Размышления о смутном времени современной поэзии

Ксения Эжени
Говоря о современной поэзии, испытываешь потребность задуматься – что вообще можно считать ею? С какого времени начинать отсчет? Границы стерты, рамок нет. Спасибо, перестройка. Можно судить неоднозначно о её значении для бывшей советской страны. Плюсы-минусы. Только вот зачем? Все равно настоящей России, которую уничтожили красные дьяволы в 1917 году, уже не будет. Конечно, из плюсов – то, что мы наконец-то избавились от гнусного творения коммунистической партии, отголоски которого до сих пор всплывают на поверхность общественного строя. Но не хочется вдаваться в историю. Просто это субъективное вступление вело к  заключению о том, что перестройка и в литературе тоже наделала немало шуму. Вернее, многое изменила полностью. Так что мне кажется, что вариант отсчета от 1985 года применительно к хронологии современной поэзии вполне приемлем.

Я бы сказала, что в нашей литературе вообще сейчас период "смутного времени". Вчерашние кумиры сегодня свергаются, как колоссы на глиняных ногах, а кто придет на смену завтра - неизвестно. В целом очень трудно составить четкое впечатление. Серебряный век на фоне сегодняшнего дня являл собой куда более простую картину – пусть он пестрел, как лоскутное одеяло, массой направлений и литературных течений, но  более-менее был ясен. Сейчас же в литературе творится непонятно что. Спасибо веку информационных технологий – каждый теперь  может поделиться своим творчеством, никаких преград. Но в то же время – так ли это хорошо? «Так много стихов и так мало поэзии», - сказал один из современных литературоведов. Именно. Пишет чуть ли не каждый второй. В результате возникает непонятная солянка, многое в которой – отнюдь не первосортного содержания. Трудно, очень трудно отыскать что-то реально стоящее и ценное, еще труднее – найти нечто гениальное, могущее претендовать на место в истории литературы.

Однако «народу нравится» - ведь тот же интернет, по сути, всего лишь отражение лица общества. Если общество читает и положительно оценивает все, что ему предлагают, значит, такое у нас общество. Хотя когда от общества можно было ожидать чего-то другого? Что бы ни говорили критики, а Донцова как была одним из самых популярных авторов, так ей и остается. Поэтому у поэтов и писателей есть два варианта действий – либо делать ставку на массы, либо на изысканность и надеяться в таком случае только на то, что их творчество оценят истинные «гурманы». Тяжкая дилемма.

Такие авторы, как, скажем, Пелевин или Полозкова, находятся в непонятном положении – одни плюются, только услышав их имена, другие читают с удовольствием. Что касается Полозковой, у меня к ней достаточно неоднозначное отношение. Не скажу, что мне нравятся абсолютно все её стихи – но многие действительно стоящие, цепляющие за душу. Не уверена, что она станет в один ряд с классиками, но в то же время вряд ли пройдет незамеченной. Также я очень люблю многих самарских поэтов, которые, к сожалению, остаются неизвестными для многих русских людей. Это и Ефим Хазанов, душевное творчество которого напоминает произведения «оттепели», и ныне, увы, покойный Михаил Авдеев, чьи стихи были проникнуты искренней болью за Родину, и многие другие авторы... Более того, я встречалась с ними на литературных мероприятиях, разговаривала, читала им свои собственные стихи – и поняла, что это уже совсем другой уровень общения в поэтических кругах. Что на самом деле бесценно. Общение с живым поэтом не заменит учебник по литературе, хотя и без последнего тоже не обойтись. Но я отвлекаюсь.

Такой современный поэт, писатель и публицист, как Дмитрий Быков, стопроцентно останется в истории литературы. Я в этом более чем убеждена. Даже одних его стихов (если не принимать во внимание блистательные статьи, лекции, литературоведческие работы, романы) достаточно для того, чтобы включить его имя в список самых лучших и известных русских поэтов.
Что более всего меня восхищает в его творчестве – так это особенная смелость и яркость красок. Что касается первого пункта – достаточно вспомнить прекрасную, острую, саркастическую и точную гражданскую лирику, до такой степени вызывающую, что остается лишь поражаться, как при современной политической ситуации в стране автор до сих пор на свободе. Впрочем, это лишь радует. Власти всегда боялись тех, кто говорит голосом народа.
Но, помимо гражданской, есть еще и философская и любовная – вся поэзия  Быкова чрезвычайно яркая, живая, с великолепной точностью образов и глубиной содержания. На самом деле я искренне восхищаюсь им. Такой Поэт по праву может называться классиком при жизни.
Но вернусь немного назад, на пару десятков лет. Странный временной отрезок. Кажется, так мало, а подсчитаешь, сколько всего произошло за этот период, и ужасаешься быстроте времени…

…Мои «взаимоотношения»  с поэзией Иосифа Бродского выстраивались очень долго и непросто. Где-то в 9 классе при любой попытке «вчитаться» в строки, которые казались абсолютно нечитатбельными, я со справедливым возмущением истинного эксперта в литературе, чей авторитет моё внутреннее «Я» даже и не пробовало оспаривать,  думала: «Какой идиот посмел назвать это поэзией?!».  И книга зашвыривалась куда подальше, а именно – в самый дальний угол шкафа домашней библиотеки. Но, в принципе, что можно было ожидать от человека, который только-только перешагнул порог подросткового периода и ни с того ни с сего набросился с жадностью на лирику Пушкина, Блока и Цветаевой – будто раньше у него не было такой возможности? В любом случае, на фоне оных Бродский с его едкой горечью и задумчивостью, чей образ, витавший на задворках моего сознания –  в облаках папиросного дыма на фоне Васильевского острова, –  неизменно раздражал, казался из ряда вон выходящим и потому – непонятным. А непонятное и неизвестное вызывает чаще всего реакции либо любопытства, либо страха. Страх же, в свою очередь, маскируется неприязнью. Хотя даже если обойтись без проявлений логики и дедукции – ну, в самом деле, что можно было понять тогда, когда в жизни было достаточно солнечных зайчиков, из этих пронзительных и словно кровоточащих на зимнем морозе строк:

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но не важно
даже кто…

С автором можно сойтись на одной волне, если ты испытал нечто похожее на его чувства, облаченные в слова – впрочем, не только в слова – в краски, ноты и в любое другое проявление искусства (интересно, зачем тут рифма?).  Благодарение Богу, я не испытывала ужасов молодости Бродского вроде тюремного заключения, но даже не о нем речь. Просто по мере того, как количество света в жизни заметно поубавилось, а все цвета радуги, которыми был раскрашен мир после детства, напоминавшего доброго розового слона, постепенно начали заменяться на более серые и мрачные оттенки, Бродский становился все более понятным и близким. Можно сказать, что я в известной степени заразилась горечью от него и Цветаевой. Впрочем, даже не горечью – её и без них хватало – а её проявлением. Конечно, отнюдь не на пустом месте.
Думается, мне несказанно повезло в том, что я привыкла все неприятные чувства заглушать поэзией и музыкой – по мне, так это лучшие антидепрессанты. И в этом случае года четыре назад Бродский вместе с изысканной плеядой Серебряного века и «оттепели» оказался чрезвычайно эффективным лекарством.  Хотя, конечно, не думаю, что он особо вписывался в эту странную компанию –  их горечь тоже была едкой и пронзительной, но Бродский особенно едко её выражал. Если мне не изменяет память, Кафка высказывался, что «любовь – это нож, которым я копаюсь в себе». У Бродского не просто любовь – вся поэзия – нож, потрошить которым свое сознание (прошу прощение за нелицеприятную метафору), – какой-то изощренный садомазохизм, который, несмотря на это, доставляет читателю непонятное удовольствие и душевное облегчение.

Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером
таким же, каким ты был, тем более - изувеченным?

Его стихи – это облака сигаретного дыма, горький кофе, замкнутые комнаты, дремлющий Петербург, блаженство и ужас одиночества, нескончаемый рефрен словесных переплетений. Эти строки, как заклинания, вклиниваются в мозг, заполняют все существо читателя.
Думается, если бы мне довелось повстречаться с Бродским при жизни, я бы не нашлась сразу, что сказать. Но, пожалуй, первой пришедшей в голову строчкой стала бы эта:
«Спасибо вам за то, что ваши стихи попали в унисон с моей душой…».
Чёрт, как пафосно! Но – чистая правда.