Жил был Конь. Да, да, именно Конь, а не лошадь. Конь был в яблочко, но яблоки терпеть не мог. Когда Конь родился, то долго не мог поставить одно копытце на землю и стоял на трёх ногах, поэтому люди дали ему имя Треногий. Конь не пахал, недаром ведь говорят: «пахать как лошадь», поэтому пахали лошади, а Треногий был конём, настоящим, боевым!
Конечно, были у него и свои заботы: таскать на себе тяжёлых мужиков. Первый его всадник ростом оказался невысоким, здоровьем хилым и умом не далёким, потому в первой же сечи его порубили. Второго человека, которому Треногий позволил оседлать себя, звали Ратмир – сильный и высокий воин, а судя по тому, как его все слушались, Ратмир был вожаком средь тех, кто умел держать оружие.
Треногий был боевым конём, потому знал, как за себя постоять: он кусался, лягался, угрожающе рычал и фыркал на своих противников, и никогда никто не слышал, как он ржал. Но настоящую славу Треногий сыскал благодаря своему копытцу. Люди даже поговаривали, что его копыто выковал архангел Михаил, чтобы разить басурман. Та самая нога, из-за которой он и получил своё имя, заканчивалась столь твёрдым копытом, что ни один кузнец не мог его подковать, а все гвозди гнулись, как если бы копыто само было выковано из железа.
Зимой и летом, под проливным дождём и пронизывающей вьюгой, стоял Треногий, как скала. И не было дня, чтобы ему не выдали порцию вкусного овса, и не потрепали бы по загривку в благодарность за верную службу. Много сражений видел Треногий, и всегда выходил он победителем. Много раз его ранили черные стрелы врагов, много раз наконечники копий скользили вдоль его боков, разрезая шкуру, но ни разу Треногий не упал, ни разу не склонил колена перед болью.
Одно лето сменяло другое, вот уж и Ратмир всё больше отсиживался за крепостными стенами, а Треногий стоял в стойле, с завистью глядя на выходящих за ворота дозорных всадников. Боевые походы стали редкими, всё чаще выходили люди в дозор, и возвращались без боевой славы. Ратмир много дрался на мечах во дворе с молодыми воинами, он сразу атаковал троих или четверых, и редко кому удавалось задеть его. Огромная рыжая борода Ратмира всегда сверкала как солнце, но на голову уже лёг пепел, и всё меньше противников выбирал он себе во дворе.
С самого начала в конюшнях братья не жаловали Треногого, слишком высока была его слава. Его стойло было самым тёплым, а корыто всегда полным овса. Треногий знал: ему завидовали. Бывали годы, когда на него вожделенно смотрели, махая хвостами, гордые кобылицы, вызывая зависть его братьев, но те времена давно миновали. Осталась только зависть. Зависть и Гордость.
Так жил Треногий, ни о чем не жалея в постоянном ожидании новой битвы. Ждал, и всегда с надеждой смотрел на входящего в конюшни сурового Ратмира, который сам приносил ему еду, менял воду и чистил шерсть до блеска. И вот пришла весна, двадцать третья весна в его жизни.
***
– Вот, ты друг мой, поди заждался, – молвил Ратмир глядя на старого боевого коня, – Пришло время нам показать басурманам, почём фунт лиха на русской земле. «Битва», – подумал Треногий, он возбуждённо фыркнул и мотнул головой, давно не надевал Ратмир этой красной рубахи, начищенных до блеска латных доспех и сверкающего шлема.
– Много их там, весело будем биться, – разговаривал со своим верным другом Ратмир, выводя Треногого из стойла во двор. На улице возле конюшен росли клёны, и сейчас они радостно шелестели молодыми листьями, приветствуя воеводу и его боевого коня. Солнце ярко освещало свежую листву, а воздух был насквозь пропитан пробудившейся природой. Весна пела о Жизни тем, кто привык улыбаться только под песни Смерти.
Они выступили после обедни. Весь гарнизон. Давно Треногий не видел столько воинов, его братья и сёстры волновались. Они были слишком молоды и лишь немногие бывали в настоящих сражениях. Треногий чувствовал и слышал, как неровно стучат их копыта, как сбивается шаг. Не ускользнул от его взгляда и страх в глазах людей, сколькие из них едва научились держать меч в руках и не знали ещё запаха крови врага. Он ехал позади основной колонны пеших воинов. Впереди скакали более молодые и шустрые, иногда они обгоняли отряд на несколько часов, и возвращались только к привалу, всегда разговаривая с Ратмиром.
Поля сменялись рощами, и как то на опушке, Треногий почувствовал запах гари. «Огонь», – подумал он, но не шелохнулся. Скачущие впереди всадники слегка придержали своих более взволнованных лошадей. Люди почуяли запах позже и ускорили шаг. Через час лес кончился, и стальное копыто Треногого ступило на пепелище.
– Уже третью деревню пожгли, нелюди, – Ратмир в сердцах ударил закованным в латную перчатку кулаком по передней луке седла.
Треногий не видел людей, только обугленные бревна того, что когда то было их жилищем. Запах был едким, и от дыма слезились глаза. Отряд быстро миновал сожжённую деревню. На третий день пути им повстречался другой отряд, чуть поменьше, но Треногий сразу понял, что это «свои». Те же кольчуги, те же щиты, только больше копий, меньше коней и узоры другие. Дальше они шли вместе.
Почти неделю провёл Треногий в пути, его ноги чувствовали приятную усталость, истосковавшиеся по долгим дорогам. Не восьмой день они пришли в большой лагерь, обнесённый частоколом, с кострами и шатрами. Здесь они расстались с Ратмиром на несколько часов. Треногий видел, как его всадник вошёл в большой шатёр и долго ждал, когда он выйдет обратно.
«Кровь завтра», – фыркнул он вопросительно поглядывающим на него молодым кобылицам. Ему было забавно смотреть, как волнуются его завистники. Когда Ратмир вышел, чтобы накормить и расчесать его, Треногий взбил землю своим копытом, поднимая клубы пыли. Сегодня была его ночь, и он впервые за долгие годы уснул счастливым, а проснулся выспавшимся и бодрым.
***
Утро было туманным и хмурым. Обильная роса холодила копыта и Треногий мягко ступал по траве, они выступили до рассвета и много уже проскакали. Сейчас Треногий отдыхал после скачки и шумно выдыхал пар из ноздрей. Всё были напряжены и молчали. Люди ждали, и долго ждать им не пришлось. С первыми лучами солнца Треногий увидел врага, а через несколько мгновений ветер сменился и в ноздри ударил резкий запах пота тысяч конских спин.
Место было выбрано удачно. Треногий хорошо это понимал, потому что видел, как кони врага потеряли скорость, преодолевая поросшую чертополохом и ежевикой, и изрытую кротами землю. Основное войско стояло на опушке леса. Люди ощетинились копьями в два ряда, и накрылись щитами, когда чёрный дождь стрел обрушился на их головы. Треногий не любил стрелы, и особенно он не любил черные стрелы врага. Его сердце замерло в тот миг, когда до него донёсся звук ломающихся копий и предсмертные крики десятков людей и лошадей. Он рвался в бой и с нетерпением взбивал землю копытом.
– Ох не выстоят, дрогнут, – люди вокруг с напряжением всматривались в происходящее внизу.
– Нет не дрогнут, смотри, они уже не могут стрелять, а наши луки из-за деревьев многих положат, подожди ещё.
– Бить надо, где же сигнал?
– Рано! – Ратмир оборвал нарастающее волнение, – меня ждать!
Треногий тоже успокоился, и только смотрел, как медленно, но неуклонно враг прорубался всё глубже, конницу сменили пешие, одна волна атак шла за другой, все поле было усеяно телами, а вытоптанная земля ощетинилась стрелами. Сигнал прозвучал из леса – длинный протяжный рёв рога.
– С богом братцы, – Ратмир пустил Треногого рысью, и уже через несколько ударов сердца, они летели с горы закованной в броню лавиной всадников. Их удар был страшен, Треногий рычал и не чувствовал под собой ног, ему казалось он летел, и когда они схлестнулись с конницей врага, он встал на дыбы и пробил своим копытом зазевавшегося копейщика, подмяв под себя. Звон стали гудел в ушах, кровь кипела. Треногий танцевал, танцевал единственный танец, который знал. Он был одним целым со своим всадником, если Ратмир сталкивался с врагом на коне, то Треногий атаковал коня противника, что бы запугать его и заставить врага совершить ошибку. Если треногий чувствовал, что враг старается обойти, то разворачивался так, чтобы Ратмир мог разглядеть этот манёвр. Длинный тяжёлый меч Ратмира пел, а Треногий танцевал под эту песню Смерти.
Сколько времени прошло с момента их атаки, Треногий не знал, он знал только одно: «мы победим». Конный отряд, ударивший с фланга, прошёл как нож по лёгкой коннице и пехоте врага. Треногий не видел, как ответным манёвром, хотя и с сильным запозданием, но враг атаковал их с той же позиции, где ещё недавно стоял он с Ратмиром. Он не знал, что те, кого они победили, были лишь передовыми частями полчищ, которые теперь хлынули с холма.
Опять рог, но этот сигнал Треногий знал хорошо, это был сигнал к отступлению. Он видел, как пешие воины побежали в сторону леса. Конница, выйдя на противоположный фланг, теперь прикрывала отступление пеших, и как только прозвучал второй сигнал, они развернулись. Только тогда Треногий понял, как он устал. Ратмир подгонял его, но сил хватало лишь на то, чтобы не отставать от отступающих. Уже в лесу он видел небольшие отряды, которые должны были сдерживать врага, в основном бывалые и раненные, все те, кто согласился отдать свою жизнь, за надежду на спасение остальных.
На пути обратно они поджигали и разрушали всё: поля, дома, даже мостки через ручьи. Обратно не вернулось и трети всего войска. Треногий не хотел возвращаться в тёплые конюшни, это было не первый раз, когда они отступали, но раньше он знал: «вы вернёмся и победим», – теперь же его сердце щемило от тоски. Ехали в основном молча. Раненных не было, и Треногий не знал куда они ушли. Войско отступало слишком быстро.
***
Минул месяц с тех пор, как Треногий бежал с поля боя. Они так и не добрались до дома, и местечко под названием Урюп, стало их пристанищем. Небольшая, труднодоступная гарнизонная крепость. Болотистая местность затрудняла движение, и потому окружённая болотами боевая застава, хотя и не мешала продвижению вглубь территории на Воронеж, но была острой занозой. Хорошо вооружённый гарнизон регулярно совершал вылазки и наносил существенный вред врагам с тылу.
Все попытки взять крепость оканчивались неудачей, в основном из-за особенности расположения, и отсутствия острой необходимости в штурме. Основные силы давно ушли, и собрать достаточно мощный кулак для удара здесь Орда не могла. Поэтому они пошли на хитрость. После двух безуспешных попыток взять гарнизон штурмом, и когда прекратились попытки осаждённых ворваться, гарнизон окружили сплошным кольцом палаток и укреплений на расстоянии полёта стрелы – началась осада. По началу это была настоящая блокада, но постепенно основные силы осаждающих ушли, оставив только около сотни воинов, которые создавали видимость наличия больших сил у осаждающих.
Под конец остались в Урюпе только старики, монахи, да небольшая дружина в пол сотни мечей, а всего – сотня душ. Ратмир командовал гарнизоном и ждал помощи из Воронежа, но вестей оттуда не было уже давно, а запасы продовольствия иссякали. Несколько раз они пытались прорвать осаду, но потеряв многих людей, с ними потеряли и надежду.
Шли недели, и каждый день разведчики возвращались лишь покачивая головами: «стоят гады и никуда уходить не собираются». На самом же деле большая часть монголов ушла пешком, оставив всех лошадей. Обозы они набили соломой, оставили копья и многие доспехи. И выглядел лагерь осаждающих точно так, как если бы они никуда не уходили. Люди ходили от шатра к шатру, сменялись караулы, а ночами у костров вдали сидели воины.
Как пошёл третий месяц осады – Урюп начал голодать, и пришла наконец весточка из Воронежа: «Тимур разбит, второго месяца ждите». Лишь месяц протянуть месяц было нужно, но не осталось зерна в закромах, истощали и озлобились воины. Ратмиру тяжело было принимать решение, но выхода не было, от лошадей было мало проку, а еды не хватало.
Войдя в тесные конюшни встал Ратмир напротив Треногого и долго смотрел в глаза своего старого боевого друга.
– Нет, не заслужил ты такого конца, – печально похлопал Ратмир Треногого по шее. Снял с него всю упряжь и вывел из стойла. Была глубокая ночь, когда они вышли за ворота. Вдалеке горели костры осадного лагеря, откуда доносились громкие голоса часовых.
– Ступай, быть может тебе одному суждено прорваться, – Ратмир с силой ударил Треногого по крупу, но тот не шелохнулся. – Ступай же в лес, ты должен уйти! Лошадь без всадника они не тронут!
***
Ратмир много говорил, но Треногий впервые не понимал его, его выгоняли, сейчас он не понимал почему, он понимал только то, что его выгоняют, что им не довольны, что он изгнан, что он больше не нужен.
Его ударили плетью, ещё и ещё. На третий раз Треногий впервые в своей жизни заржал. В его голове пульсировала ненависть, и взмотнув головой он рванул с места. Не чувствую под собой ног он летел пущенной стрелой, но не в лес. «Враг», – только эта мысль теперь управляла каждым его движением, когда он пролетел мимо ошеломлённых часовых, подмяв под себя одного из них. «Растоптать», – твердил он себе, когда его копыто ударило в костёр, вокруг которого сидели одетые в доспехи соломенные чучела. «Смерть» – во весь голос ржал Треногий, проламывая копытом пустые шлемы.
***
Монголы, завидев старого коня без всадника, решили не стрелять из арбалетов, а попытались остановить и заарканить Треногого, за что один поплатился жизнью, а второй отлетел в сторону. Конечно, они подняли тревогу, но Треногий уже крушил шатёр за шатром и молнией метался среди ошарашенных внезапной атакой людей.
Ратмир смотрел на происходящее в лагере, и от его зоркого глаза не ускользнуло то, что люди вокруг костров вспыхивали, но оставались сидеть на месте, а из рухнувшего шатра не выскакивали воины, ни одного человека. Он вбежал во двор, не запирая ворот. Колокольня находилась в центре крепости, и добежав до неё Ратмир со всей силы потянул за верёвку и ровный медный звон нарушил ночную тишину.
***
Когда воины вышли за ворота, монголы, растянутые по всему лагерю, бежали. Захватив много припасов и оружие, Урюп не только дождался подхода дружины из Владимира, но и выйдя ей навстречу наголову разгромил несколько отступающих отрядов Орды.
На том месте, где копыто Треногого в последний раз ударило в костёр, теперь стоял высокий курган, который сложили из пустых монгольских доспехов, и каждый воин принёс по валуну, в знак уважения спасшему город Коню, а на вершине кургана Ратмир оставил свой шлем.
Много лет спустя эту историю почти забыли, а когда мальчишки спрашивали дедов о том, кто там лежит, те рассказывали о великом воине, который один прорвал осаду города, а курган сложен из тел тех, кто пал от его меча.