Продолжение. Начало "Воистину воскрес. Понедельник, вторник".
На следующий день закружил тот же водоворот событий. Работа, больница и ожидание. Ожидание невыносимей всего. На работе мыслей о Вале было слишком много. Дома ее пронзительно не хватало. Оказавшись вчера вечером одни в своей квартирке, Борис с Наташей жались друг к дружке как оставшиеся без мамки котята в брошенной, промерзающей хате. Говорить о дочке не могли. Борису казалось, что сказанные о ней слова, родясь ледяными горошинами в опустевшей квартире, повиснут в воздухе где-то посредине между потолком и полом, а затем, обозначившись своей осмысленностью, упадут, производя дерущий своим одиночеством душу звон именно в том месте сердца, где жила Валюша.
– Что мы – люди, без наших дел и забот? Живем, не поднимая от них головы, а вытащи нас из этих дел, лиши нас чего-то одного, и нас нет – Борис начинал говорить вслух, чтобы заглушить внутренний раздрай – он приближался к дому, где нет Вали. "Выходит, обстоятельства владеют нами, а не мы ими" – это определение показалось ему верным, но не правильным по отраженному положению дел, – так быть не должно!
Открывая дверь и заходя в тесноватую прихожую, боялся встретиться с Наташей. Что скажут друг другу при встрече их глаза? Но, не увидев на вешалке знакомого пальто, понял, что её нет дома. Вроде бы отпустило. Разделся, прошёл на кухню и… затосковал с новой силой. Теперь Борис жалел, что Наташи дома не было. Может, с ней было бы легче?
Есть не хотелось. Зачем-то вышел опять в прихожую и увидел на полу ту самую книжицу, которую ему сунула вчера бабушка в храме.
– Выпала, наверное, – проговорил вслух Борис. Ему вдруг стало неловко от нахлынувших воспоминаний о вчерашнем событии, связанном с этой книжицей.
Аккуратно, как будто она могла узнать его вчерашнего, поднял её с пола. Стал читать название. По центру, красными буквами было выведено: «О цели христианской жизни». В левом верхнем углу, на зелёном фоне были менее заметные чёрные буквы: «Беседа прп. Серафима Саровского с Н.А. Мотовиловым». Справа от этих слов было изображение уже знакомого Борису старца. Внизу, по диагонали, была размещена фотография, видимо, того самого Мотовилова.
– Интересно, – пробормотал Борис, вспомнив свои вопросы к старику.
Заинтересованный, прошел с книгой в кухню, сел на краешек табурета, раскрыл первый разворот и начал со вниманием, которого от себя никак не ожидал, читать.
Одолев скоро, прямо скажем, не длинное вступление книги, Борис ощутил примерно то же состояние, что и у иконы, благодаря таким повествовательным строчкам от автора:
«Господь открыл мне, – сказал великий старец, – что в ребячестве вашем вы усердно желали знать, в чем состоит цель жизни нашей христианской, и у многих великих духовных особ вы о том неоднократно спрашивали...»
Выходит, к этому Мотовилову Серафим также сходу заглянул в душу… интересно… И дальше, совсем скоро, Борис уже прочитал простое и ёмкое определение:
«Истинная же цель жизни нашей христианской состоит в стяжении Духа Святого Божьего»
Умом Борис понимал, что на этом месте, при чтении слов «…Духа Святого Божьего», его должно было сильно покоробить, всколыхнуть в душе привычное отношение, что-то типа: «опять, святости тут разводят»… но этого не произошло. Поэтому, просто запомнив прочитанное, он стал читать дальше.
«…Заметьте, батюшка, что лишь только ради Христа делаемое доброе дело приносит нам плоды Святого Духа. Все же не ради Христа делаемое, хотя и доброе, мзды в жизни будущего века нам не представляет, да и в здешней жизни благодати Божией тоже не дает…»
Вот оно! От полученного открытия, Борис не мог продолжать сидеть и встал с табурета. Разве не то же самое стал подозревать он вчера, когда сокрушался о пустоте дел им совершаемых?
– Суета… – медленно проговорил Борис. Рифмой отозвалось внутри другое – «Пустота»…
Последняя прочитанная строка так и стояла у него перед глазами. Благодать… Это же, если буквально… то «благодать», это… «давать благо»… Борис нутром отозвался на это толкование. Как ему не хватало этого «Блага»! Ему показалось, что всю свою жизнь он этого «блага» и искал. Считал, что заведёт семью, родит детей, построит дом, купит машину… вот, тогда и заживёт! Благодатно… А получилось… всё как мираж в пустыне. Чем ближе подходишь к такому «благу», тем призрачней оно делается… Хотел много деток – жена «на горло песне наступила» – давай, говорит, сначала будущих детей обеспечим, а уж потом… но это потом обернулось только лишь одной Валюшей. И даже её он не уберёг… хотя, что он мог сделать?! И бежишь ты дальше по кругу… суета… Валюша, каково ей там?
Борис, чувствуя, что теряет внутреннее равновесие, схватился за спасительную соломинку – книжку. Отогнал все мысли, сел, усилием воли продолжил чтение.
«Так-то, ваше Боголюбие! Так в стяжении этого-то Духа Божия и состоит истинная цель нашей жизни христианской, а молитва, бдение, пост, милостыня и другие ради Христа делаемые добродетели суть только средства к стяжанию Духа Божиего.
– Как же стяжание? – спросил я батюшку Серафима. – Я что-то этого не понимаю.
– Стяжание все равно, что приобретение, – отвечал мне он, – Ведь вы разумеете, что значит стяжание денег. Так все равно и стяжание Духа Божия. Ведь Вы, ваше Боголюбие, понимаете, что такое в мирском смысле стяжание? Цель жизни мирской обыкновенных людей есть стяжание, или наживание, денег, а у дворян сверх того – получение почестей, отличий и других наград за государственные заслуги. Стяжание Духа Божия есть тоже капитал, но только благодатный и вечный...»
Так вот откуда пустота эта внутри берётся! Борис был чужд карьере, внешним почестям, богатству как таковому, но всегда хотел мира в своём полном детишками доме. Хотел создать то, что может жить только между ними, ту атмосферу, тот дух, что смогут дети перенять от него... Чего у них никто не сможет отнять! Не о том ли богатстве и говорил Серафим? Если так, то знать, даже не приступал он ещё к стяжанию главного своего богатства. Мыкался с чем-то ему чуждым. Всё ждал, что вот-вот настоящая жизнь начнётся… зарабатывал, копил, искал, собирал. А выходит простое: от осинки, не родятся апельсинки! Не было у него никакой настоящей жизни. Не могло у него получиться и никакого настоящего богатства. И как он этого раньше не видел?!
Стал читать дальше.
«Слово Божие недаром говорит: внутрь вас есть Царствие Божие, и нуждницы восхищают его. То есть – те люди, которые, несмотря и на узы греховные, связавшие их и не допускающие прийти к Нему, Спасителю нашему, с совершенным покаянием, презирая всю крепость этих греховных связок, нудятся расторгнуть узы их, – такие люди являются перед лице Божие паче снега убеленными Его благодатию».
Малопонятные, но очень красивые слова эти заворожили Бориса.
– Паче снега убелёнными Его благодатию… – проговаривая вслух слова, Борис в задумчивости стал раскачиваться на табурете так, за что Наташа его всегда ругала.
– Ты ломаешь табуретку, Боренька! – вдруг вполне осязаемо услышал Борис. Он испуганно замер, с трудом определяя: явь или сон услышанное. Так и не сумев определить, обернулся. В дверях стояла Наташа и в очередной раз, указала мужу на его дурную привычку. Отличие было только в том, что сделала она это ласково.
– Наташка, Наташенька, – воскликнул в ответ Борис. – Какую замечательную книгу мне подарили! – с этими словами он кинулся к ней, упал на колени и обнял ее ноги, прижавшись к ним щекой. Близкая теплота любимой женщины подействовала быстро, сметая все условности. Только в далёкой молодости, когда они только начинали семейную жизнь, бывало у них такое. Но и сейчас, после долгих лет, Наташа даже не удивилась этому. Она также, будто вернувшись вслед за ним в их молодость, просто запустила свои пальцы ему в значительно поредевшую с тех далёких времен шевелюру и принялась нежно массировать голову. Впервые за эти страшные дни, а может быть и долгие годы, им было так хорошо вдвоём.
Им бывало очень хорошо вместе. С годами это становилось реже, но ее цвета спелого каштана волосы, собранные в толстую тугую косу, доходили до всё еще изящной талии... И стоило их распустить, все девичье в характере Натальи тут же начинало стремиться наружу, обнажаясь в своей искрящейся простоте, которая, впрочем, скрывала под собой всё более твердую основу сложившейся женщины.
Конечно, возраст, жизненный опыт, нажитые проблемы, их верные и не совсем решения давали о себе знать, заслоняя собою юношескую открытость и непосредственность, но, что оставалось вне всякого сомнения, – рассыпанные по плечам волосы преображали уже немолодую женщину не только внешне, но и внутренне. Волосы как будто напоминали ей и Борису, какая Наталья может быть на самом деле. Там, за пределами себя, она – такая же строгая и подтянутая как эта самая коса. Но стоит дать ей волю, расплести, и мягкий каскад шелковых волн показывал всю свою нежную и податливую красоту, особенно, если распущенным волосам приходилось оставаться единственной преградой наедине между ним и ею...
После ужина Борис показал Наталье книгу.
– Серафим. Я видела его икону в храме. Он там с палочкой, – засвидетельствовала свои познания Наташа.
– Да, да, – оживился Борис. – Я тоже его там видел, – только и сказал он, решив пока не делиться с женой своим новым опытом.
Но Наташа, хоть и знала отношение мужа к церкви, поняла всё правильно. Эти дни её тоже очень сильно переменили.
Придя на днях первый раз в храм, он ей показался холодным и мрачным. Наташа знала, что, скорее всего, это было следствием психологической травмы, полученной в ранней юности. Тогда с ней случился испуг, который она пережила, столкнувшись с покойником у подъезда своего дома. Умер их сосед, и его жена привезла гроб с телом для прощания. Ей, молодой девчонке, никто никогда ничего не объяснял ни о церкви, ни о смерти, ни о покойниках. Когда умерла Наташина бабушка, родители решили "не травмировать детскую психику" и просто обошли все эти вопросы молчанием. На похороны её тогда не взяли. И когда жизнь так внезапно и сурово поставила её перед фактом знакомства с этой своей стороной, юная Наташа не на шутку перепугалась. Она спешила к подруге для совместного похода в кино. Полная радостных предвкушений от просмотра новой французской комедии, майским солнечным деньком, в новом лёгком платье выбежала она из подъезда, и вдруг… мертвый человек. Каким-то странным образом, может быть, потому что на рядом стоящей крышке гроба был крест, этот её испуг отложился и на отношение к церкви. Теперь любой храм у Натальи ассоциировался со смертью. Холодной, непонятной, страшной, разом обрубающей всё светлое и радостное. И только тяжёлое положение Валюши, её дорогой, единственной доченьки, да слова доктора, вынудили Наташу переступить церковный порог...
Борис знал эту историю, и хоть страха перед церковью у него не было, переступить её порог ему было ничуть не легче. Сказывалось впитанное в детстве отношение к ней его отца. Тот был учителем истории в школе советского периода и по указке сверху должен был преподносить историю государств таким образом, чтобы Церковь была представлена в невыгодном свете. То, что это был заказ, он не понимал. Наоборот, ему казалось логичным объяснение Церкви как средства манипуляции сознанием народных масс для достижения целей правящей верхушки. Разные Церкви между собой он различал только по названиям. До того, чтобы вникнуть в суть их разделения, и, как следствие, вникнуть в различие учений и догматов, у него просто не доходили руки. Да и нужды особой не было. За него всё уже было решено. Это Борису теперь приходилось думать, искать и выбирать, оставшись практически один на один со своей бедой. Советская идеологическая машина рухнула, медицина стала платной, да и сам ты своей стране стал нужен только пока здоровый. Так что только гонимая отцом Церковь и могла остаться Борису в утешение.
Мать Бориса отцу не перечила, но против Церкви ничего не говорила. Даже научила маленького Бореньку двум молитвам: «Отче наш» и «Богородице, Дево, радуйся». Верующей она была. Бориска молитвы выучил, но потом, со временем, конечно забыл. Но благодаря маме он был крещён. И Валюша тоже. Только сейчас стали просыпаться в нём какие-то смутные, тёплые воспоминания детства связанные с Богом.
У Наташи и этого не было. Ей было тяжелее.
Когда Борис остался в кухне один, он опять взял книгу. Перечитал последний прочитанный им абзац. Теперь его внимание привлекла первая строчка в нем:
«Слово Божие недаром говорит: внутрь вас есть Царствие Божие…»
– Внутрь вас… – пошевелил губами Борис.
Это что-то смутно ему напомнило.
– Погоди, Царство, это что-то такое большое… а у меня-то там пустота открылась… выходит, нет во мне никакого Царства? От этого Борису стало так грустно, что он отложил книгу, вышёл из кухни и, даже не заходя в ванную, пошел и лёг спать.
Продолжение следует...