--В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань.
Так сказал мой теперь уже экс супруг, когда мы выходили из зала суда после развода. Конем , конечно же, была я. И не просто тяговой лошадкой ,а из породы тяжеловозов. А мой Юлиан, у которого и имя было почти бабским, был этакой эфемерной трепетной ланью. До этого я знала только одну известную поговорку, касаемо лошадей –я и лошадь ,я и бык, я и баба , и мужик. Вот это, действительно, было про меня. Родители меня нарекли редким именем-- Федора. В честь дяди Феди, любимого маминого братца. В телегу, под названием семья, мы впряглись добровольно. Я старалась усердно и терпеливо тащить ее, а рядом под ногами резвились два жеребца, иногда мешая сдвинуться с места, а не то что сделать шаг. «Трепетная лань» тоже была впряжена в телегу, но то и дело вставала на дыбы , норовя выскользнуть из уздцов, издавая звуки умирающего несчастного животного. Что касаемо двух жеребцов, то это были два сына-близнеца Юлиана Павка и Славка. В год, когда мы сошлись с ним им было по 4 года и я умилялась , глядя на их шалости и необузданное веселье. И я была счастлива. Казалось , именно этого мне не хватало в моей одинокой жизни. Первая жена Юлиана бросила, едва почувствовав ответственность и тяготу семейной жизни. К тому же никаких чувств материнства, как говорил мой экс супруг, она к детям не испытывала. Она тоже была из «породы лошадей». Она была пони, бесшабашное и бесполезное домашнее животное, которым все любуются и от которого нет никакого толка, разве что детишек на тележке покатать и то не больше одного круга, а то устанет, притомится да и сдохнет , пожалуй. Пони, как положено, любила ласку и те вкусности, которым не полагалась по рациону таким лошадкам , как я—тяжеловозам. Она тоже не смогла в паре с трепетной ланью тащить телегу под названием «Семья» лишь потому, что не было ни сил , ни желания. «Пони» сбежала к « жеребцу в яблоках» при первом удобном случае. Вы спросите, почему же я называю моего (увы, теперь уже не моего) Юлиана так высокопарно—трепетной ланью? Объясняю. Он был дизайнером . А по призванию тонким, но непризнанным художником-портретистом. И познакомились мы с ним на работе, на стройке. Я обычная сорокалетняя баба, штукатур –маляр, не отличающаяся внешностью в робе от других баб, измазанных шпатлевкой и краской и видящих перед собой с утра до вечера только кирпичные стены да голые потолки, которые после наших стараний приобретали весьма приличный вид. А тут нежданно-негаданно появляется Он—в черном костюме, с папочкой в руках, весь гладкий и прилизанный. Он срочно искал начальство, которое, как ему наврали, приехал на стройку нового дома. Он хотел показать начальству свой проект, как оказалось потом, никчемный и бесполезный. Но об этом я узнала гораздо позже. А в тот день Юлиан показался мне сверх умным обалденным красавцем. Я шпатлевала рамы на первом этаже, а он смотрел на меня снизу вверх и что-то спрашивал. Я не слышала что, потому что рядом стучали, пилили, издавали невообразимый шум рабочие. Я заворожено смотрела на него, машинально работая шпателем. Неожиданно моя шпатлевка с рамы упала прямо на его плечо, замарав костюм. Никогда не забуду как он сначала побледнел(мне понравилась его бледность лица), потом губы его некрасиво скривились и заорал благим матом. Вот тогда я и расслышала его голос. Он матерился ,как сапожник, и этим сошел за своего. Я привыкла к таким выражением на стройке, этот «слоган» был нашей нормой разговора. Мало того, Юлиан сдуру попытался смахнуть шпатлевку ладонью, таким образом, размазав ее до самого локтя. Я страшно испугалась его крика. Мои напарницы повылазили из окон и загоготали, глядя на него. А мне стало его жалко. Он казался таким беспомощным и потерянным в этом «грязном» мире под названием Стройка. Я долго и нудно извинялась перед ним , а потом приняла решение, благо уже было время обеда.
--Не волнуйся, красавчик. Твой костюмчик будет в полном ажуре,--развязно сказала я, пытаясь скрыть свое волнение перед ним. Почему-то когда я волнуюсь ,из меня вылетает всякая вольность и вульгарщина.—Ай момент едем ко мне и смываем все, что к тебе прилипло.
Он поморщился от моей распущенности, сначала отрицательно помотал головой, а потом неожиданно, помявшись, согласился. Я быстренько отпросилась у прораба, скомкано пояснив ситуацию , переоделась и выбежала к нему. Юлиан стоял у злополучного подъезда и даже не взглянул на меня. Он меня не узнал в другом обличии.
--Ну идем что ли…--буркнула я.
--Это далеко?—спросил он недовольным голосом. Он все еще был зол на меня.
--Не близко, --призналась я.—Но пиджачок советую снять. В таком виде по всему городу не походишь.
И я стала стягивать с него пиджак. Юлиан слабо сопротивлялся. В тот день было довольно прохладно ,и взамен пиджака я дала ему свою чистую курточку от робы, в которой он буквально исчез. Я была полной и красивой женщиной, не то ,что сейчас… Полчаса мы добирались до дома молча. Шли пешком, потому что на такси дорого, денег у меня с собой нет, а автобусы в обеденный перерыв по графику не ходят. Не позволю же я себе , чтобы он и за такси за двоих платил! Не знаю уж, что думал он, а я всю дорогу переживала, что у меня не убрано, и посуда грязная в раковине с утра осталась.
Дома я сразу засуетилась, напрочь позабыв про пиджак, будто нежданный гость ко мне пришел. Усадила Юлиана за телевизор, а сама бегом на кухню посуду мыть да обед разогревать. Попутно раскиданные вещи в спальне в шкаф запихала. Ну вроде все, не заметил бардака мой «дорогой гость».Юлиан сидел, уставившись в телевизор и, видно , думал о своем, наболевшем. Я поставила перед ним тарелку борща, вчерашнего, ядреного и расплылась в улыбке, ожидая похвалы от едва поднесенной ко рту первой ложки. Он же, тупо взглянув на тарелку, посмотрел на меня остекленевшим взглядом.
--Что с пиджаком?—спросил он.
--Ай момент, ай момент,-- засуетилась я снова. –все почистим, выгладим.
Я вытащила пиджак из пакета и ахнула. Шпатлевка размазалась по всему пиджаку. Пиджак был сшит из недорогой материи и своей стиркой я только его испорчу. Ясно было, что надо нести его в химчистку, которой в нашем новом небольшом городке еще не было, не успели построить. Я чуть не расплакалась. Что делать? Но делать что-то надо. Я с горем пополам соскребла с пиджака шпатлевку, и собралась было замочить его в тазу. Но тут появился в ванной Юлиан.
--Вы что делаете?—воскликнул он и отобрал у меня свою вещь. Он вытаскивал из карманов ключи, мелочь, сигареты, зажигалку , портмоне , а я смотрела завороженным взглядом на все это, будто ожидая, что вот сейчас он вытащит из потайного карманчика обручальное кольцо и оденет мне на палец. Потом он сунул пиджак мне в руки и буркнув. –Вот теперь можно стирать.—поспешил к телевизору.
Откуда ему , неопытному, было знать, что мы с ним в этот момент бесповоротно губим его вещь! Я, конечно, замочила его пиджак в горячей воде, предварительно растворив в ней свой дешевый стиральный порошок, и с ужасом увидела, что вода в тазу тут же окрасилась в черный цвет вперемежку со шпаклевкой. Я со слезами на глазах стирала его бесценную вещицу, полоскала в холодной воде, добавив в нее изрядную долю уксуса. Ничего не помогло. Это уже была полинявшая негодная тряпка.
Мой обеденный перерыв давно уже кончился. Я спохватилась лишь тогда, когда вешала на плечики мокрый пиджак Юлиана. На улице заморосил дождь, и я окончательно растерялась. Что делать дальше? Бежать на работу и оставить незнакомого человека в квартире, пока не высохнет его испорченная вещь? Выгнать его под дождь без верхней одежды на улицу, или отпроситься у начальства по телефону? Я выбрала третье ,и получила от прораба нагоняй. Мол, объект должен вот- вот сдаться, каждая минута на счету ! Или работа, или прогул и увольнение! Я, еле сдерживая слезы, пояснила Юлиану ситуацию.
--Может, вы меня подождете до конца рабочего дня меня у меня в квартире?—без всякой надежды на положительный ответ , спросила его. Моя вальяжность, весь мой пыл куда-то исчезли. Я оробела и даже перешла на «вы».
И он, прочитывая программу передач по ТВ, неожиданно согласился! Начинался международный футбольный матч на какой-то там кубок. Я помчалась на работу, по дороге с ужасом осознавая, что оставила совершенно чужого человека одного у себя дома, даже не спросив его имя. Пару раз я для успокоения звонила домой, в надежде услышать, что он дома и все в порядке. Юлиан трубку не брал, и я вся извелась, пока не окончился рабочий день. Едва я открыла дома входную дверь, как обомлела. На кухне сидели двое мальчиков четырех лет и ели мой борщ, а Юлиан был в зале и преспокойно смотрел свой футбольный матч по телевизору. Ну, прямо семейная идиллия! Увидев меня на пороге, Юлиан чуть привстал с кресла.
--Все в порядке?—спросила я его,--а почему трубку не брали, когда я звонила, и что это за дети?—я буквально засыпала его вопросами. Он лишь мило улыбнулся, и я впервые увидела, как он улыбается. Ох уж эта его улыбка! А глаза его чисто васильки, и свет в них от люстры отражается. Смотрю на него, будто завороженная, и тоже глупо улыбаюсь. Будто околдовал меня своей улыбкой. Чувствую, сердце бьется, будто выпрыгнуть хочет из груди. А он за руку нежно так взял меня и заворковал будто голубь, а сам все руку мне поглаживает:
--Извините…боже, я даже не знаю ваше имя…хозяюшка, мне пришлось отлучаться, дабы забрать моих отпрысков из детсада. Но я ни в коем случае не оставлял дверь открытой. Я заметил,здесь висит ключ от входной двери, я им и воспользовался. Можете проверить , ничего у вас не пропало. Извините, уж не знаю ,как вас величать, что детей борщом вашим кормлю, они были голодны.
Юлиан был жутко воспитан, не в пример мне, и говорил таким культурным языком, что мне невольно стало стыдно за свою речь. Я даже напрочь забыла, как он костерил меня трехэтажным матом там, на стройке. Я его слушала, будто слышала пенье соловья и наслаждалась каждым словом.
--Меня Федорой звать,--назвалась я и прозвучало это каким-то сорвавшимся грубым голосом. Вышло, наверно, смешно, потому, что Юлиан прыснул в кулак, а прибежавшие мальчики хором закричали:
--Тетя Федя? Вас звать тетей Федей?
Мое непривычное на слух имя всех развеселило , и я смеялась вместе с ними, практически над самой собой. Так и осталась я для мальчиков тетей Федей. В свою очередь и я спросила, как же зовут моего неожиданного гостя. А когда узнала , что зовут его Юлианом, то , посмеиваясь, заметила—если я тетя Федя, то ваш папа дядя Юля. И тут все обиделись. И дети , и их папа. Я только пожала плечами. Хотелось развеселить.
Мне очень не хотелось отпускать моих неожиданных гостей, и они это чувствовали. С мальчиками было весело, мы вместе играли в войнушку, смотрели мультики. Было уже около десяти вечера, а гости и не собирались домой. Я недоуменно смотрела на Юлиана, который ,забросив нога на ногу, преспокойно раскрыл очередную старую газету .Тут я забеспокоилась.
--Юлиан, детям, наверно, пора спать…--робко начала я.
--Я думаю положить их на вашей кровати в спальне, она у вас широкая, им места хватит.—заявил он и я чуть не поперхнулась слюной от такого заявления.—А мы с вами ляжем вот здесь,--он похлопал по дивану,--на диванчике. Как – нибудь потеснимся.
--Вы собираетесь ночевать у меня?—У меня даже глаза вылезли из орбит, я это почувствовала.
--Ну конечно, хозяюшка, я же не пойду домой в такой холод без пиджака. Он еще не высох, а на улице такая мерзкая погода.—он раскрыл край шторы,--дождь как из ведра.
Я нервно проглотила слюну. С одной стороны я была рада гостям, а с другой…не слишком ли нагло с его стороны. Я проанализировала две этих противоположности и махнула рукой. Я так была влюблена в этот момент в Юлиана, что была согласна на все, лишь бы он оставался рядом. А может, если я их прогоню среди ночи, мы больше и не встретимся. Я побежала застилать кровать свежими простынями для мальчиков, краем глаза успев заметить довольную ухмылку их отца. Я не придала этому особого значения, но почему –то эта ухмылка запомнилась. Детей я отправила в ванную и сама выкупала их под душем. Мальчики стеснялись незнакомой тети и никак не хотели снимать трусики. Так и купались в трусах. А потом неожиданно сняли их, выйдя из душа, и помчались в кровать. Я постирала их трусики и повесила на балконе. Юлиан невозмутимо сидел, искоса поглядывая в мою сторону. Я взяла чистое белье, чтобы застелить ему диван. Себе я вытащила из антресолей матрац и потащила в спальню. Юлиан перехватил его.
--Э нет,так не пойдет,--сказал он.—Со мной, только со мной,--прошептал мне на ушко и мягко повел в зал.
Я не понимала, что произошло со мной. Мысли путались. Я всегда себя недооценивала, стеснялась своей неуклюжести и полноты , а тут такой красавчик и со мной…И опять махнула рукой—будь что будет, один раз живем и все такое прочее. Дивана было мало, мы легли на приготовленный матрац. Он мило улыбался мне в лицо , шептал нежные слова на ушко. Ну, дальше сами догадываетесь. Утром домой засобирался ,да и детей в садик пора было вести. Тут вспомнили с ним про пиджак, который так и остался висеть на балконе. Пиджак , наконец, высох, но изрядно вылинял и сильно сел после первой же стирки.
--Ну и в чем же я пойду?—Юлиан беспомощно развел руками.—придется опять в вашей робе. Кто же так стирает!?—он укоризненно на меня посмотрел.
Мне было ужасно стыдно. В добавок ко всем моим комплексам , в его глазах я оказалась неумелой хозяйкой.
--Ты только не волнуйся, я куплю тебе новый костюм,--неожиданно для самой себя, пообещала я ему, а сама в уме стала прикидывать во сколько это обойдется в ущерб своему бюджету. А Юлиан погладил мои растрепанные волосы после сна и шепнул на ушко:
--Ты прелесть. Завтра я верну твою рабочую курточку.
Я поняла его намек и сердце радостно заколотилось. Они скоро ушли, а я стала бешеным темпом собираться на работу. Все нутро во мне ликовало. На работе и кисти, и мастерок в моих руках порхали, будто я работала дирижерской палочкой, а не строительными инструментами. Никого не стесняясь, я громко пела песни Пугачевой, пока не надоела напарнице. После пятого моего «выступления» она нервно гаркнула:
--Федора, репертуар смени!
Я нисколько не обиделась, но минуту помолчав, снова замурлыкала под нос .В этот момент я не могла не петь. У меня словно крылья выросли за спиной и я порхала ,как бабочка со стремянки на стремянку, совсем забыв про возраст.
С работы я отпросилась на час раньше, чтобы успеть до прихода любимого пробежаться по магазинам. Во что бы то ни стало, надо было купить новый костюм Юлиану. Костюм, модный, приличный , с накладными карманами на пиджаке, обошелся мне недешево—треть моей зарплаты, но я была счастлива, что могу сделать любимому такую компенсацию за причиненный ущерб. А когда я шла мимо «Детского мира», то вообще с катушек съехала. Я купила мальчишкам, Павлику и Славику по пистолету и настольную игру «Футбол», представляя, как они обрадуются таким подаркам. Дома накрыла шикарный стол, приготовила нашинкованную овощами курочку в духовке, сделала салаты, потом соорудила невообразимую прическу на голове и торжественно села за стол, ожидая гостей. Гости пришли, но не так, как я ожидала. В восьмом часу вечера явились Павлик и Славик одни, без отца.
--А где же ваш папа?—спросила я.
Они долго переминались с ноги на ногу, потом один из них заявил, опустив голову:
-- Он нас довел до подъезда и уехал. У папы одно важное дело. Он попросил, чтобы мы у вас переночевали. И еще спросил ,вы уже купили ему костюм?
От неожиданности я прям так и села. Вот тебе и романтический ужин!
--Купила, конечно же, купила,--сказала я упавшим голосом. Хорошего настроения как не бывало.—А что же за важное дело такое у папы? Вы не знаете?—В душу начали прокрадываться ростки подозрения. Не мешают ли ему его дети в такой «важный» момент?
Они неопределенно пожали плечами.
--Ну хорошо. Пусть так,--вздохнула я.—Пойдемте я вас курочкой накормлю.
Я смотрела, как дети уминают куриные окорочка и думала о том, что теперь уже никогда не смогу иметь своих детей и что, если бы не сделала аборт 20 лет назад…А мальчишки налегли на салаты, которые я делать большая мастерица.
--А мы с вами будем снова в войнушку играть, как вчера?—поглаживая насытившийся живот спросил Павлик.
--Ну конечно,--обрадовалась я,--Я вам и оружие на складе боеприпасов приобрела.
Я вытащила из пакета 2 пистолета и была счастлива, слыша, как запищали мальчишки от удовольствия. Началась битва не на жизнь, а на смерть. Я носилась вместе с детьми по комнатам и кричала : « Ой, убил. Ой, ранил!», притворно хватаясь за сердце. Шум стоял невообразимый, даже соседи стали по батареям стучать. Тогда, немного успокоившись, мы мирно перешли на «футбольное поле».
--Мои красные,--заявил Павлик, выбирая игроков.
--А наши с тетей Федей—белые.—хитрый Славик вовлек в игру и меня, хотя я собиралась уже мыть посуду и готовить мальчикам постель. Было уже около 11 вечера. Пришлось менять свои планы, и снова я с детьми заигралась, гоняя мяч по настольному футбольному полю. «Ничего, завтра выходной, выспятся,»-успокаивала я себя про себя. Уже лежа в постели, Славик признался, держа своей мягкой ладошкой меня за палец:
--А наша мама никогда так с нами не играла.
--Почему же?—удивилась я.
--Мамы не должны играть в войнушку и в футбол.---наставительно заявил он.—Так мама говорила. А с вами весело. Мы у вас хотим жить.
--Да, мы и папа тоже.—подтвердил Павлик.
Я даже растерялась.
---Это он сам вам так сказал?—спросила я, заметно волнуясь.
Мальчики не ответили, они тихо засопели, засыпая, оставив меня в неведении. Я поцеловала их в лобик и ушла к себе. Утром мы заспались. Я проснулась от нетерпеливого стука в дверь. Наспех накинув халат, вся растрепанная ,я поспешила к двери. И не поверила своим глазам. Это был Юлиан. В руках он держал цветы, а возле него стояли два громоздких чемодана. Юлиан притянул меня к себе и поцеловал почему-то в висок.
--Не прогонишь?—тихо и заискивающе спросил он.
--Никогда,--выдохнула я. В этот момент я была совершенно искренна.
…Вот так мы стали одной семьей. В тот день жена Юлиана выставила его за дверь, объявив , что в ее квартире(а это была ее квартира) будет жить тот , кого она любит . А любит она совсем не Юлиана. Вот такой важный был разговор. Мне было удивительно, что она даже на детей не претендовала. Как я могла не принять того, кем восхищалась! А восхищалась я прежде всего лишь его внешними данными, об этом я, размышляя через много лет, созналась самой себе. Больше восхищаться было нечем.
Работал мой любимый в какой-то сомнительной компании. Буквально через год разорилась его компания и остался он не у дел. Юлиан сначала неделю переживал или вид делал, а потом успокоился. Стал портреты рисовать. Выйдет на тротуар ближе к центру, достанет карандаши простые, мелки, уголь и начинает людей приманивать к себе. Но прямо скажу, хоть я и не грамотная в этом деле— плохо он рисовал. Павлик со Славиком лучше нарисуют. Говорит, это направление авангардизмом называется. А я скажу—мазня. В общем , за гроши работал и люди были недовольны, все его стороной стали обходить. Вот и тянула на себе я и детей, и его. По выходным работу левую брала, у людей ремонт делала. Иссохла вся, болеть стала часто от непосильной работы. Ну не лошадь ли тяжеловоз!? Но, прямо скажу, все же любила его, такого высокопарного. Как уж он начнет про искусство говорить, про художников разных, про их картины и жизнь тяжелую, такую как у него, которую никто не ценит и не признает его творчество, так от жалости плакать хочется. Жили мы так целых три года. А потом он на тротуаре, там,где картины малевал, встретил свою единомышленницу. Смотрю, на его листах альбомных одно и то же лицо, то в профиль, то в фас. Худющая, морду задрала, в очках, как у черепахи с мультика, губы приоткрыла, зубы свои лошадиные показывает. Тьфу! Вот рисует и рисует ее… Ближе к майским праздникам и заявляет мне— дальше нам вместе, хозяюшка, не по пути. За все время ни разу по имени не назвал меня, будто стыдится его или брезгует. Только мальчишки меня тетей Федей так и называли. Встретил я, говорит, ту , о которой мечтал всю жизнь. А у нас с тобой интересы разные. Ты даже пейзаж от натюрморта отличить не можешь. Вот так и сказал мне. Я сразу на дыбы—мальчиков, говорю, не отдам. Совсем забыла, что не родная я им. Он только улыбнулся мило так, как в первую ночь. Стань, говорит, им приемной матерью. Вот и все! Ушел в тот же вечер, мальчиков только по голове погладил и ушел. А сегодня суд был. Обозвал меня конем. Я и не отпираюсь. Все мы бабы лошади. Первая его –пони была, последнюю Пегасом хочу назвать, с крылышками. Вся такая словно из воздуха, эфемерная, но ,опять же, никчемная. Наверно, вместе им хорошо будет, и телега их под названием Семья с места если сдвинется, то и дальше поедет. А что, звучит –то как—Пегас и Трепетная Лань! А я кто? Тяжеловоз. Вот подросли мои жеребятки, теперь вместе будем свою телегу тащить, в ногу пойдем ,и у нас все получится. Недавно мамой меня стали звать. Я даже в календаре этот день выделила, будто праздник какой. Нынче стих прочла в журнале одном. Вот послушайте.
У лошади есть свой ребенок—
Маленький жеребенок.
Ежели лошадь хорошая мать,
Будет сынок ее рядом скакать.
Плохая же мать—иначе,
Сама за ребенком скачет.
Я даже всплакнула , прочтя этот стишок. Так хочется стать моим мальчикам хорошей матерью.