: «Моя сяошимэй вспыльчива, как маленький ребенок, если ты это расскажешь, она полыхнет в тот же миг, ну как, в самом деле, мы можем создать какой-то новый комплекс меча? Ты ни в коем случае об этом никому не говори, если люди об этом узнают, разве не будут хохотать над нами?». И Линь сказала: «Да, я ни в коем случае никому не буду об этом рассказывать». Она затихла на минутку, а потом, улыбнувшись, произнесла: «Что касается того, что ты создал новый метод меча, люди уже давно узнали».
Лин-ху Чун вздрогнул от испуга, спросил: «Неужели? Это Лин-шань кому-то рассказала?» И Линь рассмеялась: «Да ведь это ты сам рассказал Тянь Бо-гуану. Не ты ли говорил, что создал новый комплекс меча, когда сидя прокалывал навозных мух». Лин-ху Чун расхохотался, сказав: «Да я ему глупости говорил, готовил хитрый план, чтобы он отстал от тебя». Лин-ху Чун так расхохотался, что потревожил рану, и его брови нахмурились от страдания. И Линь вскрикнула: «Ай-йо, это все моя вина, заставила тебя испытывать боль от раны. Скорее прекращай говорить, и поспи тихонечко».
Лин-ху Чун прикрыл глаза, однако прошло некоторое время, и он их снова открыл, сказав: «Я знаю, что здесь прекрасный вид, однако, достигнув водопада, возле него мы уже не видим радугу». И Линь сказала: «Водопад красив красотой водопада, радуга красива красотой радуги». Лин-ху Чун покачал головой, сказал: «Ты хорошо сказала, на свете нет мест, в которых собрана только красота без изъяна. Бывает, человек испытывает невыразимые страдания, стремясь получить какую-то вещь, и вдруг получает ее в свои руки, сам не зная как, но когда вещь оказывается в его руках, он, однако –выбрасывает ее».
И Линь, улыбнувшись, произнесла: «Лин-ху дагэ, в твоих словах спрятана сокровенная буддийская мудрость, но, к сожалению, мои познания слишком мелкие, и я не могу понять смысл сказанного. Если бы это смогла услышать моя наставница, она бы наверняка дала толкование». Лин-ху Чун, вздохнув, сказал: «Что за буддийская мудрость, или не буддийская мудрость, что я в этом понимаю? Ай, я так устал!»
Он медленно-медленно закрыл глаза, постепенно дыхание его углубилось, и он погрузился в сновидения. И Линь присела рядом, охраняя его, сломала ветку с листьями, и легонько помахивала, отгоняя комаров и мошек. Сидела так более одной стражи, и сама уже немного устала, мало-помалу стала забываться сном, но вдруг внезапно подумала: «Когда он проснется, наверняка будет голодным, тут никакой пищи нет, я пойду сорву еще несколько арбузов, ими не только можно утолить жажду, но и подкрепить силы». Побежала на арбузное поле, снова сорвала пару арбузов, и принесла. Она боялась отлучиться даже на четверть часа, люди или дикие звери могли напасть на Лин-ху Чуна, быстро вернулась, увидела, что он по-прежнему спокойно и безмятежно спит, только тогда успокоилась, потихоньку присела рядом с ним.
Лин-ху Чун открыл глаза, улыбнулся, и сказал «Я думаю, тебе пора возвращаться». И Линь удивленно спросила: Мне возвращаться?». Лин-ху Чун сказал: «Шифу, сестры-наставницы, разве тебя не ищут? Они наверняка сильно беспокоятся». И Линь в самом деле не думала об этом, услыхав, как он об этом саказал, тут же заторопилась, снова подумала: «Засветло встречусь с шифу, не знаю, как моя наставница, умудренная опытом прожитых лет, сможет или нет обвинить меня?» Лин-ху Чун сказал: «Шимэй, большое спасибо тебе за то, что заботилась обо мне полдня, моя жизнь спасена тобой, ты еще можешь пораньше пойти».
И Линь сказала, покачав головой: «Нет, здесь пустынные горы и дикие долины, ты останешься здесь совершенно один, некому будет о тебе позаботиться, как можно уйти?» Лин-ху Чун ответил: «Ты придешь в городок Хэншань в дом дядюшки-наставника Лю, потихоньку скажешь моим братьям, они сразу придут и позаботятся обо мне». У И Линь сердце занемело, втайне подумалось: «Оказывается, он хочет, чтобы за ним ухаживала его сяошимэй, только и хочет, чтобы я пошла, позвала ее как можно скорее».
Снова не смогла удержаться, и жемчужины слез одна за другой закапали вниз. Лин-ху Чун, увидев, что она внезапно заплакала, изумился, спросил: «Ты... ты... что это плакать вздумала? Боишься, что шифу будет ругать тебя по возвращении?» И Линь покачала головой. Лин-ху Чун снова сказал: «А, точно, ты боишься на обратном пути столкнуться с Тянь Бо-гуаном. Не бойся, с этих пор и впредь, он, увидев тебя, будет пускаться наутек, не осмелится больше взглянуть тебе в лицо». И Линь снова покачала головой, и жемчужины слезы закапали еще чаще. Лин-ху Чун, увидев, что она расплакалась еще сильнее, пришел в полное недоумение, сказал: «Хорошо, хорошо, я сказал неправильно, не извинился перед тобой. Сяошимэй, не сердись». И Линь, услыхав его ласковые мягкие слова, чуть-чуть успокоилась, но поразмыслив, подумала снова: «Он сказал эти слова, так тихо и спокойно, точно так, как он обычно привык извиняться перед своей маленькой младшей сестрой, это у него случайно вырвалось».
Внезапно раздался звук «Ва-а», рыдания усилились, она топнула ногой, и сказала: «Я тебе не твоя сяошимэй, у тебя... у тебя... у тебя в сердце одна только эта сяошимэй».
Как только эти слова вырвались из ее рта, она тут же вспомнила, что она сама покинувший семью человек, как она может говорить ему такие речи, чересчур увлеклась – невольно вся покраснела, быстро отвернула голову. Лин-ху Чун, увидев, как она внезапно покраснела, а слезы так и лились без конца, точно как виденый им недавно маленький красный цветочек, политый жемчужными брызгами водопада, с невыразимо прекрасной, неописуемой красотой, в сердце своем подумал: «Оказывается, она родилась такой красивой, вовсе не уступит по красоте младшей сестренке Лин-шань».
Он встряхнулся, и мягким голосом произнес: «Ты намного младше меня, мы из кланов пяти твердынь, едины энергией, связаны поддержкой, все вместе являемся старшими и младшими братьями, старшими и младшими сестрами, разумеется, ты являешься моей маленькой младшей сестрой. Когда и в чем я обидел тебя, скажи мне, хорошо?». И Линь ответила: «Ты никак не обидел меня. Я знаю, ты хочешь поскорее от меня избавиться, чтобы не сердиться, за то, что впутываю тебя в невезение. Ты говорил раньше – встретишь монахиню, в каждой игре...». Договорив до этого места, она снова расплакалась.
Лин-ху Чун не удержался от смеха, подумал: «Оказывается, она хочет со мной рассчитаться за заведение «Возвращение диких гусей», тут и правда нельзя не признать вины». Тут же сказал: «Лин-ху Чун разумеется, заслуживает смерти – рот не сдерживал, слов не выбирал. В тот день в заведении «Возваращение диких гусей» нес околесицу, провинился перед драгоценной фракцией, заслуживет побития, заслуживает быть побитым!» Вытянул руки, и начал отвешивать себе звонкие оплеухи по ушам. И Линь стремительно развернулась всем телом, сказав: «Не смей... не смей бить... я... я тебя не виню. Я только боюсь впутать тебя в неприятности».
Лин-ху Чун сказал: «Непременно нужно побить!» Снова раздались звуки ударов – он нанес себе еще несколько пощечин. И Линь торопливо попросила: «Я не сержусь, Лин-ху дагэ, ты... ты прекращай избиение». Лин-ху Чун ответил: «Ты сказала, что не сердишься?». И Линь покачала головой. Лин-ху Чун сказал: «Так ты и не улыбаешься, разве не сможешь вновь рассердиться?»
И Линь через силу заулыбалась, но в этот миг, сама не зная почему, ощутила непереносимое горе, в отчаянии снова не сдержалась, потоки слез снова хлынули по ее щекам, и она опять отвернулась. Лин-ху Чун, увидев, что она не в силах сдержать слез, только тяжело вздохнул. И Линь потихоньку перестала плакать, и тихонечко спросила: «Ты... ты почему вздыхаешь?» Лин-ху Чун в сердце тайно обрадовался: «Все-таки она молоденькая девушка, тоже обращает на меня внимание». Он с детства был приятелем Юэ Лин-шань, она часто давала волю своей натуре, часто без причины на него сердилась, шумела безудержно, но независимо от того, что ей говорили, она ни с чем не считалась. Лин-ху Чун в таких случаях что-то изображал, вызывал ее любопытство, чтобы она первая стала его спрашивать.
И Линь никогда в жизни прежде не ссорилась с людьми, только первый раз попробовала, и сразу попалась на его уловку. Лин-ху Чун снова протяжно вздохнул, повернул голову, не сказав ни слова.
И Линь спросила: «Лин-ху дагэ, ты рассердился? Это все я виновата перед тобой, ты... ты не принимай это на сердце». Лин-ху Чун сказал: «Нет, ты ни в чем не провинилась передо мной». И Линь увидела, что его лицо по-прежнему печально, откуда ей было знать, что он внутри потешался, что это выражение лица было просто притворством, заторопилась, и произнесла: «Я заставила тебя самого себя побить, я... я сама себя порбью в ответ». Сказав, размахнулась, и раздался треск звонкой пощечины – она врезавла себе по щеке ладонью. Второй удар хотела нанести, но Лин-ху Чун поспешно вскочил, вытянул руку, и перехватил ее запястье, но приложив усилие, потревожил рану, и не удержался от легкого стона. И Линь поспешно воскликнула: «Ай-йо! Быстрее... быстрее ложись, не тревожь рану». Помогая ему медленно прилечь, она непрерывно выговаривала себе самой: «Ай, я действительно безмозгая, что не делаю, все сделаю не так, Лин-ху дагэ, ты... у тебя очень сильно болит?»
У Лин-ху Чуна рана болела очень сильно. В обычное время он бы ни за что не признался, но сейчас у него зародился хитрый план: «Это все только ради того, чтобы вызвать ее улыбку сквозь слезы». Он нахмурил брови, и несколько раз громко хмыкнул. И Линь очень встревожилась, произнесла: «Но надеюсь что... лишь бы кровь снова не пошла, и ладно».
Протянув руку, она погладила его по голове, обрадовалась, что нет жара, прошло немного времени, и она тихонько сказала: «Немножко меньше болит?».
Лин-ху Чун ответил: «Болит все еще». И Линь огорчилась, и погрустнела, не зная как лучше поступить. Лин-ху Чун вздохнул: «Ай, больно! Лю... Лю шиди, если бы он был здесь, вот было бы хорошо». И Линь спросила: «Что? У него есть лекарство от боли?» Лин-ху Чун ответил: «Ну да, он едва рот откроет, вот и готовое лекарство. Раньше я тоже бывал ранен, очень страдал. Лю шиди лучше всех умеет рассказывать смешные истории, я слушаю, радуюсь, и забываю про боль от ран. Если бы он тут был, мне бы полегчало, Ай-йо... как больно... как болит... ай-йо, ай-йо!»
И Линь попала в труднейшую ситуацию. Во вратах наставницы Дин И все и каждый с безразличными лицами пели сутры, молились Будде, занимались сидячей медитацией, упражнялись в фехтовании на мечах. Увы, в обители Белых Облаков за целый месяц вряд ли можно было услышать хоть пару шутливых замечаний, для нее пошутить было смерти подобно, она подумала: «Уважаемого старшего брата-навставника Лу Да-ю сейчас здесь нет, Лин-ху дагэ желает услышать смешную историю, а сказать могу только я, но ведь... но ведь... я даже одной шутки – и то не знаю».Внезапно в это мгновение у нее возникла мысль, она припомнила один случай, и сказала: «Лин-ху дагэ, я не умею рассказывать смешные истории, но в книгохранилище я видела один трактат, очень любопытный, он назывался «Бай юй цзин», ты читал, или нет?». Лин-ху Чун, покачав головой, произнес: «Нет, не читал, я вообще книг не читаю, тем более буддийские сутры». И Линь слегка зарделась, произнесла: «Я действительно глупа, задаю тебе такие бестолковые вопросы. Ты ведь не входишь во врата изучающих буддизм, откуда тебе читать буддийские священные книги». После небольшой паузы она продолжила: «Та «Сутра ста притч» – «Бай юй цзин», была написана знаменитым буддийским монахом Цзясыном, жившим в Небесном королевстве Дахила, в ней очень много интересных и занимательных древних историй. Лин-ху Чун сказал: «Здорово. Я больше всего люблю слушать занимательные древние притчи, расскажи, а я послушаю». И Линь слегка улыбнулась, в «Сутре ста притч» несчетное количество историй, и они одна за другой стали проноситься в ее памяти, она промолвила: «Хорошо, я расскажу тебе притчу – «Плугом разбить голову». Раньше, был один лысый человек, на его голове не было ни волосинки – таким он уродился. Однажды этот лысый, уже и неизвестно почему, подрался с крестьянином, работавшим на поле. Этот крестьянин схватил плуг, которым он пахал поле, и ударил им по голове лысого, разбил ему голову так, что полилась кровь. Но этот лысый не только не стал уклоняться и убегать, он наооборот, рассмеялся. Видившие это, очень удивились, спросили его, почему он не спрятался, а только рассмеялся. Тот лысый, смеясь, отвечал:
– Этот крестьянин – просто глупец, увидел, что моя голова без волос, принял ее за камень, и решил его расколоть. Если я начну убегать, он поймет свою ошибку, и станет умнее – к чему мне его обучать?».
Она договорила до этого места, и Лин-ху Чун рассмеялся, похвалил ее: «Хорошая история! Этот лысый уж чересчур умный, его бы убивали до смерти – он бы и тогда ни за что не стал убегать».
И Линь увидела, что он улыбается, и ему нравится, обрадовалась, и сказала: «Я еще расскажу историю – «Врач прописывает принцессе лекарство, чтобы она быстрее росла». Когда-то был один царь, у него родилась принцесса. Этот царь был очень торопливым, увидел. какая новорожденная девочка маленькая, захотел, чтобы она побыстрее выросла, позвал придворного лекаря, велел ему дать принцессе лекарство, чтобы она сразу стала большой. Придворный врач ответил:
– Такое лекарство существует, но, чтобы его изготовить, нужно собрать необходимые компоненты, и тщательно переработать, это требует длительных усилий, сейчас я заберу принцессу к себе домой, и в то же время займусь приготиовлением лекарства, прошу Ваше Величество меня не торопить.
Царь согласился:
– Хорошо, не буду торопить тебя.
Забрав принцессу, придворный врач вернулся к себе домой, и каждый день являлся к царю с докладом о том, как готовится лекарство. Так прошло двенадцать лет, и наконец, придворный медик доложил:
– Лекарство изготовлено, и сегодня принцесса его уже приняла.
После этого придворный врач привел и поставил принцессу перед лицом царя. Царь увидел. что младенец превратился в молодую девушку, подобную прекрасному нефриту, возликовал, хвалил непревзойденное врачебное искусство придворного медика, и приказал наградить его бесчисленными сокровищами".
Лин-ху Чун снова рассмеялся, заметив: «Ты сказала, что этот царь был нетерпелив, но на самом деле, он совершенно не был нетерпеливым – не ждал ли он двенадцать лет? Если бы я был придворным врачом, мне бы потребовался только один день для моего труда, и я бы превратил новорожденную девочку в принцессу семнадцати – восемнадцати лет, красотой подобную нефриту». И Линь широко открыла глаза, и спросила: «Но какое же средство ты бы применил?» Лин-ху Чун улыбнулся: «Снаружи бы смазал «небесным ароматом, защивляющим раны», внутрь бы дал «пилюли из желчного пузыря медведя обители Белых Облаков»». И Линь засмеялась: «Но это только лекарство для лечения внешних ран, как им можно заставить людей быстрее вырасти взрослыми?.
Лин-ху Чун ответил: «Лечить неизлечимые раны от металлического оружия, я тоже не способен, нужно только чтобы ты пришла на помощь». И Линь засмеялась: «Я должна помочь?» Лин-ху Чун ответил: «Точно, я бы взял новорожденную принцессу себе домой, пригласил бы четырех портных...» И Линь еще больше удивилась, спросила: «Четырех портных? Это еще зачем?». Лин-ху Чун ответил: «Чтобы изготовить новые одеяния. Я бы хотел, чтобы они сняли с тебя мерки, и за ночь сшили одежду для принцессы. На второй день с утра, ты бы оделась, на голову одела бы корону дракона и феникса, накинула бы наряд из парчи, с вышитыми на ней сотней цветов, на ноги бы надела туфельки из золотой парчи с жемчугами, и стала бы такая изящная. Тук-тук, цок-цок – прошлась бы к подножию золотого храма, раздалось бы троекратное «Вань Суй!» – «Десять тысяч лет!», ты бы согнулась в поклоне, и произнесла:
– О царь-отец, находящийся на возвышении, ребенок принял волшебное снадобье, данное ему придворным врачом Лин-ху Чуном, и за одну ночь вырос таким большим.
Тот царь увидел бы такую прекрасную и милую принцессу, в его сердцке бы распустились цветы радости, смог бы он говорить, что ты реальная или не настоящаяя. И я, придворный лекарь Лин-ху Чун, получил бы многочисленные награды».
И Линь безудержно смеялась, а когда услыхала концовку его рассказа, от смеха согнулась в пояснице, и не могла выпрямиться. Прошло некоторое время, и только тогда она сказала: «А ты, оказывается, будешь гораздо сообразительнее того врача из «Сутры ста притч», только жаль что я... я такая уродливая, и наполовину не похожа на принцессу». Лин-ху Чун сказал: «Ну, если ты уродливая, то во всей Поднебесной, значит, нет красивых людей. С древности и до сих пор были тысячи и десятки тысяч принцесс, однако, какая из них могла бы сравниться с тобой по красоте?»
И Линь услышала, как он ее хвалит, ощутила в сердце тайную радость, и, улыбаясь, спросила: «Этих тысячи и десятки тысяч принцесс, ты их всех видел?» Лин-ху Чун отвечал: «Это само собой, я в своих снах видел всех и каждую». И Линь засмеялась: «Ты такой человек, тебе по-прежнему в снах принцессы снятся!» Лин-ху Чун посмеялся, сказал: «Бывает, замечтаюсь и днем...», – но тут он вспомнил, что И Линь – не знающая зла невинная молодая монашка, он с ней шутит, нарушая строгие заповеди ее школы, как можно перед ней нести такую необузданную околесицу?
Подумав об этом, он сделал серьезное лицо, притворно зевнул. И Линь сказала: «А, Лин-ху дагэ, ты утомился, закрой глаза, поспи немного». Лин-ху Чун ответил: «Хорошо, твои смешные истории просто замечательные, моя рана уже не болит». Он хотел, чтобы И Линь рассказала смешные истории с целью добиться ее улыбки вместо слез, сейчас она смеялась от всего сердца. Первоначальная цель была достигнута, и он медленно закрыл глаза.
И Линь сидела подле него, и снова легонько покачивала веткой, отгоняя комаров и мошек. Вдруг со стороны горного ущелья послышался звук квакающих лягушек, убаюкивающий, подобно колыбельной. И Линь к этому времени уже очень сильно устала, только успела почувствовать тяжесть в веках, не смогла их больше открыть, и, в конце концов, потихоньку погрузилась в сон.
В этом сне она видела, как ее одевают в роскошные одежды принцессы, как она идет к подножию блестящего дворца, рядом с ней стоит молодой герой, держащий ее под руку, смутно похожий на Лин-ху Чуна. Они идут уже по клубящимся облакам, и легко взмывают в пустоту – невыразимое сладкое наслаждение. И вдруг, появляется старая монахиня с гневным взором, и насупленными бровями, она приближается, держа меч – это ее наставница. И Линь перепугалась, услыхав гневный крик наставницы: «Маленькая скотинка, ты отвергла запреты и правила, набралась дерзости стать принцессой, снова связалась с этим подлецом!» Схватила ее за руку, и с силой дернула.
В одно мгновение перед глазами разверзлась кромешная мгла, не видно было ни Лин-ху Чуна, ни шифу, она оказалась в сплошной мгле черной тучи, перевернулась, и стала падать вниз.
И Линь в испуге закричала: «Лин-ху дагэ, Лин-ху дагэ!», но только почувствовала слабость и онемение во всем теле, она была не в силах шевельныть руками и ногами, изо всех сил выбивалась, а толку не было.
Она прокричала так несколько раз, и в страхе проснулась – это был только сон, она увидела Лин-ху Чуна, смотрящего на нее во все глаза, посмотрела на себя. Щеки у И Линь покрылись румянцем, она в смущении произнесла: «Я... я...». Лин-ху Чун спросил: «Тебе что-то приснилось?» И Линь вновь покраснела, произнесла: «Не могу даже понять – что правда, что сон», увидела, что выражение лица Лин-ху Чуна очень странное, похоже было, что он изо всех сил терпел боль, она быстро спросила: «Ты... у тебя рана стала сильнее болеть?». Увидела, как Лин-ху Чун говорит: «Да так себе!», а голос дрожит, прошло немного времени, у него на лбу выступили крупные капли пота, и полились вниз – без слов стало ясно, что его терзает сильнейшая боль.
И Линь пришла в панику, только и повторяла: «Чем бы помочь? Чем бы помочь?». Вытащила из-за пазухи платок, вытерла пот у него с лица, мизинцем коснулась его лба, и почувствовала жар, как от углей. Раньше она слышала от шифу, что если человек получает рану от меча или сабли, если начнется лихорадка – значит ситуация становится очень опасной. В ужасе она непроизвольно стала молиться:
«Если неизмеримые сотни тысяч и сотни миллионов рожденных, впадут в пучину бедствий, обратитесь к бодисатве Гуанъинь, внутри сердца произнесите ее имя, и бодисатва в тот же миг услышит, и всем даст избавление. Если будет поддержка именем бодисатвы, можно будет войти в великий огонь, и пламя не сможет опалить – такова великая духовная сила бодисатвы. Если будет нести по великим водам, только назовите ее имя, и сразу найдется мелкое место...».
Она читала «Сутру лотоса бодисатвы Гуанъинь», и поначалу ее голос дрожал, но она прочитала некоторое время, и ее дух успокоился. Лин-ху Чун слушал звонкий и четкий голос И Линь, она чем дальше читала, тем больше успокаивалась, укрепляясь в абсолютной уверенности в волшебной силе священного текста, он только слышал, как И Линь продолжала читать:
«Если будет грозить неотвратимая гибель, произнеси имя бодисатвы Гуанъинь, и сабли разящие, стремящиеся нанести вред, не причинят вреда, и будет избавление. Если вся земля заполнится демонами, желающими принести вред людям, обратись по имени к бодисатве Гуанъинь, и демоны не смогут увидеть тебя своими глазами, полными зла, как смогут они повредить тебе? Если будут люди, желающие тебя обвинить, хоть и нет на тебе вины, и кандалы железные будут наложены на тело твое, только назови имя бодисатвы Гуанъинь, и ты будешь освобожден, и избавлен от зла...» Лин-ху Чун. чем дальше слушал, тем больше улыбался, и, в конце концов, издав звук «хэй» – рассмеялся.
И Линь удивленно спросила: «Что... что тут смешного?». Лин-ху Чун ответил: «Знал бы об этом раньше, зачем было бы учить воинское мастерство, если бы злодеи, или мстители пришли меня убивать, я ... я только назвал бы имя бодисатвы Гуанъинь, сабли злодеев бы и раскололись, разве бы это не стало бы миром... и великим счастьем». И Линь серьезно произнесла: «Лин-ху дагэ, не кощунствуй, не говори всуе о бодисатве, если в сердце нет доверия, то чтение сутры не принесет успеха».
Она продолжила чтение: «Если дикие звери окружат, угрожают силой своих клыков и когтей, помолись бодисатве Гуанъинь, и ее сила даст тебе благополучно пройти стороной. Огромные змеи, гады и скорпионы, с ядом, обжигающим, как огонь – помолись силе бодисатвы Гуанъинь, и они уползут прочь.
Гром и молния, и все затянуто облаками, град и ливень – помолись силе бодисатвы Гуанъинь, и все рассеется. Сомны живущих попадают в трудности и беды, неизмеримые горести обрушиваются на людей, у Гуанъинь есть волшебная сила, она может спасти весь мир от бед...».
Лин-ху Чун слышал, как истово она молится, хоть и тихим голосом, однако всем сердцем, всеми мыслями обращенная к бодисатве Гуанъинь с просьбой о помощи, как будто она взывала к бодисатве, молила о чуде, об избавлении от собственных страданий. Она как бы говорила: «Бодисатва Гуанъинь, прошу тебя, избавь большого старшего брата Лин-ху от боли, пусть вся его боль перейдет ко мне. Пусть я превращусь в скота – это тоже хорошо, пусть я попаду в ад – и это хорошо, только прошу бодисатву спасти от несчастья большого старшего брата Лин-ху...».
После этого Лин-ху Чун уже перестал понимать смысл текста сутры, только слышал голос, молящий о спасении, такой искрений, такой горячий. Не зная, не понимая отчего, Лин-ху Чун почувствовал, что его глаза полны слез – он с детства не имел родителей, отец-наставник и матушка-наставница, хоть и дарили его милостью, но все-таки из-за его скверных привычек, чаще всего ему доставалось много наказаний и побоев, а любви мало. Что до братьев и сестер по учению, то все считали его главарем, все его уважали и не осмеливались противоречить; младшая сестренка-наставница, хоть и поддерживала с ним хорошие отношения, но никогда не была с ним такой сердечной, на самом деле она готова была ввергнуть весь мир в страдание ради собственного благополучия и удовольствия. У Лин-ху Чуна невольна горячая кровь забила в груди, глаза раскрылись – от этой маленькой монахини как будто и вправду исходило неуловимое волшебное сияние.
И Линь читала сутру чем дальше, тем мягче и теплее, перед ее глазами будто бы и в самом деле появилась рука бодисатвы с ивовой ветвью, разбрызгивающая сладкую росу, возникла фигура в белых одеждах, спасающая от страданий и бед. Каждая фраза «бодисатва Гуанъинь» обращалась с искренней просьбой о помощи Лин-ху Чуну. Лин-ху Чун чувствовал волнение в сердце, и в то же время успокоение и утешение, и со звуками этого мягкого и теплого голоса, возносящего искренние молитвы Будде, погрузился в чертоги сна.
------------------------------------------------------
Старшая сестренка: Она называет ее Цзы Цзы – еще одно название для старшей сестры.
Фамилия Цю – «Музыка».
«Провожать Будду, так до самого Запада, спасать человека, так спасать до конца» – «Исповедовать буддизм, так до самой смерти, спасать человека – так спасать до конца».
Вспоминается роман "Путешествие на Запад".
Пилюли желчного пузыря медведя – желчный пузырь по китайской медицине является сосредоточием храбрости. Соответственно, желчный пузырь медведя – сильное тонизирующее средство (по архаическим представлениям).
«Йи» – укоризненный возглас.
Вообще, в пословице упоминается «семь отверстий» - ноздри, уши, глаза и рот. Но в книге автор изменил пословицу на «Из пяти отверстий дым повалил»... что несколько удлинило время перевода... (но тем приятнее было получить результат!).
В оригинале клиенты гетер названы «Гуй тоу» - «черепашья голова», а блудницы и содержательницы – «Бао эр» - «птичий хохолок» - для середины прошлого века это была непристойность, детям такое читать не разрешалось.
Меч И Линь здесь назван «Пэй цянь» - сейчас так называется клинок спортивной шпаги, а также прямой тонкий меч европейского типа, ближе к шпаге, чем к широкому мечу.
Как тебя зовут? Ты из какой школы? – Му Гао-фэн употребляет слово «Врата», что обозначает скорее школу боевого искусства, чем политический клан.
Тысяча цзиней – 500 кг.
Единомышленник – на самом деле в тексте употреблен термин «тун дао» – «идущий единым Путем», может быть ближе к «товарищ» или коллега, но со смещением смысла в сторону «единой нравственности».
Один чжан – 3,3 метра.
«бешено неслась, держа его в охапку» - тут явное преувеличение. Даже владеющая гунфу ученица воинского клана, вряд ли могла бы долго бежать, прижимая к себе юношу, который явно был достаточно крепкого телосложения.
Шимэй – младшая сестра-наставница.
«глупая тыква» шагуа – «дурачок».
«Слева от меня – маленькая собачка, а справа – арбуз – большая тыква». – Лин-ху Чун смеется над И Линь, называя ее щенком... не очень смешно, с европейской точки зрения.
Арбуз – си гуа «западная тыква».
«стала сама кормить его, подавая арбуз ему в рот кусочек за кусочком» - для середины прошлого века эта сцена носила сильный эротический оттенок.
«Эн». – полувздох, показывающий, что собеседника слушают, и эмоционально сопереживают. Когда этот звук произносят молодые девушки, это выглядит романтично и мило.
«Шиму» - матушка-наставница.