Саша Липский волновался очень. К нему приехали родственники из Риги. Ещё со свадьбы в него тяжелым ломом авторитета жены был вколочен комплекс: друзья тебя не уважают - на свадьбу не приехали, а родственники у тебя простата ходячая. Рижане были знатные. Имели свою фирму по ремонту и тюнингу дорогих яхт, ездили по заграницам, да и сами были стопроцентными европейцами. Липа гордился, у жены такой родни не было.
Программу встречи продумал до мелочей: на ужин наготовил домашних вкусняшек: нажарил отбивных, запек курочку с картошкой, навертел розочек из форели, купил дорогого вина. С утра отправился с гостями на экскурсию по Минску. Показывал широкие проспекты, красный костел, кафедральный собор, библиотеку, мозайку Кищенки, зоопарк, парк Победы, Троицкое предместье. Рижане были в восторге. Апофеозом приема должен был стать вечерний поход в ночной клуб. Этот пункт программы на себя взяла Ольга Леонидовна. Она велела быть к восьми вечера у самого помпезного столичного клуба « Дозари». Ей тоже хотелось выпендриться перед гостями. И утереть всем нос.
В восемь Ольга Леонидовна перезвонила, сообщила, что на пол часика задерживается на важной встрече и попросила подождать гостей у входа. Саша с рижанами стоял на ступенях « Дозари», грустно созерцал группы нарядных посетителей, и с необъяснимой тревогой ожидал приезда жены. Ближе к девяти к клубу подъехало такси, из которого, шатаясь, вывалилась уже изрядно подвыпившая Ольга Леонидовна. С деловым видом она прошлепала к дверям клуба, бросив на ходу Саше и гостям: « За мной мои крошки!» Вежливые охранники на входе остановили чересчур резвую посетительницу и её свиту.
-Куда изволите направляться?- как – то чересчур мягко поинтересовался один из охранников в белоснежной рубашке и добротном костюме явно не белорусского пошива.
—Я собираюсь тут у вас прилично отдохнуть, со своими гостями - сообщила Ольга Леонидовна, и попыталась продолжить движение внутрь клуба.
-Очень сожалею, но не сегодня вечером, по крайней мере, Вы,- с той же мягкостью остановил Ольгу Леонидовну охранник.- Ваши гости могут пройти, а Вы нет, в нашем заведении существуют определенные правила, понимаете? Даже если закрыть глаза на то, что вы не совсем трезвы и на то, что не совсем соответствующе одеты, ваша обувь-она совсем не вписывается в дресс-код, принятый у нас! - Охранник закончил и отобразил на лице вежливую улыбку.
Саша нервно вспотел. Рижане неловко попятились назад. Ольга Леонидовна широко расставила ноги в несоответствующих сандалиях на плоской подошве и, приготовившись к штурму, взорвалась:
- Да, ты, быдло, ты представляешь с кем ты разговариваешь? Ты знаешь, кто я? Я директор фирмы! Да ты знаешь, сколько я зарабатываю? Да ты знаешь, что мои сандали стоят двести долларов?
Рижане побелели. Саша попытался успокоить разбушевавшуюся жену. Но Ольга Леонидовна не унималась. Она сняла с ног сандалию и швырнула её в охранника, затем уселась на ступени клуба и заявила, что не сдвинется с места, пока это быдлячее отродье не принесет ей извинений и не пропустит на танцпол. Липа уговаривал жену уехать домой, или поужинать в ресторане, куда их без проблем пустят. Ольга Леонидовна сдаваться не собиралась, она кричала на мужа и охрану, загибала пальцы, перечисляя угрозы. Ей было нанесено мощное оскорбление, и она собиралась идти до конца.
Саша вызвал Алексея Николаевича, чтобы тот присмотрел за Директором. Сам отвез гостей в отель, принес им извинения за не сложившийся вечер, приехал домой и засадил бутылку водки, от расстройства.
Алексей Николаевич нашел Ольгу Леонидовну около « Дозари». В одной сандале, она бродила около клуба, упёршись руками в бока, и выдавала правду матку охране. С трудом Алексей Николаевич уговорил администратора клуба не вызывать милицию и не наказывать ретивую даму. Погрузив Ольгу Леонидовну в такси, он отвез её в тихий ресторанчик, где она ещё часа два злобно кричала и ругалась, а потом свалилась под действием алкоголя и мирно заснула на столе.
Уже через пару дней Ольга Леонидовна и Алексей Николаевич рассказывали в офисе, презрительно морщась, что клуб « Дозари» это отстойное, гиблое место, где приличным людям и делать нечего, Липа же не рассказывал ничего, он переживал.