Отрывки из романа-утопии "Незаконные похождения Мах,а и Дамы в Розовых Очках", книга 2, повествующего о смутном времени распада государство образующих, общечеловеческих, моральных норм, когда на грешную землю нашу поднялась из самой Преисподней одна из богинь Ада, некая сверх могущественная демоница Велга, дабы, воплотившись в тело избранной Ею женщины, разжечь среди людей ещё большую смуту, ускоряя падение человечества во тьму.
В тесном окружении сопровождающих автомобилей, лимузин пронёс его персону по открывающимся утренней суете столичным проспектам и улицам.
Несмотря на выбранный водителем безопасный маршрут, через окна машины, он, вместе с запрятанным в душе Максом, в благоговейном ужасе и восторге взирал на следы оставленных неформалами ночных разрушений. Тут и там, вдоль дорог, дымили ещё чёрной копотью, загубленные вандалами дорогие иномарки. Средь жилых массивов виднелись, уничтоженные изнутри и уцелевшие лишь в каменных своих основаниях, изуродованные громады административных и офисных зданий. Повсюду мелькали энергичные, пёстрые фигуры повстанцев, убегающих и угоняющих на своих мотоциклах прочь от, растекающейся всё шире, словно заполняющей фундамент цементной массой раствор, орды солдат в серой форме. Армейских броневиков и танков, на улицах, виднелось не меньше, чем привычных гражданских средств передвижения.
Кортеж руководителя государства задерживался буквально на каждом крупном перекрёстке, дожидаясь, не спешащих уступать дорогу танков или, нарочито преграждающих им путь, гусеничных пулемётных самоходок, угрожающе прицеливающихся своими дулами, прямо в окна правительственных автомобилей.
- Ну что это за безобразие?! Они что – не видят, кто едет? Или, может быть, Кремлёвские номера на наших машинах уже не имеют никакого веса?... А потом: почему они не действуют согласованно, по заранее передаваемому радиосигналу от службы собственной безопасности? Почему эти олухи-солдафоны не уступают нам дорогу вовремя?! – возмущённо обратился к водителю президент, в один из таких моментов ожидания, устроивших затор на Мясницкой, броневиков.
- Они – всего лишь - солдаты в серой форме! Пустоголовые недоросли из глубинки, новобранцы… Больше чем каких-либо блатных столичных номеров, они боятся своих непосредственных командиров и смотрящих за ними дедов из собственной войсковой части… Да, к тому же, и не знают они правительственных номеров! Откуда им знать? Большинство солдат – деревенские… - задорно отозвался на вопрос водитель, настроением своим как будто бы сочувствуя тем, кто преграждал им дорогу, нежели опекаемым им чиновникам из правительства.
- Подумать только! Они – всего лишь – солдаты в серой форме!... Свой собственный прапорщик, им, получается ближе, как авторитет, чем самый высший военачальник!... Куда только генералы смотрят?!... И всё же, по рации хотя бы их должны были предупредить!… - настаивал на справедливости своих возмущений президент, поглядывая на водителя уже с некоторой настороженностью, и, ради пущей уверенности в силе своей власти, самолично запустил поверх крыши лимузина синие маяки и крякающую сирену.
- Их предупреждают, конечно, но, чуть позже, чем положено… Ведь сперва, наш радио запрос идёт в центральный штаб, а уж потом только расходится по частям и формированиям… Уверен, что некоторым командирам подразделений, в это утро, откровенно не до нас! Поэтому, их подчинённые в танках получают распоряжение пропускать нас дальше, лишь после непосредственной команды своих младших командиров… Ну, а командиры старшие, тем временем, гоняются за хулиганами и на радио запросы отвечают впопыхах, от случая к случаю… - прозорливо изменив тон с повстанческой заносчивости на холопью рассудительность, вразумил президента водитель.
- Ну, это разумеется! Это разумеется само собой! Я-то, всего лишь, удивляюсь тому, насколько неторопливо происходит обмен информацией между войсковыми командирами и спецслужбами… - дабы не терять перед водителем лицо, соврал президент, сам с ужасом думая о том, что стоит лишь заменить руководство войсковых подразделений на неблагонадёжных фигур, или каким-нибудь образом склонить их интересы к идеям повстанцев, как те же танки, что целятся в его окно ради удостоверения личности, будут целиться на поражение, и остановить их смогут, опять же, только танки.
- Так, если Вы всё это и сами знаете, то чего же ради было ехать в спортивный клуб, при эдакой политической непогоде?... Не моё дело, конечно, но я бы, ни за что, никуда, на Вашем месте, из Дома Правительства не выбирался этим утром… - угрюмо оскорбился на высокомерную манеру президента держаться в выигрыше при любом споре, водитель.
- Именно при такой вот, как Вы выражаетесь, непогоде, и следует посетить спортивный зал!... Ведь я занимаюсь йогой и цигун… А это, знаете ли – практики, укрепляющие и психику и нервы!... Это – спорт для менеджеров высшего звена! – с сокрушительной высокопарностью, научил водителя президент, властно отдаляя дистанцию любого здравого мнения от воли власти. При произнесении им этих слов, кортеж двинулся с места, и дальнейший путь до Центрального Олимпийского Комплекса, они проделали без остановок и прочих каверзных недоразумений, словно осеняемые опекой небесных хранителей знатной персоны, наделённого высшей властью пассажира.
Невольно участвуя в похождениях президента, Макс тоже весьма недоумевал о причине этой поездки в Олимпийский комплекс, ведь, по любому здравому рассуждению, таким сомнительным видом спорта, как йога, можно было бы заниматься, практически в любом помещении. Здравым намерением, ему виделось лишь одно переодевание Меркурия Валерьевича в спортивный костюм и освобождение от чопорного и неудобного, делового костюма, но вот поездка, по взбунтовавшемуся морем черни городу, казалась откровенным сумасбродством. Каких-либо мыслей самого президента на сей счёт, Макс уловить не мог, по причине отвлекающей болтовни с водителем и бесконечных телефонных разговоров, которые вёл президент, без остановок на раздумья или грёзы. Даже навязчивые мысли о любовнице Милославе, утонули в пучине деловых переговоров, завершить которые президент спешил до входа в обитель самопреодоления.
Оставив водителя, охранников-телохранителей, прислуживающий ему везде и всюду персонал, президент выключил следом и телефон, рассчитавшись с миром суеты низким поклоном на пороге громадного, устеленного матами и залитого уличным светом, Олимпийского зала. В этом ёмком, но весьма пустынном помещении, с вольготным размахом любителей возвышающей дух свободной перспективы и оглушающей акустики, сидя на расстоянии добрых пяти метров друг от друга, на ярких спортивных циновках, уже устроились и радостно приветствовали его приход несколько разнополых человеков в спортивных костюмах и трико.
Кто-то из сидящих держался на шпагате, другие важно асанились в закрытый лотос, тогда как некоторые, и вовсе, приветствовали президента вниз головой, напряжённо застыв в “чадмасане”.
Покуда Макс блудливо разглядывал особей женского пола, соблазнительно выпячивающих обтянутые прорезиненным шёлком телеса, в сменяющих друг друга, замысловатых и причудливых позах, частично гожих на разворот для эротического журнала, президент включил свои мысли и, с выдохом, выбросил из ума все заботы государственного мужа.
“О, Милла! Я вновь с тобой! Какое счастье!” – подумал первую собственную мысль президент, и, сделав решительный шаг к центру зала, направил взгляд на, сидящую во главе композиции из тел, высокую, угловатую молодую женщину, с заплетёнными в пышную каштановую косу волосами, облачённую в закрытый чёрный спортивный костюм.
Приближающегося к ней стремительными шагами, с головой, полной вздорной любовной чепухи президента, сия, укутанная в чёрное особа, встретила тяжёлым, обездвиженным взглядом, изумрудных, сверкающих глаз пантеры, медленно и снисходительно грациозно приподнимая фиолетовые веки с густыми и тёмными, оставляющими тень на пол лица ресницами.
“У-ух! Не глаза, а омуты! Эдакое чудо я видал лишь, когда сама Велга приподнимала свои волшебные очки-бабочки… Так это и есть его Милослава?... Та ещё, пожалуй, штучка!... если не ведьма, то, как минимум – роковая женщина!” – с трепетным восторгом, охарактеризовал возлюбленную президента Макс, а следом подумал с некоторой озадаченностью : “Экая особа! С такой далеко не просто сладить контакт!... это не те, доступные красотки, что крутились возле Меркурия Валерьевича всё утро!... Бери, как говорится, ношу по себе… Назвался президентом – выбирай королеву! Хотя, на первый взгляд, она – сама скромность…”
Сам президент, сопровождаемый эдакими торжественными напутствиями Максовой души, приблизился к своей грациозной избраннице вплотную, и, вопросительно кивнув на одну из пустующих циновок, не дожидаясь согласного ответа Миллы, растянулся на спортивном коврике в блаженную “падрасану”.
Когда президент наш окончательно вписался в группу занимающихся тренировкой, расположившись на своей циновке не хуже прочих, Милла приподняла свою руку с раскрытой ладонью и, грациозно взмахнув, обвела группу практикантов своим обездвиживающим взглядом, с накопленной под ресницами, колдовской силой.
Все, участвующие в сём действе люди, единодушно ответствовали ей своим вниманием, начав медленно, выкручиваясь, словно змеи, изменять свои изначальные позы на, демонстрируемый ею, как тренером, свободный, открытый лотос.
- С прибытием опоздавших, мы традиционно меняем ход тренировки и возвращаемся к мантра-медитации! – низким, певучим голосом, бесстрастно обратилась к группе Милослава.
Макс же, услыхав, очаровавшую его ещё в Велге, силу и властность женского грудного голоса, добавил к своему восторгу ещё и зародившуюся немедля преданность, мгновенно сделавшись страстным поклонником харизмы сей выдающейся женщины и руководителя спортивной группы.
Президент, прикрыв глаза, иронично хмыкнул, с некоторым раздражением и усмешкой, подумав о том, что Милослава, верно, ставит его на место, в игре со своими правилами. “Она мнит себя царицей и богиней в этом зале!... Наивно полагает, будто правит бал… И даже я, заочно организовавший всю эту йоговскую комедию, сделавший её здесь главной, даже я – обязан здесь повиноваться!... А она, конечно в роли: даже и сметь не думает, что мир устроен сложнее!... Поди-ка, скажи ей, что за этими занятиями и за её судьбой, кроется оберегающая протекция, как она тут же всё и бросит!... Строптивая, самолюбивая, властная!... И всё равно – нет её лучше, нет милее Миллы!” – начав уже бормотать сокровенный слог “Ом”, подумал последнюю, перед неизбежно надвигающимся спокойствием безмолвия мысль президент, и, перейдя на “Мани”, погрузился в медитационные грёзы, открывшие внимающему из чистого источника его сознания Максу далёкие воспоминания романтической молодости, поднимая из глубин забвения отпечатки самых ярких и насыщенных особыми переживаниями, разрозненных событий…