Зимняя погода в начале 1940 года была и холодной и с оттепелями. Ленинград жил обеспеченным во всех видах продовольствия. По прежнему работали и кино и театры. Пострадавшим оказался, вдруг, Павел. Сначала посадили его...
Дело было так. Он сидел в буфете сада "Буф", теперь "Измайловский" и пил пиво. С пива тянет в туалет. Он пошел туда по узкому коридорчику, а на встречу идет еврей. Чтобы разойтись, надо идти боком, прижимаясь к стене. При попытке Павла дать встречному больше свободы, но неудачно пошатнувшись, он через плечо еврея уперся рукой в стену. А еврей испугался этого движения и заорал худым голосом: "Помогите! Бьют!!!". Прибежали двое, схватили Павла под руки и повели в вестибюль, где сдали его милиционеру.
Судила его в райсовете тройка. Не дали ему сходить домой или позвонить кому, чтобы сообщить. Присудили 162 статью УК со сроком 2 года. Мы ничего не знали и вдруг получаем от него записку, переданную по рукам из "крестов", с просьбой сходить на его квартиру, взять чемодан с вещами и деньги. Заплатить старушке из этих денег за комнату. Мы с Марусей ходили вдвоем. Павел тогда жил на Фонтанке, рядом с театром им. Горького.
Потом получили письмо. Оказалось, Павла отправили в Свердловск. Был определен на работу на завод, по своей специальности. Жил в заводском общежитии. Там в Свердловске Павел познакомился с Милой Лядовой (теперь она известный композитор, пианист, певица). Прислал нам фотографию. Она была тогда очень молоденькой девушкой.
После Лядовой познакомился с Августой Спиридоновой. После амнистии в 1941 переехал в Чебоксары к её отцу Моисею Спиридонову, художнику. Там и женился на Августе Моисеевне. Вот такой поворот судьбы.
* * *
Потом посадили меня.
За весь отопительный сезон на моем объекте аварий, как в котельной, так и в домах не было. В феврале 1941 года управляющий домами мой однофамилец Григорьев Иван Григорьевич собрался поехать по путевке в санаторий. В разговоре с ним я сказал ему, что у нас в котельной кончился керосин. Купить по счету нельзя было, торговля велась только за наличные, а ездить в порт за керосином далеко.
Я ему подсказал, как можно выйти из положения. Собрать вокруг кочегарки металлолом (старые трубы, радиаторы), и на вырученные деньги купить в ларьке керосина, чтобы его хватило на период весенне-летнего периода ремонта электромоторов и арматуры. Григорьев согласился и вскоре уехал в санаторий. Я стал собирать отходы в кучу. Выбрав подходящую погоду, позвонил сборщикам и заказал подводу за ломом. Подвода пришла рано утром и мы с подводчиком принялись укладывать металл в широкие дровни.
Не успел возчик еще увязать воз веревкой, как вдруг бежит к нам замуправляющего Быков вместе с милиционером.
- Куда это нагружен металл?
- В металлолом, - ответил я.
- Кто разрешил? Есть какой-нибудь документ?
- Мне разрешил тов. Григорьев! - я стал объяснять цель продажи, но у меня не было главного - оправдательного документа с подписью тов. Григорьева.
В тот период были такие законы, что осуждали за малейшие нарушения закона. К тому же этот Быков был на меня зол за то, что я его пропесочил в стихах в стенгазете. Вот он и нашел момент отомстить мне. Не дав мне сходить домой, переодеться, милиционер повел меня в отделение. В отделении уже были набраны несколько "указников", то есть рабочих, опоздавших на работу свыше 21 минуты. Они получили по 6 месяцев тюремного заключения.
Меня судили в Доме Культуры на улице Стачек (ДК "Кировец"). Маруся присутствовала в суде, она пыталась защищать меня, хотела доказать прокурору мою невиновность и то, что сочиненный Быковым поклёп не соответствует действительности. Прокурор ответил ей:
- Не надо, гражданка, усложнять хлопоты. Так надо государству и ваши убеждения не помогут. Металл был оценен в сумме 26 руб. 40 коп. Идите, гражданка, домой! А ваш муж будет отправлен под стражей туда, где он должен отбыть срок наказания.
Осудили меня на 1 год тюрьмы. Маруся, попрощавшись, в слезах побрела по коридору на выход, а меня посадили в "черный ворон", отвезли в пересыльную тюрьму на Контантиноградской улице (угол Атаманской и Кременчугской улиц). Там, в большом зале, сплошь занятом нарами без проходов, сидели указники на краешках народ, опустив головы или роясь в своих сидорах (мешках), пересчитывая свои домашние запасы. Дыму в помещении, как говориться, "хоть топор вешай".
Многие сидят в слезах. Ночью их сидоры были обворованы зеками, несмотря на то, что держались под головой во время спанья. Зеки подползали под нарами и, тихонько разрезав мешок, вытаскивали содержимое. Приходилось наблюдать, когда вора обнаруживали и вытаскивали за ноги из-под нар, как происходила расправа. Собравшиеся указники били вора кто чем может, пока не войдет дежурный милиционер. Избиение прекращается. Виновника уводят в другую камеру, а мужики начинают обсуждать, кто как бил вора. Кто в бровь, кто в зубы, кто в ухо, кто свалил и поработал ногами по бокам. Так я пережил первую ночь в заключении.
На второе утро нас вывели во двор и посадили в большие черные автобусы без окон, только в дверях маленькие зарешеченные окошечки. Когда везли, мы ничего не видели. Но, выбравшись из автобуса, поняли, что находимся во дворе знаменитых "крестов". Нас построили и повели по длинному коридору с железными антресолями и железными лестницами на этажи. По металлическому полу раздавались гулкие звуки шагов и эхо от стен.
Построили в две шеренги и сделали перекличку по списку. Дежурный по тюрьме вышел перед строем и спросил:
- Кто работал или может работать писарем? Поднимите руку!
Я, не долго думая, когда повторят вопрос, поднял руку. Больше никто не поднял.
- Как фамилия? - спросил дежурный, я ответил.
- Выйдите, Григорьев, из строя! Вы работали писарем?
- Нет, не работал, но могу работать.
- Вот на столе бумага и чернила. Напишите что-нибудь, чтобы посмотреть, что у вас за почерк!
Я подошел к столу, взял бумагу и ручку, сел на табуретку поудобнее и написал: "Я, Григорьев Иван Григорьевич, осужден по 102 статье Уголовного Кодекса. Срок - один год тюремного заключения.". Дежурный посмотрел и спросил:
- Как вести картотеку знакомо?
- Разберусь и справлюсь.
- Тогда иди к шкафу, где картотека, и посмотри ее. Почерк твой неплохой. Наладишь картотеку и будешь служить пока у нас. Твоя камера №5 - на двоих. Там живет раздатчик пайков, он получает питание на всех.
Ведение картотеки оказалось не сложным делом. Ежедневно приготовить сводку о наличии людей с учетом поступивших и выбывших и вести регистрацию персональных карт. Познакомившись с соседом по камере, я стал помогать распределять продукты питания штату тюрьмы, на завтрак, обед и ужин. Таким образом питанием был обеспечен.