Изложенное не имеет отношения к известной статье УК, пользуясь которой истребляли миллионы сограждан даже чересчур лояльных зубодробительному коммунистическому режиму, уничтожались также и граждане повинные только в том, что жили в этой стране – просто по разнарядке.
По существу, 58-ой – это берег, за которым к северу находится горловина Ермиловской бухты, а напротив посреди воды на облюбованном чайками маленьком островке белеет маяк.
Пока я прицеплял лыжи к чемодану ко мне подошли двое, и один постарше и представительнее сказал:
- Может быть, мы пойдем вместе - меня зовут Юра, а это Коля.
Коля был щуплый поджарый высокий - под метр восемьдесят.
И вспомнился Саша Соколов:
Пали сумерки, и снег пошел густой.
Не бреши ты, сука драная, не лай.
Мы направились к портному на постой,
А с нами был тогда Угодник, Николай.
У его ног стоял заводской жестяной покрытый шаровой краской ящик со складывающимися алюминиевыми лыжами. Юра же рассчитывал передвигаться на одной широкой голубой слаломной лыжине. К ней прикреплялась складная дюралевая рукоятка, и он мог ехать на конструкции, как на финках. Видавший виды зеленый рюкзак крепился на ручке агрегата.
От берега до места лова ходьбы было минут сорок. Под резиной хрустел свежий ледок, местами он был идеально скользкий, но мы шли без льдозацепов. Кучи любителей природы расположились главным образом слева. Они недобро взирали на проходящих отставших. Мало кто жаждал, чтоб его обрубал даже настоящий Николай Угодник. Но мы шли мимо, мы шли дальше.
Погода стояла теплая, вечернее солнце еще пригревало. Денек выдался жарким – я целый день тягал корюшку с семнадцатиметровой глубины. Рыбалка выдалась очень даже удачной. Подходило время сматывать удочки, и три корюшатника прошли мимо нас в сторону автобуса. Один из них искупался по самое горло.
За час до отхода автобуса мы смотали удочки и двинулись в обратный путь, обошли гряду высоких торосов, и вдалеке зазеленела темная полоска.
От высокой гряды торосов мы не отошли метров сто, когда Юрий спросил:
- Что-то берег впереди однообразный. К какому месту мы идем?
Он медленно скользил рядом со мной на лыжине. Я отлично знал: куда следует направляться. И начал объяснять, вытянув вперед правую руку:
- Вон видишь два ярко белых, еще не растаявших, тороса?
Я не успел договорить, что нужно идти чуть левее их. – Подо мной провалился лед, и я рухнул в пучину. Юра со своей лыжей сдал назад. А я, будучи в воде по грудь, ребром ладони правой вытянутой руки рубанул перед собой по льду – он раскрошился. Я рубанул левой рукой – та же история.
- Где-то же будет твердый лед, - думал я и колотил впереди себя, пройдя таким образом в воде метра два.
Юрий и подошедший Николай стояли в оцепенении. Я кинулся колотить лед слева и двинулся назад по левому краю и наткнулся на бугорок льда сантиметров на 10 выступающий надо основным льдом.
- Хорошо, что нашлось твердое место, - размышлял я, держась руками за бугорок, и вспомнил, что лучше из полыньи выбираться на спине. Я решил, что пару секунд передохну и развернусь.
Тут раздался голос Юрия:
- Подожди! У меня есть веревка!
Он какое-то время разматывал клубок, затем кинул конец мне, но неудачно. – Веревка не долетела и была в стороне. Повторный заброс – и веревка у меня под рукой. Я трижды обернул розовый капроновый шнур вокруг ладони, и Юрий медленно потихоньку вытащил меня из майны, в которой остался плавать накрошенный мною лед.
Только теперь я обратил внимание на то, что лыжи чемодана стоят на самом краю полыньи, а веревка от них перекинута через правое плечо и грудь. – Ведь еще немного и чемодан оказался бы в воде, и неизвестно остался бы он на плаву, или, хотя и пенопластовый, пошел бы с грузом на дно, увлекая меня за собой. Размышлять было некогда: я снял с себя веревку и осторожно попытался развернуть лыжи чемодана. Одна лыжина зависла больше, чем наполовину, над водой, а чемодан наклонился в сторону майны.
- Да, брось ты его, - крикнул Николай.
Я вывернул сани как надо и резким рывком вытащил тяжелый сундук на лед рядом с собой. Затем я заметил, что в майне среди черной воды и серого ледяного крошева плавает бахил от хим-дым комплекта. Я глянул на свои ноги – левая нога была не в резине. – При моем барахтанье, он слетел с ноги, но не утонул за счет воздуха, находящегося внутри. Раскрытым ледобуром я выловил пропажу.
Юрий предложил идти по следу вперед ушедшей троицы, Николай его поддержал, а я присоединился к большинству.
Три любителя природы продвигались по кругу в обход им понятных опасных мест. Мы шли по следам, оставленным полозьями их саней, и увидели свежую полынью: кто-то из них проверял здесь глубину.
У автобуса я спросил одного из троицы:
- У вас двое искупались?
Он отрицательно покачал головой и ответил:
- Один, но два раза. Мы смекнули, что купальщику следует идти первым – ему-то все равно – он уже мокрый от первого купания.
Я нашел водителя Женьку и спросил:
- У тебя есть газеты?
- Зачем тебе?
- Почитать, - ответил я.
- Да, пошел ты!
Сидя на чемодане, я снял второй бахил, вылил из него воду, свернул трубкой и оба бахила положил в чемодан. Затем я снял сапог с левой ноги и перевернутым положил на снег, чтобы изнутри стекала вода. Когда я отжимал носки, ко мне подошел Женька:
- Что же ты сразу не сказал, для чего тебе газеты?
Он принес штук пять газет. Одной я протирал сапог внутри, другую обмотал вокруг ноги портянкой. Надел на газету отжатый шерстяной носок и воткнул ногу в сапог.
Как только закончились мои манипуляции, прозвучала команда:
- По местам.
Женька натопил автобус, и мне мокрому ехать было тепло и уютно под песню:
И пусть говорят - да, пусть говорят!
Но нет - никто не гибнет зря,
Так - лучше, чем от водки и от простуд.
Другие придут, сменив уют
На риск и непомерный труд, -
Пройдут тобой не пройденный маршрут.
С одежды вода стекала в сапоги, и они опять начали хлюпать. При моем выходе из автобуса Женька спросил:
- Завтра поедешь?
- Не знаю, - сказал я.
Но утром без десяти пять я был на ногах. Поскольку экипировка не высохла, я оделся полегче.
- Ну, все-таки решился?
- Вот газет принес тебе, вместо использованных.
- Стоило ли ехать ради этого? Брось за заднее сиденье – может, кому еще сгодятся.
Ерши для наживки поймались, и только тогда я понял, что пойду на роковое место. Вчерашних напарников не было, да, я и не хотел никого брать в то гиблое место.
Шли сорок утренников – ночью подмораживало, а днем отпускало. Поэтому утренний путь не оказался сложным.
Я пробирался к своей вчерашней купальне по невысокой гряде торосов, изрядно подтаявших сверху и служивших более твердой опорой, чем обычный лед. Сани с чемоданом я вел за веревку левой рукой сбоку по чистому льду, а в правой - держал раскрытый ледобур, который в случае провала под лед смог бы послужить опорой для выкарабкивания из полыньи.
До места чудесного спасения я добрался достаточно быстро. Я стоял на гряде торосов и смотрел на покрытую тонким ледком майну, которая находилась от меня в тридцати метрах. Она располагалась на более светлой полосе льда, тянувшейся параллельно берегу. Дальше на этой полосе виднелись елки метров через сто одна за другой, установленные профессиональными рыбаками. Я ходил прежде между этих елок, но не подходил к ним близко, предполагая, что там стоят сети. Сейчас же я подумал, что елки показывают подводную банку в виде хребта, вдоль которого течение сильнее, и лед, размываемый более интенсивными струями воды, снизу тоньше и меньшей прочности. – Вот когда я понял: что же тянуло меня к этому месту. – Я пытался найти ответ: почему я провалился на ровном месте, по какому ходил много раз и какое не вызывало опасения.
На ледовой поляне в гордом одиночестве я повторил вчерашний улов, но в обратный путь двинулся на полчаса раньше и веревку от саней чемодана держал всю дорогу на согнутом локте или в кулаке.
Гряда торосов, представлявшаяся незыблемой твердыней утром, преобразилась и кое-где зияла черная манящая вода. Один раз лыжи с чемоданом стали юзом сползать в такую прорву, но я вовремя подтащил их к гряде.
Спасительная гряда торосов закончилась, и я вышел на ровный лед, разделяемый на поляны остатками малых торосов или тоном и цветом покрова.
Примерно в километре от берега посреди светлой поляны я наткнулся на свежую майну, а от нее шел след длинной метров десять, показывающий, как приятели тащили своего друга купальщика. Обойдя купальню стороной, я пошел по следам, идущим к берегу.
Я видел еще несколько мест, где купались любители природы.
Все в нашем автобусе выбрались с гнилого льда благополучно, и мы отправились в обратный путь. Но проехав всего километров семь, «Икарус» остановился, и в переднюю дверь автобуса вошел рыбак – парень лет до двадцати пяти. Все бы ничего, но у пацана не было ни ящика, ни шнека, и стоял он на сыром резиновом полу автобуса в серых мокрых вязаных носках. Он объяснил, что тяжелые сапоги сбросил в воде, так как с ними никак не мог выбраться из майны на лед. Женька из-под заднего сиденья достал старые кирзачи, а парень вместо портянок обмотал ноги моими газетами. Носки он отжал и сунул в карман мокрой куртки.
По шансону звучала «Надежда»:
Светит незнакомая звезда,
Снова мы оторваны от дома,
Снова между нами – лишь вода,
Льдины и огни аэродрома.