Задумчивый фюрер выходит из церкви: челка нависла над левым глазом, на голове у него крест. Фотография - изображение двухмерное, сплющивает пространство, крест, конечно же, где-то сзади, но фотографу понравилось: символично…
А вот - плакат того же времени: любимый вождь со знаменем в руках устремлен в светлое национал - социалистическое будущее, а в небе распростер крылья белый голубь. Птица выглядит воинственно и немного смахивает на коршуна - альбиноса, но идея произведения проста и понятна: миссия фюрера санкционирована свыше - « с нами Бог!».
Это фашистская пропаганда, рассчитанная на тех, кто не понимает разницы между Христом и Антихристом, но ценит традиции, обряды и прохладную тишину под церковными сводами. Такие люди незаменимы для тоталитарного режима: приказано доносить - доносят, приказано убивать - что ж… приказы не обсуждаются.
Спрос рождает предложение. В тридцатые годы в Германии появилась политическая группировка «Немецкие христиане“. Вскоре их стараниями был принят документ, запрещающий евреям и лицам неарийского происхождения ( а заодно и тем, кто состоит в браке с такими лицами) нести какое бы то ни было служение в церкви.
Согласно этого документа священнослужители становились государственными чиновниками, а церковь - государственной институцией. «Национал-социализм - это христианство в действии!» - один из лозунгов того времени.
В том же 1933 году, когда «Немецкие христиане» захватили главенствующии позиции в германских церквях, была основана Исповедническая Церковь, которая отказалась подчиняться нацистскому государству и принимать «принцип главенствования фюрера». В Барменской Декларации, принятой Первым Синодом Исповеднической Церкви говорилось: христиане должны подчиняться только Христу, как в жизни, так и в смерти, церковь не может менять свои догматы или приводить их в соответствие с доминирующей идеологией, национальность ее членов не является основанием для ограничения в служении или исключения из членов церкви.
Христиане, принимавшие участие в Синоде, сразу же оказались в черных списках гестапо. Мартин Неимеллер, один из основателей Исповеднической Церкви, был приглашен на встречу священнослужителей с Гитлером. Он открыто высказал фюреру свою точку зрения, а через неделю в его церкви прогремел взрыв.
Карл Барт, профессор теологии трех немецких университетов, ведущий богослов того времени сразу же подвергся гонению со стороны «Немецких христиан “. Его ученик, двадцатисемилетний профессор Дитрих Бонхёффер выступил по радио с антифашистской речью. Передача была прервана.
Бонхёффера изгнали из Берлинского университета, где он преподавал богословие. Два последующие года он провел в Лондоне, нес служение пастора в небольшой немецкой общине. «Церковь в огне»,- писал ему Барт, и Бонхёффер вернулся на родину по велению сердца, вопреки здравому смыслу и инстинкту самосохранения.
В небольшом городке Финкенвальд в заброшенном здании частной школы Исповедническая Церковь открыла свою духовную семинарию. Бонхёффер стал ее преподавателем. Семинария просуществовала два года. Однажды туда нагрянуло гестапо. Двадцать семь семинаристов были арестованы и отправлены в концлагерь. Пасторам и преподавателям было предписано присягнуть на верность фюреру.
Исповедническая Церковь зашаталась в поисках компромисса. Кое-кто присягнул. Гестапо выявило непокорных. На глазах Бонхёффера был арестован Мартин Неимеллер. Бонхёфферу было запрещено проповедовать и публиковать свои работы. Его близкие родственники, оказавшиеся в последствии участниками сопротивления, служили в абвере, поэтому до времени его не трогали.
Бонхёффер был пацифистом, и его сердце разрывалось на части.Легко умереть одним из первых, не воспротивившись злу насилием. Невыносимо видеть, как убивают твоих товарищей, как уничтожают миллионы ни в чем не повинных людей. Демоническое происхождение фашизма и одержимость Гитлера не вызывали у него никаких сомнений, он не мог остаться в стороне, отмолчаться, отсидеться… Пацифизм был единственным убеждением, с которым его вынудили расстаться. В тридцать девятом году Бонхёффер вступил в ряды сопротивления и участвовал в разработке нескольких неудачных покушений на Гитлера.
В апреле сорок третьего он был арестован.
Вначале степень его причастности к заговору была непонятной. Во время следствия Бонхёффера держали в тюрьме Тегел в одиночной камере размерами два на три метра. Над ее дверью была выцарапана надпись: «Через сто лет это все закончится». В ноябре во время воздушного налета взрывной волной в тюрьме выбило оконные стекла. Заключенные страдали от холода. Единственным уцелевшим окном было окно Бонхёффера.
Следствие тянулось долго. Иногда Бонхёфферу казалось, что о нем забыли.Он много думал о жизни, о времени, о судьбе церкви и христианства. Сохранились письма, которые он писал из тюрьмы своей невесте Марии фон Ведемеер, племяннице Ренате и ее мужу Эберхарту. Некоторые из его мыслей, которыми он делился в письмах из тюрьмы, так и не были поняты до конца. Он был уверен, что церковь должна измениться, не консервироваться в себе, пытаясь сохранить свои традиции, а стать ближе к людям, служить им так же, как Христос, не отделяя себя от мира стеной самоправедности. Он стремился к безрелигиозному христианству, к подлинному ученичеству. Как и Карл Барт, он считал религию идолопоклонством и бесплодной попыткой угодить Богу. Он противопоставлял «дешевой» буржуазной «благодати» живую веру, истинную, спасающую и животворящую благодать Божию.
Иногда ему передавали книги. Он имел Библию и стихи Пауля Герхарта. Несколько стихотворений он переписал в свою тетрадь - все они о смысле страдания, покаянии и утешении, приходящем от Бога…
До него доходили тяжелые известия. « Смерть трех молодых пасторов очень огорчила меня, - писал он родителям.- Они были моими лучшими учениками… Это большая потеря для меня и для церкви… Возможно, я скоро отправлюсь к Мартину…» В письмах, проходивших цензуру, нельзя было упоминать фамилии. «К Мартину» означало к Неимеллеру, в Дахау.
Тем временем следствие продолжалось. Были обнаружены новые факты. Бонхёффера перевели в тюрьму гестапо. За время пребывания на Принц-Альбрехт-Штрассе ему было разрешено написать два письма. Он знал, что обречен. «Я хотел бы попросить вас распорядиться моими вещами. Отдайте мой обеденный пиджак, серый костюм, коричневые туфли… мама, вы лучше знаете, что у меня осталось… Короче говоря, отдайте все, что может пригодиться кому-нибудь, ни мало не сомневаясь…»
В феврале сорок пятого, на следующий день после разрушительного воздушного налета на Берлин престарелые родители Бонхёффера с трудом добрались сквозь дымящиеся руины к тюрьме, где содержался их сын Дитрих. Это был день его рождения, и они принесли ему подарок: печенье и том Плутарха. В гестапо Бонхёфферам отказали в свидании, но заверили, что вещи будут переданы. Через несколько дней родители снова попытались навестить сына, но он больше не значился в списках заключенных.
Мария фон Ведемеер разыскивала жениха в концентрационных лагерях. Она прошла семь километров от железнодорожной станции до ворот Флоссенбурга, побывала в Дахау и Бухенвальде. «К несчастью, мое путешествие оказалось безуспешным, - писала она своей матери, - Дитриха нигде нет. Кто знает, где он? В Берлине не хотят ничего говорить, а здесь никто ничего не знает…»
И все же один раз, сама не зная того, она была совсем рядом. Бонхёффер находился в Бухенвальде. Его держали в бетонном бункере для особо опасных преступников в полной изоляции и темноте.
В апреле фашисты начали массовое уничтожение узников. В лагере уже были слышны разрывы снарядов: приближались войска союзников. Заключенных из спецбункера под охраной эсэсовцев вывезли из Бухенвальда на грузовой машине. Они ехали несколько часов. По дороге узники говорили о смерти. Оставшиеся в живых рассказывали Марии фон Ведемеер о том, что Бонхёффер утешал их словами из Евангелия, говорил о Боге, о покаянии и вечной жизни. Один из узников оказался атеистом, он решительно возражал и порывался спорить. Это было странно и неуместно: никто не знал, куда именно их везут, но все догадывались зачем.
Заключенных привезли в небольшой город и заперли на втором этаже частного дома. Здесь Бонхёффер провел свое последнее богослужение, и в тот же вечер его увезли в Флоссенбург. Лагерь был пуст. В помещении прачечной ему и еще нескольким узникам, среди которых находился адмирал Канарис, зачитали смертный приговор. Им оставалось жить до рассвета.
Доктор-эсэсовец (по непонятным причинам присутствие врачей на месте казни считается обязательным) в последствии дал следующие показания: « Когда мы пришли за пастором Бонхёффером, он молился. Перед виселицей он еще раз опустился на колени и совершил краткую молитву. Я никогда не видел человека, который бы умер так мужественно и спокойно»…
…В июле родители Бонхёффера услышали по радио передачу из Лондона, посвященную памяти их сына Дитриха. До этого момента они еще надеялись увидеть его живым. Сохранился том Плутарха, в котором он успел написать несколько прощальных слов.
“ Это конец, но для меня - начало новой жизни…»
… Несложно отстаивать свои убеждения с трибун мирного времени. Это не опасно. Но рано или поздно наступит день, когда каждое слово будет испытано. Время расставляет все по своим местам. Казненные преступники могут оказаться героями, в любимые некогда вожди - палачами и бесноватыми, но мусор, плывший по течению так и останется мусором.
Возможно, Бонхёффер ошибался. Возможно, он не успел объяснить, что именно он понимал под безрелигиозным христианством. Но он был и остался христианином как в жизни, так и в смерти. В самые мрачные времена, когда свобода совести может поставить человека вне закона, христианин остается верным Богу.
… Задумчивый фюрер выходит из церкви. Челка нависла над левым глазом. На голове у него крест. Фашизм и религия - вполне совместимые вещи. Это доказано «Немецкими христианами».Волки облачаются в овечьи шкуры в собственных шкурных интересах. Но черное никогда не становится белым, оно имеет другую природу. Поэтому между фашизмом и христианством такая же пропасть, как между Христом и Антихристом.
На фотографии Дитрих Бонхёффер.