Февраль 2014, Нью Йорк.
Полное моё имя таково:
Сергей О. Бетехтин-Талепоровский, будем знакомы!
Так как “Талепоровский” из-за тринадцати букв в документы, начиная с советского паспорта, полученного в 16 лет, не лез, то и остался я по бумагам Бетехтиным.
Фамилия уже сама -по-себе странная и нерусская, и вызывающая много удивления, и спасало меня по жизни только то, что в Петербурге полно странных фамилий, и никто сиим вопросом особенно не удручался.
В Америке же её, фамилию, произнести никто не может, в чём есть своя прелесть, ибо тогда все вынуждены помнить, что зовут меня Сергей, хотя некие заблудшие индивиды и пытаются меня назвать на итальянский мотив, “Серджио”. Я обычно не протестую, ибо “Сергей”, если неправильно его произнести, может поставить под сомнение мою гетеросексуальную натуру. Что обидно.
Жена, будучи женщиной умной, при замужестве оставила свою девичью фамилию, иначе её работа в высоких сферах финансовой жизни страны была бы осложнена без нужды.
Так что мучиться с непроизносимой фамилией выпало на долю моих детей, хотя они имеют полное от меня разрешение и благословение фамилию поменять, вернув её в свою первоначальную, немецкую форму.
Они, однако, сопротивляются из-за любви ко мне, и своей смешанной родословной гордятся. Более того, вторую часть фамилии они тоже иногда используют, “Талепоровский”, но, как и я, не в документах.
И дело, собственно, не в непонятной и длиннющей нерусской фамилии, а в том, что стоит сразу за именем моим, Сергей, то есть “О.”
Народ вполне резонно полагает, что это запрятанное отчество. Народ, разумеется, русский, ибо американскому народу на отчества наплевать, за неимением таковых.
Всю жизнь я с этим “О.” мучаюсь. Как только дремучие лесные и прыткие провинциальные умы меня не называли !
“Олеговичем”, по простоте души, не понимая, что ни одна культурная семья , даже с сильными потугами на раннюю национальную русскую принадлежность не назовёт своего отпрыска Сергеем Олеговичем, во избежание сломанного языка.
Были, конечно, попытки славянофилов запихать меня в “Ольговичи”, что было просто обидно.
Бородатые понаехавшие пророки, которыми кишел в те годы Питер, стремились приклеить мне “Онуфриевича”, чему я яро сопротивлялся.
Весельчаки с юга зондировали на “Остапа”, а жители отдалённых степей на “Омара”, отравляя мне жизнь.
А всё ведь просто, нужно только было заскочить в Русский Музей, и увидеть подсказку.
На большом, почти во весь рост, портрете, стоит там красавец гусар, Е.В. Давидов, хулиган, пьяница и герой, писанный Орестом Кипренским.
И гласило семейное придание, что связана семья была в ту, наполеоновскую войну, с Давидовым, и полюбился этот портрет моему дедушке Георгию настолько, что назвал он своего сына в честь художника, Орестом. И оказался я, посему, Орестовичем. Вот вам и “О.”
А чтобы никто не расслаблялся, то женился мой отец Орест на моей маме, которую звали Нонна.
Но это уже совсем другая история..