Битва с последним врагом

Елена Черкашина
   В глухом лесу раздавалось лишь бряцание доспехов и осторожное дыхание людей. Подковы наших коней скользили по земле. Скупо сверкало оружие. Незамеченные, мы приближались к деревне. Лошади хрипели и косили глазами.
   Во мне кипела кровь: горячая кровь молодого, сильного воина, желавшего мести и  рьяного боя, и, конечно, победы! Победы над врагом, спрятавшимся в маленьком селении, там, за холмами и лесом. Как я горел битвой! Поступь лошадей в сыром лесу казалась мне мукой, так неспешно они продвигались вперед. Я готов был лететь, но рука сдерживала коня, потому что утро уже наступило, и тьма, скрывавшая нас, рассеялась.
  Впереди показался просвет. Мы спешились. В этот миг вспыхнул бой.  Они выросли внезапно, как из-под земли, с уже готовыми стрелами и мечами: те, кого мы хотели застать врасплох. Они опередили нас, а наши мечи еще спали, и несколько коротких секунд решили судьбу отряда. Я не успел понять, где боль, но уже падал, и видел, как узкий нож стремится к моему горлу. Упоение  мрака  накрыло меня...
   В синем небе летали птицы. Среди них был и я: легкий, вольный, счастливый, не помнящий и не знающий ничего. Где время? Оно растворилось, истекая из  вечности в небытие...
  Но вот проявляется что-то, оно зовет и тянет меня из блаженства, и выступает лицо. Простое женское лицо, милое, украшенное расшитой повязкой на лбу. Карие глаза смотрят внимательно, а губы шепчут слова, и я, хотя не понимаю их, понимаю суть: женщина успокаивает меня, потому что снова должна прилить волна боли, а она уводит от нее, заманивая в теплую бездну слов. И я снова парю, невидимый и свободный, и уплываю в пространство...
  Вновь  и вновь  острые  ножи прокалывают меня насквозь,  потому  что  я просыпаюсь, и боль режет, как мечом, но женщина тут, и ласковая ладонь льет на раны прохладную воду.
  Я умирал, а потом очнулся, и все, что окружало меня, были стены убогой хижины, а невдалеке мелькала фигура женщины, спасшей мне жизнь. Я долго смотрел ей в глаза. Они казались уставшими от  глубоких бессонных ночей, но весь облик был свежим, как свет безмятежного утра. 
  Я вновь уплывал с далекими кораблями, а когда настал день, то сразу проснулся и сел. Сердце звенело в ушах. Женщина подошла, подала мне воды. Выпив, я взял ее руку и долго держал у лица. Обдав пахучей тайной волос, она склонилась и поцеловала голову. Музыка слов звучала понятно, и я узнал ее имя. А дальше - уснул.
  Она поила меня молоком, и приносила землянику из леса. Хлеб был горьким. «Ешь! - говорила она, - тебе нужны силы». Давился и ел, кроша на зубах зерна ржи. Но грудь наливалась силой.
  Она смотрела на меня тихими глазами и улыбалась. Я полюбил ее прелесть, и теплоту ласковых рук, и мягкую поступь шагов. Узорчатая повязка скрывала часть лба, и однажды я попросил снять ее. Женщина засмеялась, сбросила   повязку,  и...    Я   зажмурил   глаза.   Сердце   заколотилось   предательски, сильно, и я испугался, что оно выдаст меня. Знак на ее лбу был знаком того племени! Племени моих врагов!
   Когда я  открыл глаза, весь мир  покрылся  мраком.
   С тех пор я стал избегать ее. Она приуныла, замолчала. Больше не гладила мою голову перед сном. А я уходил в леса. «Что мне делать сейчас? - спрашивал я себя. - Убить ее, потому что она - мой враг, или пощадить, потому что вырвала меня из лап смерти?» Мука терзала меня. Я сидел под деревьями леса и думал, думал и думал. Когда вспоминал ту злость, что кипела во мне раньше, желание боя и мести, то готов был вскочить и растерзать ее. Но, едва успевал покинуть покров деревьев, нежность захлестывала меня, и я подал на землю и плакал. Плакал в бессилии. Не мог я её убить!
  Дни проходили за днями. Муки усилились, и женщина больше не смотрела прежними глазами. Она догадалась и стала бояться меня.
  Сидя у вечернего костра, почти не поднимая головы, она шила мне одежду. Когда я двигался, она вздрагивала.
  - Мое племя перебито, - рассказывала она. – Ваши люди приходили и не  пощадили никого.
  Она не обвиняла, она просто хотела, чтобы я  знал.
  -  Осталась только ты?
  - Да. 
   Когда мы ехали, мы клялись уничтожить всех, до последнего. Никто из нас не думал ни о женщинах, ни о детях. Враги! А врага нужно убить. Мне не оставалось ничего другого, как быть верным клятве.
 
   В тот день в лесу я встретил старика. Он жил в маленькой хижине, и, когда я, остерегаясь, вошел внутрь, дал мне напиться. В хижине было так тихо, что я не спешил уходить. Потом я пришел опять. И – опять. Я стал приходить каждый день и сидеть рядом с ним, помогая разбирать пахучие травы, или просто смотрел, как он выдалбливает миску из куска ароматного дерева.
   Он не спрашивал, но я рассказал ему все. О лице женщины, и о том, что волосы ее хранят запах ягод. О повязке на лбу и том знаке, который она скрывает. Все. И о том, что я должен ее убить.
  Старик долго молчал. Его гибкие пальцы плели корзинку. Солнце клонилось к закату и просвечивало хижину узкими стеблями лучей. Он улыбнулся, поглядев на меня:
  - А когда ты убьешь ее, что станешь делать? Что – потом?
  Теперь настала моя очередь думать.
  - Вернусь домой. Мне надоело воевать.   
  Он улыбнулся сильнее, поднял голову:
  - Ты хочешь убить последнего врага и начать мирную жизнь. Тогда посмотри в себя. Твой враг, которого, действительно, нужно убить без пощады – там.
   Я опять шел по лесу. Что хотел сказать мне старик? О каком враге, сидящем внутри меня, он говорил?
   Подходя к дому, увидел женщину. Она только что вымыла волосы и сушила их на   ветру.   Я   забыл   обо   всем,   подкрался   сзади   и схватил ее. Она не сопротивлялась. Как сладки ее губы! Глаза  опять лили потоки тепла и тишины. Я сжимал ее крепко, так крепко, что она засмеялась, а потом прошептала: «пусти, я не убегу!» И мы ушли в темноту дома, и я больше не спрашивал себя, убивать  или не убивать.
   Когда рассвет наступил, она спала, разметавшись на моей груди. Я опять вспомнил о словах старика. Пальцы женщины оставили тонкие царапины на моей коже. В ее волосах запутались нити травинок. Счастье бушевало во мне. В тот миг я понял, что он хотел сказать. Наверное, понял, потому что, любя, уже не мог думать о мести.

   …Когда она проснулась, я почти забросал землею глубокую яму, в которую бросил  свой меч.
   - Что ты делаешь? – спросила она.
   - Ничего, – я стеснялся признаться. Но все же сказал: - Мой меч мне больше не нужен. Последний враг уже пал.
   Она ничего не поняла. Но улыбнулась и тихо пошла в дом.