«ПОЭТ» И МУЗА*
Быль
Он привез ее из Костромы.
Ему нравилось гастролировать по области в качестве столичного стихописца. Здесь, в провинциальных Домах культуры, он всегда находил в зале бледные тонкие лица, застывшие в немом восхищении. Имея от природы апатичную натуру и монотонный бесцветный голос, он быстро вводил невротичных зрительниц в транс, затем спускался со сцены, брал за руку задохнувшуюся от восторга жертву и увлекал в свое обиталище, пол которого был усеян сухими трупиками мух и ночных бабочек.
В тот раз поэт и сам подивился своим гипнотическим талантам. Он декламировал и без конца спотыкался о темный затуманенный взгляд незнакомой слушательницы. Окончив чтение двинулся по направлению к девушке, и ее зрачки упали тенью к его ногам.
Он привез ее в Москву
Он водил ее по дружеским тусовкам, поэтическим сборищам, затем оставался на ночлег в гостеприимных гостиных и укладывался с ней то на продавленной кровати, то на пыльной тахте. Глубокой ночью она, склонившись над спящим поэтом, всматривалась в белеющий лоб и водила тонкими пальцами по спутанным влажным волосам.
- Зачем она тебе? – вскользь интересовались приятели.
- Она выводит меня из депрессии...
...Его отец долго и тяжело страдал неизлечимо. Не в силах переносить картину угасания отца и отчаяния матери, бессменно дежурившей у постели уходящего супруга, он убежал из дома и жил у знакомых, оберегая свою тонкую нервную организацию. И вот родитель наконец скончался, чем вызвал у сына смесь облегчения, досады и апатии.
Отец, всегда активный и жизнерадостный, вдруг превратился в немощного исхудалого старика, выглядел жалко и некрасиво, невольно доставил болезнью своей и уходом мучительные переживания близким, а этого сын ему простить не мог. Сын также не простил и мать, враз одряхлевшую, потерявшую опору всей своей жизни. Вид бесконечно усталой, неряшливой матери болезненно сказывался на самочувствии сына, и он порвал с ней всякие отношения. Он теперь всегда имел при себе ключ, неслышно отпирал квартиру, быстро проходил по темному коридору и запирался в своей комнате.
В эту комнату он привел свою новую подругу из Костромы.
В комнате она и сидела, уставив неподвижный взгляд в окно, на кирпичную стену соседнего дома: она была беременна, а он все также предпочитал шумные компании и веселые попойки до утра.
Наступил летний сезон, и он привез ее на дачу к старому приятелю. На даче у приятеля вековые сосны, бабушкин дореволюционный сервиз и многочисленное семейство, все с хорошими манерами.
Скромная провинциальная девочка - она теперь подруга модного столичного поэта и знает, как подобает вести себя представительнице богемы. Она вышла к столу с опозданием на полчаса, семимесячным животиком и в стареньком нижнем белье.
- чай не царский прием, – тонко заметила она и проигнорировала нож и вилку.
- вы думаете, кто я? – с вызовом обратилась она к присутствующим, отведав холодной водки, - а я вот его жена, законная! хотите, паспорт покажу?
В паспорте действительно синела свежая печать.
- зачем ты это сделал? – удивился старый приятель, уединившись с другом покурить
- мне это неважно. А она сильно хотела.
Молодые остались с ночевьем, а наутро, со вкусом позавтракав, отбыли на электричке в сторону столицы. Гости оставили хозяевам милый пустячок: использованный ночной горшок под кроватью.
- Дорогой, ты больше свою принцессу к нам не вози, - звонила жена старого друга.
Рожать «принцесса» поехала к маме, в Кострому. Она родила в положенный срок славную девочку и теперь предвкушала появление обезумевшего от счастья отца.
Отец с визитом не спешил. Отца было трудно удивить подобным событием: и жены, и дети в его жизни уже случались. Они давно существовали отдельно от него и никак не влияли ни на образ жизни, ни на кошелек.
Молодая жена из Костромы воспитывалась в других понятиях.
Если родить от законного мужа то это - полноценная семья, и скоро приедет любимый, наконец познакомится с родителями, и они все вместе будут гулять по парку, а потом придут друзья, все будут пить вино за рождение маленькой доченьки и читать стихи...
А любимый все не ехал и к себе не звал. А потом и вовсе перестал отвечать на звонки.
Она выходила на балкон пятого этажа родительской хрущевки, смотрела вниз, на узкую аллею, где прогуливались мамочки с колясками и дрожащей рукой тянулась к сигаретам: курить она быстро научилась в московских гульбариях.
В один из тусклых зимних дней она порывисто схватила пальтишко и выбежала в сторону железной дороги: ждать уже было невмоготу. С дочкой посидит бабуля, а молока в груди и так давно уж нет...
...Ярославский вокзал чуть не сбил ее с ног бесконечным потоком людей. В этой человеческой воронке она ощутила бесприютность и растерянность, с усилием сориентировалась и поспешила по знакомому адресу.
Она долго звонила в глухо дребезжащий звонок. В глазке метались невнятные тени. Вот что-то внутри зашуршало, звякнуло, черная дермантинная дверь отъехала на расстояние дверной цепочки.
Цепочкой раньше никогда не пользовались. А может, ее и не было?...
- Ты зачем здесь? Тебя кто звал? Иди отсюда. Я не один.
В коридоре темно. Синеет лицо напротив. На месте глаз - темные ямы.
Ей привиделось, как из лиловых глазниц выскочили две острые спицы и проткнули ее грудь.
Она отшатнулась и ухватилась за перила.
- Убирайся!
Дверь затворилась.
В голове слабый цепочечный звон нарастал и с воем заполнял черепную коробку, грозя разнести слабые височные косточки изнутри.
...В полуобмороке она начала спускаться по сумеречной лестнице, пахнущей подвальной сыростью, рука слепо нащупывала монетки в кармане пальто, записную книжку. Зашла в метро, набрала несколько цифр.
- алло, здравствуйте. Это я... Вы знаете, что он нас бросил? с ребенком... У нас же с ним дочка... Объясните ему, пожалуйста! Скажите: так ведь нельзя, это бесчеловечно!...
Она звонила его знакомым, приятелям, подружкам. Всем, кто значился в ее записной, с кем ее хотя бы однажды сводил случай. Ведь все же знают, что он женат на ней, и у нее от него ребенок, а ребенку нужен отец...
Цифры и деньги закончились. Москва бежала мимо.
...Она стояла на балконе родительской хрущовки. Внизу гуляли дети, слышались звонкие голоса. На кухне сидели родители, старенькая бабуля.
«Ну как съездила, дочка? Все хорошо?» – только и спросил ее отец по возвращении.
- Все хорошо, пап, - прошептала она и шагнула за перила балкона.
* Муза, в отличие от поэта, всегда настоящая.