В поисках забытых ремесел

               В ПОИСКАХ ЗАБЫТЫХ 
                РЕМЕСЕЛ
   
 






 




               

 
             
    
             






                ЖЕЛЕЗНОЕ ПОЛЕ
 
     Замечательная река  Молога.  Чистая, быстрая, дно песчаное, а на берегах  ее отличные пляжи.
     На   Мологе стоит небольшой старинный город Устюжна, которому почти восемьсот лет. В нем нет  больших многоэтажных домов, дымных заводов, шумных, забитых автомобилями улиц и проспектов.  Здесь  в зелени садов и  цветущей сирени дремлют  тихие  улочки  большей частью  с  деревянными  домами, украшенными   затейливой резьбой.
   В это лето после захватывающих приключений в тотемских подземельях и походов со школой путешественника Федора Конюхова по северным рекам , мы с Санькой Горушкиным, моим двоюродным братом,  по настоянию родителей  приехали  на недельку в Устюжну к моему  деду.  Приехали на недельку поблаженствовать на  песчаном берегу, ни о чем не думая, ни в какие авантюры не ввязываясь. Просто отдохнуть. А в итоге…
    Раньше дед Маркел  работал  журналистом и объехал почти всю страну.  Но когда он вышел на пенсию, то  оставил большой город и переехал в дом своих родителей на родину – в этот маленький уютный городок, больше похожий на деревню.
    В  городе нашего деда зовут  Маркелом  Сорокаделом, потому что он мастер на все руки.  Кроме того,  говорят, что Маркел знает  ответ на любой вопрос.   
   … С раннего утра   мы уходили купаться на Мологу, забывая порой  про обед и ужин. Но в тот день  мы вернулись в город   почти сразу.    
 



                Загадочная находка
    Когда   Санька выплывал на берег, он зацепился ногой за какой-то плоский камень.   Санька не поленился и вытащил его на берег. Камень был очень странный. Рыжеватого цвета, пористый. По  форме он напоминал  толстую лепешку, какие любит печь  бабушка Платонида, жена деда Маркела.
    Мы  заспорили: что это   такое: ни каменное, ни железное? А поскольку ни который ничего умного придумать не  смог, то решили узнать тайну этой загадочной толи каменной, толи  железной  лепешки  у  нашего деда  Маркела.  А вдруг это  осколок какой-нибудь внеземной цивилизации, прилетевший к нам из космоса?
      В глубине  сада у  деда был   старинный каретник, где когда-то давно стояли кони и  экипажи  для дальних разъездов.
    Теперь в этом каретнике была собрана  всевозможная старина.   Поломанная мебель   красного дерева из дворянских и купеческих  домов, музыкальные  инструменты,  старинные латунные и медные самовары,  колокольцы и бубенцы,    хомуты, седла,   лампы, светильники, ковши,  рукомойники…  Когда Санька первый раз увидел все это «богатство», которое большинство наших граждан почитают за хлам и ни к чему не годный утиль,  он ахнул.
   - Ну, дед  Маркел, дает! Я думал, что круче  Кронида Софронова старьевщика и нет,  оказывается даже в нашем небольшом родственном кругу найдутся  старьевщики с еще большим прибабахом.
    Санька, хоть и не говорил прямо ни Крониду, ни  деду Маркелу,  что он не разделяет   их преклонения перед старинными  вещами, мне-то он не раз  высказывал, что эти их увлечения – возрастной «задвиг». Что современный  молодой человек должен не  задом пятиться в будущее,  а бежать вперед, чтобы тебя не опередили…
   Главная гордость деда –   коллекция старинных ремесленных инструментов.
   В каретнике у деда мастерская.   Больше всего он любит вырезать из дерева всякие диковинные  фигурки, которые  в День города продает на ярмарке.   
    … Дед  Маркел был   за работой.
    - Что,  друзья? - Спросил он весело. - Аль праздная жизнь надоела? К делу потянуло?
     Он  отложил инструменты и  взял в руки   таинственную находку.
     -Так это же крица! - Воскликнул он  удивленно,  разглядывая тяжелую  рыжую лепешку.
    -Крица!? А что это такое?  Она случайно не из космоса прилетела к нам – вон  какие края у нее обожженные? – Спросил напористо Санька.
    -Вы не знаете, что такое крица? – Удивился дед.
    - Эта крица наша, земная, устюженская.  Ей, может быть, лет пятьсот, а может быть и вся тысяча. С крицы, можно сказать, началась история современной цивилизации. 
     Мы уселись поудобнее вокруг дедова  верстака и замерли, потому что знали: рассказчик   дед  Маркел -  удивительный. 
 -   Вот представьте,  дорогие мои друзья,  туманное утро, болотистое мелколесье…  Идет по  болоту седобородый старичок с лопатой на плече. На нем  выгоревший армячишко, на ногах лапти с онучами, за плечами берестяной короб.
    Но вот  что-то примечает он меж кочек, останавливается,  раздвигает лопатой мох, черпает  из глубины рыжеватую торфяную крошку,  разглядывает, нюхает ее…
   -  Как вы думаете,  что может искать  в болоте этот   человек? Чему радуется он, стоя по колено в болотной воде?
     Мы  молчали.
    -Не знаете? -   Засмеялся дед . -  Эх, вы, головы ученые…  Слушайте дальше.
      …Когда-то  давно,  может  тысячу лет назад,  может две, в нашем болотистом  Устюженском краю  было положено, как утверждают историки, начало  русскому железоделательному  промыслу. Говорят, что и первое русское железное оружие было изготовлено тоже здесь… . В здешних краях  зарождалась   металлургия, которая завершилась созданием   металлургического гиганта  «Северсталь». А о нем знает сегодня весь мир.
     И вот  так, как этот дед -  рудознатец, искали наши предки болотную рыжую землицу - железную руду.   А потом  ставили на болоте  небольшой   колодезный сруб,  и через него черпали  эту болотную землицу,  сушили ее,   загружали в  домницу вместе с древесным березовым углем, разжигали ее, нагнетая  в домницу  мехами  воздух.  Когда температура в домнице поднималась  градусов до 700,  руда начиналась спекаться и плавиться, вытекая  по желобу в земляную  форму  - опоку.
    Вот  так и получалась крица – лепешка весом в  четыре- шесть килограммов, из   которой потом  в кузнях  методом обжига делалось  железо.
   - Интересно, - сказал я уважительно. - Но  сколько можно таким методом железа выплавить - мизер?
    - За день  такая  домница могла произвести до   пяти-шести  плавок.   Так что можете себе представить, как в те времена  ценился металл! 
    Но в средние века  наша Устюжна   столько выплавляла металла, столько ковала оружия,  топоров боевых и плотницких, столько  клепала  котлов, замков, ключей, сковородок, железных доспехов,  столько лила пушек и ядер к ним, что за ней закрепилось  название  «железное поле России».
   
               
               
                Как ремесло город спасало
 
    - И вот почти столько  же лет назад, сколько лет нашему славному городу, вторглись на русскую землю несметные орды монголов и  татар.
     Мечом и огнем прошлись они по нашей земле,  кровь, горе страдания на всем их пути…  Как ни высоки были стены городов, как ни сильны, ни бесстрашны защитники их, ни что не могло устоять перед несметной дикой ордой хана Батыя.
     Но вот встала на их пути Устюжна и не пустила  Батыеву конницу в вологодские пределы…
   Как вы думаете, что  помогло горстке  устюжан  устоять перед войском  Батыя?
   - Наверное,  устюжане были  очень сильными и  умелыми воинами, - сказал  я.
  -А может, у них было какое-нибудь мощное секретное оружие, - предположил Санька.
  - Правильно! –  Обрадовался дед. – Молодец, внучек. Догадался.  Только прежде  ремесло, а потом уже оружие спасло город и всю Вологодчину от  Батыева  нашествия. Особое секретное оружие изготовили  ремесленники устюжане.
    Дед поднялся и достал   с полки какую-то странную железную штуковину, с торчащими во все стороны шипами.
  - Вот  это секретное оружие.  Называется оно «устюженским чесноком».  Смотрите, это   связанные меж собою  четыре гвоздя. Они то и образуют «чеснок».  Его, как ни кинь, а все равно  встанет шипом вверх.
    Наделали устюженские кузнецы такого чесноку   видимо-невидимо, рассеяли его по дорогам и по лугам.  И  свалили  с ног   Батыеву конницу.
    Пришлось завоевателям, несолоно хлебавши, поворачивать   назад.
     И еще не раз  мастерство  устюжан послужило России.    В смутное время в 1609 году  устюжане не пропустили через свои пределы   войско  «тушинского  вора»  под предводительством пана Косоковского.   Он  шел  с Великого Новгорода с ратью, но  их встретили на своих границах устюжане и дали   решительный бой.  И тогда Косоковский, видя, что хоть и малочисленны устюжане, но  бесстрашны в  защите  своей земли, повернул обратно за подмогой.
    Когда  он вернулся с новой ратью, то  увидел, что   город  окружен трехкилометровой  крепостной стеной с  двадцатью боевыми башнями, с глубоким рвом и частоколом.  Все эти крепостные сооружения, да  еще и  с подземным ходом к реке, устюжане  построили за три недели. 
    Устюжане  встретили  незваных гостей  пушечными и  пищальными залпами. Это оружие они отлили из   того самого кричного  железа, добытого в  болотах.  Сражение было жесточайшее, и враг  отступил ни с чем.     С тех пор и пошла поговорка: «Устюжна - железная, а люди в ней - каменные».
      А в  Полтавской битве   победу над шведами   принесла русским войскам артиллерия. И опять же пушки у Петра-1 были преимущественно устюженские да белозерские  из деревни Тырпица.      
      А вот когда на Урале начали добывать  в больших объемах железную руду и   плавить  железо,  упало значение устюженского  поля. И тогда по указу Петра первого тридцать лучших устюженских  мастеров железных дел вместе с семьями перевезли в  Тулу, снискавшую вскоре  славу города    оружейников.
   А потому знаменитый Левша, сумевший подковать английскую блоху, мог быть происхождением   устюженский…
   Дед Маркел снова взял в руки   тяжелую крицу.
   - А как же попала  эта крица в реку? – Спросил  я.
   - Ну, это совсем просто.   Крицу, думаю, уронили, когда   грузили  железом  баржи да в столицу переплавляли. Самые короткие дороги - реки.  Вот так-то, друзья мои. Есть еще вопросы?
    - Есть. А как из этой крицы  оружие делали?  Или хотя бы топоры…
   - Ну, ладно, друзья,-  поднялся дед, заканчивая разговор. - Придется мне  отвести  вас в кузницу к моему товарищу. Там-то вы  и найдете ответы на свои вопросы…
      
 
                «Всем ремеслам отец»
               
   В кузнице   пахло  углем,  каленым железом  и пригоревшим маслом. Большой и сильный  с  ленточкой вкруг головы,   с молотком в руке,  в  кожаном фартуке,  кузнец  по-хозяйски ходил по свои владениям, раскладывая по местам инструменты, железные  заготовки,  и поковки.
    Сколько всего интересного было у него в кузнице! 
Большой пневматический молот стоял в углу, готовый с нечеловеческой силой, обминать, обжимать, плющить,  вытягивать  раскаленный металл.
  В центре кузни – наковальня.  Она массивная, тяжелая – целых сто килограммов.  Она стоит на  могучем дубовом пеньке диаметром в метр.  Рабочий верх у нее плоский. Он называется наличником.  С одной стороны наковальни торчит рог. На нем  загибают металл и придают ему нужную форму.  С другой стороны наковальни – хвост, в котором два отверстия – круглое и квадратное. В них вставляются  нужные инструменты, чаще всего  зубила, на которых перерубают металл. И вообще кроме молота, кувалды, клещей, щипцов, зубил, гладилок, правилок у кузнеца  множество инструментов… 
   У стены  возвышался горн  - сердце кузницы.
Горн -  это такой  металлический  шкаф и стол одновременно, к которому снизу  подведен  воздуходув. Теперь воздух в горн подается электричеством, а раньше для этого служили меха, которые  качал подручный кузнеца.
   На этот стол в железном шкафу насыпается  каменный и березовый уголь, который  горит  и разогревает помещенный в уголь металл   под воздействием мощного потока воздуха до белого каления…
   Вот тут и выхватывает кузнец  клещами  раскаленную поковку, кладет ее на наковальню, и начинается веселый перестук молотка и молота.
    - Чак! – Молоток кузнеца ударяет в поковку ровно в то место, куда должен быть направлен удар молота.   
   -Бух! – Подручный кузнеца наносит удар по поковке, которая щедро сыплет искрами и на глазах меняет свою форму.
   - Чак! Бух! Чак! Бух! – Переговариваются молоток  с кувалдой, а на наковальне рождается нечто, похожее на подкову.   
     Еще несколько минут работы, снова  поковка набирает белого каления  в горне, и снова   звенит на наковальне молоток, потом в дело  идет  пробойник, которым накалываются в  раскаленной  мягкой  подкове отверстия под будущие гвозди, и вот уже  с  взрывным шипением  и облаком пара подкова окунается в  емкость с водой. После  купания металл  становиться твердым и необычайно  крепким. Закаленным!
    Вот так в прошлые времена  выполнялась, наверное,  главная кузнечная работа. Лошадей  обували в  железо, чтобы сберечь  конские копыта на каменистом пути, чтобы в мороз и гололед лошади  крепко стояли на ногах… 
   А что же наша крица?
   Кузнец с большим интересом разглядывал нашу находку.
  -Знаете, в кричном железе много  шлаков и мало  углерода. Чтобы крица стала  годным для кузнеца металлом, она должна пройти  специальную обработку.   Сначала  надо при большой температуре  выжечь шлаки, а потом насытить ее углеродом. А углерод как раз и дает металлу  ковкость, способность к обработке и закаливанию, которое  делает  сталь  прочной...
  - А как насытить ее углеродом? - Спросил  дотошный Санька.
 -  Раньше  железо плавили  без доступа  воздуха вместе с  костями животных или сургучом.  Таким способом  можно получить сверхпрочную сталь – булат… 
    Помните, русские богатыри были вооружены  мечами и саблями  булатными…
   А на востоке тамошние кузнецы  изобрели  дамасскую сталь. Секрет ее состоит в том, что женское железо с низким содержанием  углерода спаивали в горне с мужским железом – с богатым содержанием  углерода.  Потом  спаянную из двух начал поковку  расковывали в блин, потом  снова спаивали с мужским железом, складывали пополам, снова плющили, и снова спаивали и сворачивали, и  так до тех пор, пока в металле не получалось  слоев до тысячи…
    Такой металл  имел на срезе удивительный  рисунок. И чем богаче был рисунок, тем  крепче была сталь.  Говорят, что клинком из дамасской стали можно было разрубить в воздухе шелковый платок…
  Так что не зря сказано: кузнец -  всем ремеслам отец.
Без кузнеца в прежние времена  и деревня не стояла, и город не поднимался.
   -В легендах, былинах и преданиях  народ наделял кузнецов сверхестественной силой. - Добавил  дед Маркел -  Кузнец обладал такой силой, что  мог потягаться  с самим  дьяволом. Английский кузнец Галстен поймал дьявола, привязал его  цепями к наковальне и бил  молотом   до тех пор, пока  тот не взмолился.
   Кузнец отпустил его и наказал, чтобы он не  переступал порогов кузниц и тех домов, на дверях которых висит чашей вверх подкова – символ благополучия и достатка. 
    - А  кузнец Вакула? Помните  «Вечера на хуторе близь Диканьки» Гоголя? Тот  оседлал самого черта и  погонял его до самого Петербурга. – Добавил кузнец… -    Слава по России идет  не только о тульских кузнецах, подковавших  английскую блоху.   Вот мои друзья  Митины из Кириллова выковали яйцо высотою всего в два сантиметра и разместили на нам восемьдесят подковок.  Представляете, какие гвоздики были у этих подков? И какой инструмент для этой работы потребовался кузнецам?
   Пока  кузнец с дедом Маркелом  рассказывали истории  про кузнечное ремесло, руки  у них были делом заняты…  Из кричного железа да разбитых в порошок  старых напильников  выковали   они   ловкий аккуратный топорик, кузнец закалил его в масле, наточил на наждачном круге.
    - Это тебе  память от наших мастеровитых предков, добывших на болоте руду и выплавивших крицу, - сказал он, подавая деду изделие. - Сносу этому топору не будет.  Ему любой сучок не помеха. Даже еловый. Настоящий плотницкий топор!   Осталось  только насадить на топорище.
    
               
               



                « Мужику не в укор,
                что за поясом топор…»
               
     Дед  Маркел так обрадовался  новому топору, что,  не мешкая,  отправился  делать к нему  топорище. И   мы с Санькой  за ним. Интересно было посмотреть, как  топорище мастерят. 
  - Лучше всего,- рассказывал   дед, - годится на топорище  ясень.  Это прочное и упругое дерево.   А поскольку ясеня у нас  может и не быть, сделаем топорище  вот  из этой  сухой березовой  плашки.
    - А как  определить длину и форму топорища?
    - Длина  и форма  зависят от  назначения топора. 
А  у  топора  множество специальностей. Топоры бывают  боевые и ремесленные:  бердыши, протазаны, обоюдоострые,  плотницкие, лесорубные,  колуны,  мясницкие… А теперь вот появились  походные для туристов.   
    Поднялись на второй этаж каретника, где у деда был  настоящий  музей крестьянского быта  и плотницкого инструмента. Одних топоров там было штук сорок…
  - Вот этот топор у меня ведущий. – Продемонстрировал  дед  Маркел, сверкнувший  сталью  первый из собрания. – Видите,  – топорище у него длинное и прямое. Это чтобы удар был покрепче, и чтобы я, не сходя с места, мог дотянуться всюду.  А это вот – заместитель ведущего. У него топорище короче. Он служит для более чистой обработки бревна.   А это помощник заместителя.  А это…
   Теперь  смотрите сюда: это топоры с кривым топорищем для правой и для левой руки. Они служат для  отески  бревен внутри дома. Этот топор с   кривым  лезвием, мне его кузнец специально загибал для  вырубки чаш. А чаша- это один из способов рубки  углов дома. Но об этом, если вам интересно, я расскажу позднее.   Этот топор с лезвием, развернутым поперек, служит для вырубки пазов в бревнах. Еще его называют  теслом.
   А вообще-то плотнику много инструмента для того, чтобы построить дом, не требуется… Топор, шнур с угольком, чтобы отбивать  линию,  металлическая черта, похожая на  два  разведенных железных пальца \чертой  намечают  линию вырубки паза в прилегающих друг к другу бревнах\, коловорот да  двуручный струг для окорки бревен…   
     - Это незаменимый инструмент для хозяйственных  работ в деревне, - пояснил не без гордости дед Маркел. - Видите, какие они острые, ни который не заржавел. Я этот инструмент очень берегу.       
  А вот  знаменитый  плотник Нестор, срубивший на Кижах  удивительную  деревянную церковь Преображения о  двадцати двух   куполах без единого гвоздя, рассказывают, закинул в Онежское озеро свой топор со словами, что сотворенного этим топором чуда уже никто не повторит…
    - Обидно! – Сказал Санька.
    -Что,  Санька? Топора жалко? – Дед Маркел оставил работу и  внимательно посмотрел на моего товарища.
    - Обидно, что никто повторить не сможет…
     Дед Маркел глубоко вздохнул.
    -Ты прав, Санька. Обидно.
     …Топорище дед  Маркел вытесал  всего  за полчаса. Он поскреб его  кусочком битого стекла, зачистил наждачной бумагой, насадил топор и расклинил его сверху. Топор был готов к работе…
   -А ну, угадайте загадку,  - дед  поиграл  в руках топориком.
    -  Давай, -   согласились  мы.
    -  Кланяется, кланяется, придет домой – растянется. Что такое?
 
          
               
                На поиски забытых ремесел
      
      - Топор мы сделали, - сказал  я разочарованно. - А дальше что?
    Мне стало  как-то грустно. Такая интересная, осмысленная  жизнь начиналась,  а теперь  положит дед Маркел  наш топорик  в  свою коллекцию,  и  опять начнется праздная бестолковая жизнь.   
         -Дальше? - Дед  Маркел задумался. - Если по взрослому, то дальше надо бы нам с вами артель собирать да искать подряд на  строительство  дома. Но прежде  надо многим ремеслам научиться. Да и рановато вам  в плотники.
    - Ну вот, - сказал разочарованно Санька, - всегда так. Как что-то серьезное, так не для нас. А нам уже скоро паспорта выдадут…               
      - Мне нравиться ваша заинтересованность. И у меня, кажется, есть предложение. - Сказал дед Маркел и  выдержал большую паузу. Мы ждали с интересом: что такого может предложить дед Маркел, чтобы  наполнить нашу жизнь смыслом и приключениями.
    - Однажды  мне попался в руки  любопытный дореволюционный документ - что-то вроде государственного реестра, в котором говорилось, что в нашей  губернии было зарегистрировано 200 тысяч ремесленников.
    Маркел замолчал, поглядывая на нас испытующе.  Мы тоже молчали, не понимая,  куда же он клонит.
    -Ну и что? Двести так двести, - Санька  недоуменно развел руками.
     - А дело в том, что на эти 200 тысяч кустарей-ремесленников было зарегистрировано  три тысячи самых разнообразных ремесел! Думайте.
    - Три тысячи? -  Я попытался представить  такое количество ремесел. В голове возникли образы последних встреч и событий,  и я в своей голове смог бы наскрести  какой-нибудь жалкий десяток старинных занятий.  А три тысячи представились мне огромным ледяным айсбергом, рядом с которым  мои познания  казались жалким спичечным коробком.
     Я посмотрел на Саньку. На лице его Саньку видна мучительная  работа.
   - Не может быть! - Воскликнул он. - У меня что-то в голове не укладывается, что можно делать в деревне, чтобы столько ремесел  придумать…
   - Вот и я, ребята,  усомнился в этой цифре. - Поддержал наши сомнения дед Маркел. - Ремесел, я полагаю, было  много. Но три тысячи, действительно, - представить трудно!  Немедля засел я за стол и стал считать ремесла, которые  знал или о которых хотя бы слышал…
      Я с трудом смог насчитать около пятидесяти  сельских специальностей,  и  то этот  список был внушительным, хотя до трех тысяч было далеко.
    Я  решил    сознательно собирать все, что   встречается мне в жизни, в книгах,  рассказах стариков о крестьянских ремеслах, делая записи в свой дневник…
   И скоро понял, как многого я не знал… Деревенская жизнь и история, ребята,  стали для меня открываться новыми  глубинными сторонами, о которых я даже не подозревал.   Я только начал собирать  эти сведения, но  уже сообразил, что  цифра, которая  попалась мне в старинных бумагах, вполне может быть реальной…
   - Здорово! Наверное, это очень интересное занятие отыскивать забытые ремесла. - Сказал  я, почему-то волнуясь.
   - Заниматься поисками утраченного?  Только есть ли в этом смысл? Ведь мы - цивилизованные люди, мы  живем в век  информатизации и компьютеризации... - Засомневался продвинутый Санька.
   - Думаю, смыл есть. – Твердо ответил дед. - Однажды я  возвращался с одним  немецким товарищем из Голландии в Германию на его автомобиле. Сказочные дороги, обустроенный мир,  ничего не скажешь. Но вот  мы увидели среди потока машин человека, который  голосовал на обочине.
    Мой товарищ остановил машину,  и они  стали о чем-то говорить по-немецки. Потом мой товарищ развел руками  и поехал дальше.
 Я спросил его, что случилось на дороге, почему голосовал этот человек.
   Оказалось, что  у  его автомобиля  спустило колесо, и он   спрашивал у  проезжающих отвертку, чтобы поменять колесо. Но  ни у кого не было отвертки.
   -Так ведь с помощью отвертки нельзя поменять колесо. - Возмутился я, прервав рассказ деда. - Об этом знает каждый ребенок. Колеса меняют с помощью ключа баллонника.
   -  В нашем  случае немцы этого не знали, - развел руками дед.
   - И что  станет делать тот человек на обочине?  - Спросил Санька.
   -  Ничего. Он вызовет службу спасения.      
   - Все правильно. - Сказал уверенный Санька. - Каждый должен заниматься своим делом.   
   - Но это ж беда! – Возмутился я. - А если случиться что-нибудь серьезное? Что они будут делать в  своей обустроенной Германии.  А  если  спасатели не приедут?
   - Вот и я об этом. - Поддержал меня дед. - Посреди  цивилизованной, механизированной, специализированной, автоматизированной, компьютеризированной Европы пропадает  человек, потому, что он  передоверился цивилизации и  не знает, как менять у автомобиля колесо.
    Санька не возражал,  о чем-то напряженно думая.   
   -   Вот и я все чаще прихожу к мысли, что русская деревня, иногда воспринимаемая нами, как  отсталая, безграмотная,  сермяжная,  явила  миру  великолепнейший образец универсальности, которая, несмотря на все  потрясения,  тяготы, выпавшим на ее долю, помогали ей преодолевать  самые тяжкие испытания.  И это еще не все.
     Я думаю, что   универсальность нашей деревни является  бесценным наследием, которое позволило вчерашним полуграмотным крестьянам стать  учеными с мировыми именами, гениальными конструкторами, военачальниками, разгромившими самую  отлаженную и агрессивную военную машину  фашисткой Германии.  Сергей Ильюшин, легендарный авиаконструктор ушел из деревни в лаптях, чтобы  копать канавы на строительство аэродрома под Санкт-Петербургом. У него было всего четыре класса церковно-приходской  школы.  А уже через двадцать лет он стал  в один ряд с выдающимися авиаконструктора мира, а скоро  превзошел их…  Думаю, что это наследие еще послужит нам.
     - Мы  поняли, дед! -  Вскликнул Санька. - Лично я не хочу быть  продолжением телевизионного пульта.
     - Верно, Санька. -  Поддержал я его.- Мне хочется и знать и уметь все, что  знали и могли наши предки.
     - Так вот.  Если вам  все это   интересно, то я предлагаю  отправиться на поиски забытых  ремесел, - весело сказал дед Маркел. - А все, что мы отыщем, занесем в  книжку, зарисуем и сохраним для потомков.
       -Я предоставляю со своей стороны  для нужд экспедиции свой испытанный автомобиль «Жигули» шестой модели,  свой  опыт и знания,  коллекцию старины и инструментов,  записи вот в этой тетради, книги и  если потребуется Интернет, - добавил дед Маркел.
    Мне это предложение показалось чрезвычайно занятным. Видимо и Санька думал так же, потому что мы дружно  крикнули  «Ура!»
   - Но этого мало, - остановил нас дед Маркел. - Нужно еще  разработать методику поиска.
   - Я предлагаю, - заторопился Санька, - взять карту, определить  территории, на которых бытовали какие-либо ремесла и  наметить  маршрут поиска. Сесть и поехать.
    - А я, думаю, - возразил я Саньке, - нужно  проводить исследования по темам.  Например,  все, что связано с землей и земледелием… Или с водой…
    -А я считаю, - подхватил дед Маркел, - что нужно объединить оба предложения… А пока спать - утро вечера мудренее.
   
   
               

                ЛЕСНОЕ МНОГОДЕЛЬЕ
    Поутру  воодушевленный дед Маркел пришел будить нас чуть свет.         
   -Здравствуйте!  Самовар на столе, -   сказал  он, загадочно напирая на слово «здравствуйте».
  -Доброе утро! - Отвечали мы.
  - А я вам еще раз говорю, здравствуйте!  И говорю это  не просто так, а со смыслом.   
  Мы с интересом посмотрели на деда Маркела.
   -Прошу вас, почувствуйте: слова «здравствуйте», «здоровье», «дерево», «древесина», «деревня», «древний»  - имеют один корень и один смысл.
   -А при чем тут  наше здоровье и  деревья, при чем лес? -Спросил с недоумением Санька.
   - Все просто, -  дед Маркел разливал чай и одновременно  размышлял о природе слов. -  Лес, ребята, для русского человека - дом родной. Это его защита, его место обитания и  пропитания.
    И для древнего нашего предка благополучие, здоровье, долголетие, безопасность, уверенность в будущем связано было с пребыванием в  лесу, под кронами  дерев.
   В лесу он прятал  разделанные поля с посевами хлеба. В лесу он спасался от набегов кочевников, в лесу он добывал пропитание, охотился, собирал ягоды, грибы…   
     Когда убрали со стола  чашки, дед  Маркел принес толстую тетрадь в кожаном переплете, часть страниц в которой были заполнены карандашными  зарисовками и  исписаны  мелким убористым почерком.
    - Вот, ребята,  это  мои поиски забытых ремесел. Теперь я вам вверяю  заботу о  ее наполнении.  И  я предлагаю начать эту работу, как вы правильно догадались, с леса, с дерева.
  - Нет, дед, - возразил я. - Мы  уже начали   эту работу с крицы, с кузни, с твоего нового топора. 
    - Возражения принимаются. Ты, Миша,  будешь сегодня за капитана. Тебе и заполнять наш бортжурнал. А  курс, который мы  определяем   нашему кораблю, давайте назовем так - «Лесное многоделье».  А сам лес будет   для нас океаном. В России, братцы мои, находиться почти треть всех лесов мира. Непостижимое богатство!
  - Ура! Курс на лесной океан!- крикнул Санька.   
  -  Отдать швартовы!  - Скомандовал решительно дед.  - Экспедиция начинается! 
        Я открыл тетрадь и занес ремесла, о которых мы узнали раньше: рудознатец, тот, кто  ищет руду; кричник, который  железо выплавляет из руды;  кузнец, который  оружие делает из железа; молотобоец,  подсобник кузнеца;  пушкарь или литейщик, который пушки льет.
               
 
                Плотницкая артель
              Общинная каша гуще кипит
   Мы  не пошли на Мологу купаться.
   - Я предлагаю для начала поехать   в соседнюю деревню, где знакомая  мне плотницкая артель  строит  дом. – Сказал решительно дед Маркел. 
   Он выдал  нам  небольшие ловкие, остро наточенные топоры,   мы с Санькой  сели в дедовы   «Жигули» и поехали.
    - Плотники на Руси всегда артелями работали, - рассказывал дорогой дед  Маркел.- Да и вообще на Руси прежде всего  ценились  артельность,  заединщина, соборность…
    - Почему так?
    - Помните,   о  чем говорит пословица: «Дружно – не грузно, а врозь, хоть брось!».
    В прежние-то времена плотницкие артели по всей России ходили.   Москва на половину деревянной была.    Плотницким ремеслом  жили  владимирцы,  рязанцы. Недаром за рязанцами по сей день прозвище  держится – «Рязань косопузая». Это потому, что трудно было встретить рязанского мужика без топора за поясом.
  Петербург   наши  северные мужики строили. Он хоть и каменный, но и там без плотников не обошлось.  А  флот Петра первого  кто строил? Наш вологодский мужик.
 Русский исследователь деревянного зодчества академик Игорь Грабарь называл Россию страной зодчих. 
   … В деревне звонко переговаривались топоры.  Плотники  поднимали на сруб желтые  тесаные бревна,  примеряли их, чертили и тут же принимались рубить чаши. 
 Через несколько минут бревно уже  укладывалось в стену.
Дружная, слаженная  работа  завораживала, и  мы засмотрелись на  артель плотников, поднимавшую  будущий дом.
    Но тут  из-под  навеса вышел человек, видимо, исполнявший   роль повара, и  стукнул поварешкой в пустую кастрюлю. Плотники тотчас оставили работу и спустились вниз на обед.
    - Хлеб да соль! – Поприветствовал  дед Маркел  плотников.
   - Едим да свой! – Отвечали они. – Садитесь с нами отобедать.
    - Артельная каша гуще кипит, -  отвечал дедушка.  – Грех отказаться.
    Артельная каша была не только густа, но и  необычайно вкусна.
   - У меня  и дед, и прадед плотниками были. – Стал рассказывать дед Маркел. - Подрядились они артелью рубить дом одному купчине за два пуда соли. Заложили  дом  девять метров  на двенадцать. Срубили три венца, тут заказчик подходит. 
   -Чего-то, ребята,  многовато запросили за работу.  Надо бы поубавить на полпудика.
   - Хорошо, - говорит  прадед. Он в артели за старшего был. - Поубавим.
   Следующие три венца  срубили уже девять на девять.
   Опять купец приходит, жадность одолела.
   -Надо бы ребята еще на полпудика убавить. Соль-то нынче больно дорога.
   -Хорошо, - отвечает  прадед. – Поубавим.
   Следующие три венца  уже  девять на шесть рубят…
   Дед  Маркел рассказ  закончил, ложку отложил.
    - Плотников обижать - последнее дело, - засмеялись артельщики. - Себе дороже! 
     -Вот молодежь к вам привел, -  сказал  дедушка. – Может, возьмете в подмастерья, хотя бы на  половину дня, покажете, как дома у нас на Севере рубят. Да и мне  вспомнить  старое мастерство  не грех…
    Плотники  заулыбались.
    - Подмастерья – это хорошо. Надо наше ремесло обязательно перенимать и сохранять. Ему, этому мастерству уже не одно тысячелетие…
   -  Северные плотники, согласно преданиям, - поддержал их дед Маркел,-  когда ледник наступал, ушли  в Индию и мастерство свое туда  принесли. Говорят, индийские храмы   сохранили в себе черты нашей  северной деревянной архитектуры. Недаром  главного индийского бога  зовут Кришной.  По-нашему это будет Крыша…
   … Весь день мы с дедом и  Санькой провели в плотницкой артели, которая  успела  за это время подвести  сруб под крышу.   Поняли, как надо    пазить бревна, рубить  чашу, узнали,  какие еще бывают углы у  северных домов. Что такое  «обло», «лапа»,  «прямая и косая зарубы»?  Что такое  «матица», «перевод»,  «воронец», «стропила», «повальная слега», «обрешетка», «конек»,  «причелина»…
     В  нашей книге  появилось еще одно ремесло, очень существенное: «плотник». 
 
                Тайны Барсучьего бора
 
   Утро выдалось  теплым с мелким дождиком и туманом.
   Дед Маркел сам собирал на стол завтрак.
   - Я теперь в доме за большуху, отвечаю за ухваты и чугуны.  Баушка Платонида  уехала на недельку в большой город погостить.
    Пока мы соображали, хорошо это или не очень, дед  принял решение.
  -Собирайтесь! - Скомандовал  он. - Едем на Барсучий бор. Покажу вам настоящий рост белых грибов.
     Накануне  тоже шел мелкий грибной дождь, и дед, стоя у окна,  хмурил брови.
     -Ты чего, дед, печалишься? Подумаешь - дождь, - сказал я.
     -Для  нас дождь даже хорошо, грибов нарастет много.  Для крестьянина  - беда.  Дождь сеногной. Скот  может без кормов остаться на зиму.
     И вот мы едем на Барсучий бор. В  берестяных коробах хлеб, заварка, сахар, картошка, несколько луковиц, котелок. 
       Полевой дорогой въехали  в светлый березняк.  Белоствольные березы были  как на подбор, высоки, полнотелы. Но дальше я заметил, что многие березы были грубо  ободраны и  непривычно чернели стволами.  Поначалу я думал, что березы болеют какой-то странной болезнью,  однако  кроны  деревьев  были зелены и, казалось, не были угнетены никакой болезнью.
   Я спросил деда про березы.
   -Это  бересту  заготовляли на поделки. Раньше  смолокуры обдирали их. Деготь гнали из бересты.

   -Но это ж варварство!  Сколько лесу погублено, - возмутился Санька.
   - Но вы не расстраивайтесь. Это ремесло урона лесу не наносит. Через год - другой на стволах появится новая береста.
    Скоро  дорога привела нас в низину. Колея исчезала в зарослях мха.   Дед остановил  машину, и мы вышли  на волю.
  Дед первым вступил на мох прошелся по нему. Под ногами  выступала вода, но сапоги не скрывало.
  -Ясно, - сказал он, возвращаясь. - Лесозаготовители  прокладывали к делянкам  временную дорогу и перерезали  водную жилу. Теперь в этом месте случился застой, скопилась вода и  низина заболачивается.
  -Что делать?  Возвращаться? - Спросил нетерпеливый Санька.
  -Я предлагаю оставить машину и идти пешком. -Предложил дед. - Тут всего  километров пять. Ночевать можем в лесной избушке. Нет возражений?
  Мы  жаждали приключений и  горячо поддержали деда.
   Скоро мы уже  преодолели моховое  болото и зашагали бодро  по  вновь  обозначившейся колее. Туман все еще  не покидал лесных пределов, и  от этого лесной мир казался  уютным и даже домашним.
   Через час мы вышли  к берегу лесной речушки,  заросшей ивняком.  В одном месте  на речке был устроен заезок, древний  способ рыбной ловли.   Речка была перегорожена  частоколом и еловым лапником.  В середине  частокола была  поставлена  верша, сплетенная из ивовых  виц. В верше  трепыхалось несколько рыбешек. По частоколу был проложен переход и мы  довольно легко перешли на ту сторону речки.
   Как не торопились мы поскорее попасть на грибные места Барсучьего бора,  но перейдя речку,   надолго  затормозили.
  За прибрежными кустами  стояла низенькая избушка, крытая еловым корьем.  Рядом  с ней  было устроено  некое подобие печки  под открытым небом с топкой, с каменкой,  с глиняным котлом, наглухо закрытым,  из которого   выходили две трубы. 
  Все вокруг хрустело углем,  рядом с печкой валялись  старые сосновые пни, выкорчеванные зачем-то вместе с корневищами.
  - Это, ребята, -  сказал нам дед Маркел, -  лесной смолокуренный заводик.  Вот из этих сосновых пней, из спрессованной в пачки бересты  выгоняли  смолу, деготь, делали сапожный и корабельный вар, получали скипидар.  Вар этот  делает обувь недоступной для воды и предотвращает гниение ниток.
  Деревянные лодки и корабли тоже смолят перед спуском на воду, чтобы они служили как можно дольше.
  Русский крестьянин широко использовал деготь. Он смазывал дегтем сапоги, чтобы не текли, смазывал оси телеги, чтобы на них легче крутились колеса, столбы, чтобы не гнили, лечил дегтем  всевозможные  кожные болезни,  даже делал дегтярное мыло, чтобы избавляться от паразитов.
… Дверь избушки была открыта. Мы зашли вовнутрь. До сих пор в избушке пахло дегтем и дымом.  Небольшая железная печка, сооруженная из бочки, обложенная камнями,   стол, сколоченный из не строганных досок, такая же лавка у стены, нары.  На столе  стоял фонарь «летучая мышь», лежали  большие кривые ножи и металлические воронки. В углу  стояла   бочка с железными обручами.
 - Это  инструменты вздымщиков.  Этот промысел до сих пор теплится.  Вздымщики собирают в  сосновых борах  смолу или живицу, которая потом идет на приготовление ценного сырья  в радиоэлектронике и химии - канифоли и скипидара.
    Вот этими косарями на  длинных палках вздымщик наносит на кору сосны  косые надрезы, по которым стекает смола в воронку и далее в емкость. Вздымщики за сезон собирают тонны смолы и отправляют ее на  лесохимические заводы.
   Мы вышли на улицу.  Туман покидал низины и  быстро растворялся в вершинах  сосен и берез.   
   -А  вот, обратите внимание, -  дед  Маркел подвел нас  к ямам, полным головешек.  - Это угольные ямы,   в которых  готовили березовый уголь для кузнечного промысла. Уголь получали  при сжигании березовых дров при малом доступе воздуха…
  - В молодости до армии я на таком лесном заводике работал вздымщиком.  Собирал живицу. - Сказал  с грустью дед  Маркел. - Бывало за день  по лесу так набегаешься, что еле на ногах стоишь, а придешь к избушке, напьешься чаю, и бежишь в деревню на  беседу. А чуть свет уже снова в лесу, снова  по делянкам. Откуда только силы брались? А, Мишка?
   Я не ответил деду. Я не знал, откуда дед черпал силы. Я подчитывал ремесла, которые открылись нам возле этой лесной избушки.
   -Так сколько  ты насчитал здесь лесных промыслов? –  Спросил  дед.
      -Дегтярный,  смолокуренный,  живичный, угольный.  Четыре ! -  Бодро сказал я.
      -Приплюсуй еще один, - Сказал дед. – Поташный.  На таких кустарных заводиках получали из древесной золы методом выпаривания щелочь.
    Теперь в этом нужды нет, химическая промышленность нашла более дешевые способы. А вот берестяной промысел и сегодня имеет большой смысл.
      - Это как? –Спросил я.
      -Дело в том, что  смолокуры и углежоги заготовляли еще бересту для поделок. Лапти плести, березовую посуду делать, короба… Береста материал уникальный.  Я вам про него потом на досуге расскажу.
     Тут дед Маркел  взял с лавки  берестяной туес, в котором лежали ровные обгорелые камушки.
    - Что это такое?  Сможете догадаться? Это, ребята, берестяной самовар.
    -Ничего себе, самовар?  - Удивились мы.
    -Представьте себе, самый настоящий самовар! -Подтвердил дед. - Наливаешь в туес воды, нагреваешь на костре камни и  вот этими  деревянными  щипцами  бросаешь камни в туес. Вода  тут же закипает. Заваривай и пей. Я предлагаю вам  почаевничать после дороги.
    Мы запалили костерок,  напились чаю из берестяного самовара и отправились в лес.
    - Лес  может дать человеку все необходимое для жизни.
Видите, вон у той  огромной березы  в метре от земли  остался с весны кран, - показал дед на  вставленную в березовый ствол палочку.-  А  вон еще кран, еще… Кто-то здесь в апреле собирал  березовый сок. Очень полезный и вкусный напиток. Я его  тоже в больших количествах заготовляю, разливаю в пластиковые бутылки и закладываю в морозильную камеру. Квас из березового сока - отличнейший!
    Дед оказался прав.  Белых грибов на Барсучьем бору было столько, что  корзины наши заполнились в полчаса.
    -Мотайте на ус, - сказал дед Маркел. - Еще один крестьянский промысел, связанный с лесом. Грибной.  Или грибовареный. 
    Крестьянин обычно ездил  по грибы всей семьей  на лошади. В телеге стояли  пестери, сенные кузова под грибы.  Маленькие и взрослые наполняли эти емкости  легко. Дома грибы солили и сушили.  А дети еще носили грибы на грибоварку, зарабатывая копеечку в семейный бюджет.
   А в другой раз семья  приезжала уже за  ягодами.  Толи за клюквой, то ли за  брусникой. Это уже другой промысел… Клюковный. 
    Зимой приедет крестьянин в город с  мороженой клюквой в  пестерях и начнет зазывать покупателя: « По ягоду клюкву, подснежную крупну, по свежую, манежную, холодную, студеную,  ядреную, по устюженскую клюкву.»
   Дед так разошелся, войдя в образ крестьянина, что мы с Санькой рассмеялись. Но дед Маркел продолжал голосить на весь лес:
  - Эх-ва, клюква бабашка, брали Наташки, брали-побирали, с кочки на кочку скакали,  лапотки потоптали,  ушиницы ободрали, в реку покидали… А река не принимает, к берегу прижимает… ко берегу-бережку ко зеленому лужку…»
   

   
                Ночные гости

                К избушке мы вернулись уже к вечеру.   
    - Будем ночевать, - сказал дед. - Надо грибы прибрать. Тут я видел, у смолокуров  сушилка для грибов сделана.  Печку натопим, комаров выкурим, свежего лапника наломаем, перекусим и будем  спать, как  баре.               
   Мы   почистили грибы,  разложили их на проволочной сушилке и затопили печь, прибрались в избушке.  Дед сходил к верше, принес  забежавших в  нее плотвиц, окуньков и хариусов, заварил  уху.
   В  деревянном  фонаре  был огарок свечи, мы зажгли ее  и поставили на стол.  Души наши ликовали, так  волнующе пахла хвойная постель,  белые грибы, сохнущие у печки, поспевающая уха с лавровым листом.
   -Э-э, да похоже  сюда кто-то заглядывает и кроме нас, - сказал дед Маркел, переступая порог. - В сенцах  под крышей в мешочке продукты подвешены, чтобы мышки не достали.
    Тепло  и сытный ужин сморили нас, и  мы с Санькой уснули без  задних ног.
     И мы не слышали, как в темноте  за бревенчатой стенкой послышался собачий лай, как дед Маркел вышел с фонарем на волю  и встретил ночных гостей.
    Я проснулся от того, что  кто-то  горячо  целовал меня в  ухо и нос. Мне показалось, что я на Белом озере,  и ко мне навстречу бежит по песку  Лена  Софронова - Золотая рыбка.  Сердце мое гулко забилось.  Я открыл глаза и в  полумраке избушки  разглядел рядом с собою  лохматую собаку, которая восторженно повизгивая,  лизала меня шершавым языком.
   Дед сидел за столом с двумя  мужиками, хлебавшими уху.  По разговору я понял, что это вздымщики,  которые только что вернулись с делянок.
      -  У нас несколько участков и несколько избушек. Мы тут не каждую ночь ночуем. У нас  гости редки. Медведь вот  приходил не раз в прошлом году, - рассказывали мужики. – Оставим  радио, уйдем на делянки, а приемник на весь лес вещает. Вечером приходим,  окошко разбито, и кто-то  приемник со стола сбросил. Да так несколько раз приходил выключать радио.   
    В один день остались, решили  проучить нахала. А  медведь-то в окошко и лезет, лапой шурудит, радио пытается  нащупать.  Пришлось  шугануть  его.   Федя вон, кочергой   по лапе огрел, да как рявкнет… Мишка от испуга чуть избушку не повалил, как  бросился  когти рвать… Пришлось вот  собаку в лес брать.
   - С медведем, в лесу  дружба худая. - Сказал второй вздымщик.  - Прежде мужики на медведя с рогатиной ходили без всякого оружия. Бодцами  звали  таких промысловиков.   Вот это, Иван, охота, так  охота, а с лабазов завалить медведя не велик подвиг.
   - У меня прадед бортничал. -   Поддержал его первый вздымщик. - Наделает в деревьях дупел, приманит пчел и  собирает в конце лета мед.  Опасный это, надо сказать, промысел.  Борти высоко, пчелы злющи, так жиганут, что  летишь с дерева и радуешься, что жив пока.
   Да и медведи  не упустят случая борти разорить. Так  прадед наш чего делал. Подвесит на веревке тяжелую чурку вдоль ствола пониже борти, вобьет в нее гвоздей   
да заточит их. Мишка на дерево полезет, махнет лапой по чурке, чтобы не мешала,  поранится, заревет… А меда
все - равно охота, только бы  ему дальше лезть, а чурка возвращается и в бок его гвоздями.  Он еще пуще бьет, а чурка  все сильнее раскачивается и все сильнее  ответно бьет медведя.
    Поревит,  поревит   от обиды, да так ни с чем и уйдет косолапый.
 -   Однажды  зимой лесорубы тут вот на Барсучьем бору, -заговорил  второй вздымщик Федя, -  потревожили в берлоге огромного медведя. И пошел тот шататься, добывая себе пропитание. Среди бела дня на лесной дороге напал на учительницу и убил ее.
   - Ох, ты беда какая! – вздохнул дед Маркел.
   -  Уж, куда хуже. –Согласился Федя. - В окрестных деревнях началась паника. Послали  гонцов к старому  охотнику Сивире. Был у нас тут такой  медвежатник. Ему уже за семьдесят было.  Вот приходят к нему посыльные: спасай!
   Сивиря не заставил ждать. Скоро собрался в путь, взял с собой  из съестных припасов  только мешочек присоленых сухарей.  От растерзанной учительницы следы уходили в чащобу. И Сивиря встал на след, и пошел распутывать медвежью грамоту.   Скоро зверь почуял охотника.   
    Наверное, понял, что идет его смерть. И стал уходить. Он был   в сто раз сильнее и сноровистее старого охотника, но  охотник  шел за ним, не оступаясь, день и ночь, второй день и вторую ночь, ни на минуту не давая  отдыха, ни себе, ни зверю. Только сухарик за сухариком бросал в рот.   
    И, наконец, медведя охватил ужас,  и  начал  он метаться, терять силы и к концу третьих суток пал без движения.  Сивире даже стрелять не пришлось.   
    Тут за окном избушки  яркой вспышкой ударила молния, и следом над  крышей так  грохнуло, что казалось,  мир раскололся пополам.  Сверканье молний и грохот слились воедино, но скоро гроза откатилась  в дальние пределы леса, а на крышу  нашего  пристанища обрушился ливень. Под шум его я сладко уснул,  согреваемый  горячим собачьим телом.   
   Утром  мы выскочили с Санькой  на  речку умыться.   Промытый грозовым ливнем лесной мир сиял  мириадами  капель, вода в речке вспухла   и несла на себе невесть откуда взявшиеся по-осеннему золотые листья берез.
   В  верше билась  какая-то большая рыбина, так что  заезок сотрясался.  Пришел дед,  поднял вершу и вытряхнул на берег большущую щуку,  гневно открывающую  зубастую пасть.
    Через полчаса мы уже сидели за столом вместе со вздымщиками и наслаждались  щукой горячего копчения.
    Когда перешли к чаю, я достал  экспедиционную тетрадь, чтобы записать открытые здесь  лесные ремесла.
  -Ночью вы про охотников говорили, - спросил я деловито  наших старших товарищей. – Надо ли  заносить  в наш журнал  ремесло охотника  или   отнести охоту к забаве?
   -Это, сейчас, охота стала  отдыхом, развлечением, - горячо  откликнулся дед Маркел. -  А еще лет двести назад – это был настоящий  промысел, сравнить его   можно разве что со старательским промыслом,  на котором  добывали золото.
    Наших предков расстояния не страшили. Известно, что еще в 11 веке русские проторили дорогу в Сибирь. А скорей всего и раньше эти пути были изведаны.
   Главный интерес  для  европейцев в Сибири представляли меха. Поэтому  и промысловик, и  купец часто был в одном лице.
    На охоту в Сибирь уходили ватагами.  В ватаге человек тридцать, сорок.  Главная цель -  соболь. 
   Местное население било соболей стрелами, русские  ловили  их в клепи.  За сезон  можно было добыть 10-20 соболей. И только особенно удачливые добывали  до сотни. 
   Соболь стоил в Москве бешеные деньги – от двадцати до двухсот рублей.  Промысловик получал  - полтора-два рубля.  Надо учесть, что   казак в Сибири получал годовое жалованье из царской казны в пять рублей.
    Когда охотник менялся с  местными вогулами, то за железный топор ему давали двух-трех соболей. Это был выгодный обмен для обеих сторон. А на  Чукотке  казаки меняли медный котел на такое количество шкурок соболя, какое входило в котел.  При этом  чукчи смеялись над глупыми русскими,  которые совершают такой невыгодный обмен.               
     Сибирь в  17 – 18 веке была для России тем же самым богатством, что для Америки – Клондайк.
   Сохранилась государственная статистика:  в семнадцатом столетии  в Сибири  было добыто и вывезено  около 10 миллионов  соболей.               
   А по мере оскудения угодий  охотник продвигался все дальше и дальше, освоил Восточную Сибирь и в восемнадцатом веке уже добрался до Тихого океана, а скоро и переплыл его. 
  Вот такая краткая история  вологодского охотничьего промысла.  Именно вологодского тотемского, устюгского, потому что  они первыми ушли  осваивать Сибирь.
     …  Вздымщиков  ремесленная тема  очень заинтересовала.  И они наперебой стали   вспоминать  истории, связанные с лесными промыслами.
    
                Какое дерево в сруб положить?

   Конечно, главный промысел в лесу  определился сразу - это лесозаготовительный: его задача - взять   строевую древесину. 
    -  А выбрать дерево для  строительства дома – большое искусство. Тут все имеет значение: в какое время ты срубил дерево, где оно растет,  сколько лет ему, - сказал дед Маркел… -  На  строительство дома  идет  обычно сосна  или за отсутствием последней - ель.  Прежде, бывало, строили  дома из лиственницы. 
    Но   лиственницу могли  позволить себе только богатые люди, поскольку везти ее приходилось далеко, а по рекам  лиственницу сплавлять нельзя. Почему?
   - У нее удельный вес больше  чем у воды. – Включился Санька.  – Утонет.
   -  Но зато такой дом из лиственницы будет стоять века. Он гниению не подвержен.- Продолжил дед Маркел.
   - Мы видели такой дом, - обрадовано  заявил Санька.  - Из лиственницы построено имение Гальских под Череповцом. Там теперь музей и  можно увидеть этот дом.  Там  бревна в стенах прямо-таки гигантские,  в полметра каждое.
     -Наш дом тоже из лиственницы построен. Когда-то в нем располагалась  почтовая ямская станция с постоялым двором. Она тут с гоголевских времен стоит.  И еще простоит не один век. И вам, и вашим внукам хватит…   
     -  А  мне,  ребята,  в своей жизни приходилось  встречать дома, построенные из осины. – Подхватил разговор  вздымщик  Федор.  -   Этим домам было уже за триста лет, но они не покосились ни в какую сторону, а топор  от бревен отскакивал с искрами.
   - С искрами? – Удивился я.
   - Да. С искрами. Такую железную крепость набирает в себя осина, если ее правильно заготовить и высушить.
   - Тогда  надо все дома строить из осины, - сказал Санька.-Вон, сколько осины в наших лесах.
   - Жить в осиновом доме  трудно, - Возразил первый вздымщик Иван. -   Дело в том, что сосна, ель  поддерживают  в человеке его  энергию, а осина    эту энергию  высасывает.
   -Дерево-вампир? - Воскликнул  Санька.
  -  Не удивляйтесь.  -  Подтвердил дед Маркел. - Об этом  свойстве осины люди хорошо знали, поэтому  считалось, что  на могилу колдуну нужно вбивать  осиновый кол, и осина лишит  колдуна его  злой энергии.  А знахари  больного человека обкладывали  осиновыми плашками, и тем самым снимали   у него жар…
    - Поразительно!
    - В наших краях самым ходовым  деревом для  строительства является сосна. -  Сказал Иван.  -  Ей должно быть не меньше ста лет.  Нужно выбрать сосну, в которой  накоплено побольше  смолы – кондовую.  Смола защищает дерево от болезней и гниения, и поэтому сосновый дом  для здоровья полезен.
   - А тесаные  стены соснового дома благоухают смолой и светятся так, словно  в доме  поселилось солнце, - Добавил дед Маркел.
    - А почему так? – Спросил Санька.
    - В наших краях лесорубы  называют  поверхностную часть ствола, - она может быть толщиной до нескольких сантиметров  - мяндой.  Она  непрочна и подвержена  гниению.   Далее идет конда, -  смоляная часть. И чем  больше ее в дереве, тем прочнее  оно, и тем дольше простоит  дом, - ответил дед.
    - Сейчас   лес пилят, но  лучше его рубить топором. – Сказал  Федор.
     -Это почему? – Удивился я. – Пилой, должно быть,  легче. И производительность выше.
    -   Прежде лесорубы  и  плотники  пилами не пользовались. – Отвечал Федя. -  Годовые слои дерева при заготовке его и при строительстве  топором заминались, закрывались, и  влага в дерево не проникала. Поэтому старинные дома, срубленные одним топором, стояли  дольше.
   -А когда начали пилить?
   - Первые пилы появились на Руси при Петре-1. – Ответил нам дед. - До  этого они с успехом заменялись топорами. Бревно  раскалывалось клиньями и тесалось. Так получались доски.
   -Но это ж  утомительно долго.  Это  сколько времени надо, чтобы построить дом? -  Посетовал Санька.
   - А вот и неверно. -  Отвечал дед. -  Раньше  лес для   новостройки  заготовляли всей деревней в один зимний день.  В один день ставили сруб, а  уж потом хозяин доводил дом до  жилого состояния…     Называлась такая дружная общинная работа – помочами…
 
 
                По большой воде   
               
   - Хорошо,- согласился Санька со взрослыми. - Заготовили лесорубы лес, а   как доставить его   на стройку? - Когда не было ни асфальтовых, ни железных дорог? -   Это  сколько надо леса перевести, чтобы построить целый город.
  -   Самое  быстрое и  доступное средство - вода.  В прежние годы  лес можно было  перебросить только по сплавным рекам. Дорог не было. - Отвечал дед. - Поэтому был такой  промысел -  сплав - и было очень интересное ремесло - сплавщики леса.      
     Малые реки Севера еще хранят следы  молевых сплавов. Обрушенные берега,  деревянное, выстланное топляками дно. И наша Молога и эта лесная речка этой горькой участи не избежали.
   - Всю зиму лесозаготовители  рубили лес, возили его на  берега  лесных  речушек и складывали  через слеги  ряд за рядом в  бунты, -  Заговорил  вздымщик Иван. -
    Получалась    гора леса в несколько тысяч  кубометров.  Бунтов было много. По всей реке на протяжении  двадцати-тридцати километров ее стока  ставились бунты.
     И как только вешние воды поднимались,  начинался весенний сплав. Тысячи и тысячи кубометров древесины  опускались  в реку, и  вода несла  бревна вниз по течению…
    Задача сплавщиков и состояла в том, чтобы вовремя спустить  огромные склады на воду и провести древесину по реке, устраняя заторы.
    -  Но заторы случались постоянно.  – Перебил Ивана Федор - Где-нибудь на речной излучине бревна вставали дыбом и тормозили весь сплав.  Река  шумела, ревела, пытаясь  протолкнуть образовавшийся тромб дальше, бревна все глубже зарывались в речное дно, вспарывали  речной берег, обрушивая в воду огромные пласты земли вместе с росшими на ней деревьями.
     А  сверху  все плыли и плыли бревна, создавая жуткие нагромождения.  На этот случай   выше по течению создавались плотины, через которые пропускали воду. И как только получался затор,  сбрасывали  накопленную воду, которая  поднимала на своих плечах многометровую деревянную пробку.
    -  Нужно было разобрать с помощью одних только багров затор и  пропустить  древесину  дальше, где  уже в большой  реке  на широкой  воде отсекалась обновкой часть акватории на несколько километров вдоль берега и  создавались запани, в которые ловили  плывущий лес, - Включился Иван. - Мы с Федей  прежде  работали на сплаву, хорошо знаем, что и как. -   Потом из этого леса будут собирать плоты или ерши и отправлять  по большой реке   буксирами-плотоводами до лесопильных комбинатов…
   - Такая работа была не только тяжелой, но и крайне опасной, - Заговорил дед Маркел.- Оступись чуть, сырое бревно провернется под ногой и ты уже в воде зажатый со всех сторон  бревнами. Если растеряешься, сапоги, намокшая  фуфайка, бешеное течение реки  затянут   под бревна и,  найти тебя  практически невозможно…
    -  Работа на сплаве требовала не столько силы, сколько сноровки, -  согласился  Иван. – Был у нас  такой Митюшка Варфоломеев из  лесного поселка Тринадцатый квартал, который не смотря на  свою худобу и малый рост,  считался лучшим сплавщиком в районе. Так этот Митюшка  вдвоем с подсобником за  смену перекатывал до 400 кубометров  леса.
    -  Надо знать, с какой стороны к бревну подойти, как  вывесить его, передолить, чтобы оно само, без  твоего усилия пошло, - сказал Федя, пошевелив крутыми плечами. - А это большое искусство. Не в силе дело, а в сноровке.
     - Сплава ждали  и радовались началу его, как празднику. На сплаве, за  две недели можно было заработать столько, сколько  заработаешь потом за весь год, - Подытожил Иван.   
   - До организации леспромхозов  крестьяне, заготовлявшие на продажу лес, тоже сплавляли его по малым рекам, но уже не молью, то есть разрозненно, а сформированными  заранее плотами, -  заговорил дед Маркел.-
   До того, как плоты или ерши стали таскать   специальные буксиры, на водоемах, на которых отсутствовало  течение, существовал иной способ  доставки  плотов к месту назначения.   
    Плотогоны на лодках, заезжая  вперед на  километр, насколько хватает  каната, бросали в воду  четырехпалый якорь  и возвращались назад   на плот. Далее,  вращая ворот, наматывали на него канат, подтягивая плот к якорю, потом снова заводили его и снова подтягивали плот, пока течение не подхватывало  плот. Дальше нужно было умело управлять им.
- Мы поняли: сплав это сложный и многодельный промысел, - сказал я.
 - Многодельно? Да. – Отвечал дед. - Но  есть такая поговорка:
« В лесу дуб - рубль, а в столице -  рубль - спица»               
   Мы   занесли  в книжку ремесло  плотника,  лесоруба сплавщика.А еще,  строителя и смотрителя плотин на сплавных реках,  составителя плотов и плотогона.
               
                Как сделать сколотень?

      Наши грибы уже почти  подсохли. Мы    стали готовиться к выступлению. Однако,  вздымщики не посоветовали нам возвращаться  обратным путем.
   - После такого ливня, болото, перед которым вы оставили машину, переполнилось. Накупаетесь, досыта, - сказал  Иван.
   - Идите лучше верхней дорогой. Крюка дадите, но  зато без приключений. - Предложил Федя.      
   -Хаживал я в прежние годы этой дорогой, - сказал  дед Маркел. - Не заросла, чай?
   -Пройдете! – Уверенно сказал Иван. – Я тут два года тому назад ходил. Там еще  деревня будет - Раменье.  Вот вам куда надо зайти в поисках  забытых ремесел.  Раменье прежде славилось рукодельем. Особенно известны были   опойковые сапоги.  Раменские  сапожники снабжали опойковыми сапогами  губернскую полицию…
   -А что такое – опойковые  сапоги? - Спросил Санька.
   -Это особой выделки телячьи шкуры. Сапоги из них получались теплым, мягкими, легкими…
   -Про Раменье  я слыхал  такое предание, - подхватил дед Маркел. -  Будто бы ходил Господь Бог по земле с целым коробом ремесел. И раздавал людям эти ремесла. Где гончарный промысел оставит, где кузнечный, где плотницкий, где кружевной, а в Раменье  запнулся и рассыпал  короб с ремеслами. И стали раменцы мастерами  на все руки
    Вздымщики  отправились на делянки. Мы  пошли проводить их, но едва  поднялись от речки до сосен, как  в глазах у нас зарябило от  невероятного количества  молодых, крепеньких боровиков,  густо повылезавших за ночь в беломошнике.
    Оставить их, было сравни преступлению. Но и собирать  было некуда.  Мы побежали к деду Маркелу.
   -Что делать, дед? - Приступили мы к нему.
  - Всех грибов, ребята не собрать. Но и бросать жалко.   
Вот что мы сделаем. Ребята вы крепкие,  унесете. Изладим-ка, мы что-то вроде сколотня. 
    Дед  Маркел достал острый  нож, выстрогал   деревянную лопатку, сделал на ближайшей толщиной в самовар березе продольный разрез и, помогая лопаткой, снял кору. 
   - Вот вам такая загадка  на сегодня, - сказал он. - В копилку народного ремесла:
      «Стоит в поле дерево древанское,
       На этом дереве семь угодьев:
       Первое угодье – в избе обиходье,
       Другое угодье в кругу вертится,
       Третье угодье – старому и малому потеха, 
       Четвертое угодье – на крышу крышка,
        Пятое угодье – по дорожке след,
        Шестое угодье – всю ночку свет,
        Седьмое угодье – всему миру масло.»
    Мы задумались. Ну, дед дает. Сам что ли сочиняет такие загадки заковыристые? Попробуй, распутай.
   - Сдаемся, дед. Думаем, что  береза это, а  дальше что, не знаем.
    -Ладно, ребята! Береза и на самом деле.  А угодья – голик, которым пол метут, веретено, банный веник, береста, лапоть,  лучина и деготь, о котором мы вчера говорили. – Отвечал  охотно дед. – Теперь вот о  бересте.
   -  Береста  для наших  далеких предков была материалом священным.  Через бересту, считали  пращуры наши, человек общается с миром  ушедших. Так-то, - сказал значительно дедушка. - Береста и в самом деле уникальный  материал. Она обладает  способностью  сохранять свежими продукты,  в берестяном сколотне  молоко и сметана  долго будет свежим.
     Скажу сразу, как сколотень сделать.  Его снимают с березовой чурки  целиком. Потом   распаривают  низ  сколотня в горячей воде и вставляют в дно  круглый  опилыш  чуть большего размера.  Все.  Как только Бреста подсохнет,  сколотень готов.
      - А у нас  береста разрезана.  Уже не получиться сколотня, - сказал я разочарованно.
   -  А мы сошьем свои туеса сосновым кореньем.  Давай-ка, Миша, сбегай. Под берегом вымыло у сосны корни, нарежь нам тоненьких  плетешков. Раньше, многие корневым промыслом занимались, из соснового корня чего только не плели. И корзины-корневухи, и сундуки, и мелочевку всякую…
   Меня не надо было уговаривать.  Через полчаса наши  берестяные короба были готовы. Дед распарил на костре  ивовые прутья, скрутил их в веревки и  изладил из них заплечные ремни.
   - Пойдет рыболов на реку, положит пойманную рыбу в пестерь и не страшна  улову жара, береста спасет. - Приговаривал удовлетворенно дед Маркел, примеривая нам заплечные берестяные короба. -   Мука в берестяном туесе не прогоркнет, в  крупе  паутинщик не заведется…
   А уж  берестяные лапти  ноги от стужи и мокроты, от всякого грибка и  болезни  защитят.  Береста и дом, и  амбар   
покроет и не сгниет под дождями.  Лодка  берестяная  легка и поворотлива, на плечах из реки в реку перенесешь. В лесу береста поможет огонь добыть и воду сберечь, и суп сварить и чаю попить…   
    -Береста для наших предков была  вместо бумаги, - сказал я. -  Берестяные грамоты в Великом Новгороде до сих пор археологи в большом количестве поднимают. В них  есть  и экономика, и политика, и любовь… 
    -  А еще, ребята, береста – это красота в доме. Береста  бывает не только белой, но и розовой и коричневой и золотистой… 
    В Великом  Устюге   до сих пор процветает  шемогодская резьба по бересте.   Работы  устюжских резчиков по бересте   завоевывали золотые медали на Всероссийских и Международных выставках.
   Вот вам и береста, и лапти! Лапотная деревня покорила своим искусством  целый мир.
   …Брали мы только   шляпки  белых,  но туеса наши наполнились быстро. А грибов еще оставалось, видимо невидимо.
     Мы вышли в путь, бодро шагая лесной  тропой, увешанные берестяными коробами, полными  белых.  Но через полчаса мы запросили у деда передышки.  А еще через час, когда мы едва волочили ноги,  лес распахнулся и мы увидели крыши домов. 
    

                Солнечная земля

   - Раменье! - Сказал дед Маркел, вздохнув. - Сюда бегал я в молодости на беседы.  Считайте, что пришли.          
   Обессиленные, мы присели на опушке и стали разглядывать деревню.
   Странная, надо сказать,  была эта деревня.  У нее видны были только крыши и трубы, все остальное утонуло в травяных джунглях.   Ни собачьего лая,  ни коровьего мычания, ни человеческого голоса.  Стало как-то не по себе.
   -И название у деревни тоже странное, - сказал я. -Раменье. Что это означает?
    - Раменье в переводе с санскрита означает -«солнечная земля». «Ра» - солнце, «ма» - земля. –Сказал дед Маркел.
    День уже клонился к закату, а сил продолжать  путь к машине не было.
   - Придется еще раз ночевать вне дома, -  сказал дед Маркел,  взглянув на нас с сожалением.
   Мы согласно кивали головами. 
    - Идемте, братцы, искать ночлег, - поднял нас дед Маркел. - Может кто и приютит нас в Раменье-то…
   Мы с трудом поднялись и пошли к деревне.  Чем ближе подходили мы к ней, тем гуще  и выше поднималась дикая трава, вперемешку с крапивой,  жалившей наши   незащищенные руки, словно каленым железом.
  Дед шел впереди, с хрустом  проламываясь сквозь травяные  джунгли, которые  поднялись  уже выше головы.
    - Осторожно, - предупредил  нас дед Маркел. - Справа известняковая яма. Не провалитесь.
     Действительно, сквозь траву белела довольно большая и глубокая  выработка в земле.
     - Возьмите на заметку. Здесь  крестьяне добывали известняк, обжигали его, гасили и  получали  известь на хозяйственные нужды. - Сказал дед Маркел. - Некоторые деревни, где были  месторождения известняка, сделали добычу извести и продажу основным промыслом… Запишите потом в журнал известняковый промысел.
     Наконец, мы  пробились к   крайней избе.
    Это был  двухэтажный в  десять окон по переду дом.  Он был  с высоким  резным крыльцом и  большим двором, почти скрытым в зарослях ивы и черемухи. 
   Дед повернул  кольцо в  дверях, и они  легко открылись  вовнутрь, словно приглашая  долгожданных гостей.
     Мы вошли и стали подниматься по скрипучей, крашеной охрой лестнице с  такими же охряными балясинами.
    Всюду, начиная от лестницы, в сенях, в самой избе был полный порядок.  Но дом был пуст. Казалось, что  хозяева только недавно  отъехали  на денек, другой  погостить в соседнюю деревню.  И только из красного угла внимательно и строго смотрели на нас  с икон печальные  глаза  святых мучеников. Да  самодельная рамка под стеклом хранила запечатленное деревенским фотографом прошлое своих хозяев.
   Кровать была заправлена и горка подушек дожидалась усталых путников.  На столе,  крытом клеенкой  на медном подносе  стоял самовар и заварной чайник. На печке за занавеской  торчали голенища валенок, на  печном шестке лежали лучина, приготовленная на растопку и коробок спичек, в печке за заслонкой  клеткой были сложены дрова. 
    - Разгружайтесь, - скомандовал дед.  - Тут и заночуем. Затопим печь, высушим грибы, почаевничаем. 
    - А где же хозяева? - Спросил я, пытаясь  не выдать тревоги, которая давно уже поселилась в моей груди.
    -Похоже, братцы, мои дом этот брошенный, - ответил  печально дед Маркел. -  Впрочем, как и вся деревня.
    -А что случилось?  Эпидемия?  Экология плохая?  - В голосе Саньки  было страдание.
    -Ни то, ни другое.  Эта деревня лет  тридцать назад была признана неперспективной. - Отвечал дед.
    - Кем признана? – Воскликнул я, не понимая дедова ответа.
    -Властями, ребята. Таких деревень, было тысячи.  Потом, как-нибудь, мы обсудим с вами эту историю.  Лучшего случая для экспедиционеров,  которые  ищут  исчезающую деревянную цивилизацию, не представится.
    Мы сбросили  тяжелые пестери  с плеч.
   - Надо только раздобыть воды… - Дед  подал нам ведра. -   По  линии улицы  должен быть колодец. Но такие колодцы  со временем, когда срубы сгнивают и рассыпаются,  превращаются в опасные ловушки для людей и для скота.  Поэтому пойдем вместе.
    - А может, здесь вообще нет  воды, - усомнился Санька.
    -А вот такого быть не может, потому что  любая деревня  прививалась к воде. Или к реке, или озеру, а если  не было ни  того, ни  другого, то  искали подземные водные  жилы и копали колодцы. Было прежде такое ремесло на деревнях - копатели колодцев.  Эти  мастера без ошибки определяли,  где проходили водные жилы.
  -Хм,- сказал  иронично Санька. - Как найдешь эти жилы, если  они под землей.
  - Увидеть их достаточно просто, -  отвечал дед.
  - И ты тоже под землей видишь? - Поразился Санька.
  -Вижу.  Часто эти  подземные источники имеют выходы на поверхность. В народе их зовут потными местами, родниками, ключиками.  Место прохождения жилы  можно определить по составу и  состоянию растений.  Или, проще всего,  вечерней порой понаблюдать, как зарождаются  в этой местности туманы. Они точно повторяют прохождение подземных водных жил, хоть на карту наноси.   
     Мы спустились с крыльца в травяные джунгли и двинулись вдоль деревни,   врубаясь  палками в  заросли.
Насколько видно было,  впереди вдоль улицы стояли такие же мощные крестьянские дома с подклетями, огромными дворами,  одичавшими садами, спешно оставленные хозяевами по какой-то неведомой грозной  причине.
    -Здесь колодец, - окликнул нас дед Маркел,  обминая вокруг  дряхлого, подернутого зеленью сруба. – Подходите осторожно. 
   И сруб, и ворот, и цепь с ведром на колодце были  целы. Дед поднял крышку. Далеко внизу  в черном квадрате воды светился кусочек голубого неба.
     Мы достали  воды, и дед попробовал  ее на запах и вкус.
       -Удивительное дело! – Сказал он радостно. – Никакой затхлости, хотя колодцем не пользуются. Колодец проточный.
      Мы  припали к ведру с чистейшей, вкуснейшей водой, слушая, как вливается в наше тело  неведомая благодать, энергия и сила.
    -Такое ощущение, что  батареи перезарядил, - сказал  Санька с удивлением.
   -И у меня сил прибавилось,   еще такую же дорогу  смогу  одолеть. - Поддержал я его.
   -Все правильно. -  Приговаривал Дед Маркел, разливая по ведрам эту чудесную воду. -   Наши древние предки считали, что подземными источниками заведуют наши пращуры, ушедшие в мир иной.   Вот они и  награждают нас щедро  новой энергией. Не зря  водные источники на Руси  звали родниками…
      


                Дом, изба, хоромы…

    Полные  сил  мы вернулись в дом, поставили самовар,  затопили  печь и сели за  разборку грибов. Теперь их можно было высушить  в русской печи быстро и качественно.
      Сели ужинать. Дед Маркел у самовара разливал чай. Сам он пил чай из блюдечка, забавно фыркая и дуя на воду. Но удивительно задушевный настрой рождали эти посиделки вокруг самовара.
        - А вот вам загадочка:  Стоит книга-раздвига о четыре листах, а середка пуста.
   -  Наверное,  это  изба, - предположил Санька.  Четыре листа - это стены… А внутри мы сидим и чай пьем. 
    - Все правильно, но  на самом деле крестьянский дом - это  целая Вселенная, -  сказал  дед, прихлебывая чаек.  -  В нем есть все. Крыша - космос,   чердак - небеса. Горница,  изба  или еще ее называют истопелью, земля - где живут люди -  мир живых людей, - и подклеть,- то есть, подвал, - подземное  царство. Есть мир  животных - сени, двор для скота, повить, сеновал, мир неживой - чулан или несколько чуланов, кладовки…
    На Севере часто дома бывают двухэтажные,  их называют хороминами,  а я видел дома,  где к жилой части примыкают хозяйственные  помещения  с мастерскими, кладовыми, со скотскими хлевами,  а за ними  еще такой же двухэтажный жилой дом.   В таком доме  легко может разместиться семья в пятнадцать - двадцать человек.  А незнакомому человеку в таком  доме заблудиться  дважды два.
   В некоторых местностях ради экономии топлива дома делятся на летнюю, обычно просторную не отапливаемую избу, и  небольшую зимовку с русской  печью,  где семья коротает холодное время года.
   А еще в   единый  хозяйственный  крестьянский двор могут входить отдельно стоящие сараи, амбары,  мшаники, колодец с водой, ледник… Весь этот комплекс -   
двор  может быть под единой крышей. И тогда сравнение  его с Вселенной оправдано. Крестьянский  двор – явление самодостаточное, автономное.   Есть такая присказка:   
   «Провались земля и небо – я и на кочке пролежу». Это про крестьянское хозяйство…
  -Крестьянское подворье похоже на  подводную лодку в автономном плавании, - сказал я.   
  - Весьма точно сказано, Миша, - поддержал меня дед. -
  Но бывало и цари из палат каменных в деревянные терема ездили  отдыхать.
     В  Коломне под Москвой был построен самый знаменитый деревянный царский дворец  крытый золотом и  украшенный затейливой резьбой о 270  палатах или комнатах. 
     Простоял  он 100 лет и развалился от  старости, но ремонтировать его  не захотели, и теперь можно увидеть только  фрагменты этого дворца. Получилось, как в той присказке: 
      «Залетела ворона в царские хоромы, почету много, а полету нет…»
     -   В деревне  каждый хозяин был зодчим и плотником.   Руководствовался он  тремя правилами: пользой, красотой и традицией.- Подвел  дед  итоги нашей беседы. - Поэтому  можете смело записать в  нашу книгу еще одно, очень  важное ремесло: зодчий
    … Сумерничали мы с керосиновой лампой.  Поставили  в печь грибы, постелили на печи  набитый  сеном  матрас из толстой холстины. Печь была теплой, пахло грибами, каленой глиной, и  печеным хлебом. Мир вокруг нас был   родным, уютным,  отчего на душе  у  меня было светло и радостно.
  Забрались спать на  душистую постель.
               
                Тайна русской печи
   - Дедушка старый, весь белый,  лето придет - не глядят на него, зима придет – обнимают, - приговаривал дед Маркел, забираясь на  ночлег. - Догадались, что это такое?
   -  Лежать на печке, да не отгадать загадку про печь… - Засмеялся Санька.- Печка, простейший отопительный прибор, которому, наверное, не одно тысячелетие. 
  -  Да я бы не сказал, что  простейший, - возразил дед Маркел. - Однажды   гостил у меня один знаменитый  писатель из Москвы.  Он писал про космос,  про науку, но вот  потянуло  его  посмотреть на нашу  деревню.   Вот я  и пригласил  писателя  познакомиться с деревенской жизнью.
     Писатель сгоряча согласился.  Дело было осенью, заехали мы в одну заброшенную деревеньку и стали топить в промозглой деревенской избе огромную, схожую с пароходом глинобитную печь.
   Печь сожрала уже накладки три дров, напротив ее устья невозможно было стоять, а в избе оставался мерзкий холод, да и сама печь холодна, как могила.
  - Ничего, - успокаивал я писателя, когда скрыл трубу, и мы забрались на печь ночевать, - часа два как-нибудь выдержим, а потом здесь будет Африка.
  Писатель долго ничего не отвечал, но потом сквозь зубовную дрожь выдавил:
   - И это ты  говоришь мне, специалисту-теплотехнику?  Я у самого Королева в ракетном институте работал, и я прекрасно знаю, что если источник тепла иссяк, начинается медленное остывание, а отнюдь не нагревание.
   Я не возражал. А часа через два, мокрые, мы скатились с печи - жара там стояла чище африканской.
   -Фантастика! -  Только и говорил писатель.- Кто ж думал, что простая  глиняная печь преподаст урок научному обозревателю  «Комсомолки»…
   Мы засмеялись.
   -И  все равно, печь агрегат примитивный, -  сопротивлялся Санька.
    Дед спорить с Санькой не стал. Только хмыкнул.
    -  Печка в доме -  солнышко на привязи.  Она и накормит, и обогреет, и вылечит,  и высушит. На печке,  бывало, на свет появлялись, на печке росли, на  печке и помирали порой.  В тяжелые времена в печках и мылись,  и даже спали…
     Однако надо признать, Санька,  что  сама  русская печь и в самом деле сооружение не  очень  экономное.  Я вам расскажу такую историю. 
   Перед самой Великой Отечественной войной правительство наше объявило конкурс на лучшую экономную печь. Оно и понятно: почти вся Россия дровами отапливалась, сколько леса в трубы вылетало!
    В конкурсе том приняли участие самые видные умы России. Лучшие проекты были отобраны и сведены в книжку, но до воплощения их дело не дошло. Помешала война.
     В конце сороковых вернулся в родную деревню с войны  один старый печник, и решил он переложить старухе печь. Еще на войне попала ему  эта книжечка, руки  чесались  какой-либо проект осуществить.   
    Выбрал он печь академика Грум-Гржимайло, специалиста в области черной металлургии. Уж больно звучная фамилия была у автора.
   Печь сложил, обсушил, затопил. Старуха в печь чугуны поставила и корову доить пошла.  Вернулась, сунулась к печи, а чугунов нет. Поплавились чугуны…
    Признаюсь, я этой истории по-началу не  поверил, пока не встретился  сам с этим  печником и не увидел его печки. К тому времени у него были уже печи собственной конструкции, в  которых, правда, горшки не плавятся, но на следующий день после истопки, можно пироги печь.   
    Настолько удивительная у  Спирина  печь  была,  что если бы я ее собственными глазами не видел и всю руками не общупал,  то ни в жизнь не поверил бы. Печь та топилась без дыма.  Вовсе.  И еще многое другое было  в ней поразительно.
   Несколько лет потратил он, чтобы найти то самое решение, сделавшее простую печь теплушку настоящим чудом.  Печь  эта  требовала дров в несколько раз меньше,  жару давала в несколько раз больше, а дыму не давала вообще.  Температура горения была в ней  такая,  что топливо сгорало в ней без остатка.
     -Что, ни углей, ни золы, ни сажи? – Засомневался Санька.   
    -   Как бы вам все это  подоходчивее объяснить, -Задумался дед  Маркел. - У обыкновенной печки температура  дыма при выходе из трубы должна быть не менее 150 градусов.  Если меньше, то по трубе потечет конденсат воды   и печь топиться не будет… Понятно?
    - Понятно, - согласился я.
    -Так  вот  у Спирина дым на выходе был не больше пятидесяти градусов.
    Печник додумался  конструктивно перевернуть  печь, и дым  первоначально стал уходить вниз в подвал,  а потом уже  остывший, потерявший влагу, поднимался вверх. Из примитивного  агрегата печь превратилась в чудо, над которым  многие ученые бились и не могли получить ответ. 
    Мастер умер. И вместе с ним ушел, казалось бы, секрет, удивительных чудо-печей.
   Но я ошибался. Какова была моя радость, когда  встретился с сыном Спирина и узнал, что секрет не утрачен, а конструкция бездымных, экономных печей, усовершенствована младшим Спириным, и что печки конструкции старого мастера  сегодня  дарят тепло во многих деревенских домах…
      Вот и наша городская печка в доме по принципу Спирина,  печника-самородка, сложена… Не нарадуюсь.  Ну, да сейчас, как в  той  присказке: «Лето придет - не глядят на нее. Зима придет – обнимают». 
   -  А ты, Миша, не забудь  внести в бортжурнал  новое открытие наше – ремесло   печника или печеклада.               
   … Ночью я проснулся. В окна уже пробивался  робкий рассвет. Дед и Санька спали раскрывшись. У Саньки на лбу выступила испарина. На печке было жарко. 
    Я вспомнил того писателя, который усомнился в  свойствах русской печки, и полез охладиться да испить  колодезной водицы.
   Я стоял у кухонного окна, пил из ковша воду и тут  увидел, как на конце деревни в окнах заросшего травой и кустарником дома, появился  неясный блуждающий огонек.
   Я замер. Да это не было видением отблесков утренней зари. В доме действительно кто-то был и ходил  по нему с  огнем. Я хотел было уже будить деда, но тут огонь  угас и снова  окна  крайнего  на том конце деревни дома слепо смотрели на мир черными глазницами … И я решил, что все это мне приблазнилось.   
   
                Деревянная цивилизация
    … С утра  мы  принялись обследовать дом.  Начали  с мебели в избе.
     …Мы с Санькой побывали во многих деревенских домах: и на Белом озере, и под Тотьмой.  Надо сказать,   деревенская мебель всюду - незатейлива.
     Вот и здесь. Лавки  вдоль стен,  стол большой обеденный на всю  семью, залавки посудные в запечном закутке.  В печном закутке деревянный ушат для воды,   деревянные блюда, деревянные ложки, деревянная квашня, ведерко для сбивания масла, деревянная  скамейка для самовара…
    В  самой избе сундуки, деревянные кровати, полати  у печки…  В матице  железное кольцо  - очеп, в кольце -  шест - зыбильно, на одном конце которого зыбка – берестяная  кроватка  для младенца.
    Еще,    посудная горка,  наверное, слаженная местным умельцем,   резная перегородка, отделяющая  печное пространство от  жилого, расписанная  узорами да львами.
    Львы – охранительные  обереги. Только вот непонятно от кого  и что они оберегают?  Наверное, дед  знает.
    - Львы охраняют все,  что  связано с печью  - а печной угол -  это  чистой воды язычество, огнепоклонство, а все,  что связано с красным углом – христианство. Там лампады, там иконы, там  духовность… - Рассудил дед . - Таким образом, в крестьянской избе  сошлись две культуры, два верования, которые уже взаимно проросли друг в друга, что разделить их невозможно. А вот обереги остались.
    Мы с Санькой зарисовали  львов в тетрадь, а потом добавили еще  зарисовки  сундуков.
      Сундуки - настоящие произведения искусства. Похожих  сундуков нет. У деда Маркела в каретнике большая коллекция сундуков. Что ни сундук, то авторская работа…
      Есть сундуки,  расписные со львами, с  виноградьем,  железом окованные, мехами отделанные,  украшенные кружевными  подзорами, сундуки со сложными секретными замками  и  сундуки музыкальные. Откроешь замок, приподнимешь крышку,  а изнутри   зазвучит музыка. 
      Такой сундук с приданым переходил из поколения в поколения.
    Мы перешли в сени.   Центральное место занимал там большой ларь с  мукой и крупами, рядом с ним  бочка с солью, бочки для соленых грибов, огурцов, капусты…
 И вообще по лавкам и  полкам  сеней были расставлены кадки, кадушки, ушата, деревянные ведра, лохани, жбаны…    
      - А ну, ребята, - прищурился дед Маркел. – загадка вам: «Сам дубовый,  пояс вязовый, нос липовый…»
      - Не простая  загадочка, -отвечал Санька, -  если  ни разу в жизни не видел, как делают бочки…
    - Похоже, ребята, в этом доме жил бондарь.  Не забудьте в журнал занести это замечательное, одно из самых почитаемых в деревне ремесло. Без кадушки, бочки, лохани, ушата, деревянных ведер - в деревне никуда… 
   А были еще бочки водовозные, пожарные, морские спасательные.   Еще были  такие огромные бочки, в которых солили капусту на коллективные нужды.  Назывались эти бочки дошниками.
     - Из чего делали  их, уже не спрашиваем, в загадке все сказано, - Сострил Санька.
 - Верно, - согласился дед Маркел. -  Делали бочки преимущественно из  дуба, но в наших краях на бочки шла осина, липа…
     Дело это не простое - клепки подогнать так, чтобы водне просачивалась, но врезать  донца в уторы и  насадить обручи – задача посложнее будет. Прежде обручи были деревянные.   
   «У этого бондаря десятой клепки в голове не хватает. » - Говорили про мастера, у которого  бочки  негодными получались.
    А про матера, который  более хвастлив, чем умел тоже пословица  имелась:  «Пустая бочка громче гремит…»
   Дед  Маркел, достал в полки небольшой бочонок, на котором    мы насчитали двадцать деревянных обручей, так плотно подогнанных друг к другу, что трудно было поверить, что  бочонок сделан  руками.  От бочонка  исходил тонкий  незнакомый аромат.
    - Это  льняное масло так пахнет, - сказал дед. - Удивительный это продукт – льняное масло. Этим маслом самые грозные болезни   излечивают.
 
 

                Лен любит поклон
               
   Мы давно  заметили, у деда  особая любовь ко всему льняному. И рубаха у него льняная, и штаны, и  даже  носки… Скатерть на столе  льняная,  простыни на кровати то же льняные…
    -Лен, ребята, - сказал как-то  дед Маркел - это народное здоровье.  Это растение обладает уникальными  бактерицидными свойствами. Известно, что  во время  первой мировой войны царская армия была одета в льняное нижнее белье, и потому  у раненых крайне редки были  заражения… Теперь вот изо льна делают и вату и бинты. И операционные палаты льняной тканью отделывают…
    Дед  достал  из шкафа большую Советскую энциклопедию.
    -Смотрите, - сказал он, открывая книгу. - Вот здесь в статье «Лен» изложены удивительные факты.
    « При раскопках свайного поселения на реке Модлоне, - было написано в книге, - археологи обнаружили глиняную корчагу  с семенами культурного льна. Радиоуглеродный анализ  семян  показал, что возраст их насчитывает  более трех тысяч лет».
    -Значит,  уже в те времена в наших краях жили люди и  возделывали  эту замечательную культуру? – Ахнул Санька.
    -Без всякого сомнения, - ответил дед. - Лен в нашем народе любимая культура, хотя и многодельная. Лен любит поклон. А уж сколько народ придумал вокруг льна обрядов, праздников!    
     Сеют лен  в конце мая, когда хорошо прогреется земля.  А сеял крестьянин лен без штанов.
    -Голый? - Мы с Санькой рассмеялись, представив голого крестьянина с лукошком в чистом поле. - Наверное, дед, ты придумываешь.
    - Вот видите, рассказываешь людям  чистую правду – не верят. - Рассмеялся и дед. - Видимо, нужно привирать, чтобы поверили.  Крестьянин-то наш тоже не прост.  Он штаны не одел по какой причине?  А чтобы Господь Бог видел, в какой нужде  человек, так обносился, что и  одеть ему нечего.  Растрогается  Бог и пошлет крестьянину хороший урожай на лен.   
      А лен  даст крестьянской семье работу на целый год.
      В августе нужно его вытеребить, связать в снопы, поставить в суслоны. Потом свезти на гумно, обмолотить, провеять  семена,  а  соломку  снова свезти на поле, разостлать под августовские росы, чтобы  соломка под их воздействием превратилась в тресту.
    Дело в том, что волокно в  льняном стебле  спаяно   с кострою   клейким веществом – пектином.   Через несколько дней росы разрушат  пектин, и  тресту  снова собирают в снопы, везут в гуменники, где  женщины   отсортируют лен,  льномялкой   изомнут, потом очешут остатки костры.
   И вот, наконец, получилось   пушистое, почти воздушное волокно,  из которого долгими  зимними вечерами  девки и бабы будут прясть нитки,  а потом уж из ниток  на кроснах  станут ткать  полотно.
    Весной, когда придут мартовские насты, выкладывают холсты на снег и под воздействием  солнышка и морозов, холсты  отбелятся, и можно будет уже кроить,  шить и вышивать   девичье приданое – сарафаны,  рубахи, полотенца, скатерти… 
    А  семена, которые  не отложены на посев, пойдут на приготовление льняного  масла.
    … Из сеней  заброшенного  дома провел нас дед Маркел на повить - верхний этаж  двора.  Чего тут только не было - наши глаза разбежались.
     Из каждого угла, из каждой  щели, с каждого гвоздя смотрел на нас  удивительный загадочный  мир крестьянского многоделья.
   -А вот она! - Обрадовано ахнул дед, нагибаясь.
   В руках его оказалась   основательная осиновая чурка, в центре которой было продолблена сквозное сужающееся прямоугольное отверстие.
   -Что это? – Спросил я в недоумении.
   -Маслобойка!  Простейшая, но очень эффективная. Вот видите, два плоских клина. Между ними  закладывали полотняный мешочек с семенами льна, вставляли в это отверстие, чурбак устанавливали на  деревянные плашки, снизу подставляли плошку, а сверху  ударяли  по клиньям кувалдой. И все!  Масло готово.
  Можете записать и зарисовать самый простой способ изготовления льняного масла.
   - Смотри, смотри дед, - закричал Санька. - Какая красота!
Это же прялки. Сколько же их!
   -Их, ребята столько, сколько в семье было женщин… Считайте! - Отвечал дед.
    Семь  прялок висело на переводе, опустив вниз расписные лопатки. 
   Дед Маркел улыбнулся.
   -Ты чего дед,  смеешься? – Спросил я.
   -Да  поговорку одну вспомнил…
   - Про прялки? Расскажи…
                Есть ли у прялки душа?
   - А поговорка такая: семь топоров вместе лежат, а две прялки - врозь! – Сказал, все еще улыбаясь, дед.
   -  Это почему такая дискриминация? - Спросил Санька.
  - Все дело в том,  что семеро мужиков способны к артельной работе, а женщины - натуры индивидуальные. А раз так, то каждой нужна своя, особая прялка.
    Потому и повелось, что двух одинаковых прялок у нас на Севере не сыскать.
 
    Прялка, ребята,  не простой инструмент. В этом нехитром приспособление живет душа,  живут легенды и целая народная философия.
    - Ха-ха! - Сказал  маловер Санька. - Какая может  быть в этой кривой строганной доске философия?
    Дед Маркел даже бровью не повел на Санькин выпад.
    - Послушайте для начала, как делали прялку. Мастер, получавший заказ, выбирал самую большую, самую лучшую ель, чтобы корни у нее были мощные, широкие. Затем нужно было произнести особое заклинание, подрубая корни. Чтобы душа дерева не умерла, а переселилась в будущую прялку. Чтобы в дальнейшем все крестьянские труды были сопряжены с законами и ритмами природы.
     Из корня дерева тесалось донце, ствол превращался в лебединую шею с лопастью на конце. А уж потом на лопасть наносил мастер рисунок, резьбу или инкрустацию. Все зависело от принятых в этой местности традиций.
   Дед Маркел снял с перевода   самую ближнюю прялку с резным орнаментом.
   -Видите, это вихревая розетка. Она обозначает солнце, прямые насечки - гром, косые  - дождь,  пересекающиеся линии внизу  - пашню.
    - А это что по углам лопасти? - Спросил присмиревший Санька. - Какие-то заштрихованные сегменты.
   - Это четыре времени года. Зима, весна, лето, осень…
   -Получается, что на прялке нанесена модель Вселенной? –Спросил я.
   -Да!  Крестьянин  мыслил себя частью этого мира. А отсюда и  понимание счастья -  ощущать себя частицей Вселенской гармонии.   
     Поэтому в народном понимании, из-под  пальцев пряхи выходила не просто льняная нить,  а нить всей жизни, нить поколений.
     Ну, а далее,  если на лопасти изображено дерево,  это символ плодородия. Змейка с внутренней стороны прялки с насечками - количество детей у ее владелицы.
  В долгие зимние вечера собирались деревенские девушки   с прялками в одной просторной избе, и начиналось
между  ними состязание: кто больше напрядет и чья пряжа тоньше. К девицам на огонек приходили парни с гармошками и балалайками, приглядывая самую искусную и работящую, самую пригожую и звонкоголосую.
    И под треск березовой лучины сказывались сказки и побасенки, звенели частушки и долгие протяжные песни.
   О многом способны рассказать  любопытному  и  знающему глазу старые  бабушкины прялки.
     Наконец, мы двинулись дальше.  Нам  попалась искусно 
    сделанная и украшенная резьбой льномялка на четырех ногах, потом трепала, похожие на деревянные мечи, чесала,
потом  большой станок, похожий, как мне показалось,  на пароход…  Это были кросна, один вид которых воодушевил деда Маркела.
                Кросна
       - Можете себе представить, ребята, я тоже когда-то был маленьким. - Сказал с грустной  усмешкой дед Маркел.- Мне даже самому трудно в это поверить. Но  так было. И это  время я помню, как  вчера.
     - Обычно среди зимы к нам приезжала  бабушка,  мать моей матери, и начиналась у них большая, мало понятная, какая-то  утомительно-таинственная работа.
  С повети  приносились в избу  стылые деревянные кросна. Начинали звучать новые непонятные слова: нитчанки, пришвица, бердо, притужальник, кобылка…
    Вносился в пол избы  огромный  четырехлопастный ворот, на который  сматывались нитки, и начиналась эта самая  женская работ, которой предшествовали вечера  с бесконечным утомительным   прядением льняной нитки.
       Каждое уважающее себя ремесло старалось создать вокруг себя некую таинственность,  легенду. 
      Вот и ткачи  создали свою язык, особую, отличную от остальных систему исчисления. Так называемый гайтовый счет.
   Полотно, как известно, состоит из ниток,  одни  протянуты вдоль стана – это  основа.  Вторые,  с челнока  сматываемые, идут поперек основы. Это уток…
  Счет ниток идет на  чисменки. В каждой чисменке  три нитки.  Десять  чисменок – будет пасма. Ширина полотна определяет  количеством пасм… 
   …Треть избы занимал  ткацкий стан – кросна. Стучало и   стучало  неутомимое бердо, скрипели  веревочно-деревянные педали-рычаги, расла  бабина с готовым полотном.
    И так будут стучать   деревянные ткацкие станки, наверное, самые сложные машины деревенского русского быта до самой весны, пока другие неотложные заботы не  позовут решительно мастериц. И только еще бабушки, отставленные от забот о печи и хозяйстве,  еще засидятся  недели две-три за кроснами. А там уже снова  разберут их и выставят на поветь…
   Наша бабушка ткала половики.  Удивительной гаммы половики, за которыми охотились многие домовладельцы. Но, когда я вырос,  судьба свела меня с удивительной мастерицей, которую я хотел бы назвать величайшей  народной художницей. Звали ее  Евдокией Васильевной Пановой.   
   -Она писала картины? – Спросил Санька.
   -Нет, ребята, она  картины  создавала в половиках.
   -Как так, в половиках? – Изумился я, потому что половиков мы видели  немало, но чтобы  половики были картинами, представить  было невозможно.
   -Да. То, что создала Панова, уникально, но  творчество ее, думаю, до конца еще не оценено. Да и  половики с ее картинами  разбросаны по разным музеям и частным коллекциям.  При первой возможности  я покажу вам ее  половики.
    -Дед, расскажи нам о Пановой. Откуда она, что с ней  стало? - Попросил я, доставая  бортовой журнал  нашей экспедиции.
    Дед не заставил себя долго уговаривать.
  - Началось все  с того, что в  тридцатых деревню Нокшино раскулачили.   Тринадцать из четырнадцати хозяйств  ее  были разорены, а хозяева пущены по свету белому.
  Это от Чебсарских Крестов по старому череповецкому тракту километров семь до отворотки на Любомирово,  не доезжая его надо свернуть на Думино и - к самым лесам, из которых вытекает речка  Угла.
   В прежние времена звали это место "золотым  дном"  и  еще Украиной. Потому что урожаи здесь были всегда высокие.
      В наши дни почти  не осталось  и следов от прежних
крестьянских поколений. По зарастающей лесом дороге попадешь в такие грибные места, где белые  в хорошие годы растут стеной.
     Благодатна здешняя земля. А судьба крестьян, растив-
ших на ней хлеб, -  трагична.
  Евдокия Васильевна Панова рассказывала, что она после  того,  как  изгнали ее семью из Нокшина, как раззорили родное гнездовье, сорок лет не пела. А была прежде знатной певуньей. Сорок лет молчала в душе ее музыка. И только в  восьмидесятых  вновь запела.
     А еще открылся в ней великий талант художницы, и с кросен ее стали выходить невиданные половики-картины прежней жизни.  То картина  сенокосной поры: люди в  праздничных нарядах на лугах метают стога,  лошадь, покосный костер и  полевой стан.  А вот  санная дорога  и свадебный поезд, деревенька Нокшино - все четырнадцать домов.   А одна изба распахнута, и веселое гулянье идет в избе и на улице.
   Деревенская беседа, где девушки прядут, парни играют на полу в карты, дети разглядывают с печки  участников  посиделок.
    И половик - картина  раскулачивания, где все до последней детали документально.  Вот уводят со двора скотину, и  красноармеец  тащит из дома  хозяина,  а вот увозят арестованных крестьян со связанными руками  на телеге под конвоем.
    Есть у нее половик - семейный портрет Евдокии с мужем, есть Пушкин с Натальей Николаевной, есть деревенские храмы, от которых сегодня остались лишь каменные остовы, поросшие на кровлях березами.
      Забегая вперед скажу, спустя неделю мы были с дедом в Шекснинском  музее, где увидели половики Евдокии Васильевны Пановой.   Дед был прав. Это были настоящие картины  великой художницы, рассказавшей о жизни родной деревни с помощью кросен,  ниток и тряпок, настриженных из старой изношенной крестьянской одежды.

                Кружевницы
    А Санька уже тащил из угла повети  на свет раздвижные  деревянные ножки, какую-то  круглую  цилиндрическую подушку и  берестяную коробку.   
   -Что это такое, дед? – Спросил он, пытаясь по наитию установить  меж раздвижных ножен  подушку.
   - Это, ребята,  оборудование  самого знаменитого вологодского промысла, - сказал с гордостью дед Маркел. -   кружевоплетения.  Это подставка о четырех ногах, это – кутуз, на котором выплетают кружева, эти палочки  на которых наматываются нитки, называются  коклюшками. Это – образцы кружева - сколки,  это булавки. Есть все, чтобы сесть да кружева плесть.  Одного только не хватает…
    -Чего же? Может мы  поищем?  - Загорелся вдруг Санька.
    - Нет, Санька, - отвечал грустно дед.  – Не хватает умения. Этому ремеслу нужно учиться основательно. Да и  талант нужен.
     - А знаете, ребята    еще  лет  триста назад вологодское кружево было  брюссельским.   Эту моду на кружевные  воротники и манжеты  завезли  сюда голландские купцы.  Но вологжане, восприняв чужое ремесло, обогатив его, вложив душу и вологодские мотивы,  сделали его  едва ли не национальным символом.
   В вологодском кружеве разглядите   вы и морозный узор на окне, и  закуржавившийся иней на  ветках, и клюквенные плети на болоте, украшенном россыпью  багряных ягод…
   Вначале кружева плели из золотых и серебряных нитей и были они баснословно дороги. Но вскоре вологодские кружевницы перешли на льняную нить, сделав кружево доступным не только для дворян, но и крестьян.
  В начале прошлого  века  в деревнях надомницами работало уже около сорока тысяч кружевниц. Вологодское кружево шло, как в пир, так и в мир, так и в добрые люди.
     Сидят кружевницы за кутузами, напевают тихонько, стучат звонкие коклюшки, словно  сотни кукушек с  весеннем лесу песни незамысловатые бьют. А гляди ж ты, какие чудеса рождаются из переплетения нитей, что дух захватывает.  На  Всемирных  парижских выставках вологодские кружева не раз получали   самые высокие награды.               
      …Мы с Санькой  пошли уже поставить  на место кутуз, как  чуть не подпрыгнули от восторга.   В углу  между крышей и  настилом из досок  стояла  маленькая швейная машинка,  на  корпусе которой  было написано наполовину  уже стершимися  золотыми буквами  « Singer»
       
                Портные мирового  древа
      Дед обрадовался находке не меньше нашего.   Мы поставили ее на столярный верстак, дед открыл замок, и мы  получили возможность заглянуть вовнутрь этой чудесной машины.  Все было в ней до изумления просто, но самое главное было в том, что машинка работала…
    -Представляю, сколько   ей пришлось  поработать, обшивая деревню, - сказал Санька.
    -Думаю, что  она была редкостью на всю округу, - сказал дед. – Такая машинка по тем  временам стоила не одну корову…
   -Скажи, дед, уж если прялка имела для наших предков  такое значение, -спросил я, разглядывая швейную машинку, - то уж крестьянский костюм,  как и  дом, я думаю, имел  значение не меньшее
  - Ты прав, Миша, - согласился дед Маркел. -  Наши предки воспринимали мир в виде  некоего мирового древа, где вершина его - космос, корни - преисподняя, - мир ушедших предков, и срединная часть – мир живых людей.
    - А потому и одежда, прежде всего, женская имела  подобное  устройству Вселенной смысловое значение.  Одежда по сути своей - есть оберег. От  холода, влаги, ветра, от палящего солнца, от дурного  глаза, наконец.  Оберег, как модель вселенной. - Понимаете,  какое  значение вкладывали  наши предки в, казалось бы, обыденные вещи, - испытующе поглядывал на нас дед, словно хотел понять: достойны ли мы той великой сокровенной тайны, которую несет  русский народный костюм. – Вот ты, Мишка, когда-нибудь задумывался,  что женщины носят на головах?   А ты Санька?
    Мы   растерянно молчали. Наши знакомые женщины чего только не носили на своих головах, начиная от платка, кончая какими-то замысловатыми шляпками…
   - Прежде  голову  женщин венчал кокошник. Кокошник,  был не чем иным, как символом    верхнего   космоса,  свисающие серьги -  это благодатные дожди, которые  проливаются на землю. Сарафан, панева,  пояс - обереги, хранящие женщину, продолжательницу рода. - Раскрывал  дед какие-то удивительные  секреты одежды, о которых  нам никогда в голову  не могло придти. - Женщина,  носящая на себе Вселенную, уже  сама подобна богине. 
  Древним названием одежды  было у славян слово
 “портище”- отрез. Отсюда  и слово “портной”- человек, шьющий одежду.
  Особое значение придавали наши предки  окраске
тканей.  Предпочтение отдавалось красной, зеленой, желтой и черной краске.
  - А откуда они  брали краски? - Спросил я.
  - Из природы, ребята. Вы когда-нибудь видели, как красят на Пасху яйца луковой шелухой, и какие красивые оттенки  от светло - коричневого до почти бордового можно при этом получить.
   Зеленая краска получалась из пырея,  оранжевая из побегов  яблони… А традиционным обережным цветом на Руси был красный – цвет огня, цвет крови.
  - А что значат вышивки на  рубахах и сарафанах?   
   - Сама холстина в рубахах называлась Землей, а вышивка Ярью.  Получалось, что, Небесный Огонь, покрывая Землю, зачинал и оберегал все живое. Свастика  или   коловрат - это, как вы помните,  древний  символ солнца. Дерево – символ       
Вселенной, кони и птицы – опять же древние символы солнца.
   Со временем  портняжное ремесло  стало распадаться на множество специализаций. Появились кафтанники, армячники, шубники, шапошники…
                Столярка
    … Не успели мы обсудить тему  крестьянской моды, как наше внимание привлек удивительный набор столярного инструмента.
    Здесь были рубанки разных размеров,  огромные почти  метровые фуганки, шерхебели, занзубели, коловороты, рашпили, надфили, всевозможные пилы: лучковки, ножовки,  двуручные, маховые…
    Дед Маркел  застонал от  восторга…
   -Представляю, как любил этот мастер свое ремесло, - сказал он  с душевным страданием. - И сколько таких вот безвестных мастеров было. С какой любовью крестьяне украшали свои дома пропильной резьбой. Какие наличники, какое деревянное кружево!
    - Да видели мы, дед, много чего резного! - Остудил  дедов запал Санька. 
     - Нет, вы не видели  самого главного рукотворного чуда - резной  иконостас  Троице - Гледенского монастыря. Его сотворили в восемнадцатом веке  великоустюгские деревенские  мастера. Специалисты утверждают, что во всей Европе, со всеми ее шедеврами,  ничего подобного, созданного из дерева, не найти.

                Усмари, кожемяки,
                скорняки, замшевики.
     - А вот  вам еще одно древнее ремесло - усмарь. -  Сказал   дед Маркел, отложив  в сторону рубанок  и взяв с полки  каменный скребок.  -  Так в прежние времена называли тех, кто выделывал  кожи – кожемяк, кожедубов, скорняков… 
   Это ремесло  появилось, как только древний человек примерил на свои плечи  звериную шкуру.  Ученые называют  возраст этого ремесла в 35 тысяч лет.
   Шкуру нужно было выделать, чтобы она  была мягкой, прочной. Сначала в ход шел каменный скребок, потом  люди научились  квасить и дубить  кожи.
       Кожевенные мастерские прежде были едва ли не в каждой деревне. Они селились подальше от селения на берегу  ручья  или речки.  Если  была мельница, с помощью которой   мяли кожи, то это уже  получался  маленький заводик.            
      Скорняжное дело – попроще.  Скорняк   занимается обработкой шкурок  пушных зверей и домашних животных.  Для этого есть специальные составы, но  я знаю  несколько способов выделки  при помощи овсяных хлопьев, кефира, кислого теста…
   Я  сам себе шью и шапки, и   меховые жилетки и  даже рукавицы  шубницы…
     - Хотите и вас обучу. – Предложил дедушка. – В жизни все может пригодиться. В деревне сейчас этот промысел прибыльный.
 
                Сапожники       
     … А это вот  колодки для  шиться сапогов, это колодки для валенок, струна для биться шерсти. Видимо кто-то из этой семьи занимался и скорняжным, и  сапожным, и катавальным  промыслом.  Под верстаком лежала пачка  готовых  кож. Одни, толстые – на подметки, другие тонкие  хромовые -на голенища.  И даже готовые сапоги  стояли здесь, видимо заказчику они не понадобились по какой-то причине.
     - Видите,  подметки к сапогам прибиты  деревянными гвоздиками. – Показал дед Маркел две аккуратные строчки на подошве. -  Делались они из березовых шпенечков,  с одной стороны  гвоздики заточены с другой расширяются.
   Сапожник накалывает шилом  отверстие в подошве и забивает березовый гвоздок в дырку. И так по окружности всей подошвы в два, а то и три  ряда.  Потом железной ломовкой   острые концы  гвоздиков внутри сапога срезаются.
   - Вот этот гвоздик уже не оборжавеет, он не боится  ни сырости и  ни сухости. А если железными гвоздями подошву прихватить, так она через год отвалится, как только гвоздики оборжавеют.
      Валенки   обычно катали в  бане.  Для  избы этот промысел слишком  грязен. Да и  для  катаников   вода горячая нужна и тепло.  Начинается  работа  с того, что  каталь бьет  струной, сделанной из бараньих кишок, овечью шерсть, разбивая  свалявшуюся, скатавшуюся шерсть.   
  Жарко в бане,  паровито и духовито. Горит керосиновый фонарь, тени по стенам мечутся. Каталь в   кожаном фартуке на голом теле  в черных разводах от пыли и грязи… Чистая преисподняя.
   - В прежние времена и это ремесло в большой цене было.  Секреты его мастера - шерстобиты в строгой тайне пытались держать, - рассказывал дед Маркел. – У шерстобитов да каталей  даже свой язык был.
   -И ты тем языком не  владеешь? –  Приступились мы к деду Маркелу.
   -Али я вам  шерстобит? Но кое что знаю.
   -А  скажи, как по  по-шерстобитски будут «руки»?
  - «Тири».
   - А «петух»?
   -Петух по - ихнему будет «гогус»,  жеребец – «асгар»,  ямщик -«кимек»,  день   «валгаж»…
    -  Но давайте дальше, остановил нас дед Маркел. -. Вот   шерсть стала подобна пушистому облаку.  Выкладывает ее каталь  на холстину в виде большой буквы  «Т», сбрызгивает водой сминает и вкладывает прокладку уже в виде буквы «Г»,  соединяя  края. А потом варит  этот будущий сапог в  банном котле, а вынув, бьет его  катает и валяет изо всех сил, потом  насаживает на колодку, снова  варит его, снова бьет, мнет, катает,   чистит пемзой.
  И вот уже   готов  валенок.  Он мягок, тепел,  красив. В такой обутке никакой мороз не страшен.   
     Не зря сказано: «Носи  сапоги  да лапотки вперед береги…» 
   …Этот брошенный крестьянский дом, словно обрадовавшись людям после  долгого одиночества, открывал нам  с каждым шагом все новые и новые  чудеса.
   На одной стене  были представлены рыболовные снасти: плетеные из ниток   ставные сети, бредни,  руси, верши, остроги, удочки, кожаные бродовые сапоги…
   На третьей были   сенокосные орудия: косы, грабли, вилы… Большие  сенные весы, безмены из капа, и безмены железные…
                Конное божество
   Туда, где прежде хранилось сено, с улицы  вел деревянный взвоз. Под крышей на втором этаже могла свободно развернуться лошадь с телегой.  Здесь нашли мы расписные  санки, легкий летний тарантас, хомуты, висевшие  на  больших кованых гвоздях,  седла, седелки, сыромятную упряжь с позеленевшими медными бляшками, ременные вожжи, расписные дуги, медные  воркунцы  на  войлочном конском ошейнике,  бубенцы, валдайские колокольчики с  игривой надписью  «Покупай – не жалей,  в дороге  станет веселей!».
  - Ну, а я вам как всегда загадку загадаю, - прищурился дед Маркел. -  Хитрая загадочка, не для ленивого ума.
   -Загадывай, дед. Вроде мы не ленивые, - согласился Санька.               
  - Что верно, то верно.  Не ленивые. -  Похвалил нас дед. -  Тогда слушайте, да смекайте: «Семьсот свистит, четыре лопотит, два нюхают, два слушают, два на крайчике сидят, во все стороны глядят…»
   Трудно было  не узнать  в этой загадке после наших находок,  крестьянскую надежу и опору – коня.
    Я открыл тетрадь с записями деда Маркела:
 «Конь  - крестьянское божество. Конь венчает крышу крестьянского дома. Без        коня  нет и хозяина. 
 Божество это - первый  на селе работник. И в стужу, и в жару и в снегопад, и в дождь идет себе, покорно голову опустив, упирается, тянет крестьянскую поклажу. 
   В августе на  Фрола и Лавра – конский праздник. Коню - честь и уважение. Моет и чистит крестьянин свои лошадиные силы, свое тягло, лучшее угощение подносит.
Нельзя в  день  покровителей лошадей святых  Фрола и Лавра ни работать на лошадях, ни  запрягать  их, ни  грубым словом обидеть…   
 А назавтра опять в поле - крестьянское многоделье подпирает. На коне - все, и  лесная  работа, и дорога в город, и  извоз… На нем и  бранное поле, и  хлебная нива,  и  праздничный выезд, и крещенье, и сватовство, и последний путь.
  И тянет за собой крестьянский конек  целую вереницу прикладных крестьянских ремесел: шорника,  мастерившего упряжь для коня, седельника, хомутника, клещевика, ременника, оглобельщика, осевика, тележника, колесника, шинника, санника,  полозовщика,  каретника, пролетчика,  конюха, конезаводчика, барышника, гуртогона, бичевника, кнутника, коновала…   
     Но в особом ряду среди множества ремесел, которые за конский хвост держатся, будут ремесла, связанные со службой  в ямской гоньбе,  да занятиями  легковым и ломовым извозом…»
     -А скажи, дед, как такая огромная страна от  балтийского  моря до Тихого океана управлялась. – Спросил я деда Маркела вместо ответа на загадку. -  Ведь  транспорта, кроме коня,  не было,   не было и  электронных средств связи.  А на коне до Дальнего Востока не доскачешь?
     - Правильно мыслишь, Мишка, -  кивнул дед согласно. - Кроме коня других средств доставки  информации не было. Но, надо сказать, это была довольно оперативная  связь.
Известно о ней уже с 10 века.
    Называлась она повозом, а впоследствии стала ямской гоньбой и была государевой службой.
    Все дороги в России были разделены на ямы или ямские станы, которые находились друг от друга  верстах в сорока- пятидесяти. Там жили ямщики, или выбранные  обществом или добровольно взявшиеся нести  общественную повинность.  Им  государство платило  деньги, выдавало хлеб на пропитание лошадей, и наделяло  землей.
    В заботы  ямщицкой слободы входила помимо извоза и почтовой гоньбы расчистка дорог вместе с сельским миром, ремонт их, содержание ночлега и пропитания для проезжающих.
    А важные государственные  курьеры с почтой мчались на перекладных, не останавливаясь, преодолевая гигантские расстояния в кратчайший срок. 
  Вот вам цитата из Николая Васильевича Гоголя для ощущений: “Не в немецких ботфортах ямщик: борода да рукавицы, и сидит черт знает на чем; а привстал да замахнулся, да затянул песню – кони вихрем, спицы в колесах смешались в один гладкий круг, только дрогнула дорога, да вскрикнул в испуге остановившийся пешеход – и вон она понеслась, понеслась, понеслась!.. И вон уже видно вдали, как что-то пылит и сверлит воздух”.
Скольких поэтов, композиторов  вдохновила ямщицкая тройка и песня:
“Что-то слышится родное
В долгих песнях ямщика;
То раздолье удалое,
То сердечная тоска...
Ни огня, ни черной хаты,
Глушь и снег... Навстречу мне
Только версты полосаты
Попадаются одне.”
  -Александр Сергеевич Пушкин, - сразу узнал я.
  -Да уж он-то поездил на перекладных по матушке России.- Сказал удовлетворенно дед.
- А  как же  горожане передвигались с места на место? -Спросил Санька. - Там ведь не было ямщиков. И метро не было…
   - Были, Саня,  извозчики, кучеры…  Их было очень много. Они подразделялись на ломовиков, которые перевозили грузы, на легковых, возивших людей.  А легковые в свою очередь делились на биржевых, возивших богатых господ, на лихачей или ухорских…
  Вот  у меня  в тетради  есть  такая цифра: в 1900 году в Санкт-Петербурге было 16 тысяч легковых и 2.5 тысячи ломовых. И все они были выходцами из деревни…            
      
                Скотский лекарь
      Среди  конского инвентаря  увидел я  загадочную кожаную сумку на широком кожаном ремне. Сумка была украшена  позеленевшей от времени медной бляхой, на которой был изображен конь с  сидящим на нем человеком. А два человека стояли рядом со всадником, один  держал коня за  узду, другой – за хвост.
     В сумке  что-то  позвякивало. Мы открыли ее. Там оказалось несколько  стеклянных  сильно пахнущих лекарством пузырьков,  какие-то инструменты и  потрепанная книжка.  Санька извлек эту книжку на свет и  в удивлении открыл рот.
     Книжка была на иностранном языке. И похоже, на французском…
     На последней странице книжки  корявым почерком было написано   по- русски  что-то совершенно непонятное.  Мы с трудом разобрали этот текст: «Резюме, кансоме, абракадарба,  сильвупле… Аллилуйя…»  и  далее  «Милостивый  конный заступник Фрол и Лавер заступи, сохрани и помилуй, лошадушку в работу а мне, рабу Божьему  коновалу, рупь серебром за заботу…»
    Мы оглянулись на деда. В наших глазах был немой вопрос.
   - Что такое коновал, дед? Что за странная книжка с французскими заклинаниями?
   - О!  Сумка эта не простая.  Наверное, кто-то из предков этого крестьянина  был коновалом. Или, проще сказать,  деревенским ветеринаром.  Это его  сумка. С такими сумками ходили по деревням доморощенные спецы.  Они  обрезали  скоту копыта, рога, вставляли  быкам кольца в нос,  наконец,  кастрировали, то есть, лишали их детородной функции.  Жеребцов делали меринами,  быков - волами, а  кабанов – хряками…
    Это делалось, чтобы те были послушными, хорошо росли и много работали. Так что работа у коновалов была непростая и даже опасная. Попробуй,  завалить трехгодовалого жеребца да прооперировать его без всякой анестезии.
     Коновалы лечили всякие скотские болезни,  причем  знания передавались из поколения в поколение или от  мастера к подмастерью.  Они ходили по деревням с осени до весны, если  сами  занимались хлебопашеством. Некоторые  жили этим промыслом и круглый год, тогда хозяйство у них оставалось на  женщин и детей.
    - А причем тут французская книжка и эти странные заклинания?   
    - А для пущей важности, Многие ремесленники изобретали тогда свой язык, чтобы  народу  пыль в глаза пускать.  Образования-то не было, а надо показать свою ученость.  Каждый коновал  держал в своей сумке  какую-нибудь  иностранную книжку, называя ее  «Цветник-книга».  Да еще  придумывал всякие бессмысленные заговоры, чтобы позаковыристее были.
     Мы  едва заставили себя спуститься  вниз.
     И сразу бросился в глаза - санок для  изготовления  дранки.
     - На Севере  крыши  домов преимущественно  были тесовыми.  - Доложил дед.  - Позднее, когда стало в достатке гвоздей,  крыли еловой дранкой.  Вот это и есть  примитивный станок для изготовления дранки. Главным в нем было укрепленное на подвижной части лезвие, приводимое в движение  веревкой.  Веревку дергали  пять-шесть мужиков.  Строгалась дранка из еловых сорока сантиметровых чурбаков.  За день можно было  изготовить дранки на крышу  одного дома. 
     Дом, покрытый еловой дранкой, в  первое лето, пока ель не потемнеет,  светился, как солнышко…
   - А это что? - Налетали  мы на деда, как воробьи на мудрого филина.
   - Это   станок для изготовления  веревок. Это станок для точки топоров…
    - А это?
    - Все, ребята, пощадите! - Выдохнул, наконец, дед. - Пора обедать и собираться в дорогу.   
    -Так ведь мы и  половины не осмотрели, - огорчился Санька.
   Мне тоже  было не в радость покидать эту  деревянную цивилизацию.
    - Не огорчайтесь братцы, наша экспедиция только начинается…
    
                ПОТАЕННОЕ ЗЕРНЫШКО
     Мы  вышли со двора через ворота прямо  в заросли трав, чтобы обогнув  дом, хотя бы немного  обозначить в этом одичавшем мире присутствие человека.
     Когда вышли на линию улицы, я обернулся на другой конец деревни, где ночью поблазнился мне в одном из домов свет в окошках.
    Я вздрогнул. Над крышей  крайнего дома  курился дымок.
    - Дед! - Закричал я потрясенно. - Там кто-то есть. Там  люди!
     И Санька, и дед Маркел остановились, как вкопанные.
     -Ты прав, Мишка, - в голосе деда было ликование. - Жива! Жива еще деревенька. Пойдемте, скорее, встретимся с ее жителями… 
     Мы, не обращая внимания на ожоги крапивы, устремились к  крайнему дому, над крышей которого куржавился дымок.
     Наконец, заросли  отступили, и мы вышли на маленькую полянку вокруг дома, отвоеванную у травы.
     В большом крестьянском доме еще теплилась жизнь.  В нескольких окнах белели занавески, перед окнами  был разбит   огород  с  капустными кочешками, морковкой, свеклой. За двором  виднелись боровки картошки. 
     Дед Маркел  подошел к дверям и смело взялся за кольцо.
    Двери в доме   были  открыты, в одной комнате плавал горький табачный дым, но  хозяев не было.  Мы обошли   все горницы, светелки, приделы, но хозяев не обнаружили. 
   И тут из старой покосившейся бани  вышла бабуся с добрыми, усталыми глазами и обрадовано захлопотала.
   - Вот радость-то какая! Гости у нас.  Дедко-то у меня  косить ушел. Старый уж  стал, а  без работы не может. И копать, и косить, и жать, и молотить – все сам… Да и некому  боле робить.  Одни мы  с ним на белом свете. Не дал, Господь Бог деток.
     Она поковыляла за деревню и стала кликать хозяина:
  - Батько! Петруха! Иди скорее-то. Гости у нас!
   И тут из-за кустов показался сам хозяин -  седобородый старик в белой, выпушенной до колен рубахе с косой на плече.  Маленький, сухонький, он торопливо  и радостно зашагал к дому.  Но  что-то было в его походке неестественное,  мы не сразу и поняли, что  у хозяина была всего одна нога. Вторую заменял костыль.
    -Как же он косил на   одной ноге? - шепотом спросил Санька.
    -Нужда, брат, научит, - отвечал ему  дед тоже шепотом.
   - Мир вашему дому! - Приветствовал дед Маркел хозяина. - Бог в помощь!   
   - Милости просим к нашему столу. - Заговорил старик.- Меня Петром  зовут, а бабку мою – Февроньей.  Так и живем  вдвоем, сами-набольши на все наше Раменье.  Коза, правда, еще есть, да кошка.   
    …За чаем  начались воспоминания.  Звали  хозяина  Петром Михайловичем Глуховым. В войну был он разведчиком.  В сорок втором  во время  глубокого рейда по тылам противника, был ранен. Домой вернулся на одной ноге.
   В первую весну копал огород и садил картошку  сидя.  Всю жизнь  шил сапоги  да катал валенки.   Живет со своей  Февроньей, можно сказать, натуральным хозяйством. Был сын, да погиб  на лесоповале. Так вот и коротают они век вдвоем. Все делают своими руками. 
    Михаил Михайлович  стал рассказывать про прежнюю жизнь.
   -  Сошью сапоги, скатаю валенки, а расчет зерном. А ведь его смолоть надо. У меня и дед и батька мельниками были.   Вот меня все и подмывало свою мельницу завести.    
    Установил на крыше простенький ветрячок. Лопасти, веревочную передачу, на  чердаке - ручные жернова.  Бывало, ночью ветер поднимется, лопасти  закрутятся, пошла меленка на чердаке зерно молоть.
    А тут вскоре участковый в дом  правит.
  -Снимай, говорит, свои крылышки с конька по добру - по здорову!
  -Это на каком таком основании?- возмутился я.
  -А на том, что крылышки твои относятся к основным средствам производства, а это уже капитализм. Снимай, говорит, не то штраф придется платить.  ...  Не бодаться теленку с дубом!
    В восемьдесят пятом, как только  послабление  для  народа  вышло, первым делом поставил  Петр Михайлович ветряную мельницу на огороде, стал  на задворках сеять и пшеничку, и рожь, и  ячмень.  Свое-то зерно не в пример  магазинному - и каши, и кисели, и пироги  - большая разница.
    - А что, скажите, случилось с деревней? Почему она умерла? -  Спросил   я, замирая сердцем.
    - Объявили наше Раменье неперспективной деревней, закрыли магазин, школу, медпункт, почту…- Отвечал  Петр Михайлович. -   Люди постепенно  разъехались. Остались  только мы с бабкой Февроньей.   
   -А вы почему остались? -  Спросил  Санька.
   - Вот что я скажу, тебе паренек. - Отвечал Глухов. - Я за свою Родину, за эту вот землю на войне кровь проливал, ногу потерял. И  как я ее в мирное-то время могу бросить на произвол судьбы?
    Не могу я этого сделать. И считаю самым большим грехом, самым непростительным предательством оставить родные угорья. Родные могилы. Здесь все мои предки лежат, здесь  сын похоронен, кровинушка. И мы с бабкой  ляжем здесь, как потаенное зернышко.
   … В доме надолго воцарилась тишина.  Мы с Санькой сидели, не поднимая глаз, чувствуя какую-то неясную вину и ответственность за эту одичавшую  осиротевшую землю.
    Наконец, Санька первым нарушил тишину:
    -А что такое, потаенное зернышко?
    - Видите, ребята, - пришел на помощь деду Глухову  Маркел. -  Земля имеет такое свойство хранить в себе  семена всех растений, которые когда-либо росли на ней.
Лежит такое зернышко до поры до времени замерев. Но  наступит  день,  согреет его солнце, напоит  талой водой и вдруг  поднимется среди луговых трав чудо цветок, дивной невиданной красоты…
    - Вот и вас посеем мы с дедом Глуховым потаенные зерна. И будем верить, что они когда-нибудь прорастут…
      За  двором Глуховского дома и впрямь стояла  миниатюрная ветряная  меленка.  Петр  Михайлович   вынул клин и легко за две  слеги развернул мельницу на  деревянной  рубленой основе, подставив лопасти ветру.   
    Если бы не эти крылышки, то меленка была бы похожа на избушку на курьих ножках.  Лопасти под ветром начали вращаться. Внутри что- то захрустело и заскрежетало.
    Мы поднялись наверх.  Простота, с какой был сделан этот крестьянский механизм, поражала. Все здесь, за исключением каменных жерновов, было деревянным. И валы, и шестерни, и зубья на шестернях. И все это  легко вращалось, и  белоснежная мука сыпалась ровно в  привязанный и уже наполовину полный мешок.
   Я попытался зарисовать мельницу и устройство ее в наш экспедиционный журнал.
    Польщенный нашим  вниманием, дед Глухов принялся рассказывать об устройстве мельниц.
    - Это  ветряная, а  водяная мельница посложнее будет.  В наших краях  водяные мельницы  чаще всего  были  деревянные.  Их строили на небольших речках.
    Часть здания на сваях  поднималась над водой. А  на горизонтальный вал крепились спицами на расстоянии   полуметра два обода диаметром до  четырех метров. 
   Между ободами  делали этакие  ковши  один за другим. Вода, попадая в ковши, крутила вал. Внутри мельницы горизонтальный вал через  шестерни  приводил в движение вертикальный вал, один конец которого проходил через отверстие нижнего  камня, второй конец наглухо крепился к верхнему,  подвижному. Зазор между камнями определял тонкость помола. 
  Мельницы   приводили в движение не только жернова, но и станки для чесания шерсти, для распиловки бревен.
     Плотину на реке строили всем миром. В основу ее  сволакивались срубленные елки  со всеми сучьями и хвоей, потом  на эти елки возили глину, навоз, землю,  поднимая  дамбу. Далее строилась мельница  на сухом месте, а потом уже запруживалась река,  копилась вода.  Когда уровень воды становился достаточным, поднимались заслонки и вода, устремившаяся по лоткам, приводила в движение мельничное колесо…               
    Каждое лето  в  конце июля  мельничные пруды  спускались и чистились. Мужики собирались и  извлекали деревянные щиты из   плотины и,  если требовалось, ремонтировали.  Вместе с водой шла на выход и  нагулявшая  жир  на большой воде рыба.  Но уйти ей не давали, перекрывали  выход сетями.
     Пировали  всей деревней. Варили на берегу  уху, а  остальную рыбу делили по семьям.
      А всего в нашей округе были около трехсот ветряных и водяных мельниц… И ни одна без работы не оставалась.
     … Опираясь на костыль,  Петр Михайлович повел нас к  полоске, на которой росли, склоняя тяжелые  колосья ячмень и пшеница.
    Дед Маркел  сорвал несколько колосьев, растер их в ладонях.
   -Да, Михайлович, - сказал он удрученно. – Поспело зерно. Если его сейчас не убрать, то утечет на землю. Останетесь без хлеба.
   - Видишь,  какая нынче погода, - посетовал  Глухов. - Одно дело на другое налезает. И сенокос и уборка, а бабка Февронья у меня совсем худа, спина  болит…
    И тут дед Маркел выразительно посмотрел на нас.
     -А что братцы, - сказал он решительно.- В целях
перевода наших исследований на практические рельсы, не остаться ли нам у Петра Михайловича денька на  три, не  оказать ли ему шефскую помощь?
     Нас не пришлось уговаривать.
   -Тогда начнем с сенокоса! Не возражаете Петр Михайлович? Если  сейчас не выкосить  траву в деревне, то по весне она  может  сгореть за полчаса.
    Петр Михайлович  торопливо  скрылся во дворе. А уже несколько минут спустя он вышел, неся в охапке ворох покосного инструмента.
                Косари
    «Щука-вертуха по лесу гуляла, леса пали, горы встали…»
     - Сенокос, - говорил еще в городе дед, - самая горячая и самая любимая у народа работа. Потому что это радостный  коллективный труд.
      Сенокосная страда начиналась обычно по деревням    после Петрова дня.  Травы уже вышли в рост, семена на землю уронили, можно  эти  зеленые леса  валить, сушить, копнить и стоговать…
       На заливные луга, на пожни отправляются  бригады покосников. Большие телеги ондрецы  полны веселого   народу в  белых   покосных одеждах. Смех, штуки, песни…
    -   Профессиональные косари,  знали свои секреты, как,  например, выбрать  заводскую косу, которая верой правдой служила ему в  лугах. -   дед Маркел принялся  рассматривать принесенные косы.   
      Прежде всего, косу  подбирали по силе.  Детская – пяти рук. Пять  кулаков умещались по длине полотна.  Для  миниатюрной женщины – семиручная, для   хорошего мужика  - девятиручка.  Одним взмахом этой косы, едва ли не на копну  травы повалено…
    - А ну, Санька, давай свою руку. - Дед примерил Санькину ладонь к полотну косы. – По твоим плечам, Санька, да по аппетиту, дадим  тебе семиручную.  Хотя и  тебе, и Мишке можно  уже и  девятиручкой махать.
    Мы взяли   семиручные косы и примерились.
    -  Хорошая коса, если  щелкнуть по ней пальцем, должна звенеть тонко. - Рассказывал дед.
      Наши косы звенели тонко и  весело. Значит, хорошие.   
   - Теперь дальше. Берет косарь  травинку и  поперек  лезвия кладет. Если травинка  лежит без движения, то не стоит косу брать.  А если вдоль лезвия развернется,  -  хороша будет .
     Что говорить, косы у деда Петра Глухова были отменного качества. Травинки на них разворачивались, как магнитные стрелки компасов.
     -  Особым искусством  считается в деревне  умение  правильно отбить  косу.   Не каждый мужик брался за это дело.  Отбивать косы доверяли самым  умелым. Иначе пропадешь  в лугах и с косой.
     Дед  уселся  на  маленьком чурбачке перед большим  чурбаком, взял косу и молоток.
    - Косу отбивают вот  на такой железной бабке, вбитой в   деревянную чурку.  Для этого существует специальный молоток,  сужающийся к  концам.
     Полотно начинают отбивать с  середины, расклепывая миллиметра три-четыре лезвия и ведя расклепку к концам.      В таком случае  лезвие не возьмется волнами. 
    Вот представьте, раннее утро в деревне в сенокосную пору: петухи кричат, коровы мычат, овцы блеют. И перекрывая  весь этот  животный хор,  звонко стучат во всех краях деревни  молотки -  это бьют косы…
  -  А уже в лугах  другие песни распевают  косы. Они поют дивными птицами, когда их точат.
    Точат косу бруском, который подвешивается в берестяном  лопатнике на пояс косаря…

   И  тут дед принялся отбивать  косу.  Высокий  перестук молотка полетел во все концы  брошенной деревни , словно призывал  невидимое население ее спешить в зеленые луга.
  Мы ушли на покос вчетвером. Дед Маркел, дед Глухов и я с Санькой.   
   -  Обычно  пожни и  луга выкашивались артельно. Косцы шли уступом  друг за другом в едином ритме. - Разъяснял дед Маркел.  В колхозах  устраивали соревнования: кто больше скосит. Были  маяки, выкашивавшие в день до гектара…
    Дед Глухов первым встал в прокос. Он привязал к культе деревянную  ногу, отбросил костыль и взял в руки  косу.    За ним встал дед Маркел, затем  я и за мной Санька.

   Дед учил прижимать пятку косы к земле, вести косу не руками, а всем корпусом.  Но почему-то  носок косы все время норовил  залезть в землю или кочку, а мой корпус отставал от рук. Саньке было тоже не просто. Он шел впереди, упрямо закусив губу, стараясь не отставать от деда.
    Но постепенно мы приноровились. Деревня постепенно принимала опрятный ухоженный вид, а за нами оставались  быстро  подсыхающие валки травы.
     Когда сели отдохнуть, я подумал, что  городские фитнес клубы могли бы делать выездные занятия на сенокос. Сколько  можно было бы получить дополнительно молока и настоящего вологодского масла.
    - А знаете ли вы что такое  заливной луг Вологодчины? - Спросил дед Маркел.
    - Подумаешь, луг!  Мало ли  лугов на земле. Трава она и есть трава. - Сказал саркастически Санька.   
     -Ты не прав, Санька. - Остановил его дед. - Вот представьте, что где-нибудь на лесной полянке за десятки километров от большой реки вырастает под солнцем былинка, цветочек аленький. Уронит он после Петрова дня семена свои на землю,  а потом вьюги и метели укроют его, а по весне как растопит снега солнце, подхватит семена эти быстрый ручеек, понесет к ручью большому.
    Из большого - в речку малую, из малой - в  большую реку. А как подопрут  воды бесчисленных ручьев и речек  Сухону - реку, или нашу Мологу,  как переполнится она  склень,  упадут на дно миллиарды семян, принесенных за сотни верст в речную пойму. 
    И когда уйдет вода,  поднимется  в поймах тех  буйное  медовое разнотравье, какого нет нигде более.   
     -Так ведь мало ли рек в мире, у каждой свои  поймы. – Не сдавался Санька.
     -Все дело в составе трав.  Известно, что настоящие молочные продукты можно получить  только  в наших северных краях.  Чуть южнее в травах будет  ярко выраженный полынный вкус, который  сделает горьким  молоко…
    -Правда, Санька. Ты забыл, какое мы пили на юге молоко? Оно, действительно, было горьким. – Сказал я.
  -  А знаете ли вы как надо пробовать настоящее вологодское масло? 
   - Нет. А что и пробовать тоже надо уметь? – Удивились мы.
   - Это тоже,  ребята, наука. Надо взять на ложечке немного    вологодского масла, положить его на язык, разогреть чуть, и языком раздавить  о небо. А теперь нужно вдохнуть в себя воздух! Чувствуете его особенный ореховый вкус и аромат замирающего под жарким солнцем медового разнотравья?
    Чтобы получить настоящее вологодское масло нужно   кроме лугового разнотравья еще иметь корову ярославской породы    Дело в том, что у ярославки жировые шарики по размерам своим гораздо мельче, чем в молоке от других пород, а каждый жировой шарик покрыт лицетиновой белковой оболочкой, которая при длительной пастеризации подгорает и дает тот самый  насыщенный ореховый вкус.
   -  Чего не хватает нам, вновь стать лидерами на мировом рынке по поставкам такого замечательного продукта? – Спросил задиристо Санька.
   -А вот вам, ребята, и придется ответить на этот вопрос в течение всей своей жизни. – Сказал дед Маркел.
    …Пришла на покос бабушка Феврония, принесла нам  кринку козьего молока, хлеб, нарезанный крупными ломтями.
    Мы с удовольствием принялись наворачивать за обе щеки молоко с хлебом.
    -А давно ли корову со двора свели? - Спросил дед Маркел.            
    -Да  лет уже десять. Сил не стало  держать, - отвечал Глухов. - А бабка-то моя никак без скотинки не может. По сю пору  ночами по  Белаве своей плачет.
   Бабушка Февронья  присела к нам под копну,  включилась в разговор.
                Барыня Белава 
     - И то верно. Думаю, краше моей Белавы во всем свете  не было.  А уж, какая умница-разумница! Бывало стадо с поскотины идет, Белава  завидит меня, голос подает.  Бабы  мне: " Феша, твоя труба  впереди всех, словно барыня вышагивает". Три ведра молока на дню надаивала от нее. А молоко-то какое!  На три пальца сливок настоит в кринке. Каждый год теленочка принесет.
    Мы ее уже коровкой купили в соседней деревне. Мама мне присоветовала: чтобы, говорит, корова обратно к хозяйке не убежала, ты, говорит, у себя на дворе  нательную рубаху сними и протри  корову рубахой с головы до ног, чтобы она дух твоего дома  на себя приняла...
  Так я и сделала. С первого дня  дорогу к дому Белава нашла. Мы с ней душа в душу жили. Уж я ее словом худым не обидела, пойло готовила, хоть сама пей, сенцо мелкое давала, зеленое, солью присыпаное.
  Да что там говорить, и в каждом доме корова  кормилицей почиталась.  Прежде так и вовсе у нас бабы замужние на голове кокошники носили,  где рогатые , а где так и  коровьим копытцем. Бабой да коровой, не в обиду будь мужикам сказано, дом  держался.
    Как-то вечером пригнали пастухи стадо в деревню, а моей Белавы  нет. Кинулась я в поскотину - нет ее,  по лесам да болотинам побежала - не чуть и голоса. Деревню всю на ноги поставила, каждый кусток и кочку обрыскали - пропала Белава.  Пала я  на землю сырую, зашлась как по покойнику.
    «Ах ты мне, горе горькое,  как же мне без тебя, Белавушка, жить, чем детей малых поить-кормить?!»
  Сутки Белавы нет, вторые, неделя прошла. Я уж все ноги в кровь сбила  в поисках,  а тут мама советует:  "Иди, говорит, Фешенька, в Загоскино. Там живет старушка-вековушка ясновидица, может она скажет чего." 
   Я тот час в Загоскино собралась, яиц решето да   сала край в подношение и - в дорогу.
   Бабка и впрямь ясновидящей оказалась.  " Иди, говорит, за гари, там за гарями попала твоя Белава в круг. Да иди, поспешай!"
   И подношения моего не взяла, а дала бутылочку со святой водой.
    Побежала я за гари, и там в лесочке нашла свою Белавушку. Круг такой метров на двадцать в поперечине вытоптан до земли, и ходит по нему моя Белава.  Вся - кожа да кости, ходит, еле ноги переставляет, качает ее бедную.
   Закричала я, что мочи есть от радости,  а она и не чует вроде, голову опустила, с губ пена  падает. Открыла я бутылку со святой  водой,  сбрызнула, благословясь, коровку, и тут передние ноги  у нее подкосились, и пала она  на землю, и замычала  жалобно...
    … Ну, а потом  война началась, так  скрутило, что небо с овчинку показалось. Остались без мужиков, без лошадей, все хозяйство на бабьи плечи свалилось. 
  Надо весенне-посевные работы проводить, а не на чем, попробовали вручную копать, руки вытянули так, что от напряжения чирьи по рукам пошли... Чего делать-то? Выручай, Белава! Выручай, милая!
   Как вспомню сейчас, сердце кровью обливается. Одели ярмо на шею кормилице, прицепили плуг и в - поле. Земля тяжеленная, к отвалу липнет.  А  сколько силы-то осталось в Белаве моей, коль сами с голоду пухли...
    А она будто понимает все, упирается, что есть мочи, борозду ведет. Всю весну на ней работала, а к концу пахоты сил не стало  у Белавы вовсе.  Как-то встала посреди борозды, и ни с места. А я и сама еле на ногах держусь.
     А надо план давать, сводку каждый день в райком отсылают, на фронте хлеба ждут... Не выдержала я, и огрела кнутом   любимицу. А она только  передернула крупом и стоит.  Я через борозду перевалилась и к ней, в глаза-то заглядываю и вижу: «Бог ты мой,  у Белавы моей  слезы , что горошины, катятся. И такая в глазах этих  боль и вина, что обхватила я ее морду и заревела в голос, и прощения у нее просила и войну проклятущую проклинала.»
   Ночью Белава моя померла. Утром пришла на двор, а она уж холодная...
   Если на том свете есть коровий рай, так точно Белава моя в раю. Не зря она  мне  во сне грезится.  Верно, к себе зовет. А я и сама последние лапти донашиваю на этом свете, только вот попаду ли в рай - не знаю.
   Нагрешили мы за время свое  безбожное немало, и церкви наши   лесом на куполах поросли.»
   Деревня преобразилась неузнаваемо. Еще два дня назад  здесь были жуткие  травяные джунгли, через которые пробраться стоило больших трудов, а теперь
ровно подстриженная, ухоженная она помолодела лет на сто, и радовала глаз своим обжитым уютом.
    … Стог мы  метали  на следующий день.  Для этого сначала   сделали зарод,  место под стог устлали ветками  и кольями, в центре воткнули стожар, вокруг которого и  метали стог.
   - Опять же требуется большое искусство того, кто стоит на стогу и   формирует, завершает стог, - сказал нам дед Маркел. - Это работа для меня, а вы подносите сено и подавайте.
  -А можно мне попробовать, - попросил я деда. И он согласился. 
   Да, вот это была работа, так работа! Со всех сторон летят на тебя целые копны сена, мелькают острые вилы,   сенная труха лезет в рот и за ворот, а  ты  знай, успевай укладывать пласты сена так, чтобы  не промочило стог  дождями ни    снизу, ни сверху…
   Но зато как  приятно было сидеть вечером  у костра,  есть   кашу с дымком и слушать    истории  и побасенки про  жизнь прежнюю, современную и будущую.
     - Расскажи, Петр Михайлович, что-нибудь про жизнь прежнюю,- попросил дед Маркел.- Ребята вон интересуются.
      - Рассказать можно.- Согласился Глухов. - Всяких чудес, ребята, в наших краях бывало в прежние годы.    Было это, аккурат, в августе сорок шестого. Я у окошка сидел, опять же сапоги тачал. Прямо за околицей - поле. Ячмень такой  густущий  нарос.  И тот ячмень старушка серпом жала.
    Идет мимо  старик  с  корзинкой, чего-то бабке той поговорил, лег на межу и не шевелится.
    Я думаю: "Хоть жив ли?" Поспешаю к нему, наклонился. А вижу в  корзинке  на дне хлебные христараднички лежат, по деревням милостыню насобирал. Старик на меня глаза поднял: "Возьми кусочек хлибца, не гнушайся..."
    Подивился я. А потом старуха-то и сказывает, мол, старик ячмень похвалил и говорит: "Торопитесь жать, торопитесь, а то не успеете. В землю уйдет..."
     А двадцать пятого августа, как сейчас помню, такая непогода  разразилась, такая буря. Крыши домов посносило, деревьев навалило страсть, а ячмень на поле градом, словно молотилкой посекло... Ничем не попользовались. Не успели сжать. И был в тот год голод страшенный. Многие умерли. Ели все, что в рот  лезло.  На  липах так все листья были ободраны. Сушили, толкли  да  лепешки  пекли. Из клевера, из лебеды, из коры древесной пытались хлеба печь...
    Нас  только вот мое ремесло и спасло.
   -Сапожное? - Спросил Санька.
   -Всякое, какое в руках было. В деревне каждый и швец, и жнец, и на дуде игрец… Когда, ребята, голод  настает, то никакое богатство, никакое золото тебя не спасет. Быстро проестся. А вот ремесло не проесть, оно тебя самого прокормит.
    А в ту бурю   нашему дому ничего не сделалось. Помню, Февронья тогда только родила. Стоит перед иконой Николая Чудотворца с ребенком,  молится. Так у нас даже солому на крыше, соломой изба-то крыта была, не растрепало. Так-то вот.
   -А что  ясновидящий  старик  был  на поле?- Спросил я.
     - По деревням нашим, ребята, в прежние времена ходил  такой божий  человек. Блаженный. Вечно босой, оборваный с сумой холщовой на плече. Носил он на себе вериги: кованые  цепи крест, на крест с железами.
    Такой вот страдание своему телу задавал, чтобы душа не заленилась.
     Блаженный тот все наперед знал. В одном дому как-то остановился. Баба говорит, мол, сходи в баньку, ополоснись. Тот вериги снял, пошел в  баньку-то. А баба той порой схватила безмен и подвесила вериги. Сколько, мол, весу-то он на себе таскает?  Верно ли, так тяжелы?
     Спустя время приходит блаженный в дом и говорит горько: "Почто же это  ты  душу-то мою взвесила?..."
    - Дедушка Петя, а давай мы твой костыль на безмене взвесим?-  Предложил вдруг Санька.
   -Костыль можно, - согласился дед. - Я не святой какой.
    Костыль у Петра Михайловича Глухова был не простой. Простые костыли не выдерживали нагрузок, какими он себя нагружал вот уже шестьдесят с лишним лет.  Он из тракторного  железа  кован,  сваркой  электрической  варен,  болтами стальными стянут. 
   Взвесили мы его. Вытянул он семь фунтов  с лишним. 


                ХЛЕБНОЕ РЕМЕСЛО
                Оратай,  пахарь,
   Из тетради  экспедиции,  занесенное моей рукой:
  «Ходит с края да на край,
    Режет черный каравай,
    Сзади ходит другой,
    Сыплет солью золотой».
    - Главное ремесло  русского крестьянина  - хлеборобское.    Вернее  смысл его жизни, его религия и философия… -  Дед Маркел  готов часами рассказывать о хлеборобском промысле, хотя и говорит,  что земледелие  на Севере считается рискованным.
    - Мать сыра земля – божество крестьянина, которому он поклоняется неустанно с незапамятных дохристианских времен.  Но не только земле, но и небу. Не зря  говориться: «Не земля родит, а небо.  »  А на небе  солнышко - колоколнышко - бог языческий  «Ра».  А потому и пахарь – «оратай». Потому и плуг  - «орало». Потому и землю  пахать – «орать».
     …Верный конь, да соха двурогая, из елового корневища слаженная да обитая железом,  борона суковатка, опять же из елки сработанная.  Несколько  сучковатых  еловых  стволов,  расколотых   пополам и собранных  в единое плотно - и есть борона. Да лукошко на рушнике, из которого  рассеет крестьянин зерна хлебов в приготовленную  взбитую наподобие перины землю…
   До Благовещенья – земля считалась беременной и нельзя было на нее ни  плюнуть, ни  вбить в нее колышек, а тем более пахать…
   Считалось, что  борозда от плуга, пройденная до времени начинает кровить.   Земле больно…
  И, действительно, когда на смену деревянной сохе пришел железный плуг с отвалом,  земле был нанесен непоправимый ущерб. «Безумием пахаря» назвали впоследствии эту техническую революцию, приведшую к тому, что миллиарды тонн  плодородного  слоя земли было унесено  ветрами в  мировой океан.
   И лишь позднее  у нас в стране крестьянский академик  Терентий Семенович Мальцев ввел в  практику безотвальную пахоту по принципу  старой русской сохи, которая не   переворачивает пласт, а лишь взрыхляет его.
   Обычно пахота   начиналась   на Севере в первой декаде  мая.   Готовность земли к пахоте определял  старейший крестьянин.  Если земля   сжималась в кулаке в  липкий комок,  пахать было рано, если рассыпалась в пух,  горе  семье:  опоздали с  пахотой, урожая не будет. А если  рассыпается   земля мелкими комочками, пахать в самый раз. 
    В этот день соблюдались многие поверья, Семья собиралась за накрытым столом при закрытых печных трубах, и заслонках, окнах и дверях. Ели, помолясь, молча. Крестьянин отправлялся на  пахоту во всем чистом. В первый день пахали мало, делая лишь зачин, после которого  продолжался праздничный обед.
      И вот уже идет  по  полю сеятель,  размеренно разбрасывая  семена.  В этот момент он сродни Богу.
   Поживешь счастливо, только паши не лениво.
 В тетради  четыре ремесла: «Сошник, мастер делающий сохи, боронщик, делающий сохи,  пахарь, сеятель…

                От жатвы до пирога
 
      Дед  Глухов  принес с  вечера в избу серпы, приговаривая:  «Маленькой, горбатенькой, летом  - по полям, зимой - по щелям…»   Вот завтра встанем,  помолясь,  да возьмемся за дело благословясь…
     Утром за  завтраком дед Маркел рассказывал:
    - Прежде на Руси  три праздника Господня - три Спаса на август падало.  Первый Спас медовый, когда меда начинают из ульев качать, да пчеловоды  свежим медом  обносят соседей своих, чтобы  обиды не держали, если кого какая пчелка летом укусила. 
   Второй  Спас – 6 августа – яблочный. Крестьяне начинали яблоки  пробовать,  всякие плоды есть,  да приступали к посеву озимых.
    А на третий  - Спас на полотне  или его еще называли – хлебный, он 29  августа, к этому времени обычно заканчивалась и жатва, и посев озимых, и  вспашка под зябь. Чтобы,  земля  за зиму отдохнула.
    -Получается, что наша задача управиться с жатвой к  хлебному Спасу? – Спросил Санька.
    -Верно, дружок. Но я, думаю, мы управимся раньше. К яблочному Спасу.- Отвечал дед  Маркел.
    Мы взяли серпы и  пошли  за сарай на пшеничный клин.
    Ох, и непростая это работа, надо сказать.   Солнце палит,  мухи и оводы одолевают, пот глаза ест, а ты в три погибели режешь серпом  пшеничные стебли,  собираешь из них сноп со всей осторожности, чтобы зерно из колосьев не осыпалось. Санька до обеда всего двадцать снопов сжал и навязал.  Я - двадцать один, а дед Маркел   далеко вперед  ушел, не гляди, что ему за семьдесят. Пятьдесят четыре снопа!   Поставили мы эти снопы в суслоны колосьями вверх, и такая  чудная картинка получилась, словно  это была картина Венецианова.
    Жнецы так и обедали  среди суслонов на  золотой стерне. Хлеб с молоком. 
   … Эти же днем  закончили жатву. Дед Маркел показал  обряд дожинок.  Последние несколько стеблей пшеницы он оставил нетронутыми, а завязал их  красной тесьмой в пучок. 
   - Этот обряд назвался завиванием бороды Яриле, то есть солнечному божеству. - Рассказывал дед Маркел. -  Позднее, с приходом христианства на Русь, его заместил святой Николай.  Можно еще хлеб с солью закопать на поле, чтобы  святые угодники послали хороший урожай и на будущий год.
  Тут дед  Маркел  опустился на колючую стерню и нас  к себе позвал.
   -Теперь, братцы мои, - сказал он  совершенно серьезно, - нужно  по  полю покататься, при этом повторяя  такие слова: «Жнивка, жнивка, отдай мою силу. На  пест, на  колотило, на кривое веретено…»  Нам, ребята, еще много сил потребуется, чтобы  дело до каравая дошло.
      А последний сноп   повязали мы   цветными лентами, и домой принесли, поставили под образа.   
  Будет он так стоять на заглавном  месте в дому  до Покрова дня. А там уже  Глуховых  заботы о новом урожае начнутся…
    К вечеру дед  Маркел  с нашей помощью  весь урожай  переместил в баню на полки. А баня к этому  времени уже во всю, топилась и набирала  сухого жара.  Мы с Санькой сидели в предбаннике и вдыхали  волнующий, необычайно сладкий запах  сохнущего хлеба и беседовали с дедом  Глуховым.
    -Вот ребята,  дальше с поля  снопы перевозили в овины или гуменники, где  досушивали зерно перед молотьбой. Овины эти обычно топили старики, потому, что работа это не тяжелая, но ответственная.
   - С дуру-то можно и  овин спалить, - согласился я. 
   -  А уж как зерно высохло,  начинался  обмолот.
    « На стукови, на юкови, так стукали, так юкали,
       Лежат до смерти побитые, головушки покрытые,
       Тело валом валят, душу в рай несут…»
    - Ой, что это такое, дед, страшное?
    Дед Глухов засмеялся.
  -  Вот мы завтра этим и займемся.  Для этого у меня весь необходимый инструмент имеется…
  «Над головой крутятся, в руках вертятся, стучат, гремят и все говорят:
  « То-то мы,  то-то мы…»
 Это, ребята, и есть молотьба на току снопов цепами.
  … Кажется,  обмолотили урожай быстрее, чем  сжали. Хотя, поначалу, цеп неохотно слушался в руках, но скоро мы вошли в ритм молотьбы. И эта работа  нам   очень понравилась.
    Когда убрали солому, намели на току целую гору зерна, часть которого дед  Глухов  засыпал в мешки, а часть  провеял на  ветерке и  оставил на каши да пироги.
    А дед Глухов отсыпал   зерна с полведра и  велел  нам  в ступе пестом истолочь его.
- Вот в старые времена какая-нибудь   старушка вековушка истолчет зерна в ступе, потом  зальет молочком да  ягодами заправит – вот тебе и  самолучшая еда – толокном называется. 
  - Теперь к нам эта еда из-за границы вернулась -  йогуртом назвавшись, - поддержал его  дед Маркел.   
    -А ну-ка, мудрецы, что такое: «около серенького камушка беленький заюшка бегает»?  Ответа не жду.  Ответ я вам сам представлю.
     Дед Глухов принес из чулана  деревянные жерновки с  ручкой.
   -Хотите   нового урожая  отведать,   смелите толокно  в муку, а баушка  Февронья к вечеру пирогов затворит.
                Пирог от слова – пир
     Жернова состояли  из двух  толстых осиновых чурок, в которые были вбиты часто-часто кусочки  металла, скорей всего чугуна.  В  верхней  чурке посредине было отверстие, куда засыпалось зерно или толокно.   Верхний жернов вращался на нижнем, и зерно перетиралось в муку. Вот и вся премудрость.  Но, наверное, прошли  многие  тысячелетия, пока человечество придумало мельницу.
    Мы с  Санькой намололи  за полчаса  целый березовый туес муки и понесли его с гордостью  бабушке Февронье.
    А та уже колдовала у печки.  В пол чашке теплого  молока она растворила дрожжи, подсыпала туда песку и дрожжи  сразу начали бродить. Это мы поняли  по шапке пены, которая образовалась на  чашке.
    Бабушка тем временем достала квашню, всыпала туда  муки,   добавила молока,  пару яиц, соли, размешала все хорошенько и влила  дрожжи.
    -Это будет у нас опара, - пояснила он.  – Теперь мы поставим квашню на печку, и пусть  опара поднимается. А утром уже начнем  месить  тесто, добавим мучки,  раскатаем, положим начинку, дадим пирогам подняться и как только  печь истопиться и угли  погаснут,  выметем   в печи  под и поставим   на него пироги. Можно в противнях, а можно на сочных,  хрустящих верхних  капустных листах…
    - А знаете ли вы, какие пироги бывают? - Спросил дед Маркел.
    Увы, мы больше знали про пиццу.
    - Тогда слушайте: « пирог» происходит  от слова  «пир», «пировать».  Пироги бывают открытые, закрытые, глухие, защипанные, расстегаи, кулебяки.  Долгие, круглые, треухи,  сдобные, кислые, подовые, сладкие…  Рыбники  сальники, мясные, с потрошками, с грибами, с капустой, с морковкой, с горохом, с кашей, с картошкой,  с луком, с яицом, со сметаной, с творогом, с сыром, с земляникой,  малиной, с морошкой, с черникой, с голубикой, с брусникой,  с клюквой,  с яблоками, с  вишнями,.. С птицей, с маком и с таком…
   А еще  оладьи,  шаньги, калитки,   пряжоники, колобки, калачи, блины всевозможные овсяные, ячневые, гречневые, ржаные, пшеничные…
    Калачи, баранки, пряники печатные обитые глазированные на ярмарках первым товаром шли…       
    Ночью на печке что-то все вздыхало и шипело. Мы слышали, как вставала бабушка  Февронья , чтобы доглядеть квашню.
    А утром нас разбудил  невероятный аромат   пирогов, распространившийся по всему дедову дому.
    Проспали!
    Мы с Мишкой вскочили и  бросились на кухню к печи.
    У печки  стояла бабушка Февронья с кочергою в руках.
    Она  открыла заслонку и вытащила на лопате первый румяный, воздушный пирог.
    …Мы покидали Раменье - солнечную землю -
со сложными чувствами.  За эти несколько дней  деревня  стала  родной, и расставаться с  ней было невероятно тяжело. На душе скребли кошки. Дедушка Петя и  бабушка Февронья   просили не забывать их,  и приезжать в гости.  Мы видели: они долго стояли на околице и махали нам руками до тех пор, пока мы не скрылись  за  косогором.            
   И я подумал, что обязательно вернусь еще в эту деревню.
   
              Где взять  деньги на экспедицию?
            
     - Что, братцы, повесили носы? - Пожурил нас дед Маркел, когда мы  вышли к машине и сгрузили свою поклажу в багажник. - Выше, голову, экспедиция продолжается… 
   - А куда  мы  отправимся дальше, дед? - Спросил Санька.
     Дед не отвечал, что-то обдумывая. 
     Наш «Жигуленок» бойко  пробирался лесной дорогой, оставляя за собой след  в примятой траве.
     -Хорошая машина! - Похвалил  раздумчиво дед свою «шестерку». - Но туда, куда мы отправимся с Вами, она не пройдет.
     - Такая плохая дорога? - Удивился я, даже не спрашивая, куда  это вознамерился  дед ехать.
     - Дорога отличная! - Возразил дед. - Еще лет  пятьсот назад она была главной дорогой наших предков… 
     -Я понял, - сказал я. - Это водная дорога. Правда, дед.
     -Правда, Миша.  Нам обязательно нужно побывать в одном  удивительном  месте. Удивительном и трагическом одновременно.
     -Что это за место, дед?
     - Это, ребята,  русская Атлантида!
     -Атлантида!? - Мы с Санькой  прямо-таки  остолбенели.
     - Одна проблема, - дед не стал вдаваться в подробности. - Чтобы отправиться  в экспедицию этой древней дорогой, нужно соответственное транспортное средство.
     - Лодка?
      -Лодка с мотором.
     -Я знаю, где взять такую лодку, - закричал Санька. –Такая лодка-белозерка есть у  Кронида Софронова.
     -Верно, Санька! – Откликнулся я. - Пошлем  ему телеграмму.
     Дед Маркел наших восторгов  не разделил.
    - Белозерка - это хорошо, но только пригнать ее сюда потребуется столько горючего, что  Кронидовой пенсии не хватит. Да еще нужно горючее для  путешествия, для возвращения обратно…
    - Я понял, - сказал Санька. - Для продолжения экспедиции нужны деньги.
    - И не малые… - Согласился дед.
    - А не можем мы их как-нибудь заработать? – Спросил я деда.
    - Вот и я об этом, - улыбнулся дед Маркел. - Зачем мы ремесла  да промыслы ищем, собираем, если воспользоваться ими не можем? 
    - Какие будут твои  предложения, дед? -  Сказал Санька.   
    - А я ждал  предложений от вас. – Отпарировал  дед.
    - Так ведь скоро городская ярмарка! - Вспомнил я. - Ты, дед, для нее  сувениры из капа резал на продажу. Может, и мы попробуем резать ложки или игрушки из дерева, или лапти плести, или  туеса березовые делать…   
   - А может  мы  грибы продадим? - Предложил Санька.
   - Дело, - согласился  дед Маркел. - Можно еще сбитня наварить на продажу. Как раз завтра станем мед качать.
Но   у меня есть  еще одна идея.  Обсудим ее дома…   
 
                Мы обжигаем горшки
    - А я вам опять загадочку приготовил, -  сказал   утром дед Маркел. - Непростая загадочка, заковыристая.
   -  А мы расковыряем,  загадывай! – Похвалился я.
   -  Ну, коли так, слушайте:
         « Был я на  копанце,
            был я на топанце,
            был  на хлопанце,
            был  на кружале,
            был на пожаре,
            был на базаре,
 молод был – людей кормил,
 стар стал – пеленаться стал,
умер, кости мои негодящие бросили в ямку,
и собаки не гложут…»
    Мы с Санькой нахмурили  лбы, почесали затылки, посмотрели в потолок – нет отгадки.
   Дед Маркел только смеется.
   - Скажи, дедушка ответ. Ума не приложим, что это такое…
   - Нет, друзья мои. Слишком просто подсказать. А я вам предлагаю  найти ответ практическим путем.  Как раз  собирался я с утра  на раскоп за глиной  сходить. Пойдемте со мной.
     Скоро мы  с дедом, вооружившись тачкой и лопатой, шагали  к реке.
     Тропка привела нас  к  яме, вырытой  на обрывистом берегу  Мологи.
    - Вот здесь самая лучшая глина и для печных работ, и для гончарных, - сказал дед Маркел  и  стал грузить в тачку тяжелую ярко желтую, почти красную глину. - И это будет первая часть нашей отгадки: «Был я на копанце…»
    Дома мы  положили  глину в кадку и залили ее  водой.   
    - Три дня она будет лежать тут закисать, а мы станем время от времени ее  перемешивать, причем, руками, а может быть и босыми ногами, чтобы   микрофлора с  наших рук и ног  перешла в глину  и ускорила процессы закисания…    
  Тем временем  мы заготовим песок,  просеем его и займемся  хозяйством: выкачаем мед, наварим сбитня.
    Через три дня глина поспела.  Мы под руководством деда выложили ее на  мостки и, подмешивая песок, стали  обминать.  Скоро глина стала похожа на пластилин, из которого можно было вылепить, что угодно.
    Мы увлеклись и налепили  всевозможных зверушек,  птиц и свистулек.
   -А теперь давайте, вылепим из этого материала что-нибудь полезное.- Предложил дед Маркел. - Если взять гончарный круг, то можно  сделать   посуду: чашки, плошки, горшки,  корчаги…
Но  все это можно сделать и без него, правда посуда  будет   погрубее.  Мы обойдемся без гончарного круга и сделаем нашу  посуду такой, какой она была во времена неолита. В этом будет наша изюминка.
   Смотрите. Посыпаем на доску  песок, кладем на него  глиняный блин, а сверху    глиняную колбаску, свернутую кольцом. Теперь,  вращая его на песчаной подушке, смачивая водой, пытаемся придать этой глине нужную форму.
    Мы с Санькой принялись  лепить и крутить глиняную посуду, и  часа за три  наделали и украсили ее орнаментами   на  целую крестьянскую семью…
    - Теперь  нужно поставить  посуду в теплое, сухое помещение и дать ей просохнуть дня три-четыре. 
    Мы переносили свои изделия вместе со свистульками и игрушками в баню, топленную накануне, и пошли умываться. 
      -А вот вам и следующие части отгадки. - Сказал дед Маркел, весело прищуриваясь. - «Копанец» у нас был в самом начале, теперь были «топанец» и «хлопанец»,  было и «кружало». Дальше пойдет  - «пожар»... 
      Через три дня, когда  горшки в бане  просохли и стали  серыми,  мы отвезли их на берег реки. Дед выкопал в обрыве   нишу примерно метр на метр,  сверху  положил накат из  сырых  в руку толщиной    поленьев,  засыпал землей. Получилась  печь.
   Далее он аккуратно  составил   наши горшки и плошки  в печь  на  дрова,  причем  доньями вниз,  обложил  сухими лучинами и мелко колотыми дровами, поджег бересту.
   Весело занялось пламя.   Огонь был прожорлив, а дед все подбавлял и подбавлял  мелко колотых дровец  в  костер.
    Прошло  время и   горшки  из серых стали красными, потом  алыми…  Когда  горшки стали светло розовыми, а крыша   импровизированной печи прогорела, дедушка  закрыл костер  еловым лапником и осторожно обрушил  крышу. Земля похоронила под собой  раскаленные изделия вместе с  остатками дымивших дров  и углей.
   - Это еще   одна часть отгадки – «пожар», - сказал дед.
  Наутро мы пришли на берег, осторожно потащили лапник, и открылись нашим глазам   собственного изготовления  гончарные изделия.
   Они хотя и были на вид неказисты, но зато прочны и звонки.  Они вышли из костра не  красными,  какие  обычно   
продают на ярмарках,  а  черными,  словно копчеными  дымом.   
   -  Вот примерно, таким  образом, делается чернолощеная глина, - сказал дед. – Поздравляю вас, вы стали  гончарами. Теми самыми, которые обжигают вместо Богов горшки.  И осталось нам разгадать  остальные части загадки.
   Вот этот горшок был на «пожаре»,  вполне мог быть и на базаре в продаже,  может людей кормить, а если,  состарившись треснет, то рачительная хозяйка обмажет его жидким тестом да запеленает в  бересту. Такой горшок еще долго в хозяйстве будет служить…
    А когда  лопнет совсем, выкинут его черепки в яму.
   А мы с вами продадим эти горшки завтра на ярмарке.
   … Мы принялись  паковать  глиняные изделия в  ящики, перекладывая их стружками.
                Заговор
     И тут  Санька  поранил себе руку, заколачивая топориком гвоздь в крышку ящика.  Топорик соскочил с  гвоздя и ударил  в оскользь  лезвием по Санькиной  ноге.
  Хотя ранка была небольшая, но потекла кровь. Санька позвал деда Маркела.
  - Без паники,  ребята. – Не надо ни бинта, ни пластыря. Я остановлю кровь  заговорным словом.
 - Как словом?
 -А вот смотрите.
    Дед взял на колено Санькину ногу, подул на ранку и  стал бормотать какое-то странное заклинание:    «   Встану я, благословясь, пойду, перекрестясь, выйду в чистое поле. В чистом поле - синее море, в синем море - Буян-остров, на Буяне-острове  камень Алатырь, на  камне соборна церковь.  У этой церкви есть ключи крепки, замки плотны на кровь, на щипоту,  на ломоту, чтобы не кривило, не щемило, не ломило у раба Божьея  Александра век по веку, отныне и до веку! Аминь.» 
   Самое поразительное:  кровь у Саньки перестала бежать.
    -Ну, дед, ты, настоящий знахарь, - сказал восхищенно Санька.
     - Мне до настоящего знахаря далеко, ребята. Знахарское ремесло имеет историю в несколько тысячелетий. Оно передавалось из рода в род по наследству. А я всего несколько заговоров знаю.
   Раньше, считай, в каждой деревне по знахарю было. Они собирали по лугам да по лесам лечебные травы, коренья. Жили они, обычно, уединенно, закрыто. Но людям в помощи никогда не отказывали. И чаще всего и платы за это не брали.
   И церковь, и официальная медицина относились к ним с недоверием. Люди побаивались, но уважали. Кто еще поможет  человеку в глухой деревне?
  Самой знаменитой травницей у нас в стране была Татьяна Бурева. Она до войны  преподавала в школе биологию. А когда началась война, ушла в лес в партизанский отряд. 
   Ей пришлось  лечить больных и раненых партизан. Но чем?  В лесу  аптеки нет. Пришлось вспоминать  бабушкины советы, травы собирать, травами больных поправлять.
   Еще в партизанском отряде стала она знаменитым врачевателем. А когда война кончилась,  с большим энтузиазмом  стала собирать  рецепты народного целительства. Ей не мешали, помня  прошлые заслуги. А слава ее, как целителя, росла день ото дня.
   В семидесятых годах ей уже доверяли свое здоровье  высшие государственные чины, а на народную медицину власти перестали косо смотреть. Появилось целое направление – фитотерапии.
 В природе, ребята, все есть, чтобы человека  поддержать и от лихоманки избавить.  Вот мы тебе, Мишка, сейчас на ранку подорожник прилепим и будет полный порядок. От простуды – малина поможет, чистотел кожу очистит,  калина от аллергии избавит, от цинги спасет…
-  А заговоры?
  - Человеческое слово, ребята,  великую силу имеет. Вы сами убедились, - заулыбался дед. – Доброе-то слово оно и кошке приятно.  Теперь многое стало понятно. Ученые открыли свойство воды изменяться под воздействием  слова. А человек на семьдесят процентов из воды состоит.  Так ничего удивительно нет в том, что мои слова у Мишки кровь остановили.
-А кто такие ворожеи?
- Ну, я думаю, ворожеи к народной медицине  имеют  отдаленное отношение.  Эта традиция вроде народной забавы, когда девчата и парни в Святки гадают на жениха или невесту.
   Гадание у славян в прежние времена  было  любимым занятием. Им занимались волхвы, ведуны, знахари, ворожеи, кудесники, колдуны да и  простой народ знал множество способов гаданий. Любимое место гаданий – баня.
   -Баня?
- Ну, мы с вами  пойдем в баню не за гаданием, а за здоровьем и чистотой телесной.  Сегодня банный день – суббота! 
 
 


                Русская баня
  Дедушкина баня стояла за каретником и по-началу не внушала нам  доверия. Неказистая. Прокопченная, а вот дед в ней души не чаял. Про баню он готов был рассказывать часами.
    -Народные целители баню, как верное средство поправки здоровья использовали широко.  Прежде всего, повитухи уводили  женщин, которым пора приспела  родить в топленую  нежарко баню… Там роды легче проходили. По себе знаю, потому что в бане рожден был, и с тех пор  неравнодушен в ней.
   В банях и грыжу вправляли, и  поясницу лечили, и всякую  хворобу изгоняли…   
    Баня  пришла к нам  с дохристианских времен.  Путешественники  отмечали этот удивительный русский обычай,  истязать  себя  вицами в бане.               
    Еще они  писали, что у русских под полком в бане закопан покойник.  Конечно же, это досужие выдумки, но дыма без огня, как известно не бывает. Для русского человека  баня была   священным  местом, где у него  осуществлялась связь с миром ушедших предков. 
   И потому, совершая обряд  жертвоприношения,  русские закапывали под порог бани голову петуха. Так сказать, дань предкам.
   А отсюда и  обычай: перед тяжелой, многотрудной работой, перед кровавым сражением русский человек шел в баню. Но вовсе не за тем, чтобы назавтра встретить врага и умереть  чистым, а шел за поддержкой, за помощью, обращаясь   к предкам…
     После полуночи и до трех в бане нельзя было париться и просто находиться, потому что  в это время в бане будто бы парились предки.
  И если человек нарушал это правило, то  Банный дух, которой следит за порядком в бане,  наказывал нарушителя. То обожжется человек, залезший не ко времени в баню,  то угореет...   
     …  В сумраке прокопченных стен - жаркая истома. Керосиново желтеет на окне фонарь "летучая мышь", алыми отсветами исходит в углу каменка. И вот ядреный квас из ковша падает на каменку,  и взрывается она восхищенно облаком горьковато-хлебного пара и распахивает настежь в в огородно-садовую прохладу набухшие банные двери!
    А на полке уже настелено клеверного сена, смешанного с разнотравьем, не под палящими лучами солнца сушеного, а вяленого в тенечке под навесом, чтобы не потерял он  медового аромата. И только отволгнет оно чуть, вберет в себя банного пара, как поплывут под низким потолком, дивные запахи знойного лета.
 Тут уж ложись на полок и царствуй. Вдыхай
всей грудью целебный аромат северных лугов. А потом поднимай над собой распаренный веник березовый  и  легкими взмахами гони на себя горячую волну воздуха.  А потом окатись  ключевой водой или в снег с головой.
 .  Это гарантия, что организм твой запустит все защитные свои функции и уж от гриппа-то, по крайней мере, он тебя убережет...
   Русская баня - самый простой, самый доступный рецепт  здоровья и красоты. Это мы поняли быстро, как только  отходил дед нас  горячим веником на банной полке.
       
                Ярмарка
         
    С утра  тихий наш городок накрыла волна праздничной музыки. Мы одели  выходные рубахи, погрузили  товар в коляску и поспешили занять свои места в  «Аллее мастеров». 
Дед дорогой просвещал нас.
     -Через традиции, обряды, такие вот ярмарки за тысячелетия создавалась  система крестьянских праздников,  которая невероятно тяжелый, драматический труд северного крестьянина  опоэтизировала,  и превратила  в желанный праздник.
    Откройте календарь земледельца, и  вы  увидите, что  практически каждый  день окрашен радостным  ощущением  жизни, праздника и труда.  Недаром «работа» и «праздник» в русском      языке - одного корня.         
    … Ярмарка даже в столь ранний час бурлила. Какого товару   тут только не было!  Корзины,  корневухи, берестяные изделия от туесов до лаптей.  Бочки и кадки, деревянные ведра,  расписные сундучки. Тряпичные куклы в народных костюмах, расшитые  рушники и рубахи, кокошники и тканые пояса.  Половики всевозможных расцветок, лоскутные одеяла,  кружевные изделия,  валенки, украшенные   кружевами и стразами. Резные деревянные ковши, солонки, хлебницы, сверкающие на солнце медные самовары,  ендовы,  рукомойники,  невероятной красоты  дымники из узорной жести,  резные наличники на окна …  Глазурованная глина в виде кринок,  горшков,  кружек,  плошек, расписных игрушек…
    И далее меда, варенья, ягоды, сушеные и  соленые грибы, квашеная капуста, зеленые щи,  домашнее сливочное масло, домашние сыры, пироги…
   От всего этого разнообразия захватывало дух… Но нам уже некогда было рассматривать товары конкурентов.  В зеленые улочки городка волна за волной под  марши духового оркестра накатывала праздничная публика.
   Наша торговля пошла настолько успешно, что  за два часа мы продали  бочонок сбитня,  сваренного накануне из родниковой  воды на меду  со специями, несколько ниток белых грибов,  все резные изделия деда Маркела, наши  глиняные горшки и свистульки, изготовленные по технологии неолита.   
    Дед Маркел подсчитал выручку и довольно улыбнулся:
    - Что ж, нас можно поздравить, как народных мастеров.
Двадцать тысяч с лишним.
   -Ура! - Закричали мы с Санькой.  - Экспедиция продолжается.
   - Но нельзя забывать и о нашем бортовом журнале. - Предупредил нас  дед Маркел. - Где, как не на ярмарке  можно встретить такое  обилие и разнообразие ремесел и промыслов. Даже сейчас.  А  представьте, какое кипение народного творчества и многоделья было на ярмарках лет этак сто-двести назад! 
    Бродячие артисты, раешники, балаганщики, карусельщики, барышники, менялы, ростовщики, мелочники, трактирщики, содержатели постоялых дворов…    
   Квасники, кисельники, бражники, пивовары, сбитенщики, пирожники,  продавцы сладостей…  Коробейники, офени…
    - А кто такие офени?  - Спросил Санька, заполняя наш бортовой журнал. -  С остальными вроде бы понятно.
   - Про офеней? Ну,  давайте, расскажу про офеней. Вот сегодня мы  тоже в какой-то степени были офенями или коробейниками.
      
                Кто такие   коробейники?
       -  Коробейники – народ веселый, на ногу легкий.
      За плечами   большой берестяной короб  со всякой мелочью.   Как там, в песне поется?
            «Ой, полным, полна моя коробушка,
               Есть и ситец, и парча…»
         И дальше:
           « Дал ей ситцу штуку целую,
              Ленту алую для кос.
              Поясок, рубаху новую
              Подпоясать в сенокос…»
      Идут они от деревни к деревне.   Ночуют  то в крестьянских избах, то в поле у реки, то в свежем стоге сена.  Тяжелы короба. Чего там только нет?
   Гребешки из рога, бусы из янтаря,  сережки из серебра черненого,  шкатулки из бересты  резной, книжки с картинками детские,  картины-лубки…      
    Некоторые  из них со временем  богатыми людьми становились,  дело свое заводили,  издателями  народной литературы, хотя сами были малограмотными.
    - А почему их  офенями звали? - Спросил  я.
    - Тут, ребята, история не простая. Даже загадочная.   
    В народе говорили, что они владеют каким-то особым секретным  офенским языком, на котором  общаются при встрече, что им доступны знания, наподобие знахарских, которые  простым людям  знать  не следует. И  офени  не разубеждали в этом народ, а поддерживали эти разговоры.
     А вот историки  проследили, что   офени или коробейники   в большим количестве появились в наших селениях в пятнадцатом веке. Что это были греки,  бежавшие  к нам от   турецких завоевателей. 
    Естественно они говорили меж собой на своем греческом языке, имели свои обычаи и традиции. Поэтому и были для  русских крестьян народом загадочным.
     Крестьяне  поначалу звали их афинянами, по городу Афины в Греции, который более всего на слуху .  А потом   уж афиняне обрусели и превратились в офень…
     Так что  офени - еще один промысел в нашей копилке.
 
                Пляска
   …Тут в центре ярмарки заиграли гармошки, посыпались частушки,   рассыпалась  дробь каблуков.
    -Пойдем, дед, глянем на  народ, который так веселиться умеет, - предложили мы.
     Дед  согласился, потому что и сам  был рад   поскорее  встать в круг плясунов.
    На площади несколько гармонистов поддавали и поддавали жару своей залихватской игрой, которая даже нас с Санькой тянула в  круг.
      -  А знаете ли вы, братцы, что такое традиционная мужская русская пляска с ее коленцами, выходкой, присядкой, притоптыванием и дробью, без которой русскую деревню представить трудно.
    -А что тут такого, пляска она пляска и есть? - Удивился я дедову вопросу. – Ведь не спрашиваешь ты, что такое, например, вальс,  и танго…
   -  Ты не прав, Мишка.  Мало кто знает,   что     русская плясовая  - это боевое искусство наших предков, вынужденных  то и дело защищать свое Отечество.
     Гармонь в этом искусстве играет основную роль, она словно генератор включает в человеке потаенные резервы, будоражит кровь и может начисто погасить  природное чувство страха.
   На Вологодчине существует особый гармонный наигрыш "Под драку", своеобразный боевой сигнал,  в Тверской области такой наигрыш назывался "Бузой", на Урале "Мамочкой"...
    Во время Великой Отечественной войны были случаи русской  психической атаки.  Очевидцы рассказывали:  "Полк поднимался во весь рост, с одного фланга шел гармонист, играя или  вологодские переборы "Под драку" или тверскую "Бузу", С другого фланга шел другой гармонист, играя уральскую "Мамочку", а по центру шли  молоденькие красивые санитарки, помахивая платочками,  и  весь  полк издавал при этом традиционное мычание или хорканье, какое  обычно издают плясуны, когда дело движется к  драке,  для устрашения противника.
  После такой психической атаки немцев можно было брать в окопах голыми руками... Они были на грани умственного помешательства."
    - Класс! - выдохнул Санька. - А  почему это боевое искусство забыто?
     -  Не забыто, Санька. В элитных подразделениях  наших  войск  уже используют  приемы  русской пляски для подготовки рукопашных бойцов. 
    Тут гармошки перешли на высокую задиристую  тональность и наши ноги сами попросились в круг.  Дед Маркел плясал так, словно  летал по кругу на крыльях. Потом он вдруг упал на руки и перевернулся и снова встал на ноги.  Потом  ему  подали из толпы  толстую деревянную колотушку.
    -А ну, расступись, - крикнул дед, и колотушка в его руках залетала так словно, словно она была  автоматической.
    Толпа  восторженно загудела.
    -Бревно, бревно давай!- Закричал кто-то. И в центр круга два  мужика вытащили приличное такое бревно метра на два длиной.
    - Маркел! Мы его специально для тебя приготовили. -Загоготали мужики. - Покажи выходку.
     Гармошки сбавили темп.
    Дед Маркел легко подхватил  бревно и перекатил его с живота на спину. Потом со спину на грудь, с груди на спину. Все быстрее и быстрее вращалось бревно, гармонные переборы становились все чаще и чаще. И вот уже  бревно летало, как бешеное вокруг плясуна, умудрявшегося при этом отбивать ритм ногами. 
    Наконец, дед остановился и бросил бревно на землю. Публика буквально заревела от восторга… Мы с Санькой были просто шокированы. Вот, оказывается, какой у нас дед. Да он может запросто  справиться с целой толпой бандитов! 
      
                Душа гармошки
               
    Вокруг нас с дедом стал собираться народ. Подошли гармонисты.
   - Поселись там, где поют и на гармошках играют: кто поет,  тот худо не думает, - сказал дед.
   -  Если так, то селиться надо в  Вологодской области, - засмеялись гармонисты, теша в руках свои гармошки.
   -А вот вам, ребята, еще один промысел, - гармонный. -  Сказал дед Маркел, взяв у гармониста небольшую голосистую гармошку. – Кирилловская, - сказал он удовлетворенно. - Еще совсем недавно этот промысел давал работу и уважение тысячам деревенских мастеров. 
Кирилловские гармошки славу себе снискали от  Калинграда до Камчатки. Хороший, душевный инструмент. 
    -  Прежде говорили: чтобы жениться, нужно на гармошке научиться играть. - Подхватили гармонисты. -  А чтобы хорошо    жениться - кирилловская гармошка нужна.
    - Кирилловскому гармонному промыслу уже сто пятьдесят лет. - Дед Маркел знал и о гармонном промысле. -   Начинался он с крестьянина Ивана Разина из деревни Верхняя Гора. Привез он как-то с ярмарки   гармонь –шестипланку, поиграл, поиграл, да и разобрал ее на  части. Интересно было,  из чего гармони делают…
   Потом  захотелось  такую же гармонь самому сделать. И сделал.  Сделал и продал,  новую гармонь заказали.  Спустя несколько лет гармошки под  началом  Разиных делала вся округа.      
   Гармонь - инструмент сложный.  Одних деталей в ней около семисот.  Поэтому   народ стал специализироваться: кто в корпусники определился, кто меха  клеил, кто  голоса клепал, кто механику  монтировал, кто клавиатуру делал, кто настраивал инструмент, кто собирал… А все вместе собралось в замечательный инструмент - кирилловскую гармонь -  разбившую не    у одного поколения  девичьи сердца.
   - Что в гармони  главное? -  один из гармонистов пробежал перебором по кнопочкам. - Нет, не строй, не разлив... Разливчик, конечно, хорошо, чтобы не в чистую гармонь была настроена, а с разливчиком... Чтобы голоса с подголосками на четверть тона разницу имели...
  - Во! Слышите, у моей какой баской разлив?!
Не хочешь, а заслушаешься. Но главное в гармони - душа...
   И  он стал разбирать гармонь по частям. Десять секунд и нет гармони - одни детали.
  - Ну, и где тут душа? Нет души-то. Наверное, вы пошутили, сказал разочарованно Санька. -  Душа-то у гармониста. А какая в гармони душа? Может быть,  вы гармонный строй с душой путаете?
- Нет, - упорствовал гармонист. - У гармониста игра от души. А я о гармони. И не в строе дело.
Он в считанные секунды собрал гармошку и опять  пустил по кнопкам частый перебор.
  - Вот слышите,  вот она душа заговорила. А у другой  все                вроде бы есть, а игра какая-то тусклая  получается. Бездушная.
 
 
                БОЛЬШАЯ РЕКА
 
     На следующий день мы запаслись продовольствием на неделю, взяли  палатку, тент, котелок, рыболовные снасти и около обеда направились к дедову товарищу  лодочному мастеру  Михаилу Столярову.
     Михаил был известен в городе не только как лодочник, но и как  создатель музея под открытым небом. Он собрал у себя на подворье целый музей деревянных лодок.    У него дед намеревался арендовать на недельку небольшую весельную лодку.
    Михаил встретил нас с распростертыми объятиями, внимательно выслушал и  только после этого высказал свои суждения.
    -Если вы пойдете в Рыбинское водохранилище, то вам нужна большая лодка, вроде белозерки.
    -Да мы намереваемся  только дойти до большой воды, а там нас встретит на  двойке Кронид Софронов. Из Белозерска притопает.  - Сказал дед.
    -А, вон оно что, -  согласился  Михаил. – А то у  каждой большой воды, каждого большого озера своя специфика.  И свои лодки.  Я сам  побывал на всех крупных озерах Северо-Запада, попадал  в разные переделки, так знаю.
    Михаил повел нас  по  своему музею под открытым небом.   
  -  Возьмем, например,  Белое  озеро. У него характер  коварный, тяжелый, хотя оно и меньше гораздо и Онежского озера и Рыбинки.
   У Белого  озера штормовая волна  высотой до трех метров,  но     крутая, отвесная. Онежское озеро  много глубже.  Поэтому у него волны  -  высотой до  пяти метров, но эти волны безопаснее, потому что   пологие.   Белое озеро мелководное -  в среднем глубина его  шесть метров, волна образуется  быстро, волна тяжелая с песком и илом.   
    Попасть в шторм на Белом озере  неподготовленному  человеку – все равно, что пропасть…
     Поэтому  лодки  для Белого озера  делались  особой конструкции, способные противостоять  крутой и  тяжелой волне. Они  так и назывались - лодки белозерки.
    Были большие рыбацкие белозерки под стационарный мотор, были средние рабочие, на которых перевозили, например, сено с островов, были небольшие белозерки, прогулочные.
    У  белозерок нос делали  прямой и высокий, способный  выдерживать удар тяжелой песчаной волны, разрезая ее.  И сама она была длиннее, чем например,  лодка кижанка, на которых ходили по  Онежскому озеру.
    На Онеге лодки строили покороче, а нос у них был загнут, как у ледокола.  И вся форма  кижанки напоминала  яйцо, что   позволяло  этим лодкам  ходить по озеру до  заморозков, поскольку  конструкция лодки такова, что ее не затрет во льдах, а  вытолкнет на поверхность.
  По этому принципу строились  кочи для хождения по  студеным морям.  А потом  этот же принцип был  взят для строительства ледоколов. Например,  знаменитый ледокол «Ермак» так же был сделан в форме яйца или ореха.
       А вот   на Белом озере промысел на  такой лодке будет опасен,  белозерской волны лодка кижанка  не вынесет.
     Поэтому умение строительства или шитья лодок было для белозеров  вопросом жизни и смерти. Каждый год озеро собирало  страшную жатву.
     А вот  для Рыбинского водохранилища белозерка подойдет в лучшем виде. 
    - Ты, Михаил, покажи ребятам сам процесс шиться лодок, - попросил дед Маркел. – А они  твое ремесло опишут в нашем бортжурнале.   
    -Это я с удовольствием, - отвечал радостно Михаил. - Кому не лестно внимание к его делу.  Так вот. Мастер, задумавший строить белозерку,  шел в лес  на поиски подходящей для основы еловой кокоры.  Искали елку с мощным корнем, елку окапывали, подрубали корни, валили, очищали и  доставляли до дому.  Кокора – корень елки с частью ствола, к  которому  прирубался подкокорник, из которого делалась  кормовая часть лодки. 
         Хорошо  сделанная кокора, половина успеха. Далее пришивались доски, шпангоуты изготовлялись из  крепких  еловых веток. Лодку конопатили смоляной паклей и смолили. 
    - А для малых озер тоже были свои лодки? - Спросил я.
   -  Для лесных озеро, где не бывает  бурь и  крутой волны, делались простенькие долбленки.  Самые  легкие в изготовление – рюхи.  Нужно было найти  толстую  осину, вырезать из нее бревно  метра в три и выдолбить теслом  сердцевину наподобие корыта. По бортам рюхи прибивались доски для придания большей устойчивости. Если прибивались бревна, то такое  плавательное средство называлось   роганом.  С  рогана или рюхи ставились верши или  сетки, на них переправлялись  к ягодным местам… Выдержать они могли не более одного человека.
     Чуни - те же рюхи,  но уже  два  выдолбленных ствола соединялись между собой или скобами или  досками.
  Чуни могли поднять уже двух человек, и были более надежны, но для большой воды они не годились.  В движение  чуни, рюхи и роганы приводились одним веслом.
     Более сложными в изготовлении были долбленки. Для  изготовления  такой лодки требовалась мощная  осина. Порой искали ее в лесах месяцами.
      Сваленную осину обрабатывали, спиливали и стесывали все лишнее,   и сплавляли по ближней речке до дома.
    После того, как  внешняя сторона лодки была обработана, она просверливалась на глубину до двух сантиметров примерно через каждые сорок сантиметров.  Заготовлялись из веток  рябины чопики или штырьки, одна сторона которых   метилась сажей. Чопики забивали в отверстия и  начинали выдалбливать  внутреннюю часть лодки до тех пор,  пока не  появлялись черные метки чопиков.
    Дальше  будущую лодку  притопляли дня на три в  реке, после чего она  доставалась, ставилась на слеги  и под лодкой  разжигался костер из рябиновых веток.
    Лодку распирали ивовыми ветками, вставленными в лодку дугой. Под   воздействием  их лодка постепенно разводилась.
    Был и другой способ разведения бортов. Лодку заполняли водой и бросали туда раскаленные на костре камни до тех пор, пока вода не вскипала. Далее борта разводили, вставляли распорки из тех же ивовых веток.
   Иногда борта наращивали  досками. Постепенно долбленка, которую человек ленился  делать глубокой, а  борта наращивал досками,  эволюционировала в  плоскодонку – бескилевой шитик.
  - Я слыхал, - вступил в разговор дед  Маркел,-  что на реке Шексне в прежние времена по деревням  был широко развит промысел строительства  крупных судов для перевозки грузов.
   - Это точно. - Согласился Столяров. -  На   старой Мариинке еще можно найти  останки таких  судов.  Назывался этот промысел, как ни странно это звучит,  шитьем, а суда эти - шитиками.
     Шили  большие плоскодонные барки, которые сплавлялись  в низовья Волги с каким-либо товаром, а назад  они даже не возвращались.  Там их расшивали  на доски и продавали.  Так было выгоднее, чем  волочить их обратно.
    Но строили на Вологодчине   суда, способные ходить по морям. Во времена Ивана Грозного, когда царь имел намерение сделать Вологду столицей  Московского государства, у Соборной горки стояли  царские суда, готовые  отправиться в Белое море, а оттуда плыть через Атлантический океан в Англию.
    И вологодские плотники  строили такие суда без особых затруднений. И это умение  пригодилось им впоследствии, когда  вологодские, тотемские и устюжские купцы добрались до берегов Тихого океана.
   -Вот вы сказали «волочить обратно», - озадачился Санька. – И, правда, а как волочить, ведь моторов на судах не было…
                Бурлаки, осначи и гребцы
     Вдоль каждой большой реки  в прежние времена были такие особые тропы - бечевники – натоптанные тысячами ног бурлаков.
    Бурлаки, это люди, тащившие на себе суда вверх по рекам.   
   На Севере бурлаков еще называли ярыгами.  Или ярыжками.  Слово это образовано  из двух:  «ярило» - «солнце», и «га» - «движение», «дорога».
     Каждую  весну сразу же после ледохода по деревням, стоящим на берегам больших рек ,  в их низовья    волна за волной  проходили артели бурлаков, идущих   подряжаться на работу.
    Чуть позднее  они потащат   бечевниками   вдоль рек, баржи и барки  полные товаров. 
     В бурлаки чаще всего шел отчаянный народ, потерявший свое хозяйство, интерес к жизни,  любители  путешествий и  вольного воздуха…
    Бурлаки неплохо  зарабатывали, можно было  за несколько сезонов  скопить  денег для того, чтобы открыть свое небольшое дело.
     Вел бурлаков  старший, авторитетный  бурлак,  он же водолив, отвечающий за  подряды и договора, а так же берущий на себя ответственность за сохранность грузов.  Он же и плотник, он должен следить за техническим состояния  судна,  вовремя ликвидировать течи, чтобы  не затопить  баржу и  не испортить товар.
    Следующий в артельной иерархии  за  водоливом шел лоцман, он же дядя, он же  булатник.  Его задача состояла в том, чтобы не посадить  барку на мель, провести без приключений товар через все опасные места.
      Передовой  бурлак, тянущий лямку, назывался  «шишкою»,  он  отвечал за  слаженную работу   тягловых  бурлаков.  Замыкали шествие  два бурлака, называемые «косными». Они в случае необходимости залезали на мачты судна, управлялись с парусной оснасткой его,  обзирали  с высоты дорогу.
  Были бурлаки коренные, которых  нанимали на весь сезон, были  добавочные, взятые на помощь, когда это требуется.
    Часто лямку тянули  лошади.   
    Надо сказать, что в древние времена,  лодка была основным транспортным средством. Отсюда и происхождение слова – шествовать, поскольку  главным средством приведения в ход лодки был шест.  Караван торговых  или  боевых лодок, стругов,  приводимых в движение по реке  шестами – шествовал… 
  А те, которые толкали шестами  лодку, назывались осначами.
  А те, кто сидел за веслами, - гребцами…
 
                Рыбаки и рыболовы
     Лодка Михаила Столярова была легка и поворотлива. Мы с Санькой легко освоились с веслами, и скоро наш челнок стрелой летел по извивам  реки Мологи.
     С каждым поворотом  Молога становилась все глубже и шире, а вода под лодкой все темнее и течение ее поначалу быстрое, успокаивалось.  По берегам  реки стояли деревеньки и дачные поселки  металлургов в окружении сосновых боров, дымились рыбацкие костры.
     Когда солнце стало клониться к  вершинам сосен, дед Маркел выбрал место для  вечерней зорьки и привала. 
 Поставили палатку, запалили костерок, закинули в темные воды Мологи  донки.     С вечера клевали одни ерши да небольшие окуньки.  Ночью   навалились комары. 
     Верный себе дед Маркел опять загадку подкинул.
    - Что такое: по весне мертвые  просыпаются, чтобы есть живых.
    Комары  накатывались волна за волной, нахально лезли в нос и глаза, забирались под одежду. Казалось, спасения от них нет.
    - На одном конце  червяк,  на другом конце – дурак. - Подтрунивал над нами дедушка. – Такая поговорка бытовала прежде в народе. Но  говорили и так.  – Была бы рыба, а хлеб  будет.
     - Конечно, с удочкой крестьянину сидеть было недосуг. Он изобретал  другие способы лова.  Долгими зимними вечерами  женщины пряжу пряли,  а мужчины сети вязали.  Сети были разные:  ставные рамные,  трехстенки  с большими кошелями для захода крупной рыбы,  делали наплавные сети, которые таскали  по реке лодками   в тихую вечернюю пору.  Вязали  верши. Летом для установки верш небольшие речки  перекрывали  частоколом  и еловым  лапьем.   Вязали неводы  и бредни,  которые таскали вручную и даже лошадьми. Вязали курляны с огромными  в полкилометра крыльями, по которым  рыба шла в  горловину. Были сетки ботальные, в которые рыбу загоняли. Были саки,  курицы, зонты…
   - Видел  я  устроенные монахами  очень интересные  и эффективные ловитвы на реках. Они назывались запорами. – Дед Маркел был большой специалист и в рыбной ловле. - Это когда рыба шла на нерест по специально прокопанным каналам в пруды или озера, выметывала  икру, и когда начинала скатываться обратно, то выход ей запирался.
    И вот тогда можно было ее черпать  возами. Так оно и было. Рыбу везли на  ледники, где она хранилась в летнее время  и не портилась.
   - Но  ведь это  браконьерство! - Возмутился Санька.
    - Я думаю, что  это  очень разумный способ лова. – Возразил дед. - Рыба успевает отнереститься, оставляет потомство и освобождает ему   жизненное пространство.
   -А знаете, сколько у нас в области  рек и озер?  -Спросил дед.
   - Нет.
   -  В области у нас  насчитывается более четырех тысяч озер и 16 тысяч рек. На каждую реку или озеро приходится не более 60 вологжан. Если   к использованию их подходить с умом, то  наши озера и реки  не только прокормят  вологжан рыбой, но и  заработать дадут. 
   У нас водятся и  стерлядь, и нельма,  и сиг, и лосось, форель, хариус,  пелядь, жерех,  лещ,  щука,  судак,  язь, налим,  сом…   
     Лет десять назад было зарыблено карпом несколько озер. Высаживалась  молодь весом от 150 до 200 граммов, чтобы ее не могла поесть хищная рыба.  Через год были проведены контрольные выловы.  Поразительно, но на естественных кормах прирост карпа составил полтора килограмма, нельма, наверное, лучшая рыба наших водоемов дает от полутора до килограмма!
   Говорят, что экономику Китая подняло рыбоводство. Может  быть,  и нам оно поможет встать на ноги?
  - А что, Санька, - сказал я. - Может быть, когда вырастем,  займемся рыбоводством. А? Разбогатеем. И работа хорошая  - на свежем воздухе, на природе.
 … Утро выдалось с  густым туманом.  Мы  раздули под чайником костерок и пошли умываться. И тут я увидел, что моя донка, привязанная к ивовому прутику нагнулась и дергается.
   Я ухватился за леску. Что-то невероятно большое и сильное было на другом конце лески. Я потащил. Леска зазвенела, рывки  стали резче. Наконец, вода впереди вспенилась, и я увидел, как в буруне  мелькнул огромный  плавник. Санька подпрыгивал в волнении рядом. Я оглянулся: от палатки  бежал с подсачиком дед Маркел.
   -Только не торопись, не надо рывков, поводи, поводи его, измором бери, - уговаривал меня дед.-  Пусть умается.
   Прошло минут десять или двадцать. Рывки рыбы становились все слабее. Наконец, она позволила подвести себя к берегу. Дед Маркел зашел по колено в воду и подхватил подсачиком добычу.
    И тут я заметил, что колени мои  дрожат от напряжения и волнения. На берегу, разевая рот, лежал огромный лещ.
   -Килограмма на три потянет, - сказал радостный дед.- Вот это уха будет…
   

                Русская Атлантида

    К обеду наша лодка вышла на   Рыбинское водохранилище.  Перед нами лежали гигантские просторы
самого крупного в мире рукотворного моря, по которому бежали, рождаясь где-то за горизонтом,   несчитанные стада белопенных  барашков.
   В  метрах двухстах от берега  мы увидели  большой остров, поросший  мелкими соснами.
   -Думаю, на нем и остановимся, встанем с подветренной стороны в затишке, наварим ухи и станем ждать Кронида, - предложил дед Маркел.
   Мы не возражали.
   Остров оказался болотистым, хотя и достаточно сухим. На нем рос обильно  черничник, брусничник, на кочках, увитых клюквенными плетями, уже наливались крупные ягоды. В ветвях кустарников порхало множество птиц. На  самом высокой сосне дед показал нам гнездо  орлана-белохвоста, птицы довольно редкой. Над водой носились с криками чайки, а над их шумной кампанией, парила скопа -раболов, выцеливая в воде добычу. 
  Мы привязали лодку к ближайшему дереву,  поставили палатку, запалили костерок.   
    Скоро на костре уже закипала в котелке  вода.. Дед опустил для навара ершей и окуньков и, поварив несколько минут, вычерпал их  котелка.  После чего положил в навар  несколько картошин, лук,  разделанного на куски леща, лавровый лист,   перец.
    От аромата приспевающей ухи у нас с Санькой  засосало  в животах.
    Но тут мы увидели вдалеке  среди вскипающих волн белый парус. Наверное, это спешил к нам  на своей  белозерке  Кронид Софронов. Сердце мое взволнованно забилось.
    И  тут в кармане деда Маркела зазвонил мобильник.    
    - Смотрите, без нас  не начинайте, - услышали мы в трубке насмешливый знакомый голос.
   -Без нас? - Сердце мое забилось еще сильнее. - Значит, он не один.  Неужели он с ней. Я едва удержал себя на месте, такое было желание  броситься в воду и плыть на встречу.
    Я заметил, Санька тоже был взволнован и напряженно вглядывался вдаль.


   Минут через пять я уже разглядел стоящего на корме  Кронида Софронова рядом  с девочкой, золотистые волосы которой трепал ветер Рыбинского моря. 
   Скоро  высокий нос белозерки мягко ткнулся в остров.
   В едином порыве мы бросились ей навстречу.
   Золотая Рыбка шагнула с высокого борта   прямо мне в руки, и я бережно, как  тончайшую хрустальную вазу перенес ее на берег.  Дед Маркел и Кронид Софронов обнялись, как  старые добрые друзья.
    А потом  мы хлебали уху, пили чай, разговаривали про Белое озеро, про Тотьму, библиотеку Ивана Грозного, по погоду и  виды на урожай…
     -Дед, а ты  хотел рассказать про  русскую Атлантиду.-  Обратился я, наконец,  к деду Маркелу.  Дед  отозвался не сразу.
      - Это, ребята и есть русская рукотворная Атлантида. -  Сказал невесело дед Маркел. - Сейчас где-то здесь под нами, лежит на  глубине   старинный  город  Молога. А еще города Весьегонск, Калязин…  И еще восемьсот деревень, три крупнейших монастыря, сто сорок церквей, десятки дворянских усадеб, сотни тысяч гектаров лесов, лугов, пашни, сенокосов…
     -Как так? - Поразился Санька. - Почему их затопили?
     -Не спеши, Саша, - отвечал дед Маркел. - Всему свой срок. Мы  вам все расскажем по порядку.
     Тут подал голос Кронид Софронов.
     - Посмотрите, друзья, на тот берег - чудо - то какое. Остров-то  наш дрейфующий. Пока мы тут уху ели, он  уплыл километра на два…
     И верно, остров наш медленно плыл вдоль береговой линии.
    - Что за ерунда? – Возмутился Санька…- Как это понимать?
 
     -  Это не остров, ребята, - сказал дед Маркел. - Вы с вами высадились на болоте. А механика происхождения такого дрейфующего  острова проста.  Когда эти гигантские просторы были затоплены, то под водой скрылось и множество болот. Однако, болота - это бывшие озера,    которые  затянулись со временем растительностью и торфяными пробками, через какое-то время  всплыли и стали  дрейфующими.
    -Понятно  теперь, - сказал Санька. – Но все-таки, зачем  затопили?
    … Гигантские просторы  Рыбинского водохранилища были неспокойны.  Свинцовые волны катились от горизонта до горизонта встречу нам, ветер свистел в ушах, стеная и  плача,  носились над головой тревожные чайки.
      Часа через полтора пути среди пустынных  волн показались  буек, пляшущий на волнах. Мы  остановились, Кронид Софронов бросил за борт якорь и вытащил из-под сидения  аквалангистское снаряжение.  Мы с Санькой радостно переглянулись
       - Ура, будем готовиться к погружению? - Спросил  возбужденно  Санька. –А что здесь на дне?
       - В этом месте, -  задумчиво отвечал дед Маркел. -      Под толщей вод погребена  была в сороковых годах одна из самых  знаменитых  православных святынь – Иоанно-Предтеченский  женский монастырь.
   А с этим монастырем, можно сказать,  связана самая  жгучая тайна России – тайна ее падения и, даст Бог, грядущего подъема и расцвета…
     -  Как это все невероятно интересно. - Сказала тихо Лена Софронова. – Рассказывайте, дедушка Маркел, рассказывайте все, что знаете…
     - Тогда надо  начать  рассказ с  родственницы Пушкина,   Марии Васильевны Солоповой, - откашлялся дед Маркел. -  Она писала  замечательные стихи, но приняла монашеский постриг и имя Таисьи.
   С тех пор это  имя  неразрывно связано с Леушинской православной обителью -  самым крупным в России женским монастырем: здесь жило до 700 монахинь.
   -Так много? – Изумился Санька. – Чем хоть они занимались? Да и вообще, что люди делали в монастырях, кроме того, что молились?
   - Часть монастырей были на государственном содержании, но многие жили на собственных хлебах. В Горицком женском монастыре был  свой кирпичный завод,  иконописные, золотошвейные  мастерские.  Были свои кузни, кожевня, башмачный двор,  маслобойня, птичник, скотник, ледники, овощехранилища, амбары, склады.
    Для всей округи выращивали монахини рассаду огурцов, помидоров, цветов. Монастырский сад поражал воображение обилием плодовых деревьев. Во многих монастырях были литейные дворы, на которых лили колокола.   
   Матушка Таисья  причастна к созданию еще 10  женских монастырей, и, можно сказать, основанию целой  школы  женского монашества в России.  Еще при жизни  почитали ее святой.
   Она  была духовной  дочерью святого преподобного Иоанна Кронштадского, отметившего Леушино особой любовью и  постоянно посещавшего его. О его молитвенной силе, даре предвидения знала вся страна. 
   В начале лета 1903 года газеты писали, как  отец Иоанн  на пароходе прибыл в Леушино. Во всей этой местности распространилась тогда страшная болезнь скота – «сибирская язва». Со всех сторон стояли карантины и  полевые работы не проводились, над деревнями нависла угроза голода.
      … На пристани  собралась не одна сотня крестьян, намеревавшихся просить Батюшку об избавлении их от такого тяжелого наказания.
    Батюшка приказал принести ушат и тут же из реки почерпнуть воды. Совершив краткое водоосвящение, он сказал:
  -Возьмите каждый этой воды, покропите ею скотинку и с Богом работайте. Господь помиловал  вас!
   … В тот же день все мужички поехали, куда кому надо было, все карантины были сняты, о язве осталось лишь одно воспоминание.
    А однажды  игуменье Таисье было видение Богородицы, и по этому видению  монахиней Алипией была написана икона Леушинской Божьей Матери  «Аз есмь с вами и ни кто же на Вы».
     В последствии  Иоанн Кронштадский назовет эту икону Спасительницей России и благословит ею местного купца Василия  Муравьева на старчество и молитвенный подвиг.   
   При этом  Иоанн Кронштадский  предсказал  грядущие на Россию бедствия, падение империи, разрушение монастырей и храмов, появление  множества святых праведников и мучеников…  Оба  они при этом горько плакали.
  Василий Муравьев,  принял постриг и имя Серафима Вырицкого. Он  молился о спасении России, стоя на камне перед Леушинской иконой  Божьей Матери  тысячу дней и ночей накануне  Великой Отечественной войны.
   …Погода на глазах менялась. Низкие рваные тучи, неслись над просторами  рукотворного моря, почти касаясь воды.  Дед Маркел перевел дыхание и взглянул на нас испытующе.
   

    -  А теперь мы подходим еще к одной тайне Леушинской обители.   Игуменья  Таисья записала в  дневниках  свой сон - видение, оказавшийся пророчеством  русской Атлантиды.
    Однажды  ей приснилось, что идет она к монастырю полем и вдруг  все окружающее начинает покрывать прибылая, несамородная вода. Скоро  вода эта  покрыла и монастырь и все окружающее ее пространство.   А игуменья шла и шла по воде, как по суху. И долго так шла, пока наконец, вода не стала убывать и монастырь вновь не открылся Божьему свету.      
   Игуменья Таисья  закончила земную жизнь через  шесть лет после кончины   своего духовного отца Иоанна Кронштадского и была погребена в построенном ею Похвальском соборе монастыря.  Через  два года Россию накрыл девятый вал революционных потрясений.
   Леушинский монастырь был закрыт властями в тридцатых годах, насельницы разошлись, монашествуя в миру, по окрестным деревням,  осели в большом селе Мякса, что на противоположном берегу реки Шексны, и в городе Череповце. Монастырь был  отдан под колонию беспризорников.   
      Дед Маркел замолчал и мы тоже молчали, не в способные  хоть что-то сказать или как-то оценить услышанное. Да, наверное, и не надо было ничего говорить.
    -А как же пророческий сон  матушки Таисьи,  - спросил осторожно я.
    -Как видите, оно сбылось. - Дед  Маркел широким взмахом показал на водные просторы. -  Была поставлена задача  создать самое крупное в мире водохранилище для  судоходства и производства электроэнергии.14 апреля 1941 года были опущены  затворы Рыбинского гидроузла и началась заполнения водохранилища, похоронившее под несамородной водой гигантские пространства. В зону затопления попало около 150 тысяч жителей…
 

       Леушинский монастырь  предварительно был взорван… Сейчас он под нами…
    Мы с Санькой  стали готовится к погружению. Кронид Софронов с Золотой Рыбкой помогали нам облачаться. Наконец, мы перевалились за борт белозерки.
    В подводном мире  была тишина и покой.  Правда, видимость во взбаламученной  волнами воде была незначительная. Но опустившись на несколько метров вглубь, мы отчетливо увидели остатки  разрушенной монастырской стены, часть  ворот, тесаные каменные плиты, ведущие к  мощному фундаменту из валунов главного  монастырского собора Богородицы.
    Все кругом было засыпано битым кирпичом и щебнем, искореженным железом, могильными  решетками и крестами, которые падали, поднимая со дна муть, при одном прикосновении.
   Мы  поплыли дальше, пытаясь отыскать на дне какую либо памятную вещь. Но вдруг меня словно пронзило  электрическим током. Среди завалов щебня и  кирпича на меня  смотрели строго пустые глазницы человеческого черепа.
    Я оглянулся на Саньку. Он тоже завис над  чьими-то останками. Отполированные водой человеческие кости белели  в  сумерках проводного  царства.
    Мы осторожно  поплыли дальше.  На дне лежала, почти не разрушенная, лежала колокольня. В окнах звонницы  плавали стайки рыб, а рядом расколотый на куски лежал колокол. Мы с Санькой  очистили от ила осколок колокола, на котором  можно было прочитать часть надписи «…Иван
Калинин из Белозерска…»
  Мы  обвязали  шнуром этот кусок колокола и стали подниматься на поверхность.  Странно, над нами было две лодки.

    Кронид Софронов  вытащил  осколок колокола в белозерку.
    -Молодцы, ребята! - Похвалил он. - Это замечательный музейный экспонат со дня Рыбинского  моря.
    -Рядом с ним в лодке сидел белоголовый, голубоглазый старичок, видимо приплывший  сюда на моторке с родственниками.
    -Познакомьтесь, ребята, сказал Софронов, -   свидетель того времени. Серафим Павлович Тяпин,  он вырос в деревне Леушино.
   - Что говорить, замечательная была деревня, -  согласился  старичок. – Столько лет прошло, а все еще снится.  Двести пятьдесят домов в деревне было. Четыре улицы. И монастырь. В праздники  колокольный звон покрывал всю округу.
   А какие были леса, сколько грибов, ягод, - Серафим Павлович  вздохнул и закрыл глаза, словно вглядывался в невидимые нам  картины  прошлого.
  Когда беспризорников поселили в монастыре, они надругались над святынями. Многие иконы были сожжены и растащены.  Я сам не видел, но однажды вечером к матери пришли бывшие служительницы  монастыря и стали рассказывать ужасные вещи,  будто бы беспризорники  вскрыли гробницу матушки Таисьи , вытащили  мощи и даже играли ее головой в футбол.
    Ночью старицы тайно пробрались в монастырь и  вынесли мощи  игуменьи.
   Где она  вновь была перезахоронена,  никто не знает. Но по некоторым сведениям мощи Таисьи  предавались земле не раз. Были слухи, что  монахини  захоронили ее в сухом подвале одной из деревень, не попавших под затопление и, якобы, по  церковным праздникам мощи ими извлекались,  обтирались святой водой и переоблачались.
   С середины  тридцатых в  эти места  пошли эшелоны с заключенными, которых гнали этапами в леса. В Леушинском монастыре был организован  один из концентрационных лагерей. Заключенные начали валить лес и углублять русло Шексны. 
    Большая часть леса сжигалась, и над  огромными пространствами стояла дымовая завеса. По деревням поползли тревожные разговоры о грядущем выселении и затоплении, под которое попадало около восьмисот деревень, города Молога,  Весьегонск, Мышкин, Углич, Калязин…
   Скоро волей-неволей пришлось покидать родные места.  Жить в зоне затопления от горевших лесов  стало невозможно. Люди разбирали дома, делали из них плоты, на который грузили скарб и уплывали на новые места жительства.
   -Так все и ушли безропотно? – Спрпосил Санька.
   - Не все ушли. Даже под конвоем.  Некоторые приковывали себя, запирали замками и вместе со своими домами уходили под воду.
    -Я встречал рассекреченные цифры НКВД, - добавил дед  Маркел. - Таким образом ушло из жизни 294 человека…
    К сорок седьмому году самое крупное  рукотворное море   протяженностью  в 256 и шириною до 60 километров было заполнено до краев.  Молого-Шекснинское междуречье  ушло под воду. «Несамородная»  вода скрыла и Леушинскую обитель, предварительно взорванную строителями светлого будущего. И только колокольня ее еще долго  возвышалась над  просторами  новоявленного моря, но и она рухнула, когда вода подточила ее фундамент. Пророчества Иоанна Кронштадского и игуменьи Таисьи в первой своей части, можно сказать, сбылись.   
   -А как же быть  со второй часть пророчеств? –Спросил я с надеждой. Ведь и матушка Таисья и Иоанн Кронштадский говорили возрождении России и православия.
   -А вот мы с Вами давайте и послужим этой благородной задаче, - сказал Кронид Софронов. –Давайте сначала сделаем на воде в этом  месте   памятник  и Матушке Таисье и  леушинским монахиням и крестьянам.
  -Как  памятник? – Что тут можно сделать? Ведь вода же кругом. –Засомневался я.
  - Не забывайте, за нами  опыт наших предков, создавших  великую ремесленную цивилизацию! - Сказал  оптимистично дед Маркел.   
   Тут Кронид  Софрнов извлек из носа лодки  три  старых спасательных круга, доски и  корабельную рынду.
    - Вот теперь на кругах сделаем площадку из досок, на площадке  поставим треногу, на ней укрепим вот этот  судовой колокол.  А все это плавающее сооружение вы закрепите тросом с Мишкой на дне за арматуру колокольни.  Задача ясна?
    Мы  с азартом принялись за работу. Через час конструкция была готова. Лена  написала на основании красной краской: «В память о русской Атлантиде». Мы снова ушли с Санькой под воду и крепко накрепко закрепили трос.
      Тучи на наших глазах стали рассеиваться. Появилось солнце. И только легкие волны раскачивали наш  памятник, который отзывался на каждую волну призывным малиновым звоном колокола.
   Мы  подняли якорь  и сняли шапки. Ветер  понес нас в открытое море.  Скоро пропал из виду наш памятник и только мерный звон колокола   все еще тревожил и волновал душу.
                Эпилог
      Ночевали на берегу. Палатку поставили, костерок запалили, повесили  котелки с чаем и походной кашей.
   Мы с Санькой, и Леной заполняли наш судовой журнал, делая зарисовки и записи. Дед Маркел и Кронид ушли  знакомиться на охотничью базу, выстроенную на берегу   Рыбинского моря, но скоро вернулись.
    Они  сходили с Кронидом к белозерке,  взяли ящик с инструментами. 
   -Ну, вот , - весело сказал дед Маркел, - есть возможность    
Применить крестьянскую науку на практике. Пойдем-те с нами.
   На базе пропадали немецкие охотники.  Дорогой на море их "Мерседесс" загорелся. Едва потушили. Какое-то время тащили его буксиром.
    Да. Картина была удручающа. У "немца" лопнул диффузор в карбюраторе, произошел перелив бензина,  а потом вспышка. Выгорело все, что могло сгореть.
   Бывший здесь представитель фирмы "Мерседес" утверждал, что машину можно восстановить только на заводе изготовителе в Германии или на, худой конец, в Москве на специализированной станции. Охота пропадала.
     Дед Маркел и Кронид Софронов переглянулись и  коткрыли  волшебный ящик Софронова.
    -А ну, быстро, ребята, - попросил Кронид. -  Найдите  на  базе  консервную банку.
     Искать долго не пришлось: банка обнаружилась в углу гаража. Это была, судя по надписи на русском и английском языках, килька в томатном  соусе. Дед с Кронидом раскроили  крест накрест ее дно, впаяли  в разрез трубку и одели эту конструкцию на карбюратор, закрепив скотчем. Основная задача была решена. В дело пошло все и  гофрированные пластиковые трубки от канализации, проволока, изолента…    
   Часа через полтора  дед Маркел завел «Мерседес».
   Представитель  немецкой автомобильной фирмы не отходил от  нас ни на шаг, снимая последовательно  все операции на  камеру.
   Когда машина заработала он вдруг посерьезнел  и попросил слова:
   - Я хочу сказать, - волнуясь, произнес он, - что Гитлер, Наполеон, Чингиз-хан были полными идиотами, когда решали покорить русский народ. Потому что, ни одному немцу, ни одному французу или монголу и в голову не придет, что с помощью  консервной банки, скотча, проволоки и пластиковых труб от канализации можно починить гордость немецкого народа,  машину Х1Х века –
 «Мерседес»  Такой народ непобедим!
               
           Из бортжурнала экспедиции 
      « В поисках утраченных ремесел»         
                Железное поле
Рудознатцы  и рудокопы
Кричники  - древние сталевары
Кузнецы  - мастер железных дел
Котельщики -  изготовляли медные и железные котлы
Оружейники - в их руках железо превращалось в холодное оружие
Бронники - делали кольчуги, доспехи
Пушкари - лили пушки
Ружейники  - делали пищали, пистоли…
Цеповары - изготовляли цепи вплоть до корабельных
Сундучники - обшивающие железом сундуки
Решетчики  -  ткачи железных решет и сеток 
Гвоздильщики – делали гвозди всех размеров вплоть до барочных
Жестянщики - мастера по изготовлению ведер, труб и т.д.
Замочники  -  делали замки даже с музыкой
Весовщики - делали весы и безмены             
Волочильщики - делали проволоку
                Лесное многоделье
Лесные объездчики - смотрящие за лесом
Лесные сторожа - охрана леса от  порубок
Лесоруб – тот, кто рубит его
Пилоточ - специалист по точке пил.
Пилостав - мастер пилорам
Пильщик -  пилил дрова
Дровокол –колол дрова
Коногоны - возчики леса с делянок
Сплавщик - работник молевого сплава
Строитель сплавных плотин
Смотритель плотин
Плотовщик - сборщик плотов
Плотогон -  проводник плотов по рекам
Плотники -  строители деревянных домов, храмов и зданий
Зодчие -  архитекторы в современном понимании
Столяр - мастер по изготовлении простой белой мебели
Краснодеревщик - столяр высшей категории
Оконичник - специалист по  окнам
Резчик -  художественная резьба: глухая или пропильная
Бондари - мастера  по кадкам, бочкам, ушатам и т д.
Тележники - мастерили телеги
Кузовщики - делали кузова для  саней, пролеток.
Каретники - мастерили  кареты
Санники - изготовляли сани.
Осевики  - делали оси для телег
Полозовщики - гнули полозья для саней
Оглобельщики - делали оглобли
Дужники  - гнули дуги
Клещевики - делали деревянные заготовки для  хомутов
Сошники - делали  сохи
Боронщики - делали  деревянные бороны
Ведерщики - делали деревянные ведра
Лопатники - делали деревянные лопаты
Грабельщики - изготовляли грабли, косьевища, черенки вил, лопат
Гребенщики - делали деревянные гребни
Клепочники - делали  клепку для  бочек
Рамщики -  делали рамы для борон и окон
Паркетчики - делали заготовки для  паркета
Щепники -  делали щепных птиц и прочие игрушки
Рогожник - ткали из лыка рогожное полотно
Баклушники - делали заготовки для ложечного промысла
Ложкари -  резали из баклуш ложки
Смолокуры - добытчики  канифоли
Вздымщики - заготовляли  живицу – сосновую смолу
Дегтярники - гнали из бересты деготь
Углежоги - вырабатывали уголь для кузниц
Поташники - производили  поташ из древесной золы
Грибовары -  заготовители и переработчики грибов
Клюковники - оптовые заготовители и продавцы клюквы
Ягодники - сбор и продажа ягод
Берестянщики - плели берестяную посуду, шкатулки, коробье
Корзинщики  -  плели корзины, короба, пестери и т.д.
Корытники - мастер по изготовлению деревянных корыт
Драночники -  готовили  драку для покрытия крыш
Кровельщики - изготовляли  тес для крыш, дранку, бересту
Лычники -  заготовляли лыко для плетения
Мочальники  -  изготовляли из лыка мочалки
Моховики - заготовители строительного моха
Корневики - плетельщики обиходных предметов из коней сосны
Метельщики - вязальщики  метел на продажу
Лапотники - плетельщики лаптей
 

                Глиняное царство
Кирпичники - делали и обжигали кирпич
Печеклад - тоже, что и печник
Гончар - мастер по изготовлению керамической посуды
Изразечник - мастер по изготовлению керамических изразцов для отделки печей и зданий
Кукольники - делали глиняные свистульки и игрушки

                Льняное государство

Льновод
Кудельник - переработчик льна в волокно
Маслобой - делал из льносемени масло
Веретенщик - точил веретена
Прялочник - резал прялки
Кросновщик - изготовлял ткацкие станки
Прядильщики -  пряли из волокна нить
Ткачи -  ткали холсты
Красильник - красил холсты
Белильщик - отбеливал холсты
Набойщик - набивал штампом рисунок на ткани
Холщевики - продавцы холстов
Швецы -  мастера по изготовлению одежды
Сарафанники - специалист по пошиву сарафанов
Сермяжники - продавцы низкосортного полотна
Армячники  -  тот, кто шил армяки для извозчиков
Кушачники - мастер по изготовлению тканых кушаков
Портной  -  мастер по пошиву костюмов
Кружевницы - вязальщицы кружев
Хамовник -  ткач
Скатерник - ткач
Веревочник  - делавший на продажу   веревки
             

                Хлебная  нива   
Пахарь
Сеятель
Жнецы
Сушильщики
Обмолотчики
Мукомолы
Крупеники - изготовители и продавец круп
 Пирожники - продавцы пирогов
Пекари - работники пекарен
Калачники - пекари и торговцы  калачами
Бараночники - тоже
Пряничники - изготовители и продавцы пряников
Солоденики -  изготовители и продавцы солода
Пивовар
Браговар
Медовар - изготовитель сладкого медового вина
Сбитенщик - продавец  сбитня
Кисельник - изготовитель  и продавец киселя.
Квасник -  продавец кваса
Мельник - хозяин мельницы
Камнетес - коваль жерновов

                Коровье  подворье               
Скотоводы
Пастух и подпасок
Маслоделы
Сыроделы
Косари -  заготовители  сена для скота
Косторез - художник-прикладник
Роговик - ремесленник делающий из рогов предметы обихода
Мясники
Колбасники




                Конный двор
Коневод
Извозчик
Ямщик
Шорник - мастер по изготовлению конской упряжи
Хомутиник - мастер по изготовлению хомутов
Кнутник -  мастер по изгот овлению кнутов
Ременничник - мастер по изготовлению вожжей
Седельник -  мастер по седлам
Барышник  - торговец лошадьми
Гуртогон  -  пастух сопровождающий конские  табуны
Бичевник - погонщик
Салотоп
Свечник - мастер по изготовлению сальных свечей
Мыльник -мастер, варящий сальное мыло
Коновал  - конский лекарь без образования

                Шерстяное ремесло

Овцевод
Стригаль – стригущий шерсть с овец
Шерстомой - тот, кто готовит шесть к обработке
Шерстобит - мастер по изготовлению войлочных изделий
Шаповал -  изготовитель войлочных головных уборов
Шубник - тот, кто шьет шубы
Колпачник  - колпаки
Рукавичник - рукавицы
Котовик - каталь, делающий коты- короткие валяные сапоги
Каталь - катающий валенки
                Кожаное ремесло               
Кожемяка - тот, кто производит первичную обработку шкур
Усмарь - мастер по дублению шкур
Скорняк - мастер по выделке  шкур мелких животных
Замшевик - изготовитель замши.
Сыромятник
Мездреник
Дуботол
Бобровник
Собольник
Пушник
Овчинник
Сапожник
Башмачник
Живодер
                Стеклянное, медное, золотое    
Стекловары и стеклодувы
Самоварщик - самоварный мастер
Медник - тот, кто изготовляет  медные бытовые предметы
Чеканщик - специалист по чеканке на меди и бронзе
Лудильщик  -   обработчик полудой самоваров, братин, ковшей 
 Серебряник - мастер изделий из серебра
Золотильщик - тот, кто кроет золотом купола церквей
Ювелир
Жемчужник -  делающий  украшения из речного жемчуга
Алмазник - ювелир, работающий с алмазами.
Оловеник - мастер оловянной посуды.
Пуговичник - делающий пуговицы
Пряжник - делающий пряжки
Булавочник - делающий булавки и заколки
                За тридевять земель
Купцы
Солевары
Землепроходцы
Корабельные мастера
Навигаторы
Промысловики
Звероловы
Старатели

                Монастырские ремесла
Каменщики – строители каменных зданий
Садоводы
Огородники
Златошвеи - вышивальщицы золотом богатых одежд для царя и патриарха
Птичники - птицеводы
Цветоводы
Иконописцы
Колокольники – литейщики колоколов
Звонари  - колокольные музыканты
Свечник - изготовитель свечей.

                На дворянской усадьбе

Повара
Горничные
Прачки
Няньки
Конюхи
Сторожа
Псари
Скотники
Огородники
Устроители парков
Виноградари
Виноделы
Рыбоводы
Музыканты
Певцы
Артисты

                Земские работники
Учителя
Врачи и фельдшера
Писари
Хожалые               
Почтари
Агрономы
Ветеринары
Зоотехники
Тяжебники  -  тоже, что нынешние адвокаты
Копатели канав - отхожий промысел вологжан
Мостовики - строители мостов на дорогах
Мощаники - те, кто  мостил дороги камнем
Бродильщики - устроители бродов на речках
       
                Самые сладкие ремесла
Бортники - добытчики лесного меда
Пасечники  - пчеловоды  луговые
Паточники - изготовители патоки и крахмала
                Народное здравие
Знахарь - деревенский лекарь заговорами и травами
Травники - тот, кто лечит травами
Ворожеи - гадалки
Повитухи - деревенские акушеры
Цирюльник  - парикмахер он же и рудомет, отворяющий кровь
Рудомет - лекарь
Зуборвач - деревенский стоматолог
                На большой реке
Бакенщик -  смотритель речной обстановки
Водомер - измеритель уровня рек
Штурманы - проводники судов
Шкиперы - смотритель несамоходной баржи
Бурлаки - тянущие суда на лямк
Ярыжки  - тоже самое, но для северных рек
Оснач  - человек, который  управляет судном  с помощью шеста
Лодочники  - мастер по изготовлению примитивных плавсредств
Судоплаты - строитель судов большего размера
Грузчики -  работники портов и пристаней
Крючники -  разновидность грузчиков
Солонос – грузчик соли
Подъемщики
Копатели канав
Рыбаки и рыболовы.
Сетевики и неводники
   
                Охота  пуще неволи
Охотники -промысловики
Медвежатник  - добытчик медведей,
Бодец – охотник с рогатиной
Волчатник - волкобой
Борзятник  - ловчий с борзой собакой
Пушники - добытчики пушники
Утятники -охотник на уток, гусей
Чучельники -таксодермист.
 
               Веселые промыслы               
              Гармонные мастера
Корпусники – изготовители гармонных корпусов
Голосовики  - изготовители голосовых планок
Меховики – изготовители гармонных мехов
Настройщики – самая тонкая специальность  гармонного мастера
Сборщики
Гармонист –  деревенский  музыкант
Гусельники  мастер по изготовлению гуслей
Балалаечники  - изготовитель балалаек
Рожечники – изготовитель музыкальных рожков.
                Торговое ремесло
Купцы
Коробейники  - мелочные бродячие торговцы
Балаганщики – сдающие в наем места в балагане
Базарники  - мелкий торговец на ярмарке
Кабатчик -  владелец питейного заведения
Раешники - артисты бродячего кукольного театра
Скоморохи -  бродячие клоуны
                Народное творчество
Деревенские Кулибины
Художники
Сказители 
Бухтинщики
Чудаки
Кладоискатели