Жизнь в тюремном "курорте" длилась до апреля 1941 года. С наступлением теплой погоды тюрьму освободили от заключенных в несколько дней. В черные автобусы загоняли так много арестантов, что воздуха не хватало, у людей стали возникать припадки, но присесть было не возможно, т.к. стояли мы плотно друг к другу. В пути нас колыхало от одного борта к другому, визжали или матерились придавленные. Поездка показалась очень долгой. Наконец остановились. Приказ вылезать.
Я был вместе со всеми, потому что из тюрьмы вывезли всех. Мы оказались на открытом поле, занятом палаточными бараками. В палатках были сплошные трехярусные нары из мороженных горбылей с корой. Светило яркое солнце, но даже днем еще не было плюсовой температуры. Ночевать пришлось в холодных автобусах и на утро все дрожали. Автобусы ушли за новой порцией людей, а нас загнали в барак выбирать себе места для ночевки.
Территория лагеря на большом расстоянии была обнесена частыми рядами колючей проволоки на высоте до трех метров. БОльшая часть лагеря была отделена поперечной оградой - там поместили женщин. Кухня и столовая построены из досок с брезентовой крышей. Вдали видна деревня. Это была деревня Романовка недалеко от Всеволожска под Ленинградом на северо-востоке. Между станциями Мельничный ручей и Корнево.
Дав возможность отдохнуть, нас построили. К строю подошло начальство из НКВД и объявили, чтобы среди арестованных были выделены бригадиры, и чтобы каждый знал свою бригаду и свой инструмент. Работу будут поручать бригадирам, а строить мы будем аэродром.
Утром при построении по-бригадно я заявил дежурному, что я на тяжелой физической работе быть не могу из-за болезни ног. Он направил меня к врачу. Пошел к медпункту. Принимал врач-мужчина.
- Как фамилия? По какой статье отбываешь срок? На что жалобы?
- Фамилия - Григорьев, срок - один год, статья - 102, у меня плоскостопие.
- Разувайте ноги и снимите брюки.
Я выполнил и подошел к столу. Врач осмотрел стопы, потискал на подъёме, посмотрел вздутые вены от паха до пяток. Приказал одеться.
- Пальтишко-то у вас коротковато. Наверное, зябнешь ночью? - посочувствовал врач.
- Да, здорово зябну! Подо мной доски со льдом. Даже свернувшись по-собачьи не хватает моего пальто, чтобы как следует укрыться.
- Ничего, скоро будет теплее! А работенку я тебе дам легкую. На нее есть заявка из кухни. Будешь кипятить полевой титан для чая и приготовления пищи. Вот записка, предъяви в канцелярию лагеря.
Я был бесконечно рад. Не находил слов, как отблагодарить врача. Одно только бубнил:
- Спасибо, спасибо, товарищ врач!
Из канцелярии получил направление на кухню к старшей поварихе Анне Кузьмичёвой. Женщина в возрасте, полная, с приятным русским лицом, серыми глазами. Приняла меня словами:
- Новичок, тебе бы только камни из земли выворачивать, а ты - на кухню!
- Меня назначили... Ваше дело определить меня, как предписано.
- Ладно, я не в обиде. Знаешь, как обращаться с титаном? Дрова тебе напилят и наколят. Но горячая вода должна быть всегда вовремя!
- Постараюсь, тетушка Анна!
- Питание не ходи получать в бригаду - будешь питаться у нас. Сейчас-то есть хочешь?
- Конечно, не откажусь!
И тетка Анна подала мне сардельки с пюре. Я не знал какому богу молиться в благодарность за мою судьбу. Отбывая срок, о еде у меня забот не было, был всегда сыт.
Маруся с ребятами приехала навестить меня. Привезла батонов, колбасы, масла. А я отдаю ей всё это обратно.
- Ты что не берешь нашу передачу? Чем ты так сыт?
- Дорогие вы мои, большое спасибо вам за заботу! Но всё, что вы привезли из дома, везите обратно.
Я рассказал о своих приключениях в "крестах" и лагере. Маруся посмотрела, как работают люди в весенней грязи, потом на меня, повеселела. Валечка потихоньку спросила:
- Мама, я булки хочу!
- Мы недавно завтракали, а ты опять за еду!
- Дома у нас булки не было... - ответила дочурка.
С горечью в душе я понял, что у них дома еды не хватает. Понемногу помогают дед с бабушкой Катей.
- Папа, а что здесь делают столько людей? - спросил Толик.
- Здесь будет аэродром для самолетов.
- Ты скоро придешь домой? - спросил сын.
- Нет, сынок, не скоро. Как твоя учеба в школе?
- Ленится немножко, - ответила за Толю жена.
- Учись лучше, сынок! Это очень надо в жизни.
Во время свидания с семьей я не забывал следить за работой титана.
В конце мая у меня появилась сильная светобоязнь. Я ходил с повязкой на глазах, немного поглядывая вниз вдоль носа на дорогу. Капли из здравпункта не оказывали лечебного действия и мне начальник лагеря выделил сопровождающего милиционера, чтобы ехать в Ленинград на Моховую в глазной институт.
Всю дорогу по полю мы шли не на станцию Мельничный ручей, а вдоль железной дороги на Всеволожскую. Я - впереди, милиционер - за мной. Ему строго было наказано, чтобы я ни с кем не разговаривал и, тем более, не сбежал. Доехав до Витебского вокзала, пересели в дежурную милицейскую машину, доехали до Моховой улицы. Милиционер нашел приемную глазного врача, сдал меня для обследования, а сам сел в кабинете у двери.
Доктор осмотрел, закапал что-то в глаза. Сильно защипало.
- Вам, молодой человек, надо недельку полежать в темноте и повязку не снимать!
- Доктор, вы видите кто я? Вы напишите, пожалуйста, начальнику лагеря рекомендацию по моему лечению.
- Я вашему блюстителю порядка передам рецепт и рекомендацию начальнику...
Попрощавшись с доктором, мы вышли на улицу. Я обратился к провожатому:
- Товарищ милиционер, не откажите в любезности... Мне хотелось бы съездить домой на улицу Стачек...
- Ни в коем случае! Мне запрещено! Никуда нельзя заезжать!
- Будьте добры! Хоть на часок..? Там пообедаем и к вечеру вернёмся. Я об вашей милости никому не скажу, а вы, надеюсь, тем более...
- Ладно, так и быть... Куда ехать?
- На улицу Стачек дом 108.
Мы вышли на Литейный и поехали к нашему дому на трамвае. В то время ходил трамвай №36 по улице Стачек, до Стрельны. Когда шли с милиционером к дому, а я был с повязкой на глазах, нас сопровождали любопытные до самой парадной.
Под окном на скамеечке сидела бабушка Катя, а рядом строила кулички из песка Валечка. Она увидела меня и закричала:
- Бабушка, милиционер дядьку слепого ведёт!
- Ах ты, батюшки! Да это твой папка идет!
Быстро встав со скамейки, она побежала домой, крича:
- Маруся, Маруся, Иван Григорьич идёт!
Услышав крик, Маруся сначала подбежала к открытому окну и, увидев меня в таком состоянии, ахнула и присела, не в состоянии бежать на встречу.
Я вошел в квартиру, пропустив вперед милиционера, подбежал к Марусе, обнял ее и сказал:
- Не расстраивайся, дорогая! Со мной ничего серьёзного не случилось. Только заболели глаза. Опасности слепоты не будет, как сказал врач. Он дал рецепт, сказал, что скоро пройдет...
Я обнял жену и поцеловал её в лоб и губы.
- Я упросил товарища зайти к нам, не больше часа. Большое ему спасибо!
- Мама, поищи Толю! А я приготовлю чай. Присаживайся, товарищ!
Милиционер сел на стул у входа в комнату, рассматривая наше хозяйство и нашу семью. Вбегает запыхавшийся Толик.
- Папка, это ты? Зачем у тебя глаза завязаны?
- Прежде, чем что-то спрашивать, надо поздороваться!
- Папа, я растерялся... Здравствуй! Ты совсем?
Он уже понял, что я под конвоем. Спросить-то спросил, а еще сомневался, глядя на милиционера.
- Маруся, к столу, кроме чая, ничего для меня не надо. Ты ведь знаешь, где я питаюсь. Ты только для детей сделай что-нибудь повкусней!
За столом я рассказал о болезни. Больше говорить при постороннем не мог. Поговорив о житье-бытье, попрощался со всеми и мы опять пошли через двор на улицу.
Глаза болели около двух недель после поездки в Ленинград. Я продолжил работу у титана. Строительство аэродрома продолжалось. Бульдозеры снимали почвенный слой, бригады мужчин убирали вывороченные каменья, которые вывозили на машинах в окрестные болота и овраги.