После обеда Ивану позвонила Аля:
- Ванечка, как ты смотришь на то, если я приду к тебе с батюшкой? Он тебя исповедует и причастит перед операцией…
- Вы что меня заранее хороните?
- Ну что ты, просто врачам легче будет тебя оперировать, и ты скорее пойдёшь на поправку после операции. Покаешься в грехах, Господь тебя простит и обязательно поможет…
- Шаманство какое-то. Нет, Аля, я не готов к таким манипуляциям. А с бухты-барахты не хочу. Нужно же иметь желание, верить в то, что делаешь, а так, с пустой головой и равнодушным сердцем – зачем?
- Жаль, что ты так настроен.
- Да не настроен я, Аля. Не хочу быть болванчиком в чужих руках. То мать мною манипулировала. Теперь вы предлагаете исповедаться. А я даже не знаю, в чём. А главное – зачем?
- Ты прав, Ванечка. Конечно, нужно подготовиться. Только у тебя сейчас нет для этого времени.
- Аля, будь что будет. От судьбы не уйдёшь. Я и так попал в лучшую клинику, к лучшему доктору. А уж там – как Бог решит, жить мне или умереть. Я ко всему готов. На меня столько всего свалилось, в голове такая каша, а вы про какую-то исповедь. Я вам очень благодарен за заботу и участие, но к разговору с батюшкой я совершенно не готов. Мне просто смешно думать об этом, тем более отвлекать человека от работы.
- Ванечка, ты не понимаешь, как это важно, особенно сейчас…
- Да, я не понимаю. Может, потом когда-нибудь пойму и сам попрошу вас отвести меня к батюшке, но я должен сам к этому прийти, умом ли, сердцем, но почувствовать неодолимое желание и ощутить веру в то, что это важно для меня и нужно, тогда всё это обретёт смысл: и исповедь, и причастие, о котором я представления не имею и не понимаю значения ваших слов. Простите, если я вас огорчаю, Аля, но давайте закончим этот разговор. Я к нему не готов.
- Видит Бог, я всем сердцем желаю тебе выздороветь и жить полноценной жизнью! Привет от сестрички! До свидания. Храни тебя Бог, Ванечка!
- Всего вам доброго, Аля! И от меня тоже передайте от меня привет Марусе!
Ивану было неприятно от сознания, что он наверняка расстроил Алю, которая из лучших побуждений всеми силами старалась и подкормить его и помочь ему спасти свою душу, но ему самому сейчас больше всего хотелось, чтобы все оставили его в покое. Хотя бы ненадолго. Он хотел тишины, как у Андрея Вознесенского:
Тишины хочу, тишины...
Нервы, что ли, обожжены?
Тишины...
чтобы тень от сосны,
щекоча нас, перемещалась,
холодящая словно шалость,
вдоль спины, до мизинца ступни,
тишины...
звуки будто отключены.
Чем назвать твои брови с отливом?
Понимание -
молчаливо.
Тишины.
Звук запаздывает за светом.
Слишком часто мы рты разеваем.
Настоящее - неназываемо.
Надо жить ощущением, цветом.
Кожа тоже ведь человек,
с впечатленьями, голосами.
Для неё музыкально касанье,
как для слуха - поет соловей.
Как живётся вам там, болтуны,
чай, опять кулуарный авралец?
горлопаны не наорались?
тишины...
Мы в другое погружены.
В ход природ неисповедимый,
И по едкому запаху дыма
Мы поймём, что идут чабаны.
Значит, вечер. Вскипают приварок.
Они курят, как тени тихи.
И из псов, как из зажигалок,
Светят тихие языки.
И ему не хотелось палаты, разговоров, и, батюшки святы! - затаённой напротив вины, он хотел всей душой тишины…
Продолжение http://www.proza.ru/2014/01/29/2006