К баронессе Арамис отправился на следующий же день. Слуга как раз уверял его, что мадам нет дома, когда к входу подкатила карета. Увидев у дверей мужчину, баронесса вскрикнула, но тут же с облегчением улыбнулась:
- Вы?
- Ваша милость, этот наглец больше никогда не посмеет докучать Вам.
Арамис помог ей выйти из кареты. Миледи изобразила очаровательную застенчивость:
- Не подумайте, что это у меня в обычае – принимать мужчин. Но Вы оказали мне большую услугу, а я не хочу быть неблагодарной. Вы не откажетесь, если я приглашу Вас к себе?
Арамис поклонился – ему польстила неприкрытая радость красавицы. Миледи действительно была очень рада, честно говоря, она не рассчитывала, что мушкетер так быстро и легко попадется в сети.
Они провели прелестный вечер. Два часа пролетели незаметно, и Арамис с сожалением вздохнул, когда очаровательная хозяйка с ласковым укором указала ему на часы:
- Прошу Вас, сударь. Не заставляйте меня раскаяться в своей снисходительности.
Арамис признался себе, что совершенно очарован.
Дама была не только красива, но и умна. Ему не впервой было иметь дело с умными женщинами, и он никогда не считал это недостатком. Но у баронессы ум был совершенно особого свойства. Арамис привык, что все и всегда смотрели на него сверху вниз. Его всегда чему-то учили. Мари – любовным утехам, мадам д’Эгильон опекала его по нравственной части, Пютанж знакомил с придворными обычаями, друзья – умению обращаться с оружием и дуэльному кодексу. Он всегда оказывался младшим, опекаемым. А эта женщина смотрела на него так доверчиво, с таким вниманием слушала каждое его слово! Так трогательно спрашивала совета по разным житейским поводам. При этом ее собственные суждения были отнюдь не глупы. Просто сказывалась наивность возраста и незнание света и жизни.
Рядом с баронессой он чувствовал себя сильным и опытным. Она охотно признавала его мужское превосходство, и он ни за что не хотел обмануть ее доверие.
Выпроводив Арамиса, миледи без сил упала в кресло:
- Напыщенный павлин! Боже, как глупы мужчины! Как же я устала прикидываться невинной дурочкой! Почему это на них так действует? Счастье, что я молодо выгляжу. «Ах, мне едва минуло...» – миледи презрительно улыбнулась. – Поверил! Также, как тот...
Она нахмурилась, но тут же отогнала непрошенное воспоминание:
- Впрочем, неважно, что было. Важно, что этот не забывал заглядывать мне в декольте. Раз дал волю глазам, значит, даст волю и рукам, а это то, что мне надо.
Обстоятельства складывались благоприятно для планов миледи. Герцогиня томилась в Лувре, ее записки только мучали Арамиса, потому что содержали одно и то же – «я не знаю, когда мы сможем увидеться, но я делаю все возможное».
Он несколько раз без особых угрызений совести наведался к Жаннет, но эти визиты тешили только его тело. Успокоение нервам и расстроенным чувствам он находил в общении с баронессой Шеффилд. Ее детская непосредственность и живость заставляли Арамиса хоть на время забывать свои проблемы. Для миледи это было серьезным испытанием, ей до смерти надоело прикидываться ребенком, но, внимательно слушая Арамиса, она уже уяснила, что пока это единственное, из-за чего он отдает ей предпочтение. Поучения других больно задевали его самолюбие, а она так нуждалась в руководстве умного мужчины...
Скоро у нее появилась еще одна возможность заслужить его признание. В разговоре у мадам д’Эгильон было упомянуто имя герцогини де Шеврез, и миледи сказала несколько слов в ее защиту. О том, что красивой женщине не так просто спрятаться от сплетен, о ней будут говорить, даже если ее поведение безупречно. Мадам д’Эгильон снисходительно ответила, что это никоим образом не может касаться герцогини. Миледи согласилась, что еще очень плохо знает французский двор и, возможно, ошибается. Разговор перешел на другое. Но когда, прощаясь, Арамис поцеловал ей руку с большей горячностью, чем обычно, миледи поняла, что ее фраза не осталась незамеченной.
Очень скоро Арамис привык проводить у баронессы каждый вечер, за исключением тех, когда дежурил в Лувре. Он почти перестал видеться с друзьями, но совсем этого не замечал, захваченный новым увлечением. К тому времени миледи достала еще пару писем от герцогини – одно сумел прочесть все тот же слуга, а второе она добыла старой, как мир, уловкой – «случайно» облила Арамиса вином и пока чистили камзол, спокойно переписала записку герцогини.
У миледи больше не оставалось сомнений – для герцогини этот мальчик значил больше, чем просто поклонник.
Сдержанность же Арамиса, когда речь заходила о мадам де Шеврез, свидетельствовала, что и для него это не просто интрижка.
Миледи решила изменить тактику. Она отказалась от мысли самой соблазнить Арамиса. Надо было заставить его сделать первый шаг. Чтоб в его собственных глазах баронесса осталась жертвой мужской несдержанности. Тогда он ни за что не решится рассказать об этом своей герцогине. Покаяться в измене он мог, но признаться в насилии над беззащитной женщиной – никогда.
Оставалось придумать, как это осуществить.
А пока она с самым невинным видом демонстрировала себя. В ход шло все – от ненароком задравшегося выше положенного подола юбки до притворного обморока, когда Арамису пришлось нести ее на руках до кареты. Арамис корил себя за фривольные мысли, за то, что уподобляется таким, как шевалье д’Антен, которые видят в женщине только тело, за то, что подвергает сомнению добродетель женщины, только потому, что она красива.
Не раз ему казалось, что «случайности» не случайны, но взгляд прозрачных голубых глаз был столь чист, а улыбка так безмятежна, что он с новой силой начинал ругать себя за испорченность.
Миледи же заводила с ним разговоры о том, как, в сущности, беспомощны женщины. Даже самые умные из них нуждаются в поддержке мужчины. Того, кто бы научил и направил, удержал от ошибок и помог выбрать правильное решение. Она говорила о себе, но строила разговор так, что Арамис невольно проводил параллель с герцогиней. Бедняжка Мари тоже часто попадала в неприятные ситуации потому, что слушала советов не тех мужчин. Ей ужасно не повезло иметь таких глупых мужей, которые сами ничего не могли и толкали бедную герцогиню на необдуманные поступки. Он, Арамис, мог бы защитить ее лучше, если бы только она прислушивалась к нему, а не к другим...
Как-то к слову миледи вспомнила о Марии Стюарт, решившей, что может самостоятельно вершить свою судьбу и судьбу своей страны. Арамис содрогнулся, представив подобный конец для своей Мари. Он уже был полностью согласен с баронессой Шеффилд – его любимая нуждается в том, чтоб он решал за нее. Он – мужчина, и знает лучше. Мадам де Шеврез ослепляет ее положение, но Мария Стюарт стояла еще выше, и это не добавило ей прозорливости. Пока все интриги, в которые ввязывалась герцогиня де Шеврез, приносили ей только неприятности. Но тогда с ней рядом не было того, кто бы любил ее. Все хотели только использовать бедняжку.
Он больше не допустит этого. Он будет руководить ею, даже если для этого придется в чем-то ее обмануть. Конечно, исключительно для ее же блага!
Миледи могла быть довольна – пока все шло так, как она и задумала. Оставалось самое трудное – толкнуть Арамиса на насилие. Тогда он будет привязан к ней чувством вины, но никому, включая мадам де Шеврез, не признается, что в его жизни есть баронесса Шеффилд. А она сумеет «понять и простить» и тем самым окончательно добьет его своим благородством, свяжет по рукам и ногам. Он будет предан ей с потрохами.
Однако чем дальше, тем сомнительнее казалась самой миледи такая возможность.
Сначала горячность и пылкость Арамиса внушали ей надежду. Она прекрасно знала, что означают эти опущенные ресницы за которыми прячут откровенные взгляды. Что значит, когда инстинктивно подальше отодвигается стул, потому что близость женщины заставляет сомневаться в своей способности сдержать желания.
Она видела дрожащие пальцы и румянец на щеках молодого человека и не сомневалась, что решительные действия с ее стороны заставили бы его потерять голову. Но как тогда остаться в его глазах непорочной? Его темперамент может толкнуть на измену, но его сердце останется неприкасаемым. Он всего лишь помчится к своей Мари, чтоб покаяться. И, зная репутацию герцогини, можно не сомневаться, что она его простит. Еще и потребует подробностей. А он после такого будет обходить баронессу Шеффилд десятой дорогой.
Вот если бы он сам, первый, позволил себе вольность...
Но мальчик всерьез пытается блюсти верность своей ветреной возлюбленной. Можно представить, как он мучается, сдерживая себя. Но он скорее совсем прекратит видеться с баронессой, чем посягнет на ее добродетель.
Из записки герцогини миледи знала, что Арамис не виделся с Мари уже второй месяц. Сначала она рассчитывала, что, в конце концов, он просто не выдержит и бросится на первую встречную, то есть на нее. Но Арамис держался, и миледи сделала вывод, что кто-то уже взял на себя труд его поддержать - по крайней мере, телесно.
А это значит, что у него хватит сил дождаться герцогиню, а этого миледи не могла допустить. Она понимала, что, как только Арамис увидится с герцогиней, все станет на свои места. Чего доброго он все ей выложит, а уж мадам де Шеврез не так глупа, чтоб не понять к чему ведет некая баронесса Шеффилд. Не говоря о том, что герцогине не составит труда навести справки о таинственной иностранке и тогда всей игре конец.
Следовало поспешить.
Но, как ни прикидывала миледи, она не видела средства подтолкнуть Арамиса. К тому же роль девочки начала надоедать не только ей. Скоро и Арамису приестся быть поводырем и их отношения, не получив развития, сойдут на нет. Как выйти из затруднительного положения, миледи подсказал сам Арамис.
В тот день все шло кувырком. Базен обжег его во время завивки. Тарелка с жарким выскользнула из рук прямо на новый нежно-сиреневый камзол. От прачки не успели принести готовое белье, а перо на шляпе оказалось сломанным, причем Арамис совершенно не представлял, как это могло случиться – еще вчера все было в порядке. Злой и расстроенный он отправился в Лувр, потому что в довершение всего у него в этот день было дежурство. Там он получил нагоняй от Феррюсака. Повод был ничтожным, просто у лейтенанта тоже было отвратительное настроение.
День, по всей видимости, не задался у многих. После дежурства мушкетеры как никогда дружной толпой двинули в трактир спеша поднять себе настроение. Арамис обычно шел со всеми, хотя надолго не задерживался.
Но не в этот раз. Он посмотрел на Атоса, который привычным жестом опрокидывал стакан за стаканом и решил, что такое подойдет и ему. Мерзкое настроение требовало противодействия и изысканные способы тут не годились. После холодной улицы пряное вино приятно грело, и Арамис позволил себе немного расслабиться.
Однако день как начался, так и закончился. Мушкетеры быстро перепились и затеяли обычный разговор – о женщинах. Трудно ждать галантности от пьяных военных и высказывания очень скоро стали неприличными, а шутки бесстыдными. Не то, чтобы раньше мушкетеры не позволяли себе подобных разговоров, но в этот вечер беседа была слишком непристойной даже для них. Словно бес вселился в пьяных господ, заставляя их говорить гадости и осмеивать все и вся.
Арамис чувствовал, что просто ненавидит своих друзей. Он был возмущен тем, что и Атос и Портос никак не реагировали на это безобразие. Но он не хотел затевать ссоры и просто ушел. Ушел и уже не увидел, как с презрительной гримасой покинул общество Атос, которого эти разговоры коробили вдвойне, поскольку касались женщин и были грубы. Не слышал, как после очередной шутки возмутился Портос, а Дювернуа дал затрещину одному из остряков и никто не посмел ему возразить.
Арамис шел домой и бормотал себе под нос, что ему совсем не место среди этих вояк, герцогиня права, ему там не место. Он чувствовал стыд перед Мари за то, что сидел и слушал эти отвратительные шутки, и ему страстно хотелось упасть перед ней на колени и извиняться за себя, за друзей, за всех мужчин.
Во многом причиной такой экзальтации было вино, но Арамис не понял этого. Ему казалось, что это негодование идет от самого сердца.
Но Мари была недосягаема и как-то сама собой ему пришла в голову мысль о баронессе Шеффилд. Так же страстно ему захотелось увидеть ее чистый взгляд, ее невинную улыбку и очиститься от той грязи, что жгла его душу.
Время для визита было позднее, о чем слуга прямо заявил Арамису. Но на шум выглянула сама хозяйка, и Арамис увидел, как радостно вспыхнули ее глаза. Миледи было отчего радоваться – зная, что у Арамиса дежурство, она не ждала его, и совершенно случайно осталась на ночь здесь, а не на Королевской площади.
Она позволила ему войти, взволнованно поинтересовавшись, не случилось ли чего. Арамис, не отдавая себе отчета в том, что делает, прижал ее руки к своей груди и сбивчиво пытался объяснить причины своего неурочного визита.
Придав лицу нужное выражение, миледи внимательно слушала и смотрела. Она видела, что Арамис пьян и сам этого не понимает. Он был чем-то взволнован и возбужден. Она сделала вид, что прониклась его волнением и придвинулась ближе, так близко, что он почти обнимал ее. Одетая в легкое домашнее платье, слишком откровенное для скромной вдовы, миледи была необычайно соблазнительна. У Арамиса заблестели глаза. Совершенно теряя голову, он начал целовать ей руки, бормоча извинения из которых миледи поняла только то, что весь мир перед ней виноват и Арамис не уйдет, пока она не простит его и мир заодно.
Еще немного и он мог бы перейти к более откровенным действиям, но в этот момент пробили часы. Арамис очнулся от наваждения. Он увидел в своих объятиях женщину испуганную его напором. На ее лице было то же выражение муки и покорности, которое заставило его броситься на ее защиту от шевалье д’Антена. Она вся дрожала и едва слышно лепетала: «Прошу Вас, я прошу Вас...».
Арамис отпустил ее, и миледи без сил опустилась в кресло, постаравшись, чтоб ее грудь была видна как следует.
По лицу Арамиса прошла судорога и он, не сказав ни слова, опрометью бросился вон из дома. Миледи еще немного полежала, но услышав, как хлопнула дверь, довольно потянулась и рассмеялась:
- Как все просто! Его всего лишь надо напоить! Ну, теперь он никуда не денется.