Всякое сходство с реальными людьми, церквями и жилищно-коммунальными конторами бывшего Советского Союза совершенно случайно, т.е непреднамеренно.
Все описанное здесь могло происходить где угодно, и где-то уж точно да происходило, потому что выдумать что-либо, ни на что не похожее, абсолютно невозможно.
(Автор)
… Морозным январским вечером 1975 года из ворот Дн-ской психиатрической лечебницы вышла молодая девушка в ватнике. Серый поношенный платок был повязан по-крестьянски, без затей, и скрывал большую половину ее лица. Редкие прохожие покашивались на нее с опаской и недоброжелательностью: ватные бушлаты в этой местности носили только психи.
Укатанная до блеска грязная ледяная дорога привела ее к парку культуры и отдыха. С облезлой колоннады центрального входа свисали метровые сосульки. Холодный ветер гнал по земле снежную крошку, в пустых промерзших аллеях стыли окоченелые деревья.
Девушка стояла на площади и плакала.
… Колесо обозрения над темной рекой, майские сумерки, цветущая акация, звуки духового оркестра, теплая газированная вода с двойным сиропом, лица друзей - яркий калейдоскоп из разноцветных стеклышек-воспоминаний, пестрых осколков прошлого, нахлынувших нежданно и непрошено, - как давно это было, Господи, как давно!..
Слезы скатывались по ее щекам и замерзали под подбородком в складках облезлого платка.
В соборном саду молчаливо мерзли угрюмые вороны. Разбитая глава заброшенного храма вырастала над черными деревьями, врезаясь в низко наколонившееся небо…
Девушка пересекла скользкую трамвайную колею и свернула в переулок. В домах уже зажглись разноцветные окна. Ей хотелось в тепло, на кухню, где рубиново мерцают банки в вареньем, где на плите свистит чайник и пахнет жареной картошкой…
Она вздохнула и с замирающим сердцем переступила порог знакомого подъезда. На лестнице было темно, хоть глаз выколи, но девушке помнилось все: серые ступени из гранитной крошки, надписи на панелях, двери, обтянутые потресканным дермантином…
Она поднялась на второй этаж. Из-за знакомой двери доносились детские голоса и топот. Девушка позвонила.Послышались шаги, шелкнул замок, дверь приоткрылась, повеяло теплом, и на лестничную площадку выглянула довольно молодая женщина в кокетливом халатике.
-Доченька! - выдохнула она, всплеснув руками.- А мы-то и не думали, не ждали, не знали, что сегодня…
- Сегодня…- тихо сказала девушка.
Больше всего на свете ей хотелось выпить чаю и лечь спать, заснуть и забыть все, а утром начать жизнь сначала.
Женщина суетливо кинулась обнимать и целовать ее.
- Доченька, - смущенно произнесла она, осторожно прикрывая дверь в квартиру,- ты пойми меня правильно… Он против. Просто категорически. Как только узнал, что ты в больнице, так сразу и сказал: ни за что!
Они стояли на темной лестничной площадке. Из разбитого окна тянуло холодом и сыростью.
- Ты простудишься, - сказала девушка.- Здесь сквозняк.
- Сходи к папе, - неуверенно предложила женщина . - У него и детей нет, и площадь больше…
- Хорошо, - ответила девушка.- Я пойду. До свиданья.
Втянув голову в плечи, она шагнула к лестнице, но женщина догнала ее и снова поцеловала в щеку.
- Ты приходи, слышишь?.. Обязательно…
Улицы были пустынны.Шел снег.
Большой многоэтажный дом с облупленными гипсовыми сталеварами в аркообразных нишах, помпезный слепок эпохи расстрелов и принудительного трудового энтузиазма, вырос над обледенелой площадью, громоздкий и зловеще монументальный, как пирамида Хеопса.
Просторный скрипучий лифт медленно потащился вверх по шахте из металлической сетки. Лестничные площадки уплывали вниз одна за другой, вызывая головокружение и легкую тошноту. Наконец, лифт дернулся и остановился, со скрежетом складывая в гармошку створчатые двери. На лестничной клетке было светло, чисто и холодно. Черные двери, выстроившись, как на плацу, мерцали стеклянными глазками. Девушка в ватнике робко позвонила в одну из них. Дверь открыла высокая худая дама в больших очках.
- Добрый вечер, Лидия Петровна,- еле слышно произнесла девушка. - Позовите, пожалуйста, папу…
- Он в командировке, - прозвучало в ответ холодно и настороженно.
- Мне ночевать негде… - робко сказала девушка.
Дама передернула плечами.
- А мать что же?
Девушка молча смотрела под ноги.К Лидии Петровне пришло внезапное озарение:
- Это она тебя сюда послала!.. Какая наглость!.. И это после пятнадцати лет алиментов!..
Дверь захлопнулась.
Идти было некуда.
…Девушка долго блуждала по городу, сворачивая то влево, то вправо. Мелькали дома с равнодушными окнами, в которых текла чужая размеренная жизнь, оклеянные объявлениями столбы, заборы, редкие деревья, страшные полутемные подъезды, глухие подворотни, закрытые гастрономы, редкие автобусные остановки…
Незаметно для себя девушка очутилась на окраине города. Проходя мимо большого одноэтажного дома, окна которого были плотно закрыты наружными ставнями, она услышала стройное приглушенное пение и остановилась, чтобы прислушаться. Пели о Боге. И тут девушка заметила жестяную табличку, прибитую под самой крышей : любительское шрифтотворчество, синие псевдославянские буквы на сером фоне, окруженные витиеватым узором - "Дом молитвы".
Девушка вошла во двор. Сердце ее забилось от волнения. Минут пять она стояла в нерешительности, держась за ручку входной двери, потом глубоко вдохнула холодный морозный воздух, потянула дверь на себя и, зажмурив глаза, шагнула внутрь.
В огромной комнате, залитой ярким электрическим светом, стояли деревянные скамейки, на которых не было ни одного свободного места. Люди сидели тесно, плечом к плечу. Их было, наверное, около двухсот. На возвышении, похожем на сцену без занавеса, удобно разместились на стульях еще двадцать или тридцать человек. Это были хористы. Заметив девушку, сопрано и альты пришли в оживление и стали перешептываться. Около пятидесяти человек из числа сидевших в рядах повернулись к двери, чтобы посмотреть, кто вошел. Девушка испуганно метнулась к стене и забилась в угол между бачком с водой и распухшей от шуб вешалкой.
Из-за стола, покрытого плюшевой скатертью, приподнялся степенный пожилой мужчина.
- Сейчас сестра Кира прославит Господа песнопением, - объявил он и с отеческой нежностью посмотрел на костистую блондинку в велюровом платье, сидевшую у пианино.
Сестра Кира умело пробежалась по клавишам.
- Опять, опять упадок полный, - запела она с трагическим выражением лица.
Девушке казалось, что она попала в другой мир. Помещение не было похоже на церковь в привычном понимании этого слова. Здесь не было ни икон, ни алтаря, ни свечей. На стенах висели самодельные стенды с непонятными религиозными текстами, старательно перегруженные деталями и выполненные с полным незнанием оформительского дела. Над хором поблескивали пенопластовые буквы, оклеянные мятой фольгой: «Бог есть любовь», а чуть ниже, между зашторенных окон разместилось изречение «Дух дышит, где хочет“, написанное масляными красками на голубом фоне и щедро обрамленное пышными розами.
- Цветы я в жизни не срываю,
Под каждым, знаю, змей лежит, - пела костистая блондинка.
Хористы, позевывая, обмахивались партитурами. Никто из них не имел ущербного вида: ни крестов, ни черных платков. Это было обычные люди, которым явно хотелось домой.
Отгремели последние аккорды.
Пожилой мужчина снова приподнялся над столом.
- Возлюбленные,- сказал он с чувством,- сегодня мы получили большое назидание и хорошо напитали наши бессмертные души. А теперь встанем на наши ноги, помолимся и с миром Божиим разойдемся по домам.
Все шумно встали. Девушка вышла во двор, а потом на улицу. Из-за закрытых ставен доносилось прощальное пение хора:
- Будем ждать мы дня общенья,
Чтоб опять придти
И услышать наставленье,
Как себя вести…
В переулке ее неожиданно догнал молодой человек лет двадцати, двадцати трех.
- Привет, - сказал он. - Ты из собрания вышла?
- Откуда?.. - растеряно переспросила девушка.
- Ну… из дома молитвы, - объяснил молодой человек.
Румянец во всю щеку, светлые вьющиеся волосы, выбившиеся из-под норковой шапки и небольшие аккуратные усики над пухлым розовым ртом делали его похожим на бубнового валета, но, в целом, лицо у него было приятное, взгляд открытый и честный, исключающий дурные намерения.
- Да…- медленно и тихо ответила девушка.- Я была там.
- Ну и как? Понравилось? - поинтересовался молодой человек.
Девушка пожала плечами.
- Не знаю… я ничего не поняла.
- Тебе куда? - спросил он, скользя по укатанной дороге.
- Что? - переспросила девушка.
- Я спрашиваю, где ты живешь?
- Нигде, - ответила она, глядя себе под ноги.
Молодой человек резко остановился.
- Вот это да! В первый раз встречаю человека, который нигде не живет. Пойдем ко мне!
Девушка затравленно дернулась, но он схватил ее за рукав.
- Не бойся! Оглянись назад!
В метрах тридцати от них медленно двигалась какая-то пара.
- Это мои родители!- объяснил молодой человек.
- Все равно не пойду, - сказала девушка.
- Глупости, - убежденно произнес молодой человек. - А куда же ты пойдешь?
- На вокзал, - ответила она, вырываясь.
По лицу молодого человека скользнула добродушная усмешка:
- На вокзале милиция, в у тебя такой вид, как будто ты сбежала из психбольницы.
Девушка вздрогнула.
- Я не сбежала, - ответила она еле слышным голосом.
Молодой человек заметно смутился.
- Я пошутил, - сказал он. - Извини, пожалуйста. Пойдем к нам, я тебя очень прошу. Я же вижу, что у тебя какие-то проблемы… Я помочь хочу. У нас все проще… У нас это принято…
- Что - "принято"? У кого? - насторожено спросила девушка.
- У верующих, - ответил молодой человек.- Оказывать гостеприимство. Мы помогаем тем, кто в нужде.
Девушка задумалась.
- Ты веришь в Бога? - спросила она, взглянув ему в глаза.
- Да, - ответил он как-то просто и обыденно.- Верю. Меня зовут Валентин. А тебя?
- Зина.
Они свернули в переулок и остановились перед высокими металлическими воротами.
- Мы пришли, - сказал молодой человек. - Зайдешь?
Где-то в глубине двора загремела цепь и раздалось глухое собачье ворчание.
-Это Волчок,- сказал Валентин.- Он большой, но не страшный. К тому же привязан. У нас еще собаки есть, но они за сараем.
Из-за угла показались родители Валентина. Девушке стало не по себе. Она внезапно поняла, что выглядит более чем странно: ватник, затертый платок, мужские ботинки… Но она так замерзла, так окоченела, а до вокзала было так далеко!
- Это Зина, - представил ее Валентин.
- Добрый вечер, - еле слышно пробормотала она, не поднимая глаз.
Отец Валентина молча полез в карман за ключами, а мать спросила:
- Зина? Откуда?
Девушка растерялась.
Отец Валентина отпер калитку.
Залаяла собака, за ней вторая и третья.
Во дворе было темно. Валентин взял Зину за руку и уверенно повел вперед. Они шли между какими-то хозяйственными постройками и наконец остановились перед дверью в дом, которую отец Валентина открывал долго, тщательно ощупывая в темноте ключи и бормоча себе под нос:
- Этот отсюда, а этот отсюда, теперь еще один…
Справившись с замками, он первым переступил порог и сразу же включил свет в прихожей.
Зина не решалась войти. Валентин слегка подтолкнул ее в спину.
В доме было тепло.
- Одежду можно повесить сюда, - сказала мать Валентина.
Зина оказалась худенькой девочкой неопределенного возраста. Волосы ее были коротко острижены. Синее платьице наивного фасона делало ее похожей на ребенка. С первого взгляда ей можно было дать не больше шестнадцати, но темно-зеленые глаза смотрели так не по-детски серьезно, что одного только взгляда в них было достаточно, что бы сказать: шестнадцать?.. Не-ет! Быть того не может! Больше, намного больше…
Валентин повесил ее вещи в шкаф.
- Мам, нам бы поесть чего-нибудь, мы будем наверху, позовешь, ладно?
Дом сиял чистотой. Повсюду была видна хозяйская рука и добротный крестьянский достаток. Ковры, кресла, диваны, хрустальные люстры, аляповатые обои в крупных атласных цветах, крутая блестящая лестница с лакироваными ступенями...
- Держись за перила, - предупредил Валентин, - тут запросто подскользнуться, особенно, если без тапочек… Папа недавно все лаком покрыл в несколько слоев, так я пару раз так загремел, что мало не показалось…
Они оказались на полутемной площадке с таким же скользким паркетным полом.
- Нам сюда.
Валентин открыл дверь и щелкнул выключателем.
- Садись, - предложил он, указывая Зине на велюровый диван-кровать, покрытый пушистым пледом. Зина послушно присела на краешек, обводя взглядом просторную комнату, в которой не было ни книг, ни телевизора. Внезапно ее лицо вытянулось и побледнело.
- Как? Откуда? - вскрикнула она, вскакивая на ноги. - Где ты взял?!
На противоположной стене висела небольшая картина.
Это был портрет девушки в белом.
Зина стояла с открытым ртом. В глазах у нее выступили слезы и вдруг одна за другой стремительно покатились по щекам и по подбродоку, падая вниз, - на яркий малиновый ковер, на пальцы, торчащие из дырявых колгот…
- Ты что?- испугался Валентин.- Зин, чего ты? Купил я эту картину.Ее на рынке продавали. За двадцать рублей. Она напомнила мне кого-то, а кого до сих пор не пойму. Успокойся, слышишь?!
- Отдай ее мне! - взмолилась Зина.- Мне нужно, мне очень нужно! Ты даже представить не можешь, насколько! Я заработаю денег, я отдам, я заплачу тебе, сколько захочешь!
- Ничего мне не надо, - сказал Валентин, замявшись. - Бери так.
Зина метнулась к стене, сняла картину с гвоздя, прижала к себе и затряслась в беззвучном плаче.
- Идите кушать! - донеслось снизу.
- Зина, - сказал Валентин, осторожно прикасаясь к ее плечу.- успокойся. Я же сказал, картина - твоя. Будешь уходить, заберешь с собой, - и он печально посмотрел на гвоздь, одиноко торчащий посреди стены.
- Валик, вы идете? - снова донеслось снизу.
Валентин с заметным усилием вырвал у Зины картину и повесил на место.
- Пошли, мама зовет.
Зина покорно поплелась за ним, то и дело вздрагивая и оборачиваясь, чтобы взглянуть на девушку в белом.
На кухне их ожидали куриные котлеты с рисом и салат из свежих огурцов.
- Мам,- спросил Валентин.- А можно чего-нибудь еще? Сыра? Кобаски?
Перед растерянной Зиной, выросшей на макаронах и жареной картошке, возникла тарелка с голландским сыром и сухой колбасой.
- Не забудьте помолиться, - сказала мать и вышла из кухни.
- Мы всегда молимся перед едой, - объяснил Валентин.- Нужно встать на ноги, склонить голову, закрыть глаза и сказать Господи, благослови эту пищу, дай принять ее с чувством благодарности. Аминь.
Конечно же, Зина была благодарна. Последние два года на питалась перловкой и вареной треской без соли, а сливочное масло видела только по воскресеньям, когда оно появлялось на больничном столе в паре с пересохшим печеньем «Привет».
- Ешь, не стесняйся, - подбадривал ее Валентин. - Ты как чай пить будешь: с медом или с сахаром? Хочешь варенья? Кекс с изюмом?
В кухню вошла мать Валентина.
- Зина,- сухо сказала она. - я постелила тебе на втором этаже, в комнате Валика. Можешь идти спать.
- Спасибо, - сказала Зина, поднимаясь из-за стола, - Спасибо вам за все…
Лицо хозяйки осталось совершенно бесстрастным.
- Валик, нам нужно поговорить, - сказала она.
- Сейчас? - уныло уточнил Валентин.
Зина почувствовала себя неловко и вышла из кухни.
- Почему ты ушел раньше времени? - донеслось из-за закрытых дверей. - Почему к Кире не подошел?
Зина поднялась по скользкой лестнице. Теперь она увидела, что на площадке было несколько дверей. Из первой на нее пахнуло нафталином, - это была кладовая: полки со штабелями махровых полотенец, подушки, постельное белье… За второй дверью была узкая лестница, ведущая на чердак, и лишь третья оказалась спальней Валентина.
Зина включила свет и сразу же сняла со стены картину. Девушка в белом смотрела на нее с кроткой ласковой улыбкой. Солнце искрилось в ее волосах, скользило мягкими бликами по нежной бело-розовой коже, полуоткрытым губам…
Зина смотрела на нее сквозь набегающие слезы.
- Это только начало вечности, - тихо произнесла она. - Это только начало…
Она повесила холст на место и легла в постель. Засыпая, Зина увидела, как границы картины стали расплываться… Стена растаяла, словно изморозь на стекле, повеяло теплом и летом, и свежий ветер донес до нее сладкий запах полевых цветов…
Проснувшись, она увидела над собой незнакомый потолок, оклеянный белыми обоями, и села, оглядываясь по сторонам. В комнате было сумеречно, картина на стене излучала мягкое серебристое сияние.
Часы показывали половину восьмого. Зина встала и оделась. Сняв картину с гвоздя и осторожно прижимая ее к себе, она спустилась вниз по лестнице. В коридоре горел свет. Валентин чистил ботинки.
- Привет, - сказал он, поднимая кудрявую голову. - Ты куда собралась?
- Пойду искать работу, - ответила Зина. - Спасибо тебе за все.
- Мы что, прощаемся? - спросил он.
Зина пожала плечами:
- Наверное…
Валентин достал из шкафа ее ватник.
- Я пойду, - сказала Зина, закутывая худую шею облезлым платком.
- Подожди, - попросил Валентин,- вместе выйдем.
Светало. Во дворе тускло мерцали стекла огромной теплицы. За ней вырисовывался гараж, за гаражом - сарай. Возле сарая скакала, вставая на дыбы, как норовистая лошадь, огромная восточно-европейская овчарка. Она отрывисто лаяла, выталкивая из пасти клубы белого пара. Окуда-то с боков доносились более высокие и тонкие собачьи подголоски. Хоровой лай сопровождал Зину и Валентина до самых ворот.
- Обещай, что дашь о себе знать,- сказал Валентин. - Мне бежать нужно, я на работу опаздываю.
Махнув рукой на прощанье, он исчез в утреннем тумане.
Зина осталась одна. Прижав к груди картину, она еще раз взглянула на дом, в котором жил Валентин. На уровне второго этажа белела табличка: «Улица Тупиковая,7”.
(Продолжение следует)
Рисунок автора.