В ворохе рекламных газет, извлеченных из почтового ящика, обнаружился листок извещения, приглашавший меня получить заказное почтовое отправление. Я вчитался в каракули почтальона, напоминавшие неумелый эскиз забора, и не без труда смог разобрать адрес отправителя, а точнее страну, откуда пришла посылка – государство Израиль. Я повертел листок, посмотрел его с оборота, а потом на просвет. Ошибки не было – в извещении были указаны моя фамилия и мой точный адрес – наименование улицы, номера дома и моей квартиры. Подумалось, что это недоразумение или ошибка расторопных почтовиков. В далекой еврейской стране у меня не было, да и быть не могло ни друзей, ни коллег, ни родственников. «Идти или не идти на почту?» - решал я, и с ужасом представлял себе очередь из трех десятков неумирающих старушек, сидящих на почте в ожидании выплаты пенсий или субсидий, нашедших в этом бестолковом сидении увлекательное занятие - возможность убить свободное время, судача между собой, разглядывая клиентов, почтовых приемщиц и кассирш, слушая их разговоры и перебранки с посетителями.
Получать бандероль я все же пошел (возобладало любопытство) и простоял-таки битый час, потея от жары в переполненном зале отделения связи, слушая монотонные пересуды старых женщин, стук почтового штемпеля, внюхиваясь в пары кипящего сургуча. Наконец я дождался своей очереди. Полногрудая румяная почтмейстерша забрала мое извещение, упорхнула в подсобку и пропала, будто там вышла замуж и ушла в декретный отпуск. Когда мое терпение лопнуло и я открыл рот, чтобы высказать накипевшее в душе негодование, полногрудая девица выглянула из подсобки и прокричала на весь почтовый зал, раскрывая секрет моего извещения, обращаясь к деловитой коллеге, неустанно орудующей штемпелем, как заправский жонглер:
- Марь Ванна, ты куда засунула Израиль?
- Израиль? - с недоразумением переспросила жонглерша, вскинув брови и приостановив свои почтмейстерские манипуляции, отработанные годами безупречной службы.
На этих словах старушки замолчали, повернулись, как по команде, в мою сторону и стали сверлить меня острыми взглядами, разыскивая в моем облике, как я понял, семитские черты. Горячая, обжигающая кожу краска растеклась по моему лицу, затекая на шею, под воротник и ниже.
- Да, Израиль, который мы вчера с тобой принимали, - уточнила девица, теребя и закручивая в трубочку моё извещение.
- Ах, Израиль…, - ответила дама и посмотрела на меня поверх очков, - так этот Израиль лежит в третьем зале на полу под вторым стеллажом, где всегда лежала иностранщина!
- Позвольте, - возмутился я, - почему это моя посылка на грязном полу и с иностранщиной?
- Успокойтесь, мужчина, у нас гигиена - полы выметены и вымыты с хлоркой, - ответила деловитая дама, продолжая смотреть поверх очков и изучать мою воспылавшую внешность.
Вскоре принесли посылку – большой желтый пакет, надписанный ровным размашистым почерком, оказавшийся мягким на ощупь, будто в нем зашили небольшую подушку. Я расписался в получении, понюхал пакет, но запаха хлорки не определил, засунул бандероль подмышку и покинул душное отделение связи, изображая на лице беспечный вид, предоставив возможность любопытным старушкам спокойно и без стеснения перемывать мои косточки.
Любопытство раздирало меня. Я зашел под пустующий навес трамвайной остановки, находившийся неподалеку от почты, расположился на деревянной скамейке, где попытался рассмотреть и разобрать обратный адрес и фамилию отправителя. Надписи мне ни о чем не говорили и света на загадку не проливали. Тогда я предпринял попытку вскрыть пакет. Но сделать это не смог – упаковка была прочной и не поддавалась ни на разрыв, ни на перекусывание зубами. Пришлось бежать домой и воспользоваться ножницами.
Упаковка представляла собой плотную бумагу с мягкой прозрачной пластиковой подложкой, покрытой гладкими выступающими пупырышками, наполненными воздухом, а в посылке оказались три увесистые книжки в толстом картонном переплете и сложенный вдвое листок бумаги - письмо, напечатанное на машинке. Текст письма я привожу дословно:
«Дорогой Борух!
Пишет тебе троюродный брат Соломон, сын двоюродного брата твоего папы по материнской линии дяди Липы. Надеюсь, ты помнишь своего бедного дядю Липу - моего несчастного папу. Он не дожил до светлого и радостного дня, когда нашелся его любимый племянник – ты, мой дорогой Борух. Царствие ему небесное и земля пухом! Так сталось, что не по нашей воле, а в силу известных тебе обстоятельств жизнь нещадно разбросала нас, близких и любящих друг друга людей, по разным краям белого света, лишила нас радости общения с кровной родней и счастья совместного проживания. Слава Богу, что нашлись добрые люди, взявшиеся за многотрудное дело поиска и воссоединения разобщенных семей. Дай Бог им здоровья и долголетия! Благодаря этим людям я нашел тебя, и теперь уверен, что мы уже не потеряемся, будем вместе и сможем помогать друг другу по мере наших сил и возможностей. Дорогой Борух, я посылаю книгу, которую написал и издал на русском языке на свои собственные шекели. В книге я рассказал историю нашей многострадальной семьи. Одну книгу забери себе и прочитай ее сам, а две других отдай нашим родственникам, о которых я еще не знаю, но надеюсь, ты мне расскажешь о них в своем ответном послании, которое я с нетерпением буду ждать от тебя. Нитраэ ба-эрец Исраэль!*»
Первая мысль, посетившая меня после прочтения странного письма, - отправление все-таки попало ко мне по ошибке. Я снова взял мягкий конверт, ощутил приятные на ощупь пупырышки на его внутренней стороне, раздавил несколько упругих шариков, наслаждаясь звуками коротких хлопков, всмотрелся в яркие марки с бородатыми мужиками в черных широкополых шляпах и непонятными иероглифами на нижних полях, и ещё раз вчитался в размашистый почерк – адрес и фамилия совпадали с моими. Но почему новоявленный родственник называл меня Борухом, когда я по документам был и остаюсь Борисом? И кто такие эти Соломон с Липой, о которых я никогда не слышал и ничего не знаю? А непонятные слова в конце письма, написанные кириллицей, и вовсе вызывали недоумение и некоторую злобу.
Вспомнились забавные истории о злоключениях композитора Марка Фрадкина, рассказанные впоследствии актером Борисом Сичкиным, эмигрировавшим за рубеж. Из-за границы Сичкин отправил несколько шуточных писем Фрадкину, перепугавших до смерти знаменитого песенника. Актер писал композитору о его якобы многочисленных родственниках-эмигрантах, носящих самые невероятные и заковыристые еврейские имена и фамилии. Сичкин передавал от них приветы, благодарил известного композитора от имени его родственников за якобы тайно переданные бриллианты и деньги на чужбину и уговаривал Фрадкина эмигрировать в Израиль. Фрадкин впадал в панику, полагая, что эти письма прочитывают те, кому не надо, тотчас же бежал с ними в КГБ и клялся там, что нет у него никаких родственников за границей, а свою принадлежность к известной национальности он никогда не афишировал и не собирался этого делать ни при каких обстоятельствах…
Но времена наступили другие, родственники за рубежом появились у многих, что теперь никто не скрывает, и даже напротив - наличие таковых составляет некоторую гордость остающихся здесь. Перебирая в памяти рассказы ушедших родителей, я с трудом припомнил историю о сводном двоюродном брате отца, жившем в западной Украине и не состоявшем с ним в кровном родстве.
Я полистал книжку, присланную мне, рассмотрел смелый рисунок на ее обложке, изображавший знакомые кремлевские башни, увенчанные звездами, только не революционными рубиновыми, а шестиконечными сионистскими. Издание оказалось приличной толщины, изобиловало черно-белыми фотографиями и мелким убористым плохо читаемым текстом. Одна из книг была надписана размашистым почерком:
«Дорогому брату Боруху с бесконечной любовью и не меньшей надеждой на воссоединение».
Не скажу, что дарственная надпись на книге порадовала меня, но некоторый интерес к ее содержанию и автору появился. Книг я давно не читаю - литературу из моей жизни вытеснили интернет и телевидение, но этот бестселлер, написанный странным новоявленным родственником, я решил проштудировать.
В первый же вечер, готовясь ко сну, я прихватил с собой в постель израильский подарок, но чтение завершилось недолгим перелистыванием бестселлера, падением книги на пол и глубоким здоровым сном. Сновидения мне не запомнились.
В последующие несколько вечеров я не открывал книгу из-за занятости и некоторых обстоятельств, о которых должен рассказать подробнее, поскольку они, эти обстоятельства, будут в дальнейшем связаны с посылкой, присланной из-за рубежа.
Украинский городок, в котором я родился и живу по сей день, расположен в 60 километрах от Азовского моря – места излюбленного летнего отдыха украинцев и россиян. Когда-то это побережье было пустынным, редкие отдыхающие приезжали в крошечное село Кирилловку, которое мало кто знал. Поселение насчитывало несколько коротких улиц, застроенных маленькими белеными домиками, слепленными из глины и коровьего навоза. Было и предприятие - рыболовецкая артель, носившая название «Сыны моря», да еще сельское кладбище, заросшее густым кустарником и колючим репейником. Рыболовецкой артели принадлежала морская пристань, сооруженная на деревянных сваях, куда причаливали суда артели – большие, облепленные ракушками просмоленные посудины с высокими скрипучими мачтами и просторными палубами, заваленными пойманными бычками. Артель давно почила в бозе, пустынные пляжи превратились в шумный перенаселенный курорт, протянувшийся на десятки километров в одну и другую стороны от границ бывшего крошечного села. А море, оставаясь ласковым и теплым, сделалось местом работы горожан, выезжающих сюда на заработки, позволяющие продержаться и прокормиться длинной зимой до наступления следующего курортного лета.
Сезонная работа коснулась и меня тоже. Правда, зимой я не скучаю дома без дела, а работаю музруком в детском саду, поучая детвору музыке и получая скромную зарплату, которой хватает на скудное двухнедельное пропитание. И все же, работу музрука я расцениваю, как благо на фоне тотальной безработицы местного населения. Только, пожалуйста, не подумайте, что я какой-нибудь самодеятельный музыкантишко с танцплощадки. Вообще-то я профессионал, прошедший через музучилище, а затем институт культуры. Это я к сведению….
Так вот, в конце мая мой садик закрывается на каникулы, а я подаюсь на лето в Кирилловку, где проживаю в отеле и одновременно тружусь массовиком-затейником, зарабатывая неплохие, по здешним меркам, деньги.
А теперь о книге, присланной мне по почте из государства Израиль. В последующие вечера на ее чтение у меня не оставалось времени из-за подготовки к отъезду на летние заработки. Я собирал и упаковывал сценарии, ноты и грим, стирал и гладил сценические костюмы, переданные мне на ответственное зимнее хранение.
В предпоследний день, предшествовавший моему отъезду на море, принесли еще три извещения на посылки из Израиля. И снова, как и в прошлый раз, я подумал об ошибке почтовиков. Но, после внимательного рассмотрения трех бумажек я обратил внимание на солидный вес отправлений – по 10 килограммов каждое. Я ужаснулся, заинтриговался и, выкроив время, побежал на почту, где мои сомнения были развеяны. Две знакомые почтмейстерши не без труда вытащили из подсобок посылки и посмотрели на меня с таким упреком и презрением, будто это я сам себе отправил такую тяжесть, решив загрузить и помучить несчастных женщин. Посылки были упакованы все в ту же желтую бумагу, что и первая, правда, прежней мягкости и подушечной легкости уже не ощущалось. Дома я вскрыл упаковки. И, о Боже…. Из трех неподъемных посылок посыпались книги, в точности такие, какие я получил несколько дней тому назад. В одной из посылок лежало письмо, напечатанное на машинке:
«Дорогой брат Борух!
Я знаю: ты уже прочитал мою книгу, а когда перелистнул ее последнюю страницу, долго и горько плакал, проливая слезы тоски и воспоминаний. Прости меня, своего брата, который самым бессовестным образом отнял твое драгоценное время и растрогал твои чувства.
Сейчас ты, наверное, назовешь меня авантюристом, потому что я решил отправить тебе ещё партию своих книг. Ты правильно понял меня, дорогой брат, - пусть другие люди узнают о нашем многострадальном народе и о нашей семье. Раздай мои книги простым людям. Я полагаю, что цена 30 долларов за томик будет невысокой и скорее символической. Деньги, вырученные от продажи, переведи на счет, который я указал ниже. Здесь, на Земле Обетованной, я пожертвую эти деньги на лечение больных и бедных. Заранее благодарен тебе, дорогой Борух. Искренне твой брат Соломон. Нитраэ ба-эрец Исраэль!»
Вы спросите, что я почувствовал и что подумал, отложив это письмо в сторону и разглядывая гору присланных книг? Во-первых, недоумение, которое вызвало некоторое противоречие в тексте письма. Мне предлагалось раздать книги и в то же время получить за каждую по 30 долларов... Во-вторых, почему это я, никогда не занимавшийся бизнесом, должен торговать книгами совершенно незнакомого мне человека? Да и родство его надо ещё проверить – уж очень-то смахивает вся эта история на откровенную аферу. Судите сами: некий предприимчивый проходимец, пользуясь моими непорочной репутацией и доверчивостью, решил поиграть на чувствах и подзаработать на этом деньги. Жаль, что из-за занятости и сборов я не успел прочитать книгу - возможно именно там, в мелком убористом тексте и кроется некая разгадка странного человека, назвавшегося моим братом… А вдруг этим человеком и на самом деле движут добрые намерения и чистые откровенные чувства? Странно мы устроены – всегда и во всем видим только дурное или подвохи. Наверное, видеть плохое - это природный способ защиты от неприятностей. Так думал я, перечитывая новое письмо и рассматривая стопки книг, пахнущих типографской краской.
Я достал книжку, присланную мне с первой посылкой, всмотрелся в дарственную надпись, сделанную шариковой ручкой, и обнаружил в слове «любовь» отсутствие мягкого знака. И вдруг мне стало мучительно жаль этого незнакомого человека, который зачем-то уехал на чужбину, где, наверное, ему нелегко, но, несмотря на лишения, смог найти свою родословную, описать её, оплатить тираж книги, и, наконец, найти меня и прислать свой подарок. Пропущенный мягкий знак, да ещё и в слове «любовь», мог свидетельствовать о волнении писавшего, а стало быть, о его искренних побуждениях и чистой совести. Да и что плохого может сделать мне человек, который находится в далеком незнакомом мне государстве, где я никогда не был и не собираюсь его посещать? В принципе я мог бы послать его к черту, не ходить на почту и ничего не знать.
Сидеть и размышлять над судьбой новоявленного родственника и думать, что делать с посылками, я больше не мог – поджимало время, нужно было ехать в Кирилловку, где через два дня открывался курортный сезон. И посему мне не оставалось ничего другого, как нагрузить ещё один чемодан книгами и забрать его с собой на море, где, как я полагал, издание быстро разойдется среди скучающих, разогретых солнышком отдыхающих. Я сложил вещи в свои старые «Жигули» и тронулся в путь-дорогу.
Отель, а по-здешнему база отдыха, где вот уже несколько лет в течение летних месяцев тружусь я, называется «Водный мир». Вполне приличное заведение, скажу я вам, правда не дешевое и не очень доступное для простых трудящихся. Зато здесь имеются охраняемая территория со своим пляжем, аквапарк, детские площадки, зрительный зал, тренажеры и большой ресторан. Номера, располагающиеся в двухэтажных корпусах, оснащены всем необходимым, включая биде. Большой отряд горничных и уборщиц, разодетый в фирменные одежды с эмблемами базы на комбинезонах и фартуках, подметает дорожки, подстригает и поливает газоны, разносит обеды по заказам, туалетную бумагу и свежие постельные принадлежности. Идиллия не хуже египетско-турецкой, только ближе, доступнее и понятнее – разговаривают здесь исключительно по-русски и не только отдыхающие, но даже упёртые украинцы. У меня отдельный номер в служебном корпусе на втором этаже. Вообще-то отдельных номеров удостоились не все работники и сотрудники базы. Такое жилье занимает элита – директор, главный бухгалтер, врач, шеф-повар и я – массовик-затейник, или маэстро, как меня величают и представляют отдыхающим. В моем номере, помимо обязательных аксессуаров, – раскладной диван для гостей, вместительный стеллаж для нот и сценариев, гардероб с театральными костюмами и музыкальные инструменты – фортепиано, аккордеон, гитара и скрипка.
На базе меня уважают за редкую профессию и творческие находки и, как мне кажется, считают небожителем – на планерках и пятиминутках руководство «Водного мира» не делает мне замечаний, в отличие от других, а лишь отмечает режиссерские удачи и зачитывает хвалебные отзывы отдыхающих, адресованные в мой адрес.
Книги, присланные из-за рубежа, я выложил из чемодана и разместил на стеллаже для сценариев, высвободив для них отдельное место. В первый же день я разнес по соседним магазинам с десяток бестселлеров, всучив их знакомым продавцам, торгующим продуктами и курортными аксессуарами. Издания взяли – помогла моя здешняя известность, и выставили на продажу в видных местах. На книжках повесили ценники, в которых, посоветовавшись со мной, написали толстыми черными фломастерами: «АКТУАЛЬНЫЕ ОСТРОСЮЖЕТНЫЕ ЗАПИСКИ ЭМИГРАНТА. ЦЕНА 275 ГР. СОВЕТУЕМ ПОЧИТАТЬ!!!».
А дальше начались мои курортные будни – я ставил спектакли для детей, организовывал дискотеки для молодых, танцы и спевки кому за 40, вечера поэзии кому за 50, а ещё дни Нептуна, недели Русалки и ночи пиратов. На некоторое время работа увлекла меня, и я забыл думать о книгах и их реализации. Книги сами напомнили о себе, когда один из томиков, лежащих на полке, упал мне на голову и больно ударил меня. Возможно, полку расшатал холодильник, стоявший рядом с ней, и слегка вибрирующий при работе, а возможно книгу брала и листала горничная, а потом положила ее на край полки.
Потирая ушиб, я добежал до одного из магазинчиков и заглянул туда. Книжка с рисунком кремля на обложке стояла нетронутой на прежнем своем месте.
- Листать листают, но брать не берут, - сказала мне миловидная продавщица.
- Почему так? – спросил я, на что девушка пожала плечами.
- Быть может, не устраивает цена? - переспросил я.
- Книг я не покупаю и о ценах ничего не знаю. Зачем нужны книги, когда все можно найти в интернете? - пояснили мне.
«Резонный ответ», - подумал я и заглянул еще в несколько магазинов, где сданные мною книжки красовались на полках нетронутыми.
Вечером того же дня я проводил музыкально-поэтический турнир среди отдыхающих, где исполнял романсы и песни, написанные на стихи известных поэтов, и предлагал участникам вечера назвать имена авторов текстов. Вечер пошел на «ура» – публика разогрелась, романсы подхватывали и пели хором, а некоторые участники, воодушевившись пением, вызывались спеть сольно. Аккомпанировал я, играя на аккордеоне и срывая аплодисменты.
Неожиданно на сцену поднялась молодящаяся худосочная дама лет 50-70 в ярком макияже, с пышной огненно-рыжей копной волос и вязанном полуоткрытом платье. Она заявила, что здесь все происходит неправильно, потому что поэты пишут стихи, а не песни. Сказала, что музыка появилась позже, и посему поэзию следует декламировать, а не петь. Держа в руках микрофон, дама начала отвратительным скрипучим голосом монотонно читать стихи поэтесс серебряного века. Публика заскучала, потому что все были настроены на легкую музыку. Кто-то свистнул и выкрикнул: «Мрак!», а кто-то начал расходиться, но тут я вспомнил о книге. Я попросил даму остановиться, поблагодарил её за стихи и посетовал, что теперь, в век интернета, никто не читает книг. А потом я спросил даму, читает ли она сегодня и, если читает, то, как много и какую литературу? Дама не ожидала моего вопроса, замолчала, а потом невнятно промямлила, сказав, что подобные вопросы, заданные публично, неуместны.
Публике мой выпад понравился – после моего вмешательства дама изобразила на лице кислую мину и под одобрительный топот отдыхающих начала спускаться со сцены. Я воспользовался паузой и объявил народу о недавно вышедшей книге – об «Остросюжетных записках эмигранта», соврал, что прочитал эту книгу от корки до корки, и назвал места, где она продается. Вечер продолжился и завершился массовым исполнением песни «Мы на лодочке катались» и последующими долгими аплодисментами стоя.
Но, несмотря на рекламу, книги не продавались, продолжая стоять на своих полках. И тогда я решил действовать более решительно.
Пляж нашей базы был охраняемым, однако попасть на него со стороны моря не составляло никакого труда. Ограждение территории заканчивалось у кромки воды, что позволяло свободно ходить вдоль побережья от пляжа к пляжу и чем пользовались толпы продавцов, навьюченных сумками, выкрикивающих и нахваливающих свой товар. Крики торгашей не замолкали ни на минуту и были столь громкими и не столь приятными, что привыкнуть к ним можно было только после нескольких дней пребывания и адаптации на курорте. Некоторые слабонервные приезжие не приспосабливались к шуму и спасались берушами, которые продавались в тех же самых магазинах, что и мои книги. Номенклатура товаров, предлагаемых пляжными торговцами, не отличалась большим разнообразием: торговали вареной кукурузой, сушеной рыбой, восточными сладостями, выпечкой и дешевой бижутерией. Отдельным предложением было фотографирование в обнимку с неграми или с экзотическими животными – крокодилом с пастью, перевязанной скотчем, облысевшей обезьяной на поводке, пожилым попугаем с выщипанным хвостом или сонным питоном. Фотографы и укротители тоже обладали лужеными глотками и орали, приглашая на съемки, ничуть не тише торговцев. Надо отдать должное некоторым изобретательным продавцам, рекламирующим товар стихами:
Горячие пирожочки
Для любимой дочки!
Карамель на палочке
Для подружки Галочки!
Креветки сочные
И красивые очень!
Несколько дневных часов в моем графике были свободными, и я решил пристроиться к торгашам, пройтись по пляжу, предлагая книги. А чтобы меня не узнали, я постарался изменить внешность - наклеил пышные усы, наложил на лицо грим, надел большие солнцезащитные очки и широкополую ковбойскую шляпу, отбрасывавшую густую тень на лицо. Костюм тоже был подобран особый – тонкий галстук на шею, пиджак на голое тело и шорты из американского флага. Книги я сложил в дорожную сумку с лямкой через плечо. Мне предстояло медленно обойти десятки пляжей, где во всеуслышание нахваливать свой товар. Я постарался изменить и голос, благо умею это делать – попробовал подражать диктору Левитану. И я пошел с сумкой наперевес, произнося голосом всенародно любимого диктора придуманный мною текст:
- Только у меня и только сегодня! Интеллектуальный товар! Остросюжетное произведение, изданное на русском языке за границей! Господа, бестселлер скрасит ваш отдых и сделает его незабываемым. Остались последние экземпляры! И помните: книга – лучший подарок!
Отдыхающие, разморенные солнцем и уставшие от предложений других пляжных продавцов, не реагировали на меня. Редко кто делал слабый поворот головы в мою сторону, и на этом интерес к моей персоне исчерпывался. Обойдя без толку несколько пляжей, я пришел к интересной мысли: моя реклама была бы гораздо эффективнее, если бы я оделся в костюм «Ай-Болита» и нес на плечах попугая и мартышку. Попугай выкрикивал бы текст, придуманный мною, а мартышка доставала бы книги из мешка и получала бы деньги от покупателей. Но животных у меня не было, да и опыта дрессуры я не имел. На одном из пляжей ко мне подошел весьма упитанный мужчина средних лет в выцветших сваливающихся плавках, с головным убором из носового платка с узелками, и спросил, что за книга такая и какова цена? Я показал издание и назвал его цену, на что мужчина лениво свистнул и покрутил толстым пальцем у виска:
- Батенька, да за такую цену обложка у тебя должна быть из чистого золота, а на корешке - россыпи бриллиантов… Неужто берут?
- Берут, и ещё как берут, - соврал я, не сморгнув глазом.
- Ну-ну, - ответил толстяк и повернулся ко мне широкой облезающей спиной, давая понять, что все вопросы с его стороны закончились.
Я пошел в обратную сторону, снова по пляжам, мимо лежащих, сидящих и стоящих курортников, срывая голос до хрипоты, но книга никого не заинтересовала. Публика, отдыхающая и загорающая, оставалась равнодушной к литературному творчеству и даже заграничному. Слабый интерес проявлялся лишь к ограниченному числу предложений – к вареной кукурузе, не успевшей остыть, жареным семечкам крупного размера и вяленым жирным бычкам.
Неспешно пройдя значительное расстояние вдоль Азовского побережья, я добрел до дикого, почти пустынного пляжа, где угрюмо стояла и, как я подумал, отдыхала большая группа пляжных торговцев. Люди сверлили меня взглядами, показавшимися мне недружелюбными.
«Устали или не удовлетворены торговлей» - решил я и ошибся, потому что один из торговцев – лысый верзила в выгоревшей тельняшке навыпуск, с большим белым ведром в руках вышел из мрачной толпы и обратился ко мне на украинском языке:
- I як торгівля, браток, скільки грошей наших відняв?
Мне сделалось жутковато от украинского языка, на котором здесь никто не разговаривал, от вида мрачных людей и отвратительного верзилы с ведром. Я почувствовал неладное – моя спина вспотела, а к горлу подкатил мокрый комок.
- Що мовчиш? Менi довго чекати вiдповiдi? - не унимался верзила, облизывая пересохшие губы.
- У меня ничего не купили, - ответил я, стараясь говорить как можно спокойнее, хотя давалось мне это не просто.
- Погано, Браток…
От толпы отделились двое крепких молодцов, похожих на пиратов, одетых в черные банданы, с дымящимися сигаретами в зубах, и грозно двинулись в мою сторону, а толстая загорелая баба в бусах, разносившая по пляжам пирожки, выкрикнула писклявым голосом:
- Обратим его в нашу веру…
- Да будет так! – рявкнул лысый верзила.
«Беги!» - подсказало мне моё сознание, но тяжелая сумка с книгами наперевес, как камень на теле утопленника, помешала мне развернуться и броситься наутек.
Двое молодцов в черных банданах приблизились ко мне вплотную, сдернули с меня шляпу и сумку, схватили за руки и заломили их за спину. В следующее мгновение лысый верзила окатил меня с головы до пят теплой мутной жидкостью из ведра и надел это ведро мне на голову. По запаху жидкости я понял, что на меня вылили кукурузный рассол, подумал, что это и есть посвящение в торговцы и странный ритуал, не ведомый мне доселе, завершился. Но не тут то было. Двое молодцов, заломивших мне руки, потащили меня с ведром на голове к морю. Они завели меня в воду по пояс, загасили свои сигареты о мою шею и со словами: «Окунись в водичку, гнида», что есть силы толкнули меня в море. Я погрузился в пучину, успел хлебнуть горькой морской воды, закашлялся, но смог сорвать с головы ведро, отбросить его в сторону и вынырнуть на поверхность, оставив в воде парик и усы.
Картина, которую увидел я, потрясла меня. Продавцы, стоя по щиколотку в воде, вытаскивали из моей сумки книги, передавали их друг другу и, будто соревнуясь в дальности бросков, забрасывали бестселлеры далеко в море. Книги, вращаясь в воздухе, парили над морем, как белые чайки, а потом медленно падали в воду, неглубоко ныряли, затем всплывали на поверхность и, оставаясь на плаву, покачивались на волнах.
- Варвары! - вскричал я, - что же вы делаете, Варвары! Стойте, прошу вас, стойте!!!!
Но торговцы будто не слышали меня, они смеялись и продолжали совершать свои манипуляции – мои книги со свистом, одна за другой улетали в море и пускались вплавь.
- Придешь завтра продавать – пеняй на себя, - крикнул мне лысый верзила по-русски, - поймаем и вставим тебе в жопу кукурузу!
Я убежал без оглядки, забыв о книгах и сумке. Уже в номере, придя в себя после шока, я написал письмо в Израиль следующего содержания:
«Уважаемый Соломон! Я бесконечно тронут Вашим вниманием к моей скромной персоне, а также Вашим подвижническим трудом по поиску родных и близких. Я благодарен Вам за книги и хочу Вам высказать свое искреннее восхищение.
Я продал Ваши книги, а вырученные деньги перечислил в один из наших детских домов. Я полагаю, что детям в нашей стране Ваша помощь будет гораздо важнее. Надеюсь, Вы поймете меня. Прошу у Вас прощения за свое самоуправство.
С глубоким уважением, Борис».
***
Я отложил утренние дела следующего дня и уехал в город, чтобы написать на конверте адрес Соломона, оставшийся у меня дома, и отправить письмо в Израиль. Я полагал, что таким образом, поставил жирную точку в странной переписке и не менее странных отношениях с новоявленным родственником.
Но… Моему удивлению и отчаянию не было конца, когда я обнаружил в почтовом ящике ещё несколько новых почтовых квитанций на посылки из государства Израиль…
То ли еще будет.
*) До встречи в Израиле (иврит)