Пожар 1921 года лютым зверем глодал обгоревшие останки маленьких избёнок. В суматохе знойного июньского полдня он с остервенением искал всё новые и новые жертвы, своей ненасытностью пугая обреченных граждан. Обезумевшие женщины, подхватив на руки плачущих детей, часами простаивали в спасительных пожарных водоемах, так своевременно вырытых дальновидным Карпинским. Горело всё... Осознав бесполезность тушения, мужики, словно сговорившись, пытались спасти скот. Размазывая грязными кулаками смешанные во едино пот и слёзы, они сгоняли мечущихся в панике животных в маленькие полу высохшие болотца. Откашливались, вытирая рукавом раскрасневшиеся лица, и вновь устремлялись к бескрайним пожарищам, отчетливо понимая - без скота голодной зимы не пережить.
Широко шагая вдоль змеившейся пыльной дороги, я шёл на север, созерцая низкий огненно-красный закат, и, пытался отогнать возникшее наваждение недавно пережитого пожара. Наш дом сгорел со всем нехитрым житейским скарбом. Не уцелел и хлев с годовалым боровком и супоросной свиньей. Когда занялся огнем коровник, я прекратил тащить кухонный ларь (в котором хранилась крупа) и бросился в чрево пожара, твердо решив, скорее сгореть с мычавшей телкой, чем лишиться последней надежды на выживание. Фтосю я вывел до мяса оголив зудящиеся ладони о горящие доски угольно черной двери. После пожара, как после долгого похмелья, народ постепенно начал приходить в себя. Кто имел припрятанное золотишко тряхнул мощной в попытке отстроится до холодов. Кто собрал оставшиеся после пожара шмотки и отправился в Челябу с целью обмена на продукты.Кому посчастливилось спасти документы засобирался на заработки в Екатеринбург. Я же решил податься к другу детства, который проживал на Северной Кузнечихе в шестнадцати километрах от нашего пепелища.