Отрывки из повести "Острова памяти" (по воспоминаниям моего отца Дерябина Анатолия Степановича).
Эпизод восьмой. Август 1942 г.
Солнце безнадежно высоко застыло в раскаленной дымке над горизонтом. До спасительной ночи еще ох как нескоро! Только что отбита очередная, уже не поймешь какая по счету немецкая атака, на этот раз на стыке 1-го и 2-го батальонов. Точнее сказать, возле остатков окопов остатками этих самых батальонов. Эй, фрицы, где ваша хваленая пунктуальность, мать вашу?! Уже восьмой час пошел, а вы все не угомонитесь! В прошлом году, говорят, ваш рабочий день в 18-00 заканчивался.
399-я Забайкальская стрелковая дивизия вот уже пятые сутки, не трогаясь с места, из последних сил отбивает атаки напористого противника, зарывшись в иссохшую землю Большой излучины Дона совсем недалеко от обрывистого берега.
В первый свой боевой день, 27 июля, дивизия, только переправившись на правый берег Дона под Калачом и включившись в состав 62-й армии, тут же была брошена в наступление в направлении хутора Липологовского, как казалось тогда забайкальцам в рамках общего решительного контрнаступления фронта. Ну, прямо как под Москвой! Откуда им, новичкам, было знать, что это была отчаянная попытка нашего командования хоть как-то задержать разогнавшуюся машину немецкого наступления и не дать 6-й армии Паулюса, кстати, лучшей на тот момент во всем вермахте, сходу перепрыгнуть через Дон в ближайшем направлении на Сталинград. Без поддержки авиации и должной артподготовки 399-я дивизия сгоряча продвинулась на 5 километров и тут же захлебнулась кровью, понеся колоссальные потери в первые же часы. Причем, самое обидное состояло в том, что большую часть этих потерь принесли массированные бомбежки пикировщиков Ю-87 и минометный огонь, а до боевого соприкосновения с противником в тот злосчастный день дело так фактически и не дошло. Ну, накрыли огнем разведгруппу, сбили несколько пулеметных заслонов, а дальше все - сплошная стена огня впереди. На другой день уже оборонялись.
Кстати, в это же время, 28 июля 1942г вышел знаменитый приказ 227
Наркома обороны, вошедший в историю под названием «Ни шагу назад». Его зачитали в подразделениях дивизии утром следующего дня. Иллюзиям о «заманивании» пришел конец. Отныне, мужики, упираться нужно изо всех сил (как будто раньше мужики силы экономили), на вас вся надежда, ну а «трусы и паникеры будут уничтожаться на месте», то есть с вас и спросим…
У соседей, 196-й и 131-й дивизий дела обстояли не лучше чем у нас, если не хуже. Если для свежей кадровой дивизии забайкальцев сложилось все так скверно, то что уж говорить об истощенных в предыдущих боях и многократно переформированных частях. Так 33-я гвардейская и 147-я стрелковые дивизии попали в окружение в районе станицы Добринской и вообще пропали без вести. Целиком, до единого человека! Что же касается 1-й танковой армии, недоукомплектованной, брошенной в бой разрозненно и прорыв которой пехота наших дивизий должна была поддерживать, то ей на третий день не то что наступать, а обороняться стало нечем. И не дано тогда было знать солдатам, шедшим в безнадежную атаку и падающим под шквальным огнем, унося в вечность на последнем выдохе свое самое первое и самое последнее в жизни слово «мама!», а вместе с ним и горечь невыполненной задачи, что сгорели они не напрасно – остановили таки они страшного иноземного монстра на берегу Дона, на три недели остановили! А как они потом пригодились эти три недели для обороны Сталинграда! И кто знает, как бы все сложилось, окажись Паулюс у стен города в начале августа? К тому же именно срыв темпа наступления 6-й армии в Большой излучине Дона заставил Гитлера повернуть 4-ю танковую армию на север, а это в свою очередь помогло Закавказскому фронту отстоять грозненскую и бакинскую нефть. А стране воевать без горючего… Все правильно, все верно, вот только каждый из них был живым человеком и способным на нечто большее, чем стать просто трупом, частичкой огромной горы, которой товарищ Сталин пытался врага засыпать.
Но истинная цена тех событий станет ясна потом, а сегодня, 6 августа 1942 года, 1343-й полк 399-й дивизии, обессиленный от бесплодного наступления и не менее изнуряющими сдерживающими боями последних дней держит оборону на последнем рубеже – в нескольких сот метров от крутого донского берега меж двух балок, спускающихся к реке, прикрывая переправляющиеся по ночам на лодках и плотах части 62-й армии, которым предстоит занять позиции на левом, восточном берегу Дона. Мелькание саперных лопат над брустверами окопов после очередного авиационного или артиллерийского налета, столь энергичное в начале обороны теперь выглядит редким и замедленным. Командир полка майор Дрогайцев со своим штабом уже несколько суток руководит обороной прямо из передового окопа, порой вместе с солдатами из автомата отражая вражеские атаки, вместе же глотая пыль, гарь и невыносимый смрад, тянущийся со стороны нейтральной полосы от сотен разлагающихся на жаре трупов. День идет за днем, а на мутно-голубом небе ни облачка, их заменяют стаи самолетов с черными крестами на крыльях, волна за волной налетающих на позиции полка. «Юнкерсы» давно уже разбили понтонную переправу в тылу дивизии и теперь гоняются за каждой автомашиной и повозкой, появляющейся на прибрежных дорогах. А вот красные звезды на небе – очень редкие гости. Появится с востока пара «ишачков», покрутятся над траншеями минут десять и – нет их. Эх, птички наши дорогие, что ж вы свое гнездо свили так далеко! И почему это немецкие аэродромы, которым по идее нужно непрерывно свои передовые части догонять неизменно у линии фронта оказываются ближе наших? А может просто у нас по-прежнему самолетов мало? И это на второй год войны?
Как бы там ни было, а уж которые сутки через Дон для дивизии нет поступления ни подкреплений, ни боеприпасов, ни продовольствия. Нет и приказа об отходе на другой берег. Ничего нет – даже устойчивой связи с Калачом на том берегу. А какая связь с батальонами…Ну, это понятно – на таком обстреле какие провода уцелеют, а связистов и в спокойные времена не хватает. По этой причине штабные офицеры распоряжения в батальоны и донесения оттуда командиру зачастую вместо проводов доставляют сами, попутно эти провода, по возможности, и восстанавливая. А уж шифровальщику Дерябину и начхиму Савушкину этим заняться сам бог велел. Ну, какие сейчас, к черту, в этой каше нужны шифровки и химзащита! Однако на деле приходится заниматься не только связью. Вот как-то лейтенант Дерябин в разгар огневого налета ползком и перебежками добирается до 1-го батальона, а там, у обвалившейся землянки, над разбитым телефоном контуженый комбат сидит. А рядом больше никого. Не дав вымолвить и слова, капитан хватает прибежавшего одной рукой за ремень, а другой начинает настойчиво тыкать куда-то влево, при этом сипло кашляя и судорожно сглатывая. Наконец выясняется, что немецкие танки только что утюжили позиции на левом фланге, один там и застыл, остальные откатились, но в той стороне теперь не видно вообще никакого движения. Что там сейчас делается – неясно, возможно на позициях уже ни одно живой души не осталось. А танки, похоже, вот-вот попрут снова. Так что, лейтенант, бери-ка ты двух бойцов с ПТР-ми из моего резерва и дуй туда побыстрее. То направление, кровь из носа, но прикрыть надо. А к вечеру разберемся, к Дрогайцеву с донесением я своего связиста пошлю. Ну что ж, дыру заткнули, до вечера продержались, благо дело свое бронебойное мужики добре знали и командовать ими нужды не было, а вот ползком патроны потаскать и автоматным огнем прикрывать, то это да - попотеть пришлось. А вот на следующий день, в такой же ситуации лейтенант в течение дня командовал уже взводом. Прежний командир, молоденький младший лейтенант, на окровавленной плащ-палатке умер от ран прямо на глазах у Дерябина. (Стоявший над телом своего командира сержант-замкомвзвода лишь заскрипел зубами, мотнул головой, и, не расслабляясь, тут же обратился к лейтенанту за приказаниями – более старшего по званию рядом просто не было, а немцы должны были вот-вот вновь пойти в атаку). Продержались и на этот раз.
Но вообще, конечно обидно, что при всей храбрости наших солдат и сметливости командиров наша военная машина в целом, похоже, еще со скрипом и неуклюже действует. Ну что это, в самом деле: страна воюет второе лето и опять блицкриг. Снова внезапность, снова окружения и снабжение через пень колоду. Плохая организация, словом. Причем, чем начальственным уровнем выше, тем хуже. Тучи самолетов, лавины танков, что мы видели в довоенной кинохронике – куда все подевалось? А у противника осталось и даже вроде не уменьшилось? Хотя, сказать по правде, танки немецкие – дерьмо, горят как спички, пушки – слабые и жутко представить, что было бы, если бы у них оказались в начале войны танки, наподобие наших Т-34 или, не дай бог, КВ. Но как противник свои танки применяет, да еще во взаимодействии с пикирующими бомбардировщиками Ю-87! Прямо как по нотам играют. Стоит только продвижению танков застопориться, как тут же появляются «Юнкерсы» и начинается совместная обработка противодействующих огневых точек. Порой и пятнадцати минут не проходит. Четкость взаимодействия – вот, видать их главный конек! А нашим командирам, зачастую, приходится рассчитывать только на свои подразделения и на собственную смекалку. К счастью, конек этот у немцев порой спотыкается об их собственную педантичность и шаблонность решений. Вот, например, как они самый первый раз с этого рубежа нас сковырнуть попытались? После артподготовки и массированной бомбардировки, без лишней задержки, но и не вплотную за огневым валом, вероятно не видя оснований сомневаться в правильном результате правильного огневого воздействия, немецкое начальство на позиции нашего полка покатило мощный и незатейливый таран фронтальной атаки. Все честь по чести – танковая лава впереди, цепи пехоты и бронетранспортеры на положенном расстоянии сзади. В чистом поле, как по уставу предусмотрено. Но что сбоку две поросшие кустами балки пустыми остались, кстати, в сторону русских позиций тянущиеся, так использование их германский устав, видно, никак не предусматривал. А вот умница полковой наш командир Дрогайцев предусмотрел. Две имеющиеся в полку 76-мм противотанковые батареи он как раз в эти балки и разместил. Рисковал, конечно, сильно. Во-первых, охранять их в кустах от вражеской разведки сложно, а во-вторых, далековато они все-таки от пехотных позиций оказались. Но расчет-то был каков и как здорово оправдался! Немецкие танки подкатываются к нашим передовым траншеям, но там пока тишина – лобовая броня Т-4 стрелковым оружием, в том числе ПТР-ми, практически не пробивается, а цепи пехоты еще не приблизились. И тут вступают в дело противотанковые батареи в балках. Первыми же залпами подбиваются два танка противника на флангах. А что же остальные? Им бы опасное расстояние проскочить, да на русские окопы навалиться, но вместо этого они дружно поворачивают навстречу орудийным выстрелам и двумя собачьими сворами мчатся к оврагам. Все правильно – согласно германскому боевому уставу тонкую бортовую броню под пушки подставлять нельзя и противотанковые огневые точки необходимо подавлять в первую очередь. А как раз на этом майор Дрогайцев свой расчет и построил. Следующий ход - за бронебойщиками, и они свой шанс не упускают. Залпы противотанковых ружей с близкого расстояния прицельно бьют по боковой броне Т-4 и Т-3 – тем самым уязвимым местам, что танкисты так берегли. Одна за другой ревущие железные коробки останавливаются, окутанные коптящим дымом, с треском взрывается боекомплект в башнях, некоторые из них пылающими головешками валятся на землю. Уцелевшие танки начинают бестолково дергаться, останавливаются, водят по сторонам орудиями, отыскивая цели, но уже через минуту нервы у танкистов не выдерживают и их машины пятятся обратно в поле – к исходным позициям. Но тут появляются цепи пехоты, они оказываются в гуще отступающих танков, и возникает каша, по которой наши бьют из всего, что может стрелять. Б-р-р, до сих пор в ушах звенит душераздирающий вопль раненого немецкого пехотинца, на которого накатывается пятящейся задом Т-4. Солдат не в силах отползти, в отчаянии
лупит по броне трассирующими из своего автомата, но в этом аду механик- водитель, видимо, уже вообще ни на что не реагирует…
А вот еще пример. У немцев сейчас полное превосходство в небе, а потому имеющиеся и пока не слишком богатые огневые средства приходится беречь очень тщательно. Особенно это касается всеми нами любимой палочке-выручалочке «Катюши». Страшная вещь. В самой отчаянной ситуации, когда сдержать противника, кажется, уже нечем, и он неудержимо рвется вперед, ему на голову неожиданно сваливается рой воющих огненных стрел, смешивающих с землей все, что оказалось на площади падения. Ну и, само собой, для немцев наши реактивные установки – ненавистное адово порожденье, которое нужно уничтожать всеми средствами. Комдив Травников говорил, что у них по войскам и приказ соответствующий разослан. И как же нашу палочку-выручалочку сберечь, если днем, когда выявляются цели, скрытно батарею к передовой подтянуть невозможно? Проклятые «рамы» и «костыли» (самолеты-разведчики) зудят над головой с утра до вечера и вызывают пикировщиков на все, что движется в нашей прифронтовой полосе? (Причем, для быстроты дела, кроме радиосвязи зачастую используя специальный порошок, создающий над целью столбы разноцветного дыма).
И ведь придумали, ракетчики наши дорогие! К передовой батареи реактивных установок прибывают ночью, и тут же поодиночке машины рассосредотачиваются по ближайшим балкам и рощам, тщательно маскируются и ждут команды с командного пункта. Когда цели выявляются, «Катюши» спешно выезжают в назначенную точку, производят максимальный залп и тут же разбегаются в разные стороны до ближайших оврагов и кустов. Потом проходит буквально минут десять и вот они – над облаком пыли и дыма, поднятым залпом реактивных снарядов, появляется стая «Юнкерсов». Выстраиваются в карусель и с тупым упорством принимаются бомбить пустое облако, поднимая дым коромыслом до самого неба. Вот если бы они по сторонам порыскали, то, конечно, добычи себе нашли. Однако точность выполнения приказа – превыше всего. Самодеятельность в немецкой армии, видимо, не поощряется. Да и зачем нарушать работу отлаженного механизма, когда и без инициативы пока неплохо все идет? Но ничего, педанты хреновы, вот как поотшибаем шестеренки в вашей шарманке, придется вам у нас смекалке поучиться!
А пока их шарманка играет свой страшный марш и нам приходится туго. Бомбежки сменяются артобстрелами, атаки – новыми огневыми налетами, а в перерывах, видимо для разнообразия, с немецких позиций раздается гнусавое кваканье громкоговорителя, уговаривающего нас сдаться, иначе всем «руссишен зольдатен - буль-буль ин батюшка Дон». А нам и затыкать их стало почти нечем.
По ночам солдаты, бывшие таежные охотники, осваивают новый для себя промысел – под покровом темноты обшаривают на ничьей полосе вздувшиеся трупы немцев, в поисках оружия, галет и дрянных эрзац-сигарет из пропитанной никотином бумаги. Для штаба дивизии эти вылазки ценны, прежде всего, добытыми трофейными документами. Из найденных солдатских книжек явствует, что противник в последние дни вроде бы не менялся – части все той же 60-й механизированной дивизии, кстати, по численности состава не нашей чета – раза в два по-более будет. Но вот из последней вылазки разведчики притащили уже что-то новенькое.
…Тоненькая синяя книжка в руках. С сероватых страниц зловеще ощерились изломанные черные молнии с угловатыми готическими буквами. Что это? Сидящий рядом в окопе капитан склоняет голову набок и нехотя поясняет
- Памятка солдату СС. Вчерашняя добыча. О чем пишут? Да вот,
оказывается, жестокость на Востоке – необходима. В ней, мол, спасение Германии. «В сердце немецкого солдата не имеет права шевельнуться жалость ни к кому из русских. Всю ответственность берет на себя рейхсфюрер СС Гимлер». Вот так. Похоже, 6-ю армию элитой усиливают. А все потому, что отсюда до Волги ближе всего. Ведь без выхода к Волге им и на Кавказ соваться не с руки.
…Под низким, багровеющим солнцем вновь вспыхивает интенсивная стрельба. Снова проверка на живучесть – может мы сдохли, наконец? Да нет, ребята, сегодня вы этой радости не дождетесь! Но, по всему видать, скоро Паулюс врежет нам со страшной силой.