Дед перестал ходить к нам, очень ослаб. Жил в рабочем городке недалеко от Нарвских ворот (2-й жилгородок, д. 36). Екатерина Васильевна носила ему поесть из наших скудных запасов.
В таких условиях мы встретили новый 1942 год. Морозы стали всё сильнее одолевать ослабевший народ. Люди семьями замерзали в своих квартирах. Падали, идя по заснеженным улицам. Никто им не помогал дойти до дома. Так и валялись в снегу, пока рейсовая машина женского отряда МПВО не подберет трупы для захоронения в общих могилах.
Наши ребятишки стали тощими, больше сидели на диване или спали, сидя на нём.
Помню такой случай. После очередного прихода домой я привез большие санки с дровами. Идешь по улице Стачек, вдруг начинается обстрел. Бросаешь свои санки и падаешь в снег. А в дома по обоим сторонам улицы влетают снаряды, дома подпрыгивают и оседают кучей кирпича и дерева. Или взорвется на дороге, образуя воронку и кучи асфальта, смешанного со снегом.
Однажды поднялась сильная вьюга в сильный мороз, а мне надо идти в Автово. У меня был пропуск для прохода на передовую в любое время суток. Я так устал и ослаб, что за время пути домой не раз садился отдыхать на санки. Маруся, видя, что я чувствую слабость, отправляет со мной Толика. Наказывает ему:
- Смотри, сынок, ты идешь с папой! Твоя задача - внимательно наблюдать за папой. Если ему будет плохо или он упадет и не встает, ты кричи громко, зови на помощь...
И Толик со слезами шел со мной в тёмную ночь. Освещения нет, дороги не видно. Вьюга намела бугры. Шли молча, закутав рот и лицо от мороза. Придя в Автово, изможденные падаем на диван в одежде, и еще накрываемся, чем можно укрыться...
Мой день рождения 4 февраля 1942 года мы отмечали дома. Это событие я опишу в стихах.
Сижу за столом и мечтаю
О прошлом, что прожито мной.
День рожденья отмечаю.
36 лет за спиной.
Давно ли я бегал мальчёнком
По красивым зелёным полям,
Гонялся за пёстрым телёнком,
В поле ходил за коням...
От природы мы были не бедны -
Сын и дочь появились на свет.
Не служили мы в церкви обедни -
Нас судьба защищала от бед.
Труд мой всегда обеспечивал
Потребности нашей семьи.
Именины бурно отмечены
В прошлые годы мои.
Отмечу я черным по белому
Год мучительный тридцать шестой.
По-ленинградски мы встречу делали,
По блокадной причине - простой.
Чаю грузинского по чашке выпили,
Шоколадки квадрат разделя.
По картошке из кастрюли вынули.
Мне Маруся две штуки дала.
Ломтик хлеба отрезать получше,
Сын долго ножик точил.
Дневную порцию он получит -
Всё в блюдце сразу мочил.
Стёкла разбиты, завешены рамы
Одеялом и старым пальто.
Стоны болеющей Мамы
Резали нервы. Не то!
Снаряд упадет за окошком,
Осколки летят и пищат.
От страха глаза, как у кошки,
Рот открыт, а зубы стучат.
Спать ложились, прощаясь.
Возможно не встать поутру...
Но утром опять просыпаясь,
Мечтали: "что б съесть по нутру".
Садились вокруг печурки.
Погреться, сварить кипяток.
Сушили пелёнки дочурки,
Завёрнутой в тёплый платок.
Доживём до любых лишений,
Может быть, до седых волос,
Только не было б изменений
И семье горевать не пришлось.
Верю, придет освобожденье.
Надежда не покинет меня.
И отметим мы всех дни рожденья
За столом с бокалом вина.
Утром мы с Толей наломали дров от бесхозного сарая. Нагрузили санки так, что в пору лошади везти. Отходов еды уже ни от солдат, ни от офицеров не стало. Мы в дорожку попили водички и отправились к дому. Вьюга, бывшая вечером, прекратилась, оставив после себя сугробы снега. Никаких машин не ходило, даже военных.
Только мы подошли к трамвайному кольцу у Нарвских ворот, где стоял трамвай №32, как налетевший немецкий самолет сбросил бомбу, которая упала недалеко от трамвая... Стекол в вагонах - как не бывало. Мы, как услышали вой бомбы, упали в снег. Я прикрыл собой сына, но всё обошлось... Только пустой трамвай пострадал.
С нашим тяжелым возом мы добрались до дому лишь к вечеру. По пути объезжали особо опасные воронки, часто садились на что придется, немножко отдохнуть. Дома о нас переживали, так как за ясный день была не одна бомбёжка и были бои самолетов над городом.
Я получил печальную весть - замерз водопровод. За водой теперь надо ходить через проходные дворы с Красной улицы на невский лёд, где была прорубь с полметра шириной и метра два длиной. Люди ходили с вёдрами, бидончиками и ковшами, которыми наливали воду, если были не в силах поднять полное ведро из проруби.
На следующий день рано утром, прежде чем уходить в Автово, я сходил с двумя ведрами за водой. Подойдя к берегу Невы, вижу из-под снега торчит плешивая голова... Я остолбенел. Думаю, зачем старик забрался в снег? Мне он казался живым. Глаза полуоткрыты, бледный.
Придя с водой домой, рассказываю Марусе и теще о мертвеце, а жена говорит:
- Это какой-то одиночка... Лежит уже несколько дней. Никто не находится его подобрать. Это что... Вот в нашем дворе вынесли мертвую старуху, завернутую в простыню. Говорят, что она на утро была порезана на куски и остались одни мосталыги от ног и рук... И это не первый случай.
Екатерина Васильевна говорит:
- Слава Богу, мы еще едим, хоть и скромно - один хлеб, поджаривая его на олифе. Иногда Маруся печет блины из горчицы, а я несу деду, он их ест с удовольствием.
- А как он там живет? Как с дровами у него? - спросил я тещу.
- С дровами хорошо. Несколько бараков сгорели, но еще есть, что собирать на топливо. Еду он получает по карточке, у него ведь рабочая. Но больше лежит, завернувшись в одеяла.
В середине февраля 1942 года баба Катя приходит от деда, вся в слезах. От приступа горя не может отдышаться. Душит ее кашель. Маруся пытается узнать в чем дело. Наконец она с плачем выдавила:
- Нет больше у нас деда. Он лежит посреди пола в одной рубашке, упёршись лбом на подсунутые руки, как бывало он часто любил спать...
Маруся заплакала, обхватив Мать за голову. Толик подошел к женщинам и, глядя на них, тоже заревел, но уговаривая при этом:
- Мама, бабушка, не плачьте! Не надо плакать!..
Я сижу у стола с горьким комом в горле, думаю: "Как и куда похоронить деда? Надо идти в домохозяйство. С этого начинать похороны."
- Вот что, женщины! Горем Отца не воскресите! Надо ехать к нему на ночлег, а то, не ровен час, утащат на мясо...
- Да, да! Иван Григорьич, постарайся оформить. Документы при нём. Мы найдём где они. Я знаю. Он всё прятал под постель, чтобы не украли, - попросила меня тёща.
Вечером, одевшись потеплее, мы отправились к Нарвским воротам. Очень хотелось с нами Толику, но я ему приказал пойти по дворам и поискать досок для гроба. Толик сказал, что он, лазая по крышам сараев, видел доски в дворницком.
- Ладно, сынок, раз видел, то без меня не ходи!
Комната деда находилась в доме-бараке. Коридор тянулся вдоль всей задней стены. Слева от входа семь комнат, дедова - вторая. Открываем его дверь, которая не на замке и не на крючке. Дед лежит ничком посреди пола на подсунутых под голову кулаках. Видимо, он пришел из магазина, так как в левой руке держит недоеденный ломтик хлеба. Потом ему стало плохо, и он прилёг полежать прямо на пол... Так лежа и умер.
Мать в первую очередь вывернула все карманы. На нём денег и карточек не оказалось. Значит побывали кто-то из соседей. Паспорт и остальные бумаги она нашла, завернутые в газету и тряпочку, под самой серединой кровати.
- Слава Богу! Документы в порядке, вещи не растащены! Я проверила всё! - сказала Екатерина Васильевна.
- Сегодня мы здесь переночуем, а завтра я схожу за санками и мы увезём его к нам. Я сделаю по возможности гроб. И повезем Алексея Алексеича на постоянное место жительства. И будет он коренным ленинградцем. - сказал я.
Спать мы легли рядом, на одну кровать, не снимая верхнюю одежду. Накрылись широким ватным одеялом. Не знаю, как Екатерина Васильевна, а я долго лежал без сна. Было холодно, но всё же уснул и с первыми лучами зимнего солнца проснулся.
Привезя деда к нам, мы внесли его в комнату и положили на развернутый складной стол. Я пошел делать гроб прямо на улице, а женщины принялись делать омовение.
Я спрашиваю Толика.
- Где доски? Ты нашел их?
- Вон в Володином сарае. Он уже умер, а дрова и доски теперь бесхозные.
- Ну, молодец! Давай деду дом делать!
Мы вдвоём с сыном собрали гроб из не очень качественных досок. Всё-таки будет похоронен не в общую могилу... Мы всегда сможем навестить, зная где будет его могила.
В похоронном бюро нам дали похоронку на остров Декабристов (бывший Голодай). Свезли мы с Екатериной Васильевной деда туда и положили в вырытую экскаватором траншею для индивидуальных захоронений. Заплатили мужикам пайку хлеба и пачку махорки. Место могилы я отметил, всунув в землю против гроба длинный лом с кольцом, и узнал у соседей фамилии их покойных. По месту расположения могила оказалась в третьем ряду от канавы и пятой от тропинки. Весной я посадил несколько суков от тополей. Теперь там огромные деревья.
Екатерина Васильевна, хотя и не выдавала своего горя, но очень переживала смерть мужа. Еще она переживала, что не может помочь по хозяйству, потому что болела порезанная ладонь левой руки. Получая паёк, мы с Марией договорились отдавать ей полностью то, что даёт государство. Мясо от добытой мною конины она есть не хотела. Так мы ей давали лишнюю поварёшку крупяного супа.