Ненормальная. Продолжение 4

Марина Беловол
Дом молитвы наполняло сдержанное гудение. Молодые и не очень молодые девушки порхали с места на место, как веселые нарядные мотыльки. Как только Зина и Валентин показались в дверях молитвенного дома, весь этот благоухающий  цветной поток устремился им навстречу. Зину  плавно оттеснили в сторону, а Валентин, растерянно улыбаясь заветелся как щепка в водовороте, пожимая тянущиеся со  всех сторон руки.

- Сестры… сестры… пустите меня.. Я сейчас… - беспомощно бормотал он, пытаясь освободиться, но толпа увлекала его все дальше и дальше, мило щебеча и заливаясь серебряным смехом.

- Зина! - позвал он, но костистая блондинка в велюровом платье сунула ему в рот шоколадную конфету.

- Друзья, потише пожалуйста! - раздалось вдруг из динамиков.- Вы находитесь в доме молитвы. Будем соблюдать благоговение.

Всем стало стыдно. В наступившей тишине Валентина втащили в хор. Справа от него села костистая блондинка.

Никем не замеченная, Зина тихонько пробралась к вешалке, распухшей от пальто и курток, и примостилась на скамейке у самой стены.

Хор лоснился велюром и сиял люрексом. Сестры были одеты с целомудренной роскошью: дорогие скромные платья, пуховые кофты,  стоимость которых равнялась месячной зарплате  рядового советского инженера, и никаких других украшений. У всех была одна и та же прическа в стиле ретро: начес надо лбом  и пучок на темени, покрытый газовой косыночкой.
 
- Будем начинать, - объявил в микрофон коренастый молодой человек лет двадцати восьми.

  Все шумно встали. Ведущий молился долго и красноречиво, но во  время молитвы Зина испытывала сильное чувство неловкости, потому что  в его голосе отчетливо слышались нотки хорошо отрепетированного вдохновения.

- Аминь, -  с чувством завершил он, и все шумно сели.

- Начинаем наш христианский КВН!- объявил ведущий, сильно наприрая на слово «христианский». - В нашем христианском КВНе принимают участие две команды:  команда гостей…- в этот момет в хоре поднялось человек десять, дружно проскандировавших по взмаху руки:

- Мы все здесь временные гости,
Отчизна наша в небесах!

- … и команда Дн-ской церкви!

Хор одобрительно загудел, и другие десять человек  громко провозгласили:

- Наш девиз: не падать вниз!


- А сейчас - разминка! - бодро объявил ведущий.- Команды будут задавать друг-другу вопросы. Попрошу команду гостей.

Перед хором предстала фигура в белом балахоне, на груди у нее болталась табличка со словом «Вспоминайте…»

- Кто это?

На лицах хозяев отразилось полное недоумение.

- Тридцать секунд на размышление, - произнес ведущий, изо всех сил старясь быть объективным.

Хозяева нервно совещались.

Болельщики оживлено листали Библии.

Юноша хмурился и смотрел на циферблат.

- Время истекло, - печально сообщил он.

- Мы посоветовались между собой и решили, что это должно означать  “вспоминайте наставников ваших». - неуверенно произнес кто-то из команды хозяев.

Гости издали победное ржание, но вовремя устыдились и приняли вид благочестия.

-  Так кто же ты? - спросил ведущий у фигуры, по-прежнему стоявщей перед хором.

- Жена Лотова! - ответила она замогильным голосом.

- Что я говорил! Я так и думал!- застонали хозяева, хлопая себя по лбам и кусая кулаки от досады.

Теперь наступил их черед.

- Сколько раз в Новом Завете употребляется слово «покайтесь»? - спросила костистая блондика.

Зашелестели страницы. Гости торопились, загибая пальцы, но так и не смогли уложиться в тридцать секунд. Поражение было очевидным.

- Друзья, кто может ответить на этот вопрос? - спросил ведущий, обращаясь к хору.

Все молчали.

- Конечно, вопрос очень сложный, - продолжал он. -  Может, мы попросим ответить на него кого-нибудь из старших? - с этими словами он повернулся к залу, где сидели по-отечески  любуясь молодежью несколько пожилых мужчин, лица которых выражали удивительную смесь смирения и самодовольства.

- Девяносто четыре раза в евангелиях и сто четырнадцать раз в посланиях, - негромко ответил один из них.

- Сто пятнадцать, - вежливо поправил  другой, очевидно старший по званию.

- Совершенно верно, - подтвердил третий, и  они обменялись елейными улыбками.

- Пользуясь случаем, -  бодро продолжал ведущий, - я хочу призвать к покаянию тех, кто еще не сделал этого решающего шага в своей жизни. Я обращаюсь к подрастающей молодежи и к тем, кто может быть, впервые посетил наш дом молитвы, - тут от выразительно посмотрел на Зину, -  покайтесь перед Богом! Это так просто! Всего лишь несколько слов , сказанных от сердца - и вы спасены! Всего лишь несколько слов, сказанных с верой!

Зал молчал.

Ведущий выждал несколько мгновений и произнес  трагическим голосом, обращаясь непосредственно к Зине:

- Не ждите завтрашнего дня! Не откладывайте на потом! Потом может быть поздно! Нераскаянных грешников ожидает страшная участь: они будут гореть в огне неугасимом!

Лицо и шея Зины стали покрываться красными пятнами.

- Можете ли вы представить себе неугасимый огонь, - продолжал ведущий, воодушевляясь  больше и больше, - целое озеро огня, в котором души нераскаянных грешников обречены мучиться во веки веков?.. Стоны, вопли  и скрежет зубов обреченных на вечное осуждение?

И вдруг все это снова вспыхнуло в Зининой  памяти: огонь, вырывающийся из окон третьего этажа, черный дым…

- Прекратите! - неожиданно вскрикнула она, хватаясь за голову.  - Перестаньте, слышите!

Хор заволновался.

Послышались голоса:

- Кто она?

- Откуда?

Ведущий растеряно смотрел на Зину, не понимая, что с ней происходит.

- Если это правда, - воскликнула она, задыхаясь от волнения,- если это в самом деле правда, и кто-то действительно будет гореть в огне, то как вы можете сидеть здесь и играть в эти нелепые игры?!. - голос ее осекся.
 
- Ну вот: где дети Божии, там и сатана, - донеслось из хора.

Ситуация начала выходить из-под контроля.

- Продолжайте,- с ободряющей улыбкой произнес один из старших,  обращаясь к остолбеневшему ведущему. - Что там у вас дальше?

Ведущий повернулся к Зине спиной.

Лицо у нее задергалось и она бросилась вон из дома молитвы.

Валентин догнал ее у калитки.

- Зин, ну чего ты, успокойся, - испуганно бормотал он, комкая норковую шапку.
Мокрый снег сеялся на его кудрявую голову.
 
Зину трясло.

- Ну чего ты так? Зина, чего ты? - повторял он, заглядывая ей в глаза.- Ничего же не случилось…

- Отстань! - отчаяно выкрикнула она. - Не трогай меня! Слышишь?! Иди играть!

Валентин отшатнулся.

Зина бежала по пустынным темным улицам, задыхаясь, захлебываясь слезами…  Пламя… горящая лестница… лицо Серегина всего лишь за мгновение до смерти… его отчаянный крик «назад!» грохот рушащихся балок… нет, не забыть, но хотя бы просто больше не видеть  и не слышать всего этого!.. Лариса, Гурген, Иван Макарович, директор… все эти люди навсегда исчезли в бушующем пламени… их не успели спасти… и она могла быть среди них!  Она должна была быть с ними! Если бы не случайность… Если бы не…

   Вылетев на знакомую площадь, Зина  чуть было не угодила под трамвай, с размаху ударилась в стену магазина, и словно обезумевшая крыса, метнулась в проход между пивными ящиками. В ушах ее все еще стояли скрежет и дребезжание металла, лязг колес… Она даже не знала, жива ли она, или ее волочит по черной трамвайной колее, и опомнилась только у своей двери.
 
Зина достала ключ и принялась совать его в замочную скважину, но руки дрожали, и ключ звякал, беспомощно тычась в в железный ромбик замка.

- Ка-акие люди!- раздалось вдруг у нее за спиной.

Зина испугано обернулась. Прямо у ее плеча возникла из полумрака небритая серая рожа, сверкнул металлический зуб и Зину чуть не сбило с ног волной перегара.

- Вить, ты только глянь, какой розанчик! - продолжала рожа, истекая слюной.

Откуда-то сбоку раздалось одобрительное мычание. Обладатель мятой рожи  извлек из кармана грязную руку, и изобразил из нее игривую козу, намереваясь забраться  Зине под воротник.  Зина сжалась в комок, втянув голову в плечи, и если бы эти грязные пальцы прикоснулись к ее шее, умерла бы на месте, но в этот миг с треском распахнулась соседняя дверь и в коридор выскочила Болячкина. В руках у нее был веник.

- Ты чего к ней пристал, короста! - заорала она во все горло. -Пошел отсюда! Я не посмотрю, что ты верблюжий племянник!

-  Но-но, потише! - неуверенно огрызнулась рожа и исчезла во мраке, откуда по-прежнему доносилось чье -то нечленораздельное бормотание.
 
- Только троньте ее, гады ползучие!- угрожающе произнесла Болячкина, потрясая веником.- Тут вам не отколется, ясно?
 
Перепуганная Зина наконец попала ключом в замочную скважину и ввалилась в комнату.
 
- Что с тобой? - изумленно спросила Болячкина, глядя на бледную трясущуюся Зину.- Испугалась, что ли? Было бы кого!Ты не гляди, что мужики, они оба хлипкие. Чуть что - шваброй  по спине, сразу отцепятся!..

  Она хотела добавить что-то еще, но взглянула в остановившиеся, словно остекляневшие глаза Зины и пробормотала поспешно:
- Ладно, пойду я. Завтра увидимся…



Зина вышла на участок затемно. В домах не светились окна - город спал. На участке было чисто. Зина обошла всю площадь, но не увидела ни одной бумажки, ни одного окурка! Все было вычищено и густо посыпано шлаком. Она вернулсь в барак, продолжая растерянно думать, кто же это убирал на ее участке, но так и не смогла придти ни к какому выводу.
 
Она открыла Библию и долго читала, с волнением внимая суровому языку пророков. Ей так хотелось сохранить в душе чувство торжественной чистоты, жить праведно, видеть ясно, ощущать и понимать  великого, всемогущего вечного и святого Бога, слышать Его голос, звучащий в глубине сердца, видеть сияние славы, исходящее от Его лица… Перед ней открывался новый мир, где все было совершенно по-другому:  любовь к Богу была сильнее смерти, правда - дороже жизни… «Господи, -  мысленно повторяла она -   я так хочу быть с Тобой… я так хочу быть с Тобой…»

- Зин, - раздалось вдруг за ее спиной. Она вздрогнула и обернулась.

- Я стучал-стучал - ты не отзываешься, - виновато произнес Валентин.
 
Зина пристально смотрела на него, постепенно возвращась к действительности.
 
Валентин опустил глаза.

- Зин, - спросил он, - ты на меня не сердишься?

- Нет, - ответила она.- Прости меня, Валик. Я наорала на тебя ни за что…

- Вообще-то, мне стыдно за вчерашнее, - неуверенно произнес он.- Наши не все понимают Зина… они по-другому смотрят на вещи… к этому надо привыкнуть… Я испугался вчера: вдруг ты не захочешь меня видеть?.. - он говорил сбивчиво, потому что был сильно взволнован.- Понимаешь, у меня нет друзей… вернее есть, и даже слишком много, но это не то… это совсем не то, чего мне хотелось бы… это как-то поверхностно… а я всегда мечтал о настоящем друге, который сможет все понять… который хочет понять, понимаешь?.. Зин, я все для тебя сделаю… Я…
 
«Это он, - внезапно пришло Зине в голову.- Это он убирал на участке. Больше некому.»  И она благодарно взглянула на Валентина.

Он обрадовался.
 
- А ты все читаешь?

Зина кивнула.

- С самого утра?- удивился Валентин.

- А что мне делать? - ответила она.

- Так и голова разболится, - сказал он. - Одевайся, пойдем на воздух.

Когда они вышли в коридор, из соседней двери высунулась взлохмаченная голова Болячкиной. Надежда бросила на Валентина быстрый недовольный взгляд и снова нырнула в свою комнату.

На улице было холодно, градусов пятнадцать наже нуля. На деревьях,  крышах и проводах лежал серый налет изморози.

- Пошли к нам, - предложил Валентин.
 
    Собаки встретили их дружным лаем.

  Хозяйка поздоровалась с Зиной настороженно и холодно. Валентин и Зина поднялись наверх. Комната сияла чистотой и дорогостоящим уютом. На месте сашиного  портрета висела  линогравюра, изображающая цветущий кактус.

- Зина, - спросил Валентин,  -  ты точно не обиделась?..

Зина подняла глаза.

- Нет…
 
- А я бы обиделся на твоем месте.

- На каком - моем? - спросила Зина.
 
- На  месте человека, который пришел в первый раз…  На которого  так давят… так призывают к покаянию… Я хочу, чтобы ты поняла: на самом деле все хотят тебе добра… спасения души…

- Спасибо, - ответила Зина. - Но разве можно о самом главном -  так бездушно, мимоходом, между прочим?.. «Стоит сказать два слова и все будет в порядке! Всего два слова…» Допустим, я скажу эти слова… что будет потом? Я буду принята в ваше общество? Смогу играть вместе с вами в ваши игры? Петь ваши песни? Это и будет спасение моей души?

Валентин был задет за живое, но Зина не останавливалась:

- Что вы знаете о людях, к которым обращаетесь? Вы думаете, что вопросы жизни и смерти решаются на бегу? Вначале у вас будет викторина, потом вы быстренько спасете парочку грешников и пойдете пить чай?..

Лицо Валентина вытянулось.

- Я ищу правду, - продолжала Зина. - Я хочу знать, для чего я живу. Я не могу поверить, что служить Богу - это просто сидеть в уютном домике,  распевать хором и слушать бесконечные наставления. Это как-то не похоже на веру, основанную на Библии… Это похоже на детский сад…

  - Понимаешь, Зина, - сказал Валентин, - вера - это не только подвиги. Вера - это образ жизни. Он включает в себя сидение в уютном домике и пение песен. Можно выйти  на площадь перед исполкомом  и кричать « Покайтесь и веруйте в Евангелие!», но какая от этого польза? Знаешь, сколько таких героев в Мордовии и в Магадане? А где их семьи? Что стало с их детьми? Где Саша Воскресенская?

Зина вздрогнула. В глубине ее темно-зеленых глаз было столько боли, что Валентину стало не по себе.

- Не знаю, - ответила она, сдерживая слезы, - но где бы она ни была, там все равно лучше, чем здесь.
 
- Почему? - тихо спросил Валентин.

- Потому что в ней нет никакой фальши, потому что от нее исходит свет, который озаряет все вокруг, потому что рядом с ней хочется быть лучше и чище… это главное, понимаешь?…
 
- Валик, идите кушать! - донеслось снизу.

Они спустились в кухню. Мать Валентина встретила Зину все так же настроженно: в глазах холод,  уголки рта приподняты в неестественной улыбке.

На столе дымился горячий плов, призывно алели тугие консервированные помидоры, пахнущие соцветиями укропа, лавровым листом и черным перцем.

- Мама,- сказал Валентин, усаживаясь за стол.  - Помнишь картину, которую я подарил Зине?

- Конечно, - отозвалась хозяйка, раставляя чашки, - она все время мне кого-то напоминала…

- Так вот, - объявил  Валентин, - это Саша Воскресенская.

- Кто?!! - изумленно выдохнула мать. Рука, в которой она держала керамический кувшин с компотом, зависла над столом под углом в тридцать градусов, большая вареная слива тяжело плюхнулась в чашку, взметнув коричневые брызги, компот стал переливаться в блюдце, но этот явный беспорядок остался незамеченным в виду неожиданного потрясения.

- Откуда ты знаешь?

- Зина сказала, - ответил Валентин.

Хозяйка повернулась к Зине.

- Так ты знакома с Сашей?

- Да, - ответила Зина. - Мы учились вместе и жили в одной комнате. Но это было два года тому назад.

- Что с ней сейчас? Где она?

- Я не знаю, - ответила Зина.- Почему вы спрашиваете?
 
  Хозяйка молчала.

- Саша - моя двоюродная сестра, - сказал Валентин. - Мамина племянница. Единственная дочь ее брата. Мы потеряли с ними всякую связь. Я видел Сашу только один раз, когда ей было два года. И все потому, что дядя Коля у нас герой веры.

- Валентин, - неожиданно оборвала его мать, - я не хотела бы, чтобы ты об этом  распространялся.

- Ладно, - ответил он, - хотя я совсем не понимаю, почему. Мы с Зиной только что коснулись этой темы… вскользь… не называя имен.

- Неповиновение властям - это грех, - категорически заявила хозяйка. - Начальник - Божий слуга, всякая власть от Бога. Нужно молиться за начальствующих, а не бунтовать. Мы должны проводить жизнь тихую и безмятежную.  Бог благословляет достатком и изобилием тех, кто трудится своими руками. А если бегать с места на место и заниматься, чем не положено, то можно и в Мордовии оказаться, и в Магадане. Бог гордым противится. Много всяких умников развелось в последнее время, все сами хотят, своим умом!

- Я тоже сама хочу, - сказала Зина. -  Я больше ничего бездумно не приму.  Ни от кого. Я каждое слово проверю. Бог дал мне разум, чтобы я могла отличать где правда, а где ложь.

- Бог дал человеку разум, для того, чтобы он на него не полагался, - возразила хозяйка.

- Что?.. - оторопела Зина. - Но ведь это бессмыслица!..

Валентин усмехнулся.

- Не вижу ничего смешного, - сказала мать. - Смехотворство неприлично.

Наступило продолжительное молчание. Валентин что-то сосредоточенно мастерил из  цветной бумажной салфетки,  разогнул складки, выпрямил уголки - получился журавлик.

- Мам, - сказал он наконец,- скучно живем. Приземленно. Нет полета. Простора нет.

- Смотри, - пригрозила ему мать, - долетаешься.

Зина поднялась из-за стола.

- Наверное, я пойду… Мне завтра рано вставать. Спасибо.

Валентин заметно обрадовался.

- Я провожу тебя, - сказал он. - А то с разговором у нас как-то не очень… темы какие-то непонятные, и  мнения все расходятся.

На улице темнело. С низкого  мрачного неба срывался  колючий снег. Вначале они шли молча, но в конце второго  квартала  Валентин не выдержал:

- Так ты действительно не знаешь, где сейчас Саша? - спросил он. - Я хотел бы ее увидеть… поговорить…

- Я даже не знаю, жива она или нет,  - ответила Зина.

- А что с ней могло случиться? - озадаченно спросил Валентин.

Зина взглянула ему в лицо и впервые заметила, что он действительно похож на Сашу, но ничем не напоминает ее: те же глаза, тот же нос, те же губы, но общее впечатление совершенно другое, улыбке не хватает тепла, глазам - света…

- Помнишь, ты сказал, что героем быть просто? - напомнила она. - Что в героизме нет смысла?.. Но герои были всегда. Их кидали в огненные печи и львиные рвы за то, что они открыто исповедовали свою веру,как юноши из книги Даниила. Не поклониться истукану - все равно, что выйти на площадь перед исполкомом, а может быть даже труднее… Ты сказал, что герои гниют а Мордовии и Магадане… Это значит, что со времен Навуходоносора в мире ничего не изменилось.

- Что ты хочешь этим сказать? - спросил Валентин.

- Если ты действительно веришь в Бога, ты должен быть героем. У тебя нет выбора, - ответила Зина.

Валентин остановился и даже приоткрыл рот от изумления.
 
- Ты хочешь, чтобы меня убили, кинули львам, посадили в тюрьму?!

- Нет, - ответила Зина. - Но если ты не готов к этому , нет смысла верить.
 
С минуту оба стояли молча, неотступно глядя в глаза друг-другу.

Наконец, Валентин отвел взгляд в сторону  и сбивчиво произнес:

- Не думай, что мне все равно… не думай, что мне ничего  не нужно. Я тоже хочу  большего, я тоже хочу настоящего…

Это прозвучало горячо и совершенно искренне.

Он взял Зину за руку.

- Ты замерзла. Возьми мои перчатки.

Они вышли на площадь, свернули за магазин и подошли  бараку. Фонарь на столбе со скрипом покачивался  из стороны в сторону, бросая тусклые дрожащие пятна света то на покосившееся крыльцо, то на серые от пыли  сугробы…

- Мы, вообще-то, собираемся группой в одном доме, - неуверенно произнес Валентин, глядя под ноги, - рассуждаем… как бы дополнительно… все, кому интересно… кому хочется понимать глубже… Если хочешь, пойдем завтра вместе. Я зайду за тобой вечером. Ладно?



Зина даже не успела развязать платок, как в комнату с шумом ввалилась Болячкина.

- Ну ты и даешь! - с порога заявила она.

- Ты это о чем? - спросила Зина.

- «О чем?»- передразнила Болячкина. - Не о чем, а о ком! О Валике Красовском, о слесаре-сентехнике. Знаешь такого?

- Знаю, - ответила Зина, - а дальше что?

Наверное, в ее лице было что-то нетипичное для этой ситуации, потому что Болячкина как-то сразу же сникла и увяла.

- Ничего, - ответила она упавшим голосом. - Это я так просто…  Разве я против? Только ты не думай, что это хорошо…

- Что «хорошо»? - спросила Зина. - О чем ты?

- Ну… что он такой красивый… - объяснила Болячкина.- От красивых мужчин мало толку… не получится ничего… настрадаешься только.

- Надя, - взмолилась Зина, - давай не будем об этом. До этого мне нет никакого дела, понимаешь? Не обижайся на меня, ладно? Если тебе скучно одной, давай поговорим о чем-нибудь другом.

У Зины было такое усталое лицо, что Болячкиной сразу же перехотелось общаться, и она сказала, отступая к двери:

- О чем говорить? О чем еще можно говорить? О сборе вторсырья?

                (Продолжение следует)