Глава 17
ЖЖ. Записки записного краеведа. 3 января.
«…Боже! Как это странно – проснуться в два часа пополуночи от душераздирающих криков из-за стенки, ввинчивающихся прямо в ухо, визгливых, каких-то и не мужских, и не женских – звериных, от них стынет сердце и хочется закатить под язык целую горсть нитроглицерина…
Коротко расскажу, что произошло.
Услышав ужасные крики из соседнего нумера, я накинул халат, бывший моим верным спутником во всех путешествиях последних лет, поспешно надел мягкие монгольские туфли, расшитые бисером, и выглянул в коридор.
Вопли несколько поутихли, а по коридору к нумеру пана Вацлава уже стремились горничная, портье и какой-то тип в армейских ботинках, видимо, из гостиничной охраны.
Вот парадокс: за дверьми соседних нумеров слышалась возня, но выглянуть решились только я и заспанный юноша из седьмого.
– Что случилось? – спросил я.
Юноша ответил:
– Да орёт кто-то…
Великолепно. Кто-то орёт… Это мы и сами слышим. Поражают меня нынешние молодые люди: казалось бы, должны соображать лучше прежних молодых – вон, эпоха-то какая на дворе! Ан нет. Такое ощущение, что у них тормоза и клапаны вместо извилин.
– Господа, – задыхаясь, проговорил подбежавший портье, – вы нам мешаете… Всё под контролем… Умоляю, вернитесь к себе.
– Да-да… А как же пан Вацлав? Может, у него с сердцем плохо? – озабоченно спросил я, и не подумав возвращаться в свой нумер.
– Галя, ну что же ты… – не слушая меня, понукал горничную портье.
Галя тем временем безуспешно пыталась открыть дверь четвёртого нумера.
– Не открывается, Ахмет Ахметыч… Заело…
– Дай-ка я.
У Ахмет Ахметыча дела пошли ещё хуже: ключ, как живой, вырвался у него из рук и врубился в противоположную стенку. Надо сказать, что стоны и причитания не умолкли, но поутихли и стали более осмысленными: в ужасающем бессвязном бормотании проступили обрывки молитв и бесконечные обращения к Матке Боске Ченстоховске.
Проследив глазами траекторию полёта ключа, вступил мрачный охранник:
– Разойдись! – скомандовал он неизвестно кому, после чего крякнул и, видимо, чрезвычайно сильно дал своим армейским ботинком по коварному замку. Дверь даже не шелохнулась, парняга заматерился и дурашливо заскакал на одной ноге.
Крики пана Вацлава вновь усилились и вскоре перешли в леденящий кровь вой.
– Может, скорую вызвать? – робко выдавил из себя Виктор.
Охранник презрительно хмыкнул и, прихрамывая, отбежал по коридору дальше, на ходу доставая сотку и что-то нашёптывая в неё.
Ахмет Ахметыч и Галя синхронно попятились к лестнице.
Пауза, доверху наполненная воплями поляка, затягивалась. У портье взревел телефон – нет, никогда не нравились мне звонки, стилизованные под пожарную сирену.
– Да… Несчастный случай… Простите… Ликвидируем… Да-да... Одну минутку…
Очевидно, крики стали слышны этажом выше.
Галя достала из кармашка кружевного передничка упаковку жвачки, закинула в рот пластинку и принялась нервно жевать, не сводя глаз с зачарованного нумера.
– Прям как в кино… – промычала она сквозь бабльгам. – Чес слово, Ахмет Ахметыч, уволюсь… Страсти-то какие…
Я переминался в коридоре: немилосердно дуло по голым ногам, но уйти было совершенно невозможно.
– Щас попробую!.. – договорил в трубку вернувшийся охранник и, хекнув, бросился на злополучную дверь всем своим немаленьким телом.
– Осторожней! – воскликнул я, в ту же секунду заметив голубоватое свечение, возникшее по её краям…
– Ы-ы-ы!!! – в тот же миг взвыл парняга, соприкоснувшись с дверью. Он вскрикнул, будто напоровшись на оголённый провод, и в корчах бухнулся на пол.
Ахмет Ахметыч бросился к бравому вояке. У того волосы встали дыбом и заискрили, изо рта пошла пена…
Виктор трусливо смылся к себе. Оцепенелая горничная громко щёлкала бабльгамом, стиснув побелевшие руки под пышной грудью.
И вдруг… Крики смолкли. Наступил миг не менее жуткой ватной тишины.
А дальше… Понимаю, это прозвучит странно, но я вдруг почувствовал себя не сторонним зрителем этого театра абсурда, не всегдашним холодным наблюдателем, а… Участником драмы. Да-да!
Я объясняю себе этот эффект тем, что долго жил рядом с таинственным нумером, вероятно, какие-то метафизические флюиды сквозь стенку проникли в меня, и я, как музыкальный инструмент, оказался настроенным на одну волну со всей этой историей… Словом, попал в резонанс.
Не знаю. Быть может, всё это и не так.
Но факт остается фактом. Несмотря на корчащегося от электрического разряда молодца-охранника, я подошёл к двери нумера и взялся за ручку.
Хотите – верьте, хотите – нет! Сияние тут же пропало, дверь мягко отворилась. И прямо мне в объятия рухнул обезумелый пан Вацлав – босой, полуголый, синий, как утопленник, с закаченными под лоб глазами, весь отчего-то мокрый…
Пока не приехала «скорая», поляка уложили (с моего, естественно, согласия) на мою кровать. Очухавшийся охранник в компании с портье и заторможенной горничной скрылись в нумере четыре. Мельком, за их спинами, я успел заметить страшный беспорядок у пана Вацлава… С жутким скрипом, по кругу, как после сильного землетрясения, раскачивалась люстра под потолком…
Я вернулся к себе. Бедный поляк тяжело и с хрипами дышал. Я убрал подушку, смочил полотенце и положил ему на лоб – более ничего до приезда врачей я сделать не мог.
– Матка… Боска… – в горячечном бреду шептал пан Вацлав. Я присел с ним рядом и ободряюще похлопал по руке. И тогда он, ещё вчера – лощёный, молодящийся, нарядный любезный пан, а ныне – жалкий старик с пульсирующими синими венами на лбу, с красными слезящимися глазами, привстал на локтях и прошамкал:
– Бойся!.. Блиско… Матка Боска… Ченстоховска… Щнек… Пада… – и его голова безвольно и жутко качнулась на морщинистом стебельке шеи…»
В первый рабочий день после каникул Фонд выглядел безлюдным и унылым. Мойдодыр по обыкновению продлил себе новогодние каникулы, сказавшись делегатом неведомого съезда культурологов, Корнелия сидела у себя в кабинете нахохленная, как ручная сова Афины Паллады в ожидании человеческих жертвоприношений. Поредевший коллектив во время обстоятельных перекуров муссировал тревожные слухи о дальнейших сокращениях и – всё может быть! – даже о закрытии Фонда «Ласт Хоуп».
Асе было плевать. Она так и не оправилась от своего (тараканьего?) гриппа. Сначала разгребала почту, потом по приказу Корнелии была откомандирована в программу образования и библиотек. В палате №6 сидели теперь только Подопригора, Камилла Джакоповна и Майра.
Временами накатывали приступы слабости, озноб. Всё происходило на периферии сознания – какие-то запросы, телефонные звонки, заказы билетов для участников библиотечной конференции, или нет – для семинара библиотекарей, а конференция – это другое, для директоров школ, что ли?
– Отпросись! – покачала головой Майра. – Ты ж больная совсем.
– Корнелия не пустит, – отмахнулась Ася. – А Коршунов приедет, нет – неизвестно.
– Так позвони ему!
Звонить было немыслимо. Думать о нём тоже было невозможно. Домой, честно говоря, идти вообще не хотелось. Влад дулся, свекровь капризничала. Ничего не хотелось. Только забраться в какую-нибудь щёлку и заснуть лет на сто.
– Асия, вы давайте папки вниз, там Жомарт в машине сидит, в багажник пусть сложит, я говорю, – каркнула Джакоповна.
– Я отнесу, Камилля-хынум, – вскинулась было Майра. – Или Еркена позвать?
– Нет, ты давай библиотекарей в компьютер забивай, – сурово осадила её Стальная корова, – а то денег на гостиницу не получим.
Ася подхватила кипу скользких портфельчиков-папок, туго набитых брошюрами, программами и прочей фондовской атрибутикой, предназначенной гостям конференции.
– Пальто накинь! – велела Майра.
– Ничего, я так…
Ася осторожно спускалась по лестнице. Зря она Майрушку не послушалась, не хватало ещё осложнения получить. Через двор идти, а сегодня минус десять. С другой стороны, одно хорошее воспаление лёгких – и не о чём больше беспокоиться. Подумать только, девятнадцать человек погибли, а такое ничтожество, как она, Ася… И зачем? Никому не нужна. Лучше бы бедный Лесли выжил, женился бы на гулькиной сестре, поехали бы они в Австралию кенгуру гонять. Детишек бы нарожали. А она лежала бы себе рядом с мамой, тихо-тихо, и ничего бы не чувствовала…
А разве сейчас она – чувствует? Равнодушные скользкие пузыри теснились между висков. Колени противно вздрагивали. Не надо было все папки брать. Дотянуть бы до ресепшен, оставить половину.
До ресепшен она не дотянула. Оступилась и шмякнулась на последней ступеньке. Гос-споди…
На шум из своего кабинета выскочил Непомнящий.
– Асенька, рыба ты моя! – Жорка заботливо подхватил её под локоть, помог встать. – Пойдём, у меня посидишь, мало ли, передохнёшь. Чайку организуем. Что ж твой ассенизатор тебя так грузит-то, а?…
– Не могу… Мне в машину надо… К Жомарту… Отнести… – прохрипела Ася, безнадёжно оглядывая высыпавшиеся из папок документы.
– Славка! Эй, Славка, собери пока папки с пола, мало ли… Сложи там, как надо. И в Жомартов драндулет тащи. Я на твоего Коршунова докладную напишу, – продолжал жарко нашёптывать Жорка, тесня её к кабинету. – А то, понимаешь, издевается над работником… А у меня, Асенька, для тебя шоколад имеется трофейный. Из Берлина припёр, думаю, мало ли…
Ася машинально шагнула вслед за Непомнящим.
– Что здесь происходит? – раздался ледяной голос Коршунова.
Олег прибыл на службу часам к двенадцати. Бодрый, уверенный. Целеустремленный. Во время долгого перелёта в Зоркий он уже всё про них с Асей решил. Необходимо было срочно реабилитироваться. Поговорить, объяснить. Твёрдо, прямо, по-мужски. Назначить свидание. Его к ней тянет, что ж тут поделаешь. Конечно, зря он про Машку рассказал. Впрочем, может, и не зря. В конце концов, они взрослые люди, как-нибудь же можно порешать вопрос? Само собой, малодушная неуверенность, проявленная в памятную санаторную ночь, сомнения и попытки закрыть глаза на очевидные факты его, Олега, никак не красят. Но ведь непоправимого-то ничего не случилось? Да, сказал, что есть невеста. Прикинулся спящим. Смылся утром втихаря. Ни разу не позвонил за все каникулы. Ну и что? Она в конце концов всё-таки замужем. Неважно, как они там живут – со стороны-то глядя, с моральной, например, точки зрения, было ведь у него право засомневаться? Или нет?..
В кармане, бережно завёрнутая в платочек, лежала тончайшей естественной резьбы белоснежная коралловая веточка – Асе в подарок. Между прочим, рискованная контрабанда. С островов даже мёртвые веточки вывозить строго запрещено – из них со временем и получается дивный-мальдивный песочек… Надо Асю туда свозить обязательно. Или нет, лучше в Париж. Все бабы мечтают о Париже, почему – неизвестно. Вот он её и свозит как-нибудь на выходные. А Машка пусть идёт лесом. Мы всё ещё на разных континентах.
Улыбнувшись дуре-Жибек, Олег стремительно направился к лестнице, там что-то грохнуло, кто-то мучительно закашлялся. А за поворотом прямо ему в сердце был нанесён коварный удар. Жорка Непомнящий нахально обнимал его девушку прямо на лестничной площадке, посреди груды папок, да ещё собирался уволочь её в своё проклятое ювенальное логово… Чёрт!
– Что ж ты, Юрьич, девочку напрягаешь? – проблеял Непомнящий. – Не жалко тебе? Папки заставляешь таскать, сам бы потаскал, мало ли? Она ж больная совсем. Ты её домой отпусти. А я отвезу. Мне как раз в твою, Асенька, сторону. Мигом подброшу.
Олег сказал сквозь зубы, высвобождая асин локоток из его хищных лап:
– Ася, пойдемте в кабинет, разберёмся.
Она села на свой стул, отвернулась к окну.
Олег прошёлся по кабинету. Ася бессмысленно глядела на серое небо сквозь сетку тополиных веток.
– Гм… Ася! Я хотел бы… с тобой поговорить.
Олегу не понравился взятый им тон. Как-то пошловато по-отечески получилось.
Она посмотрела на него. Измученное лицо, глаза потухшие, больные. Олегу стало стыдно за свой загар и отменный тонус. И он подавился заранее приготовленной фразой «Ну как отдохнула на каникулах?» Вместо этого он судорожно вздохнул и достал из кармана заветную коралловую веточку.
– Вот, возьми… – он положил подарок рядом с клавиатурой.
– Спасибо, – равнодушно сказала она, рассеянно трогая исхудавшими пальчиками заморское чудо. – Очень красиво, Олег Юрьевич. В дьюти-фри купили?
Она небрежно передвинула коралл на подставку монитора и поднялась.
– Мне Камилла Джакоповна велела папки отнести. Можно пройти?
Олег машинально шагнул в сторону. Будто язык проглотил, гос-споди! Скажи же ей, что всё было плохо, что боялся ей звонить – глупостей наговорить по телефону, что жутко, жутко соскучился… Обними её, дурак, да не тяни, не тяни же!
Момент был упущен. Ася прошла мимо, совсем близко, он лишь успел уловить яблочный аромат её волос.
Необъяснимая, но такая знакомая по блаженной памяти пубертату робость сковала его. Как будто заоконный холод проник прямо в его кровеносную систему и мгновенно разлился по всему организму. Когда это с ним такое было? Чтобы стеснялся с девушкой поговорить? Тем более с девушкой, с которой уже кое-что было…
Завидев Коршунова, Корнелия Борисовна картинно откинулась в кресле, по обыкновению изгибая змеиную шею. Даже платье на ней было какое-то чешуйчатое. Фильмов про Гарри Поттера насмотрелась, что ли? Это что, какой-то особый провинциальный шик – наряжаться на работу в вечерний туалет, наводить тотальный мейк-ап? Тоже мне, баба-ребус.
– Присаживайтесь, Олег Юрьевич… Как отдохнули? Вижу, ездили на курорт… Чудный загар. Бермуды? Мальдивы? Угадала?
– Угадали, – вежливо согласился Олег. – У меня к вам одна маленькая просьба, Корнелия Борисовна. Мне бы не хотелось, чтобы вы перекидывали мою ассистентку на другие программы. Когда меня нет в офисе…
– Олег Юрьевич, дорогой мой, – прервала Тёмкина, кокетливо хлопая ресницами. – Я в курсе того, как славно вы сработались со своей помощницей.
Олег вздрогнул.
– Каюсь, каюсь! – играя тембром, продолжала Корнелия. – Но у нас тут в связи с сокращениями просто ужас какой-то… Вы уж извините, что я Насырову к Камилле Джакоповне временно – временно! – прикрепила. Видите ли, программа образования сейчас у нас – самое слабое место. С прошлого года отложена библиотечная конференция, а затем необходимо провести плановый семинар для директоров школ. Камилла Джакоповна с Майрой совершенно зашиваются. Вот я и… Вы ведь сами появились в офисе только к обеду.
«Ого! Это наезд?!»
– Что ж, я рад, что всё прояснилось, – ровно промолвил Олег, собираясь вставать.
– Поймите меня правильно, Олег Юрьевич. Лично я никаких претензий к вам не имею. Вы работаете замечательно. Ваши отчёты – одно сплошное удовольствие, честное слово. Просто хоть чай наливай и как роман читай! – Корнелия не сводила с Олега хищных глаз. – Но штат теперь урезан на треть. Все по струнке ходят, минутка в минутку на службе. На этом фоне ваш, так сказать, свободный график… Многих раздражает. И так поговаривают, что вы у нас… на особом положении.
Олег выдержал паузу. Затем пустил пробный шар:
– Я понимаю, о чём вы.
Олег ни черта не понимал, но Асю надо было прикрывать. Да и вообще – приглядывать за ней. Мало ли… Тьфу ты!
– Вот и замечательно, дорогой мой, – одарила его материнской улыбкой Корнелия. – Кстати, раз уж мы заговорили о сокращениях… Не мне вам говорить, как нежелательна была бы теперь волна слухов о том, что Фонд «Ласт хоуп» сдаёт позиции. Мне уже звонили из «Vox populi», просят комментариев по поводу увольнений, а также по поводу возможного сворачивания нашей благотворительной деятельности. Думаю, не стоит будоражить прессу рассказом о том, что в Фонде не хватает сотрудников для проведения плановых мероприятий. А вы как думаете, дорогой мой?..
– Вы совершенно правы, – заметил Олег. – Плохая пресса нам ни к чему.
– На вашей программе дела идут прекрасно, как я уже говорила. Не поможете ли своим коллегам? По-товарищески?
«Что она себе позволяет?! Не горячиться!»
Олег пожал плечами:
– Почему бы и нет? Стало быть, библиотечная конференция?
– Конференция так конференция, – покладисто согласилась Корнелия. – Сегодня же можете подключаться. Разумеется, вместе с вашей… ассистенткой.
Она произнесла это слово, будто нарочно пришепётывая – в точности, как придурок-Мудилян. Да что происходит-то?!
В своем кабинете Олег взялся чистить почту.
Дьюти-фри! Ну и всё. Наплевать. Найдем другую – и даже других. Желающих – как грязи. А он-то, осёл, мечтал, веточку вёз – а вот поймали бы его на таможне, пришлось бы в тамошнем обезьяннике париться, да штраф немеряный. И поделом было бы. Поумнел бы. Значит, на этом и закончим. Оно и к лучшему. Дьюти-фри!! Только время тратить на такую… Но назвать Асю плохим словом даже в уме не получалось.
Девочка имела право обидеться, думал Олег, безжалостно отправляя в корзину одно новогоднее поздравление за другим. Посмотри на всё её глазами. Так что же теперь делать?! Кино-конфеты-букеты? Провожания-комплименты?! Бр-р. Не то, чтобы времени или, упаси боже, денег было жаль, но всё это казалось сейчас Олегу таким… искусственным, что ли.
Он чуть было по инерции не удалил вместе с новогодним мусором письмо Рипли. Та-ак. Рипли самолично грозится приехать в первых числах января в качестве эмиссара VV. Что бы это значило? Погодите-погодите… Уж не хотят ли они…
Что же, поглядим.