...удивила своим необыкновенным оформлением. Трудно было ожидать такого от скромной квартиры-двушки в типовом панельном доме. Но прежде, не обращая внимания на убранство, они ворвались в квартиру, - молча, не прерывая поцелуев, начатых еще в лифте - страстных, нетерпеливых поцелуев; минуя неловкое тыкание дрожащим ключом в замочную скважину, темную прихожую, не заметив коридора, упали в завешенную балдахином (Ничего себе! Балдахин!) кровать и прочая и прочая, и прочая...
Когда Вероника, наконец, зажгла свет, он отразился в сотнях (а может и тысячах) колючих кристаллов, покрывавших стены и даже часть мебели. Пол, застеленный ковром из разноцветных стеклянных шариков, казался декорацией из Голливудской сказки о Синбаде. В центре комнаты, на специальном столике из мореного дуба, искрился огромный голубой шар. Подойдя поближе, Сергей Петрович обнаружил в центре шара небольшой деревянный кукиш.
- Удивительный дизайн. Казалось бы пестрядь, татарщина, но с каким-то своим, особенным вкусом. Как ты здесь живешь? Это не комната, а декорация...
- Декорация и есть, - отозвалась Вероника, - я здесь принимаю клиентов.
- Клиентов? Так ты...- изумился Сергей Петрович, сразу подумавший о...
- Дурачок! - расхохоталась женщина, - я занимаюсь магией, говорила же тебе... Клиенты ждут от меня чего-то необыкновенного, должен быть некий антураж. Сказочный, фантастический. Я вот такой придумала.
Чтобы скрыть смущение, Сергей Петрович принялся разглядывать голубой шар.
- А это зачем? - спросил он, чтобы не молчать слишком долго.
Ему никто не ответил. Вероника куда-то исчезла - наверное, в ванную комнату. Через пару минут она вернулась переодетой в переливчатый шелковый халат, бросавший разноцветные отблески на кристальные стены. В руках она держала золоченую тарелку с двумя купленными у Фархада персиками.
- Это просто косточка - продолжила она, появившись вновь, - правда, забавная?
- Да. Забавная. Даже не верится, что настоящая.
- Настоящая. Будешь персик?
- Пожалуй, - ответил Сергей Петрович, не сводя глаз с косточки.
- Тогда выбирай.
Сергей Петрович внимательно посмотрел на фрукты и замешкался - очень уж они были одинаково красивые, аппетитные. Он хотел взять себе тот, что похуже, оставив женщине лучший. Генетически обусловленная реакция сытого самца, не более того.
- Ну же! - торопила Вероника. Она, кажется, волновалась, и это волнение передалось Сергею Петровичу.
- А что за сорт? - спросил он, занося руку над тарелкой, - такие красивые...
- Просто персики. Давай, бери. Долго мне тарелку держать?
Сергей Петрович неуверенно протянул руку и взял дальний от себя плод, медленно поднес его к губам и вопросительно посмотрел на Веронику. Она, видя, его колебание, схватила другой и решительно его надкусила. Сергей Петрович торопливо сделал то же самое. Затем они молча, сосредоточенно принялись грызть персики, внимательно поглядывая друг на друга, будто ожидали какого-то подвоха.
- Вкусно, - резюмировал Сергей Петрович.
Вероника опустила глаза и о чем-то задумалась. Это продолжалось минуту или две. Наконец она сказала глухо, взволнованно.
- Раскрой ладонь.
Сергей Петрович повиновался. На его раскрытой ладони лежала косточка в виде кукиша.
* * *
- Ну, надо же! Я же говорил - это сорт такой, особенный! - изумлялся Сергей Петрович, вращая пальцами удивительную косточку. - Прямо-таки художественная работа. Кто бы сказал - не поверил бы!
Вероника с грустной улыбкой наблюдала его ребячество.
- Да, это такой сорт.
- Ты какая-то невеселая - обеспокоился Сергей Петрович - Что-то не так?
- Да нет, все так. Не знаю, жалеть или радоваться, что она именно тебе попалась.
- Какая разница! Ты что, коллекционируешь их? На, возьми!
Вероника еще раз печально улыбнулась и покачала головой.
- Нет, теперь уже поздно. Ты съел некут. Ты, а не я.
- Некут? Что это?
- К сожалению, никто не знает, что это. В самых общих чертах - это волшебный плод, связывающий судьбы. И переплетающий судьбы. И ломающий судьбы. Он очень, очень сильный. Сильнее магии некута нет ничего в мире.
Сергею Петровичу стало немного не по себе. Не то чтобы он поверил в ахинею насчет судеб, но поведение Вероники в целом слегка пугало. Бывают такие хорошо законспирированные психованные дамы: вроде нормальная-нормальная, а потом как начнет... Да что там, "бывают"? Почти все такие и есть. Женщины, одним словом.
Он поднял глаза и вдруг обнаружил, что Вероника не просто красива, но поразительно, обворожительно красива. Она сидела в кресле с распущенными волосами, переливчатая ткань стекала с тела, открывая белоснежную грудь и стройные ноги, властно затягивающие взгляд в таинственную подхалатную тень. Вся какая-то неземная, отрешенная, она напоминала задумчивую святую с картины старинного мастера. Сергей Петрович видел одну такую в детстве, когда их водили с классом в музей и почему-то запомнил.
Вероника очнулась, улыбнулась по-иному, беззаботно, и протянула руки Сергею Петровичу.
- Иди ко мне. Мой теперь, совсем мой.
Они обнялись, Сергей Петрович снова отнес ее к постели, раскопал коленом в подушках и одеялах местечко поуютнее и опустил туда свою драгоценную ношу, а затем и сам повалился, не разбирая уже, где чьи руки, ноги, губы...
* * *
- Ну, все-таки, что за некут такой? - принялся допытывался Сергей Петрович по истечении сладострастного получаса.
Вероника лежала на спине, жадно дыша.
- Видишь, на полке стоит большая книга с золоченым корешком? Там закладка. Раскрой и почитай. Только вслух, я тоже хочу послушать.
Сергей Петрович, дивясь такой причуде, вылез из кровати и добыл книгу.
- Что, прямо читать?
- Ну да. Умеешь?
Сергей Петрович пропустил мимо ушей обидное замечание и раскрыл книгу на заложенной странице. Читать, вероятно, следовало с начала главы, означенной...
Арадосский папирус №7148.
"Величие, достигнутое Александром, заставило и нас, его друзей, стать великими. Но если даже сам Александр не смог вынести такого бремени, то что же говорить об эпигонах, гораздо слабейших умою и душою? Разве только Гефестион и Гарпал были достойны Александровой тени, но их сгубили две величайшие пагубы человечества - одного - болезнь, а другого - женщины. Никто из нашей веселой компании, некогда беззаботно резвившейся в роще Муз, не дожил до 40 лет. Только мне одному довелось утвердиться на троне и состариться в царском достоинстве...".
- Что это такое? - спросил Сергей Петрович - кто это написал?
- Птолемей, царь Египта. Один из полководцев Александра.
- Какого еще Александра?
- Александра Великого, разумеется. Или, если угодно, Македонского.
Сергей Петрович немного даже обиделся - почему это "Великого, конечно"? Хотя, как ни старался, другого исторического Александра он не вспомнил, только того самого, Великого и Македонского, известного по старому голливудскому фильму про голубых.
- Это который педиком был? - решился блеснуть познаниями Сергей Петрович, - А Птолемей - наверное, тот старикан, который в начале фильма диктует мемуары?
- Да, да, он самый, - немного раздраженно отвечала Вероника, - не таким уж педиком был Александр, так, баловался под конец жизни. Читай дальше, там все написано.
"...На третий год нашего похода здоровье Гарпала настолько ухудшилось, что он не мог уже следовать за войском. Александр тогда нашел ему наилучшее применение, сделав наместником Мидии и поручив захваченную у персов казну. В этой важной должности Гарпал совершил много полезного. Его стараниями наше войско, ушедшее в Бактрию и затем - в Индию, не терпело нужды ни в подкреплениях, ни в припасах. Нельзя отрицать, что Гарпал любил удобства, но тем лучше он исполнял должности казначея и распорядителя, - ведь только понимающий толк в удовольствиях способен доставить их всем остальным. Хорошего повара мы замечаем по тучному брюху и лоснящимся щекам, врач внушает нам доверие лишь в том случае, если он сам здоров и опрятен. Равномерно и казначей богатого государства вызовет только насмешку, если будет аскетом; он просто обязан жить в роскоши, чтобы не оскорблять величия своего государя"
- Грамотно излагает! - восхитился Сергей Петрович.
Вероника хмыкнула и махнула рукой, понуждая продолжить.
"Скучая по греческим развлечениям, Гарпал выписывал из Афин актеров и риторов, снабжал нас во время похода новинками греческой литературы, философии и сцены. Это его стараниями мы, стоя лагерем на берегу Гифасиса, разыграли модную комедию всего через месяц после ее первой постановки в Афинах. Я тогда играл старую сводню, хромой Эвмен - похотливого трактирщика, а Александр - молодую, неопытную гетеру. И все это на глазах у четырех хохочущих таксисов пехоты! Сейчас в это трудно поверить, но тогда, в зените нашей славы, мы могли себе позволить даже такое мальчишество.
Осмелюсь утверждать, противореча всем наветам, что Гарпал никогда ранее не позволял себе излишеств в отношениях с женщинами. Когда он пригласил в Вавилон знаменитую афинскую певицу Бакхиду, то, Боги тому свидетели, он пригласил ее именно в качестве певицы. Бакхида обладала упоительным голосом, и, помимо того, неумеренной похотливостью, не признающей различий между мужчинами и женщинами. Она весьма скоро уяснила разницу в оплате служительниц Мельпомены и Афродиты и, не отказываясь от первой части своего дохода, вторую, несравненно большую часть зарабатывала в публичном доме Синопы, известной афинской сводницы. После всего сказанного нет нужды распространяться о нравах прибывшей вместе с нею подруги по имени Пифионика.
Прибыв в Вавилон, Бакхида и Пифионика поставили своей целью соблазнить Гарпала. Каждая при этом старалась для себя самой, отчего их дружба постоянно подвергалась испытанию соперничеством. К огромному неудовольствию Пифионики, Гарпал, как истинный ценитель искусства, отдал предпочтение Бакхиде, хотя она была старше и не столь красива. И тогда, Пифионика, не умея очаровать своего избранника пением, прибегла к колдовским чарам. Однажды ей удалось, под видом какой-то важной беседы, встретиться с Гарпалом наедине. Нетрудно понять, чем окончилась эта встреча, однако такой победой, вполне достаточной для любого мужчины, конечно, не хватило для удовлетворения женского честолюбия. Чтобы добиться полной власти над своим любовником, она уговорила Гарпала съесть перед сном некий плод, называемый мидянами некутом".
- Ого! - воскликнул заинтригованный Сергей Петрович и продолжил читать ускоренным темпом.
"Несколько лет спустя я справился о свойствах этого плода у жрецов Амона; но никто из них не смог дать мне точного ответа. Говорили, будто он всегда воплощает наяву ту мечту, с которой человек засыпает. Говорили также, что как только происходит угощение некутом, мойры немедленно переплетают линии судеб сотрапезников и затем завязывают их прочнейшим узлом. Еще говорили, что некут способен мгновенно перемещать на огромные расстояния, придает способность полета по воздуху и плавания под водой; будто он помогает общаться с богами и духами умерших; словом, не существует такого чуда, какого нельзя было бы совершить его посредством. По некоторому размышлению я, отбросив наиболее вздорные показания, пришел к выводу, что некут просто-напросто повреждает рассудок. Остается только удивляться безрассудству женщины, способной предложить такое угощение своему избраннику".
- Вот оно как! Ну-ну... - Сергей Петрович с веселой укоризной посмотрел на Веронику, которая напряженно ожидала его реакции. - Вот, значит, какую ты мне гадость скормила!
- Послушай, Птолемей такой же дурак, как и ты, и ничего не понимал в магии. Уверяю тебя, некут не отрава, он совершенно безвреден для здоровья. Даже полезен.
- Ты что, серьезно веришь в этих мойр, сплетение судеб и прочую ерунду?
- Мойры и прочая ерунда - это абстракция. Все гораздо сложнее. Но ты прочти дальше, пожалуйста.
Сергей Петрович уже и сам заинтересовался, устроился в кресле поудобнее и продолжил:
"По всей видимости, Гарпал испытал на себе действие отравы в полной мере. Будучи скромным и мечтательным юношей, более целомудренным, нежели этого можно ожидать от избалованного потомка княжеского рода, он буквально на глазах обратился в собственную противоположность. Непотребств, в которые он пустился, спознавшись с Пифионикой, вавилоняне, по их собственным словам, не видали от основания города. В их устах подобное утверждение кое-что значит, ведь недаром щепетильные иудеи называют Вавилон городом греха. Тем не менее, Гарпал с Пифионикой сумели отличиться даже в этой столице порока. Казалось, они целый город собирались сделать свидетелем, если не соучастником, своего разврата, наводнив его гетерами, привлеченными со всего света, устраивая чувственные праздники в честь Артемиды, Афродиты и Диониса. Театральные постановки и праздничные шествия приобрели столь разнузданный вид, что родители перестали отпускать детей на улицы, опасаясь не только непристойного зрелища, но и прямых покушений на их непорочность, что в короткое время стало обычным делом и никак не преследовалось. Казалось, Гарпал, сойдя с ума, скучал там, за гранью разума, и пытался перетащить за собою весь остальной мир".
Дочитав до этого места, Сергей Петрович закрыл лицо книгой и буквально зарыдал от смеха.
- Класс! Просто класс! Мне нравится! Слушай, а у тебя еще одного некута не найдется? А то я как-то слабо ощущаю действие, наверное, доза маленькая.
Вероника в сердцах топнула ногой. К некуту, по ее словам, следовало относиться с почтением и большой осторожностью. Сергей Петрович вытер выступившие от смеха слезы и вновь раскрыл книгу.
"Между тем Бакхида сочла поступок своей подруги бесчестным и затаила злобу. Понимая, что в положении любовницы могущественного сатрапа Пифионика способна уничтожить ее в любую минуту, Бакхида искусно притворилась, будто рада успеху подруги и нисколько не ревнует. Однако, как говорят, она вскоре сумела отплатить счастливой сопернице той же монетой, а именно - зельем, только уже совсем не любовного свойства. Как бы то ни было, примерно через два года после своего головокружительного успеха Пифионика умерла; а Гарпал, поразивший всех сумасбродствами при жизни возлюбленной, по кончине ее совершенно помешался. Город облачился в траур, солдаты получили приказ убивать любого смеющегося и даже улыбающегося горожанина, а по всей провинции разослали приказы строить храмы и приносить жертвы новой богине - Афине Пифионике. Один такой храм был выстроен в Азии, а другой - в Элладе, а именно в Гермии, что между Афинами и Элефсином. Это сооружение (по другому его и не назовешь) обошлось Гарпалу, а вернее, царской казне, в 30 талантов, выплаченных скульптору Хариклу. Несмотря на огромность затрат, этот храм по праву считается уродливейшим сооружением Эллады".
- Хе-хе, прямо Церетели какой-то этот Харикл - прокомментировал отрывок Сергей Петрович и тут же, спохватившись, продолжил.
"Между тем Бакхида, перепуганная безумствами Гарпала, спешно вернулась в Афины и все (или почти все) рассказала Синопе, не без основания полагая, что Пифионика воспользовалась некутом по ее наущению. Расчет оправдался; сводница встревожилась и выслала Гарпалу замену: лучшую свою "девушку" по имени Гликера. Стоило последней прибыть в Вавилон, как Гарпал мгновенно утешился, словно дитя, получившее обратно любимую игрушку. Немного спустя он вновь пустился во все безумства времен Пифионики, предоставив горожанам решать, какой наместник им более по вкусу: скорбящий или радостный"
На этом месте чтение прервала сама Вероника:
- Это называется "астральное смещение". Синопа поступила очень мудро, думаю, она в совершенстве владела любовной магией. Не сомневаюсь, что вся интрига была задумана именно ею, а не дурочкой Пифионикой.
Сергей Петрович счел нужным возразить с рациональных позиций:
- Да? А по-моему, это называется проще - подыскали Гарпалу новую бабу. То-то он обрадовался!
Вероника прикусила губу и недовольно покачала головой.
- Ладно, дальше можешь не продолжать, уже достаточно.
- Ну, нет уж! Мне интересно, чем все кончилось.
И Сергей Петрович, заинтригованный судьбой Гарпала, дочитал уже про себя.
"Вскоре после приезда Гликеры в Вавилон окончился наш Индийский поход. За время пребывания на Востоке Александр сильно изменился. Он привык к роскоши, к повиновению и, что хуже всего, всерьез начал считать себя Богом. Приступая к своим завоеваниям, он с отвращением отзывался о плотской любви к мужчинам и был чрезвычайно сдержан с женщинами, теперь же он завел нескольких жен, несчетное количество наложниц и, помимо того, проводил ночи с красивыми евнухами. Одним честолюбием он продолжал напоминать себя прежнего, однако даже эта благородная черта теперь обратилась во зло. Неповиновение солдат, отказавшихся идти с ним дальше, привело Александра в состояние мрачной ярости, а после потери трети войска при переходе через пустыню, он замкнулся в себе и сделался ужасен. На Восток ушел юноша, полный высоких помыслов, вернулся же оттуда умудренный опытом, хладнокровно-жестокий и невероятно могущественный деспот.
Конечно, в тылу у нас процветало воровство; оставленные на местах наместники знали только один долг - исполнять заявки на подкрепления и провиант, во всем остальном нисколько не стеснялись и устраивали собственные дела, как умели, обыкновенно - притесняя население и воруя из казны. Возвращаясь, Александр жестоко карал казнокрадов и мздоимцев, головы летели одна за другой, ужас шествовал впереди его колесницы. Гарпал, запустивший руку в казну не по локоть даже - по самое плечо, являлся первейшим претендентом на плаху. Я, знавший более других, трепетал за его судьбу и молил богов о пощаде. Очень хорошо помню, каких трудов стоило самому Александру поверить в преступления нашего общего друга. Двое доносчиков едва не поплатились головой за свое усердие, и только общая жалоба вавилонян, за множеством подписей, убедила его в правдивости обвинения. Мне неоднократно приходилось видеть Александра в ярости; она делала его прекрасным в бою и ужасным - на троне. Но в тот раз показалось, будто лицо его обратилось в Медузу, будто волосы его зашевелились на голове ядовитыми змеями, будто его огненные глаза метнули молнии на тысячи стадий, испепеляя несчастного Гарпала.
Дальнейшее слишком хорошо известно. Гарпал, верно оценив неспособность Александра к снисхождению, бежал с остатком казны, составившим 5000 талантов, на мыс Тенар, главнейший пункт вербовки греческих наемников. Там он собрал порядочное войско и попытался отвоевать себе какое-нибудь царство, - увы, в те времена никто из нас не был согласен на меньшее. Попытка укрепиться в Афинах не удалась - в этом насквозь фальшивом городе вообще не удается сделать ничего долговременного и основательного. Тогда Гарпал бежал в соседнюю с Египтом Кирену, где был убит командиром своих наемников, спартанцем Фиброном. Так говорят; но сам Фиброн, пытаясь заручиться моей поддержкой в борьбе с киренейцами, уверял, что Гарпал вовсе не был убит, но исчез однажды при крайне загадочных обстоятельствах..."
-Ну, что такое! На самом интересном месте! - закапризничал Сергей Петрович, нетерпеливо перелистывая страницы и не находя продолжения. - Чего это они таким маленьким кусочком напечатали, да еще оборвали на половине предложения?
-Что нашли, то и напечатали. Сочинение Птолемея считается утерянным. В позапрошлом году на месте древнего города Арадоса раскопали несколько папирусов, что смогли прочесть, - опубликовали, в частности, вот этот отрывок. Потому и называется - Арадосский папирус.
- А... Жаль. Интересно, при каких таких обстоятельствах пропал этот Гарпал? Мужик ушлый, сбежал с бабками, набрал братков, потом чего-то не поделил с бригадиром... Наверное понял, что жареным запахло и рванул когти от греха.
Вероника рассеянно выслушала версию Сергей Петровича, думая о чем-то своем, как будто сомневалась, сообщить Сергею Петровичу что-то важное или не сообщать. Наконец она что-то решила и сказала твердым, не допускающим возражений голосом:
- Уже третий час. Давай спать.
Четвертая комната
На следующее утро, в воскресенье, плохо выспавшийся, но вполне умиротворенный Сергей Петрович сидел в одних трусах на крохотной кухне и наслаждался домашним завтраком, приготовленным Вероникой.
- Гениально! - постанывал он, поглощая очередной кусок, - ничего вкуснее не едал! А ведь самая обыкновенная яичница!
- Это не обыкновенная яичница, - недовольно возразила Вероника.
- Тоже волшебная? Как персики? У меня от нее вырастет павлиний хвост?
- Дурак! Это омлет с беконом, но яйца взбиты не на молоке, а на томатном соке. Мой эксклюзивный рецепт. И обрати, пожалуйста, внимание на душистый перец.
Сергею Петровичу как раз в этот момент попалась на зуб горошина перца и он волей-неволей обратил на нее внимание.
- Что будем сегодня делать? - спросила Вероника как бы невзначай.
- Как что? В постели барахтаться! Хотя, черт! Мне же надо отправить письмо в ИркутБанк! Еще в пятницу обещал, что у них в понедельник к утру будет.
- А почему в пятницу не отослал?
- К тебе торопился. Типа, на свидание.
- Ладно, это уважительная причина. А в чем проблема? Пошлешь в понедельник утром.
- Да у них утро будет в три часа ночи. Это же Иркутск, 5 часов разницы. И эти маньяки начинают работать в половине девятого.
Сергею Петровичу и самому не хотелось тащиться на работу, но никакой другой возможности послать письмо, увы, не находил. Все как в сказке: документы на флешке, флешка в ящике, ящик в кабинете, кабинет - в Фининвесте.
- Придется ехать, - подытожил он печально, - но это всего на пару часов. Сегодня воскресенье, пробок почти нет. Отошлю и вернусь. Почитаем что-нибудь еще в постели, ладно? Мне понравилось.
Вероника с тревогой посмотрела на него.
- Не уезжай, прошу тебя. Очень важно, чтобы ты сегодня остался со мной!
- Да ладно тебе! Это всего-то на пару часов! Смотаюсь быстренько - и обратно.
Вероника взволнованно прошлась по кухне - два шага в одну сторону, два шага в другую, потом резко присела на соседнюю табуретку, обняла Сергея Петровича за шею и куснула за ухо.
- Я тебя люблю...
Сергей Петрович растерялся до такой степени, что едва не поперхнулся яичницей, кашляя, уронил вилку и, пытаясь ее поднять, пребольно стукнулся головой.
- Я... Я тебя тоже люблю... - ответил он неожиданно для самого себя. И, чтобы придать себе уверенности, добавил:
- Честно...
- Честное пионерское?
- Ага... Типа того...
Не так-то просто, дожив до 32 лет, впервые признаться в любви. Сергей Петрович вообще старался избегать этого термина, ввиду его неопределенности, заменял чем-то вроде "ты мне очень нравишься" или "ты классная"; но сейчас слово "люблю" тем самым воробьем, которого не поймаешь, соскочило с языка. Что удивительно, Сергей Петрович не испытал при этом ни малейшего сожаления, одно только четкое осознание важности произошедшего.
Вероника, напротив, заметно волновалась. Она еще пару раз метнулась по кухне и вдруг снова приблизилась, обняла, горячо зашептала на ухо:
- Хорошо милый, езжай и сразу же возвращайся... Но можно я тебя об одном попрошу? Только об одном?
- Конечно! О чем угодно, малышка!
- Думай сегодня обо мне. Только обо мне, особенно когда ты будешь один. Обещаешь?
Сергей Петрович ласково улыбнулся.
- Не вопрос! Это очень легко. О чем же мне еще думать?
- Тогда иди.
- Я мигом, - пообещал Сергей Петрович вскакивая, натягивая на ходу брюки, и всем своим видом изображая торопливость.
- Помни, ты обещал... До самого вечера не думай ни о чем, кроме меня. Иначе будет плохо.
- Как будет?
- Плохо.
- Тогда обещаю.
Они поцеловались. Спустившись на первый этаж в изрисованном лифте, Сергей Петрович первым делом критически осмотрел свою "Ауди", коротавшую ночь в малопочтенном обществе сиротских "Нив" и забубенных "десяток". Машина, вопреки тревожным ожиданиям, оказалась в полном порядке, - шины не проколоты, на корпусе - ни царапинки.
Вероника вышла на балкон и долго стояла там, зябко кутаясь в огромную пеструю шаль. Хлопоча вокруг машины, Сергей Петрович иногда задирал голову и махал ей рукой; она махала в ответ, распахивая шаль, словно крылья. Снизу она казалась разноцветной тропической бабочкой, неуместной на фоне серого московского неба и оттого особенно прекрасной. Сергей Петрович помахал ей последний раз уже сидя в водительском кресле, перед тем, как захлопнуть дверцу. Он вдруг понял, что, помимо необходимости отослать письмо, испытывает настоятельную необходимость собраться с мыслями в более привычной обстановке, чем мишурная спальная комната и крохотная кухня. И ничто так не подходило для этой цели, как его строгий, деловой…