«Хороших женщин не так много, не тринадцать на дюжину,
хороших жён среди них и того меньше».
Мишель Монтень.
Париж богат не только своей историей, но и русскими воспоминаниями, как и авеню Монтень, на которой на месте нынешнего дома №17 жил в собственном особняке почтенный седой барон-эльзасец. Свою русскую супругу Екатерину он захоронил чуть не полсотни лет тому назад у себя на родине, в Сульце, а сам дожил в Париже до 83 лет и часто по вечерам ездил в коляске на площадь Конкорд, близ которой в угловом доме на улице Буасси-д,Англа размещался Императорский клуб.
«Всякий раз,- писал Поль Эрвье,- видя, как этот высокий старец с великолепной выправкой в неизменном одиночестве пересекает комнаты клуба, я говорил себе:
- Вот человек, который убил Пушкина, а Пушкин дал ему то же бессмертие, что сгоревший храм в Эфесе дал своему губителю».
Да, это был барон Жорж-Шарль Геккерн д'Антес (Дантес).
Профессор Шляпкин, в своё время, на основании одного из писем делает вывод о семейной драме Алекасандра Сергеевича Пушкина; он печатает следующий документ:
«А.О. Смирновой. Я стараюсь ничему не верить, но боюсь поступить, как рогоносцы, которые всячески стараются убедить себя в верности своих жён: бедняги в глубине сердца ощущают что-то предупреждающее их об позоре. Я убеждён, что мой красавчик повелитель удостоил меня хорошего укуса в своих мемуарах. Чего не могли делать варвары, сделали Барберини. Слова папы УрбанаIII».
А.С.Пушкин меня интересовал и как гений литературы, и как обычный, не без грехов,человек. Вне сомнений, - в дуэли Пушкина с Дантесом определяющим была Любовь и Ревность. В результате изысканий, родились и эти строки:
Встреча на авеню Монтень
Бывал ли Петербург иль хлебная Москва
Без вечеров, балов, салонов,
Без карт и кофе, шампанского рекой
И светской паутиною интриги?
Неудержимо бились там сердца
Всех юных дев, замужних дам и ловеласов,
Сам русский император всех и вся любил
И был повесам царственным, но братом.
Соперником в любви кавалергардам,
Всех «светских львов», всех камер-юнкеров, его холопов,
И всех, кто бешенно ревнив в любви, пусть смердов перед ним,
Но пылких от любви поэтов.
Так кто же он – седой барон с Монтеня,
Что при свече над ларчиком стоит?
И драгоценное письмо в трясущейся руке сжимает,
Губами шепчет: «Ты святая...»
И слёз поток алмазной россыпью блистая,
В лучах свечи горит.
Вся жизнь его пред ним предстала.
Он был хорош собой и ловок,
И был богат – приёмыш дипломата,
Галантный кавалер, кавалергард,
Весь «солью светской злости» заражённый.
Столичные невесты обмирали
При появленье в зале красоты его.
А сонм замужних дам сходил с ума,
Летя на злато буйной шевелюры
И блески эполет.
А вот пред ним и Натали,
Сводившая с ума поэта-мужа...
Царя империи Российской...
Дантеса юного,
Бесчисленных поклонников, весь свет,
Вся тайных дум красавица-Богиня.
«Любимый! Жорж!
Тебя люблю, как никого на свете.
Своё я сердце отдала тебе,
Но ты не требуй от меня иного,
Иначе Честь свою, мой милый, растопчу
И клятву перед Богом утеряю...»
Шептали губы Натали в терзанье.
Повергнутый, упал к ногам её блистательный барон.
Целует. ... Слёзы. ... Её голос:
«Жалей, люби меня всегда.
Моя любовь тебе в награду.
Бессонными ночами жги лучи,
Любовью тешься нашей, как отрадой...»
«О, Боже, такая долгая ночь!...
О, Боже, такая долгая жизнь....без тебя, Любимая....», -
шептали бескровные губы старого барона Дантеса и в трепете свечи мерцали слёзы
и дрожала рука, некогда сразившая Пушкина в дуэли. Поэта, за которым летела Слава,
карточные долги, Любовь и Проклятье.