ПЕСНЬ ПЕРВАЯ. ОТПЛЫТИЕ
Лодочница уже ждала меня на берегу. Тонкая хрупкого телосложения дева в простом льняном платье, с распущенными белоснежными волосами, перехваченными серебренным обручем, со странным взором холодных темно-синих глаз – она выглядела не меньшей королевой, чем я. Неужели все служительницы Сель такие?.. Я присела в неглубоком реверансе, дева ответила легким кивком.
Я села в лодку. Она вошла следом, слегка опустила в воду свое единственное весло, черное в белых блестках, переливающихся, как звезды ясной летней ночью – и лодка тотчас отчалила от берега. Я покидала родную страну, покидала свой дворец на берегу моря, покидала роскошь и все радости Летней Страны, покидала Лэна и все его злые и добрые дары, покидала свои воспоминания о Гаэноре. Я вышла из дому с наступлением вечера, в простом сарафане из неотбеленного льна поверх белой рубашки, заплела в косы свои роскошные тяжелые черные волосы, достающие мне до колен. Я не взяла с собой ни драгоценностей, ни памятных писем – ничего, что могло бы напомнить о моей прошлой жизни там, куда я направляюсь – в Зимней Стране, под защитой и покровительством богини зимы и ночи, королевы девственниц Сель.
Тихо скользила ладья по воде, и лодочница повернула ко мне белое тонкое лицо, ее серебристый смех тихо прозвенел над морем, как звон серебренных колокольчиков, или елочных игрушек, или разбивающихся сосулек.
– Королева Арабелла, зачем ты решила покинуть мир Лэна и уйти служить Белой Богине? Чем так успел насолить тебе Сын Океана, ведь именует же его Щедрым, Наищедрейшим? Обделил тебя он своими знаменитыми дарами или ты сама не хотела и не просила его даров?
Я вздрогнула, подняла на лодочницу свои глаза. Свои усталые глаза. Она... простая девушка, она – говорила о Лэне такими интонациями, в которых слышалась ирония и легкое презрение, говорила о Лэне так, словно сама никогда в жизни не ведала над собой дневных чар Сына Океана. Так могла говорить о нем только она – Белая Дева, Белая Богиня, Госпожа Зимней Страны, Дева Сель. Я поспешно склонилась перед ней – ниже, чем когда-либо склонялась перед Лэном и другими богами. Лодка качнулась, дева сделала мне знак подняться и сесть перед ней.
– Почему ты покинула Лэна, Арабелла?..
Я вздохнула. Открыться ей – холодной, надменной, чистой и первозданный, как белый снег, ей, никогда не ведавшей ни любви, ни страсти, ни наслаждения, ни боли, никогда не знавшей переплетения душ и тел – было боязно, но необходимо, потому что я отныне должна принадлежать ей, подарить ей свою душу и тело, всю свою жизнь. Душу, тело и жизнь... все, что я дарила некогда Гаэнору... Имя, которое жгло мне язык как проклятие, произнести которое было для меня подобным смерти, – я произнесла это имя вслух перед богиней, я выплеснула его из себя, как море выплескивает на берег ракушку или янтарь:
– Гаэнор!..
Тонкие светлые брови девы чуть нахмурились. Легкая тонкая белая рука чуть коснулась моего плеча – и от этого прикосновения мне стало легче дышать, все пережитое показалось давно забытым и уже ничего не значащим прошлым. Я вздохнула еще раз, готовая к этой странной исповеди. И тогда Сель тихо приказала:
– Расскажи мне о Гаэноре. Расскажи мне все.
ПЕСНЬ ВТОРАЯ. РАССКАЗ АРАБЕЛЛЫ О ГАЭНОРЕ
Гаэнор был не таким, как все остальные. Не таким, как мои вассалы, гости, соправители, друзья и недруги. Не таким, как мои любовники, которые были до него и после него. Гаэнор никогда не склонялся перед моим троном. Когда я увидела его впервые на Празднике Весны, он был с мечом. И спустя полгода он пришел ко мне – тоже с мечом. Он пришел ко мне не как вассал и не как слуга, не как верный рыцарь, послушный моей воле и готовый добиваться меня, сражаться за меня. Он пришел ко мне как мой король, господин и повелитель. Гаэнор был красив. Красивее всех, кого я знала до него и после него. Его длинные волосы отливали золотом, под длинными золотистыми ресницами таились прохладные полноводные озера серо-голубых глаз, а над ними – высокий лоб и красиво очерченные дуги бровей. Он был хорошо и крепко сложен, мускулистый, сильный, похожий на огромного снежного барса, мощный, как ягуар, грациозный, гибкий, ловкий и быстрый, как гепард. Когда он пришел ко мне, меня легко щекотнула возможность полюбить его. Но тогда я еще не верила, что это произойдет на самом деле. Он казался мне родственным, родным, понимающим, у нас как будто были общие желания, общие грезы, общие фантазии и один мир на двоих. Мне нравилось, что рядом с ним я более не королева, мне нравилось быть его рабой, его служанкой. Я была рада повиноваться ему во всем, и все его желания совпадали с моими. Я полюбила его – и он позволил мне остаться с ним рядом, быть с ним, идти с ним одной дорогой, лежать под ним. Это была лучшая и прекраснейшая сказка в моей жизни, необычайное родство, казалось бы, росло и развивалось все сильнее. И я благодарила Лэна и дивилась его нежданному дару, и Бог Живых улыбался мне яркими солнечными лучами и морскими могучими волнами. Я доверяла Гаэнору так, как никогда и никому другому, я раскрывала перед ним все глубины своего естества, все свои владения. Я вручила ему в подарок свою душу, тело и жизнь – и он не отказался от подарка. Он называл меня своей – и это было для меня слаще всех признаний в любви, когда-либо мною слышанных.
Но время прошло, и Гаэнор отдалился от меня, сделался чужим, холодным. Он не звал меня больше в свою страну и не приходил в мой дворец, он казалось бы перестал интересоваться мною как другом, собеседником и женщиной, казалось бы, перестал считать меня своей, отказался от моих подарков и вернул их назад. Он редко говорил со мной, редко смотрел на меня, он зевал и отворачивался, когда слушал меня, мои речи не вызывали в нем ничего, кроме холода и равнодушия, мои признания в любви и верности, которые прежде так нравились ему, вызывали теперь непонимание и безразличие. Он сказал, что, может быть, когда-нибудь вернется – но это «когда-нибудь» казалось несбыточным и далеким, а то и невозможным более. В какой-то момент я перестала его видеть и слышать, его образ покрылся туманом, моя любовь к нему как будто бы прошла – и я стала снова собой, свободной и одинокой, никому не принадлежащей, с пустым и холодным сердцем. Я снова была королевой – передо мной склонялись менестрели и рыцари, за меня сражались на турнирах, для меня пели и танцевали, и ничто не напоминали более о Гаэноре. Он казался сном, далеким, давним и забытым, казался не существующим более, а то и никогда не существовавшим в моей жизни.
Но осталась тоска. Тоска по мужскому теплу, по ласкам, по страсти, по радости быть чьей-то, принадлежать кому-то, любить до исступления, до обмирания души. Я увидела глаза Лэна – они были роковые, как море в шторм, они были темные и серые, сулящие беду, грозу, провал в темную пучину, они сулили унести в море, утопить в бездонных глубинах, разбить волнами о скалы. И я искала того, кто был бы похож на Гаэнора – но не находила. Все казались лишь жалкими подобиями его, ни у кого не было таких золотистых волос и ресниц, таких холодных серо-голубых глаз, как у самого Сына Океана, ни у кого не было таких сильных рук, ни у кого не было таких ослепительных здоровых белых острых зубов, никто не казался мне больше братом Шаэна и сыном Лэна, никто не казался родным и близким, никому не хотелось раскрываться. Но я уставала, уставала все больше и больше, уставала от одиночества, от отсутствия тепла и близости. Взор Лэн жег меня, как обжигает солнце пустыни. Я отдавалась – три раза, трем разным мужчинам, но никто из них не сжимал мне запястья до онемения рук, никто из них не рычал, не скалился, не впивался зубами мне в горло, ничьи склоненные надо мной влажные от пота золотые волосы не щекотали мое лицо. И мне не было приятно – было больно, очень больно, но я терпела. Я поняла, что не могу быть с мужчиной без любви, никогда больше. Мужчины и близость вызывали теперь отвращение и ужас. И не меньшее отвращение теперь вызывала у себя я сама. Я – прежде целомудренная, верная, гордая, я – венценосная королева в сверкающей алмазами короне. Я пала в самую темную пучину, в самую страшную из морских бездн, я закрыла лицо в отчаянии, чтоб не видеть торжествующего взора Сына Океана, который проклял меня, обрек меня на вечную печаль и вечный позор, на унижение, боль и разочарование. Я заперлась в моей опочивальне и рыдала, запретив слугам входить и даже находиться рядом с дверьми. Я уничтожила, погубила свою душу, свое естество, все, что я имела, порвала своими руками последние ниточки тепла, приязни и красоты, которые связывали меня с миром Лэна. Вернется ли Гаэнор? Нет, я более недостойна его, недостойна к нему прикасаться и даже стоять с ним рядом и дышать воздухом одного мира. Только Белая Дева может залечить, закрыть, исцелить мои раны, защитить меня от Лэна, защитить от жизни – от смерти и боли, от слез и печали, от унижения и ужаса, от моего презрения и отвращения к себе самой.