“Эй, вы, Бога нет!”— начал Остап Бендер свой диспут с ксендзами.
Знать много – хорошо. Но, как часто считают, знать всё – ужасно. Люди хотят знать много, но не больше некого, неведомого им предела. Они опасаются того, что находится там, за этим пределом, где отказывается работать не только их логика, но и воображение. Поэтому знание всего приписывают только одному - Богу. Они решили - хорошо, если Бог так и останется, пусть одинокой, но единственной всемогущей сущностью, который если что, то из всякой беды выручит. Но ведь это обычное ребячество, так надеяться не на себя, а на таинственную внешнюю силу. Да, к тому же, сам Бог давно дает понять всем, что не желает посвящать людей в свои тайны.
Однако, всё же, если Бог знает всё, то почему бы не поделиться знанием с человеком, не помочь ему в бесконечных мытарствах? Могут сказать, что это очень опасно, потому что человек может употребить эти знания во вред самому себе. Или, что еще хуже, пойдет против Бога. К тому же знания, полученные даром, без труда лишают человека его истинной свободы. Однако подобные мнения не выдерживают никакой критики, поскольку всё это уже давно присутствует в жизни людей. И знания употребляют во вред себе, и идут против Бога, и о свободе заботятся как-то странно: от тюрьмы и от сумы стараются не зарекаться.
Но все же, почему Бог не поделится своим знанием? Поделился же Он с Моисеем, записав на скрижалях свои заповеди. Мог бы добавить к ним еще знаний о том, как устроен мир, в котором живут миряне. Даже необязательно растолковывать им абсолютно всё. Хотя бы пояснил, вразумил, так чтобы им жилось чуть-чуть увереннее за будущее. А то разный ученый люд только и твердит о том, что будущее то туманно, то ужасно. Неудивительно, что длительное томление пугающим, апокалипсическим будущим разделяет сознание каждого мирянина. Такое разделенное сознание по отношению к тайне мироздания поселяет в каждом из них виртуальных и непримиримых соперников - клирика и лирика. В основе их соперничества лежит диаметрально противоположное мировосприятие, различное отношение к истине, знанию, чуду. Клирика и лирика разделяет их отношение к тайне мироздания, которая стоит между ними словно двуликий Янус. Каждый видит и разглядывает только одну сторону этого языческого бога, который якобы знает все входы и выходы, все начала и пределы в любом пространстве-времени. Тысячелетия между клириком и лириком нет согласия. В силу противоречивой человеческой натуры, жаждущей самоутверждения и первенства, эти две части сознания каждого мирянина – извечные соперники. В зависимости от ситуации, условий и глубины убеждений сознание, мышление мирянина склоняет его поступать и мыслить, то как лирика, то как клирика. Такое метущееся сознание, мышление является неустойчивым и склонным к саморазрушению.
Лирики больше доверяют чувствам, чем идеям. Их эмоциональная палитра в поведении и мышлении, мироощущении довольно разнообразна как в плохом, так и в хорошем. Лирики - адепты всего того, что обычно проповедуют поэты, музыканты, литераторы или просто обычные мечтатели. Лирики обращены как бы ко всему миру, всем мирянам, склоняя их в той или иной форме сопереживать, сочувствовать всему и всем. При этом лирик может быть убежден в призрачности счастья, которое манит его, как возвышенная мечта, но никогда не достижима в действительности. В душе лирика происходит постоянное движение и борьба противоположных чувств. Эти чувства неустойчивы и могут быстро сменять друг друга. Лирик то отвергает внешний мир, ввиду его несовершенства, то призывает принять его таким, каков он есть. Чувства лирика сосредоточены на вечном ожидании событий и явлений, которые возможно в будущем принесут покой. Но, в действительности, покой ему не нужен. Он его опасается, для чего постоянно генерирует в себе сильнейшие чувства сомнения и разочарования в возможности достижения этой цели. Он часто видит себя словно стоящим на перепутье дорог, пытаясь определить направление своего дальнейшего движения. Лирик как бы свободен, но его движение подчиняется неведомой ему силе. Эта сила наделяет его способностью парить над земным существованием к таинственному свету. Напряжение духа лирика постоянно сосредоточено на попытках расшифровать смысл того, что является для людей загадочным, но невнятным знаком.
«Мой дух летит туда, к Востоку,
Навстречу помыслам творца».
(А.Блок)
В отличие от лирика клирик не парит, а пытается крепко стоять на своих ногах. Для достижения этой устойчивости он овладевает особым складом мышления и отношением к жизни. Клирик, в силу своих способностей и внешних условий, служит витающим вокруг него различным идеям. «Мудрость» клирика состоит в обладании знанием, которое якобы ведет мирян к благу. Но благо это может быть достоянием только отдельного лица, группы людей, но никак не общим для всех. Еще в глубокой древности, они, проповедуя свои идеи, стали делать попытки проникнуть в тайну мироздания. И почти сразу решили, что их задача может быть разрешена лишь при условии, что в мироздании господствует твердый, незыблемый порядок. Но люди как жили, так и продолжают жить, окруженные бесконечным множеством случайностей и тайн. Причем то, что считают уже открытым, что добыто невероятным трудом, оказывается в каком-то смысле несоизмеримым и с бесконечным миром, и с прошлыми переживаниями, спонтанными чувствами, таинственной интуицией. Но клирики все равно остаются фанатично убежденными, что еще до возникновения мироздания кто-то закрыл доступ к тому, что для людей нужнее и важнее всего - порядок. Этот фанатизм проявляется по-разному, но особенно загадочным образом - по отношению к магическим числам. Одни из них в Библии, в книге «Числа», определяют порядок и жизненный уклад избранных. Другие магические числа - фундаментальные константы якобы скрывают последнюю тайну мироздания.
В 1899 году Макс Планк ввел понятие «квант действия» (h), за которым закрепилось понятие «постоянной Планка». Квант действия стал основным понятием квантовой физики. Сам Макс Планк мечтал о теории, в которой найдется место одной-единственной константе, а все остальные станут производными от нее. Мечта Макса Планка не реализовалась до сих пор, хотя многие продолжают начатое им дело. Все усилия направлены на объяснение сути и взаимосвязи физических констант, этих магических чисел, посредством некой неизвестной «мировой формулы». Если Макс Планк о ней только мечтал, то А.Эйнштейн искал её до последних дней своей жизни. Искал, правда, без особого успеха. Сегодня эта же идея возрождается под разными именами: то как «теория струн», то как «М-теория», то как «квантовая гравитация», то как «теория всего». С пониманием относясь к подобным усилиям, желанию «вычислить всё», можно утверждать, что искомой «мировой формулы», в обычном понимании, не существует. Взаимосвязь между физическими константами существует, а вот «мировой формулы» и быть не может. Такой вот парадокс! Толкование, объяснение этой взаимосвязи никогда не превратится в «мировую формулу» в привычном её понимании. Причина такого парадокса заключается в том, что любая математическая формула, какой бы сложной она ни была, исключает взаимосвязь с её автором (субъектом, творцом).
Эйнштейн был великим физиком, но когда он брал в руки скрипку, в нем просыпался лирик. Так сложилась его судьба, что лирик, который жил в его сознании, подчинился своему сопернику – клирику. Поэтому, как клирик, он всегда страстно стремился вытравить всё случайное из целостной картины мира. Для него случайное было знаком того, что теория не продумана до конца, а реальность не до конца исследована. Случайность, верил Эйнштейн, исчезнет в той глубине глубин, где коренятся все известные нам научные теории, в той «мировой формуле», из которой и вытекают истинные законы существования природы. Но это было и осталось великой иллюзорной мечтой, которой никогда не суждено стать реальностью. Он ошибался, когда вновь и вновь возвращался к теме физических констант, этих магических чисел, так волновавших его. Он был глубоко убежден, что: «В законах природы нет места безразмерным константам, которые, исходя из каких-то чисто логических соображений, могли быть заменены совершенно другими константами». И многие другие его коллеги, соглашаясь с ним, утверждали, что они просто обязаны показать всем, что во Вселенной нет ничего случайного. Удивительно, но изгнание случайности из гипотетической «мировой формулы» продолжается до сих пор. Однако, этот драматический процесс явно затянулся, потому что в рассуждениях о «мировой формуле» случайность разобщена с необходимостью искусственно. Понимая, что случайность и необходимость всё же должны быть взаимосвязаны, в научный оборот был введен так называемый «антропный принцип». С помощью этого нововведения пытаются как-то оживить представления о недостижимой «мировой формуле». Теперь этот принцип затрагивается при обсуждении фундаментальных вопросов физики, космологии, философии, теологии. Но многие продолжают считать, что это только попытка новыми средствами возродить старый миф о сотворении мира. На самом деле, причина тут в другом. Сам этот принцип ничего не объясняет и не решает. Он обращает внимание человека не в бездну бесчисленных внешних ему миров, а в его собственный внутренний мир. Разворачивает его взгляд туда, чтобы продемонстрировать человеку, что в последней тайне мироздания случайность и необходимость взаимосвязаны, едины. Там, во внутреннем мире человека, необходимость пробивает себе путь через множество случайностей, внешне не связанных событий и таинственных явлений. Она стучится изнутри человека, указывая ему на возможное присутствие творца в нем самом. Конечно, человек - не Бог, но является миру по образу и подобию Творца. Поэтому подобие должно проявляться в главном - в его способности к творчеству. Фундаментальные константы, эти магические для науки числа, имеют отношение не только к физической картине Вселенной, но и к процессу творчества её наблюдателя - человека. Именно поэтому чувства и идеи людей не могут долго развиваться порознь, в отрыве друг от друга, поскольку настоящая сила - в их единстве. Однако лирик и клирик по-разному воспринимают процесс творчества. Это различие в историческом плане только усиливается, создавая неустойчивость, хаотичность сознания, мышления человека. В результате среда, которую люди создают на Земле, подстраивается под комфортное присутствие не лирика, и не клирика, а единственного наблюдателя - прагматика.
Прагматик - это тип личности, который формируется в результате соперничества в человеке лирика и клирика. Прагматик – это результат естественного отбора в присвоении людьми только тех чувств и идей, которые приносят ему сугубо практический результат. Прагматик может быть очень разным. Но от него очень сложно добиться чувства справедливости, искренности, объективной самооценки и самокритики. Он обладает уникальной возможностью совершенствоваться под влиянием среды во всем, что касается здоровья, карьеры, отношений и т.д. Прагматики глубоко «законспирированы» и потому могут казаться очень правдолюбивыми, скрывая свой цинизм, который не позволяет их чувствам взять верх над разумом. Свои истинные чувства они стараются держать в «узде». Настоящий прагматик отличается терпением и сдержанностью, когда ждет своего звездного часа. Но никогда не будет ждать, сложа руки, не вычисляя и за себя, и за других. Если прагматик взялся за дело, это значит, что оно ему стало действительно выгодно. Он никогда не станет заниматься тем, что не приносит ему удовольствия, даже, если долг, совесть будет того требовать. Но, если вдруг прагматик потерпит поражение, крах, он ни за что не признает в этом свою вину, а станет искать виноватых. Прагматик не любит быть обманутым. Он истинный ценитель душевного комфорта и уюта, но, просчитав все, на что способен сам и другие, пойдет и на обман, и на преступление. Прагматик - это тот, кто создает особые материальные и духовные условия, прежде всего, своего существования, особую для этого среду. Он признает исключительно такие ценности, при которых возможно комфортное существование только подобных ему самому - избранных. Судьба других, пусть они будут хоть лириками, хоть клириками, но не разделяющих эти ценности, его не интересует. Для прагматика стремление к абсолюту – это стремление к абсолютной власти, с тем чтобы судить людей, главенствовать над их судьбами. Он стремится быть единственным ценителем и главным судьей для всех и для всего. Если говорить языком богословия, такой прагматик – это бес, а среда его духовного и материального комфорта – бесовщина. Зарождение бесовщины уходит в очень давнюю историю. Может быть не случайно еще в древнем Риме одну из денежных единиц так и назвали - бес.
Считается, что прагматизм, как направление в философии, возник в XIX веке, базируясь на практике, беря её в качестве основы как критерий истины. В действительности, не только прагматизм, но и любое иное направление в философии базируется исключительно на идеях. А вот идеи, в свою очередь, могут иметь или не иметь то или иное отношение к практике. О прагматизме, как направлении в философии, говорить можно, но при условии, что будут явно озвучены те идеи, которые лежат в его основе. А пока это не произошло, прагматизм продолжает существовать не как направление в философии, а как «голая» практика, имеющая свою древнюю историю.
Давно, более двух тысяч лет назад произошли события, которые коренным образом изменили ход истории. Но вот как это произошло, есть множество мнений. Римский историк Тацит посвятил тем событиям только одну короткую фразу: “Христос в царствование Тиберия был казнен прокуратором Понтием Пилатом”. В результате история хранит об этом всего лишь два исторически подтвержденных факта. Один факт – это личность римского прокуратора Иудеи – Понтия Пилата, а другой факт – это сама христианская Церковь. О личности её создателя – Христа, есть множество мнений. Причем доказать, как это принято в науке, то, что такая личность действительно была, видимо невозможно. В это можно только поверить, обратившись к текстам, которые приведены в Евангелие. Евангелие – это благая весть о том, что у обычной земной женщины родился сын, необычный ребенок, который, став взрослым, принес людям весть об Истине. Он стал и носителем этой Истины, и её живым образом. Эта Личность, находясь среди людей, знала, что такое Истина. Но по какой-то причине Христос ограничился только вестью о ней, так и не сообщив кому-либо о том, что есть Истина. Этот вопрос так и остался без ответа. Конечно, странно, что этот вопрос об Истине задан был не учениками Христа, которые всюду ходили за ним и боготворили его. Вопрос об Истине был задан человеком, если отбросить все его регалии, властным прагматиком, которому и большинство обычных людей, и Христос были безразличны. Он видимо считал, что сам для этого большинства был последней истиной и судьей. Когда прагматик Пилат встретился с Христом, то не хотел осуждать его на смерть не потому, что не видел в нем опасности. Как прагматик он быстро вычислил все последствия и для себя, и для империи, а поэтому «упирался», можно сказать, до последнего момента. Вычислив всё, он понял, что если следовать своему долгу перед Империей или просьбе своей жены, он не должен был казнить Христа. Однако собственная жизнь и карьера всё перевесили. И он решился на то, чтобы убить Христа, но чужими руками и списать вину за это преступление на буйствующий народ, который действительно не ведал, что творил. Он-то знал, что делал, а вот народ не ведал, что творил. Одураченный своими клириками народ взял вину за преступление на себя. Народ, давая понять Пилату, что всё свершается по их настоянию, кричал: «Кровь Его на нас и детях наших». Пилату оставалось только умыть руки в угоду своей совести. Но уже тогда он понимал, что тем самым открывает путь новой религии, которая погубит язычество, а вместе с ним и его империю. В народном гвалте утонули последние слова Понтия Пилата, обращенные к Христу: «Ibis ad crucem» (Ты будешь распят). Пройдет совсем немного времени и станет ясно, что как истинный прагматик, Пилат вынес приговор не Христу, а римской империи. Он предал интересы своей родины, следуя только своим сиюминутным интересам.
Но, с другой стороны, получается, что если бы Христа не убили, то Ему и не удалось бы создать свою Церковь, и не возникло бы христианство. Это и так, и не так. Дело в том, что иного исхода быть не могло. Всё было предрешено заранее, до всех событий, описанных в Евангелие. Да, но где же тогда случайность? Где то, что отличает необходимость от свободы выбора? Главное Дело Христа заключалось в том, чтобы ценой своей жизни создать Церковь, а вот сохранить её целостность, придать ей статус Истины – задача людей, всех последующих поколений. Христос потому и промолчал, что Его дело осталось только начатым, но неоконченным. Может быть, Он и сейчас, как человеческая душа, ждет результата, как приговора, и надеется, что людям на Земле удастся найти самим ответ на простой вопрос, заданный Ему не лириком и не клириком, а законченным прагматиком Пилатом:
«Что есть истина?».