Глава Двадцать Четвертая. Изменники поневоле.
Наверное, никто из обитателей особняка Сапрановых не мог себе представить, что Антону в скором времени придется стать в их доме частым гостем. Причина для этого была довольно грустная, хотя и банальная. Старые болячки Варвары Захаровны давали о себе знать, и вскоре пожилой женщине понадобилась серьезная медицинская помощь. Произошло это тогда, когда, в принципе, ничего не предвещало беды. Для своих лет Варвара Захаровна чувствовала себя довольно неплохо, и ничто, никаким образом не выдавало в ней наступления каких-то проблем со здоровьем.
Тот день, как и водилось в доме Сапрановых, был расписан по минутам. Роль каждого члена семьи была уже заранее определена Германом Федоровичем, и какие-либо возражения со стороны домочадцев не могли быть приемлемы им в принципе. Самая незавидная роль – по крайней мере, по мнению её самой – отводилась Элле.
Взбалмошной дочке Германа Федоровича предстояло повозить Лену по всем известным ей бутикам и прикупить наряды, соответствующие невесте господина Сапранова. Разумеется, подобное поручение не могло не сопровождаться очередным выяснением отношений между отцом и дочерью, хотя итог такого противостояния был заранее известен.
— Почему я должна еще и одевать эту деревенщину!?! – негодовала Элла. – Тебе что, больше не на кого спихнуть свои причуды?
— Вот, представь себе, не на кого! – резко ответил Герман. – Кроме того, я хочу, чтобы ты наладила хоть какие-то нормальные отношения с будущей мачехой.
Последнее желание Германа было неисполнимым в принципе, но Элле ничего другого не оставалось, как в очередной раз подчиниться отцу. Лене, как ягненку на привязи, пришлось последовать за будущей падчерицей и окунуться в мир гламура и респектабельного шопинга.
Само собой разумеется, что подобный шопинг долго продлиться не мог, и же чуть за полдень обе девушки, нагруженные сумками и пакетами, возвращались домой. Прямо у ворот особняка их встретила Анна, вид у которой был грустный и растерянный.
— Эллка, у нас беда! – не обращая внимания на Лену, затороторила Анна. – Твоей бабушке плохо! Она, вон, даже с постели встать не может.
Со всех ног Элла бросилась в особняк. Когда она вошла в комнату Варвары Захаровны, перед ней предстала весьма грустная картина. Варвара Захаровна лежала на кровати, прикрытая шерстяным пледом, а её глаза совершенно отстраненно смотрели куда-то в пустоту.
— Что случилось? – сухо спросила Элла.
— Бабушке сегодня плохо было, – ответила Людмила. – Вы когда с Леной уехали, мы с тетей Аней смотрим – бабуля все из своей комнаты не выходит. Мы – к ней, а она лежит на полу и ни рукой, ни ногой пошевелить не может.
— Так, а доктора вы ей вызывали? – поинтересовалась Элла.
–– Твой отец пошел Оресту Мефодьевичу звонить, – сказала Анна. – Теперь на него одна надежда. Что он скажет: может, твою бабушку надо будет в больницу положить. Может, дома какой-нибудь курс провести...
Двоякое ощущение испытывал Герман в связи с тем, что произошло с Варварой Захаровной. С одной стороны, состояние здоровья родной матери не могло его не беспокоить, но с другой – любой неблагоприятный исход разом разрубал гордиев узел, связанный с треклятой дочерью почившего в бозе брата. По крайней мере, доступ в особняк для неё был бы прекращен, а это уже немало. Герман Федорович чувствовал бы себя достаточно комфортно и, что самое главное, никто бы не мешал его отношениям с молодой невестой.
Орест Мефодьевич приехал достаточно быстро. Уже через полчаса его автомобиль стоял у ворот особняка, а сам он в сопровождении Германа мчался в комнату Варвары Захаровны.
— Ничего не понимаю, – пытался комментировать произошедшее Герман. – Еще с утра, когда встала, все нормально было. Позавтракала, по своему саду погуляла, а потом к себе в комнату пошла. Прошло минут сорок, наверное. Мы смотрим: что-то она давно из комнаты не выходит и, главное, никаких признаков жизни не подает. Анна пошла к ней, а она лежит на полу и ни рукой, ни ногой пошевелить не может…
— Герман, ты сейчас, главное, не волнуйся, – пытался успокоить товарища Богомолов. – Сейчас я посмотрю твою маму. Определю, что с ней стряслось.
Осмотр больной дал результаты малоутешительные, хотя и предсказуемые. Возраст Варвары Захаровны, её постоянные переживания, часто испытываемые стрессы не могли не привести к тем результатам, к которым они привели. Половина тела пожилой женщины отказалась ей подчиняться, но рассудок и сознание были полностью сохранены.
— Ну, вот, что я вам скажу: - заключил Орест Мефодьевич, окончив осмотр, - положение, конечно, сложное, но не безнадежное. Нужен курс капельниц, а также курс внутривенных инъекций. У вас есть кто-нибудь, кто умеет делать уколы в вену?
Людмила и Анна недоуменно переглянулись. Ни одна из них подобными навыками не владела, и ни одного человека, умевшего проводить такие процедуры, в их поле зрения не было.
— Ну, это, я думаю, не проблема, – нашелся Герман. – Сейчас же полно фирм, которые предоставляют подобную услугу. Надо их всех сегодня же обзвонить и обо всем договориться.
— Слушай, зачем тебе такие сложности? – спросил Богомолов. – Приглашать в свой дом неизвестно кого… Потом, никто не даст тебе гарантии, что тот, кого ты возьмешь с улицы, все правильно умеет делать? Давай я сейчас Антону позвоню. Он все сделает в лучшем виде. Главное, можно быть уверенным в том, что никаких неожиданностей не будет.
Герман недовольно поморщился, но ставить под сомнение слова старого товарища не решился.
— Ладно. Давай, звони, – сказал он Богомолову.
При этих словах жениха Лена расплыла в улыбке. Антон был тем человеком, которого она хотела видеть, как можно чаще. Причем, с каждым днем это желание становилось все сильнее и сильнее. С тех пор, как Лена в первый раз увидела Антона, она не могла не думать о нем.
— Слушай, Антон, тут нужна твоя помощь, – говорил Орест Мефодьевич по мобильнику. – Помнишь, мы с тобой в Троице-Лыково, к Герману Федоровичу приезжали?
Получив положительный ответ, Орест Мефодьевич продолжал:
— Ну, так вот. Тут мама Германа Федоровича заболела. В общем, нужна твоя помощь. Ты бы не мог сюда, к ним домой, поездить, капельницы, укольчики поделать?
На предложение Ореста Мефодьевича Антон тут же согласился. Причиной тому было не желание подзаработать, а возможность еще раз увидеть молодую невесту господина Сапранова. Прошло несколько дней, как Богомолов со своим учеником побывали в доме Германа, а Лена все никак не выходила из головы Антона. О ней юноша не мог не думать. К нему она приходила во снах. Её чистый образ всегда был у него перед глазами. Сама Лена прочно поселилась в его мыслях, не давая думать о чем-то другом. Словом, без этого белокурого ангела Антон своей жизни уже не представлял.
В особняк в Троице-Лыково студент-медик явился ни свет, ни заря. Все препараты были куплены, а атрибуты подготовлены, и необходимые процедуры можно было начинать.
— Давайте договоримся сразу: вы четко выполняете все назначения, получаете деньги и тут же покидаете этот дом, – обозначил правила внутреннего распорядка Герман Федорович. – Вы должны понимать, что в этом доме не приветствуется долгое присутствие посторонних лиц. Поэтому, я думаю, сорока минут вам будет достаточно…
— Герман Федорович, но, боюсь, за это время я ничего не успею сделать, – робко возразил Антон. – Одна капельница занимает час времени, а еще Орест Мефодьевич назначил уколы, массаж…
— Хорошо, сколько вам понадобится времени? – нетерпеливо перебил юношу Герман.
— Ну, час – это как минимум, – ответил Антон. – Я даже думаю: и этого будет мало…
— Договорились! – резко перебил юношу Сапранов. – Час, и ни минутой больше.
Проходившая мимо Людмила не могла не слышать резкого тона разговора между дядей и Антоном, отчего неприязнь к Герману у неё еще больше усилилась. По её мнению, ничего не могло быть важнее здоровья Варвары Захаровны, и предъявлять какие-то претензии человеку, от которого это здоровье во многом зависит, Герман был не в праве.
— Люда, проводи молодого человека к бабушке, – скомандовал Герман и быстро удалился.
Проходя по коридорам особняка, Антон искал глазами ту, которая вот уже несколько дней занимала все его сознание. Этот ангел, эта девушка, с внешностью невинного ребенка, заставляла Антона все время думать о ней. Вокруг себя молодой человек, казалось, не замечал ничего. Он ждал, когда какая-нибудь из многочисленных дверей выйдет она – та, без которой он уже не представлял свою жизнь.
Предмет обожаний пылкого юноши оказался гораздо ближе, чем он думал. Как только Антон вошел в комнату Варвары Захаровны, он тут же увидел Лену, сидевшую возле кровати больной. Девушка расплыла в улыбке, вновь увидев ученика Ореста Мефодьевича.
Влюбленные взгляды молодых людей не могли укрыться от Варвары Захаровны, которая, будучи наполовину неподвижной, вполне сохранила рассудок и понимала: улыбки, которыми обменялись Лена и Антон, не является простой симпатией.
— Леночка, ты бы предложила нашему гостю чаю, – промолвила Варвара Захаровна, как только Антон поставил капельницу. – Пойди, сходи на кухню. Скажи Анюте, чтобы, как следует, угостила мальчика, а со мной пока Людочка побудет.
Не помня себя от радости, Лена повела Антона на кухню – в безраздельную вотчину тети Ани.
От пытливого взгляда Анны не могло укрыться то, какими влюбленными глазами смотрели друг на друга двое молодых людей. Диагноз преданной домработницы был неутешителен: юная влюбленность, которая ни к чему хорошему привести не может.
— А вы в Москве живете или тоже откуда-то приехали? – задала Лена Антону дежурный вопрос.
— Вообще-то я в Ростове учиться начинал. Я ведь оттуда, – начал свой рассказ Антон. – Но потом Ореста Мефодьевича сюда, в Москву, перевели, и он меня с собой забрал.
— Ой! Так вы – из Ростова! – воскликнула Лена. – Получается, что мы с вами почти земляки. Я ведь раньше на Кубани жила. Есть там такой городок – Крымск называется. Вот недалеко от него мы с родителями да с младшим братишкой и жили.
Все, что говорила Лена, не могло быть неинтересным Антону. Чем больше девушка рассказывала о себе, тем больше ему казалось, что в ней он нашел родственную душу. Её тихий, нежный голос Антон готов был слушать часами, и, если бы он не знал, зачем он находится в этом доме, будущий эскулап забыл бы уже обо всем на свете.
— Вы на каком курсе? – спросила Лена, чтобы как-то поддержать разговор.
— В этом году на последний перехожу, – ответил Антон. – Дальше, не знаю, Орест Мефодьевич вроде бы говорил, что у меня неплохие шансы в аспирантуре остаться.
— Так, ты у нас будущий медицинский светила? – шутя, спросила Анна.
— Да, какое там! – Антон махнул рукой. – Просто лечить – это единственное, что я умею делать. Понимаете, вкалывать за копейки каким-нибудь грузчиком, а потом бухать под забором, как-то не очень хочется, ну, а на что-то еще я вряд ли сгожусь.
Целеустремленность и рассудительность молодого студента не могли не импонировать. За несколько минут общения с ним Лена окончательно убедилась, что именно Антон – мужчина её мечты.
— Антон, вы печенье попробуйте, – предложила Лена молодому человеку, подкладывая ему сладости. – Тетя Аня у нас в этом деле профи. Готовит так, что пальчики оближешь.
— Лен, да, дай ты парню поесть спокойно, – сказала Анна. – Знаешь, еда лучше в тишине усваивается, а ты тараторишь без умолку.
Чем больше Анна наблюдала за Леной, тем больше ей становилось не по себе. Понятно было, что чувства, которые Антон с Леной испытывали друг к другу, простираются далеко за пределы простой симпатии. Намерение Германа жениться на юной девушке Анна, конечно, не одобряла, но представить, что будет, если Герман узнает про замаячившего на горизонте соперника, было страшно даже ей.
Едва Лена и Антон ушли, как на кухне появился Вадим Викторович. Увидев понурое выражение лица супруги, он не мог не поинтересоваться причиной такого пасмурного настроения.
— Мать, ну, давай, рассказывай, что опять стряслось? – спросил Гусев. – Почему на тебе опять лица нет? Что, Герман опять какой-нибудь номер отколол?
— Вадик, ты бы проговорил с этим Антоном. – с места в карьер начала Анна. – Скажи ему, чтоб он Ленку в покое оставил.
Такого пассажа от собственной супруги Вадим Викторович никак не ожидал. Во-первых, он плохо понимал, о каком Антоне вообще идет речь. Во-вторых, он, в принципе, не считал себя вправе вмешиваться в чужие отношения.
—– Ань, ты сама-то поняла, о чем ты меня просишь? – удивился Вадим Викторович. – Ты хочешь, чтобы я подошел к парню, которого едва знаю, и сказал: «Отвали от Ленки. Не порти ей жизнь». Да, он меня пошлет, куда подальше, и, по большому счету, будет прав.
—– Ну, тогда хоть с этим Богомоловым поговори, – вздохнула Анна. – Скажи ему, чтобы он как-то внушил своему ученику, что Лена – девушка не для него. Ну, вот, ты только представь, что будет, если Герман про все это дело узнает. Об этом же даже подумать страшно. Нам еще тут второй Полины не хватало.
Имя Полины для Вадима Викторовича прозвучало магически. Чем закончился первый брак Германа, ему было хорошо известно, и повторение истории он не хотел.
— Ты знаешь, а поговорю-ка я с Людой. – Сказал Гусев. – Ведь они с Леной – подруги. Вот пускай Люся ей и объяснит, что в этом доме надо вести себя поосторожнее.
— Ты что, хочешь Людочке про Полину рассказать? – спросила обеспокоенная Анна.
— Ну, а почему нет-то? Тем более, Люда все равно об этом рано или поздно узнает.
— Вадик, но такие вещи, мне кажется, надо с Варварой Захаровной согласовывать. Ты же знаешь: эта история с Полиной для неё всегда была больной темой. Разбередить старые раны сейчас, когда он в таком состоянии, я, откровенно говоря, боюсь.
— А ты поговори с Людой так, чтобы Варвара Захаровна об этом разговоре ничего не узнала.
Визиты Антона в дом Сапрановых стал каждодневными, и, надо сказать, с Варварой Захаровной у него сложились весьма хорошие, теплые отношения. За то время, что Антон посещал свою пациентку, он стал ей кем-то, вроде внука. Варваре Захаровне были симпатичны его доброта, открытость, подчеркнутая вежливость, учтивость, веселый нрав. Кроме того, глаза юноши так были похожи на глаза Полины, а все, что хоть как-то напоминало Варваре Захаровне о её покойной снохе, отзывалось неизменным трепетом в сердце.
— В тебя, наверное, в институте все девушки влюблены? – спросила как-то Варвара Захаровна своего целителя.
— Да, что вы! – махнул рукой Антон. – Мне сейчас совершенно не до этого. Сейчас, главное, диплом защитить. Потом надо работу подыскать. Ну, а потом можно будет и о вещах более романтичных задуматься.
— Вот это слова не мальчика, но мужа. – одобрила Антона Варвара Захаровна. – Правильно! Сейчас для тебя что главное? В этой жизни как-то утвердиться, на ноги встать, а окольцевать себя ты всегда успеешь.
Признаться в том, что он безнадежно влюблен в невесту её сына, Антон Варваре Захаровне не смел по определению. Все переживания и волнения ей были категорически противопоказаны, и последствия такого признания могли быть непредсказуемы.
Впрочем, все тайное рано или поздно становиться явным, и секрет, активно скрываемый Антоном, не мог укрыться от глаз его пациентки.
Когда дверь отворилась, и в комнату вошли Людмила с Леной, Антон расцвел в улыбке. Он смотрел на Лену таким нежным, влюбленным взглядом, что это не могло укрыться от Варвары Захаровны. Для неё было очевидно, что то, что испытывают друг к другу Лена с Антоном, переходит границы обычной симпатии. От этого ей становилось не по себе, так как своего сына она знала очень хорошо, и знала: если Герман узнает об этой тайной любви Антона к его невесте, сильно непоздоровится.
–– ЛЕНОЧКА, ты бы сходила на кухню. Посмотрела, как там у Анюты дела, – попросила Варвара Захаровна свою предполагаемую сноху. – Может, ей помочь чем-нибудь надо.
Ослушаться своей будущей свекрови Лена, конечно, не могла, но, видит Бог, как ей не хотелось расставаться с предметом своих обожаний.
С тех пор, как Анна увидела Лену и Антона вместе, тема повторения истории, которая произошла с Полиной, не выходила у неё из головы. Умом она понимала, для Германа Лена – не пара, но при одной мысли о том, что будет, если Герман узнает, что сердце Лены принадлежит другому человеку, ей становилось страшно.
— Здравствуйте, тетя Аня, – раздался в дверях голос Лены.
— Ой, Леночка! Хорошо, что пришла. Я заканчиваю суп варить. Сейчас с тобой обедать будем.
— Да, меня к вам Варвара Захаровна прислала. Слушайте, может, давайте я ей поесть отнесу.
— Антон что, уже уходит?
Грустные глаза Лены ответили за неё. Худшие подозрения Анны подтвердились, и теперь она даже не знала, что сказать молоденькой влюбленной девушке.
— Ленка, ты понимаешь, что можешь просто подставить парня? – попыталась начать разговор Анна. – Если Герман хоть что-нибудь заподозрит, вам обоим мало не покажется.
Слезы бурным потоком хлынули из глаз Лены. Что ответить Анне, она не знала, но очевидно было одно: молчание для неё тоже было невыносимо.
— Тетя Аня, но я ведь не просила Германа Федоровича жениться на мне, – сквозь слезы сказала девушка. – Он сам заставляет меня стать его женой.
Анна так и опешила от услышанного. То, что Герман всегда был человеком с ограниченными моральными принципами ей уже давно известно, но, что дело может зайти так далеко, стало открытием даже для неё.
— Погоди! – воскликнула Анна. – Что значит – он тебя заставляет? За тебя что, заступиться некому? Куда ж твои родители смотрят?
— Нет у меня родителей, тетя Ань! – воскликнула Лена, и слезы еще сильнее потекли из её глаз.
— Значит, так. Ты сейчас успокоишься и все мне подробно расскажешь, - тихо сказала Анна, обняв Лену, - а потом мы вместе подумаем, что можно сделать.
Рассказ Лены еще раз убедил Анну в том, что Герман – законченный мерзавец, место которого или в тюрьме, или в сумасшедшем доме. Пока Анна не знала, как именно, но из этого болота Лену надо было как-то вытаскивать. Причем, для этого должно было быть приложено максимум усилий.
— Знаешь что? - сказала Анна Лене. – Поговорю-ка я со своим мужем. Он ведь у меня адвокат. В таких вопросах разбирается хорошо. Возможно, он сообразит, как этого Германа можно на место поставить.
Появление Антона на кухне ободрило Лену. Она расцвела в улыбке, а от грусти на лице не осталось и следа.
— Леночка, на сегодня мы с Варварой Захаровной все сделали, – обратился Антон к Лене. – Завтра постараюсь прийти пораньше.
Юноша уже направился к двери, чтобы уйти, как был остановлен окриком Анны:
— Ну, и куда это мы направились на голодный желудок?
Антон от удивления обернулся, а Анна, глядя на него строгими глазами, продолжала свою тираду:
— Парень, запомни одну вещь: ненакормленным отсюда пока еще никто не уходил. Давай, мой руки, садись за стол. Сейчас я тебя кормить буду.
Антону ничего другого не оставалось, как подчиниться, и уже через две минуты он сидел за столом и опустошал тарелку наваристого борща.
Жизнь будущего эскулапа, в принципе, трудно было назвать сытой. Детство, проведенное в одном из провинциальных сиротских приютов, не изобиловало радостями, а поэтому день, когда Антон покинул родные пенаты, он вспоминал без особой ностальгии.
— Что, совсем жизнь не сладкая была? – спрашивала Анна.
— Да, мало чего хорошего в ней было, – отвечал Антон. – Сами знаете, наверное, какие в нашей провинции детдома. До сыта не накормят. В школе на нас, детдомовцев, всегда косо смотрели. Многие из нас, кто из детдома вышел, потом на зоне оказывались. Ну, и отношение окружающих, сами понимаете, соответствующее.
Чем больше Антон рассказывал о себе, тем больше сердце Анна наполнялось жалостью, а чувство Лены к нему становилось все сильнее. За разговором уже никто не замечал, как бежит время, и лишь появление на кухне Германа Федоровича прервало эту оживленную беседу.
Окинув присутствующих весьма недоброжелательным взглядом, Герман подошел к Лене и, приобняв её за плечи, недовольным тоном произнес:
— Ну, неужели нельзя было пару часов подождать? Пообедали бы вместе. А сейчас перебила себе весь аппетит. Ну, ничего! Когда мы с тобой поженимся, для тебя многое изменится. Ты должна будешь беспрекословно подчиняться своему мужу и выполнять все, чтобы я тебе не приказал.
От этих высказываний Германа, от которых явно веяло средневековьем, неприязнь к нему возросла многократно.
— Дядя Герман, а почему вы разговариваете с Леной так, будто она – ваша собственность? – осмелилась сделать замечание Людмила. – В конце концов, Лена – свободный человек, и в праве распоряжаться своим временем, как ей угодно.
От такой неслыханной дерзости Герман Федорович на несколько секунд потерял дар речи. Во-первых, в его доме никто и никогда не смел ему перечить. Во-вторых, такое никчемное, несуразное существо, как его племянница, вообще не имела права раскрывать рот. Подобную наглость со стороны Людмилы Герман Федорович никак не мог оставить без ответа.
— Послушай, девочка, если ты забыла, то я тебе напомню: ты тут – никто, и зовут тебя – никак! – сказал он. – Поскольку Лена мне обязана буквально всем, я буду с ней разговаривать, как мне заблагорассудится. А ты, если тебе что-то не нравится, можешь собирать свои манатки и убираться отсюда.
— Вот тут ты сильно ошибаешься! – решительно произнесла Анна. – Хочу тебе напомнить: Люся такая же хозяйка всего, что здесь находится, как и ты. А что касается Леночки, то, насколько я понимаю, пока она тебе супругой не является, а поэтому вольна распоряжаться своей жизнью, как сказала Люся, как ей заблагорассудится.
Только нежелание Германа вступать в какие-либо препирательства спасло Анну от длинных, занудливых тирад на тему – кто в доме хозяин. Состроив недовольную гримасу, господин Сапранов удалился, попутно отпуская в адрес Людмилы и Анны ругательства не самого культурного содержания.
— Пока я здесь, тебе нечего бояться, – сказала подошедшая к Лене Людмила, приобняв её.
Как же эти слова хотел произнести Антон! За то время, что Герман выговаривал Лене свои претензии, все существо будущего эскулапа кипело от возмущения. Для него было немыслимо не то, что повысить голос на этого ангела во плоти, но даже бросить в её сторону недобрый взгляд.
— Пожалуй, я поеду, – сказал Антон, выпив чашку чая. – Мне еще сегодня в институт заехать надо.
— Вы завтра приедете? – волнуясь, спросила Лена.
— Да, конечно. Нам с Варварой Захаровной надо еще три процедуры сделать. Поэтому несколько дней я буду вынужден помозолить вам глаза.
— Да, ради Бога! – попыталась ободрить Антона Анна. – Лишь бы толк был. А приходить сюда ты можешь столько, сколько надо.
Расставаться с Антоном Лене не хотелось, но жестокая реальность диктовала свои условия, с которыми нельзя было не смириться.
Молодые люди шли по аллеи, ведущей к воротам, и с каждым шагом сердце каждого из них билось все сильнее. Им даже не обязательно было что-то говорить друг другу; взгляды, дыхание, смущенный румянец на щеках говорили за них.
— Как ты мне нужен, – думала про себя Лена. – Ты единственный, с кем я бы могла позабыть обо всех своих бедах, так внезапно на меня свалившихся. Как же не хочется, чтобы ты уходил! Мой любимый, хороший Антошка, не уходи. Ты не представляешь, как мне без тебя плохо.
— Я завтра обязательно приду, любимая, – молчаливо отвечал Антон. – Ты сама не представляешь, как мне не хочется расставаться с тобой. Если бы я мог вырвать тебя из этой золотой клетки.… Такой ангел, как ты, не создан для того, чтобы быть игрушкой престарелого ловеласа. Ты – теплое, ласковое солнышко, без которого мне уже, кажется, не прожить. Что мне сделать, дорогая, чтобы сделать тебя счастливой?
Молодые люди не могли налюбоваться друг на друга. Им не обязательно было что-то говорить друг другу; взгляды, улыбки и даже дыхание говорили за них. Каждый шаг по тропинке, ведущей к воротам, приближал разлуку, при мысли о которой к горлу Лены подступал ком.
— Леночка, с нетерпением буду ждать завтрашнего дня, – сказал на прощание Антон. – Вы не представляете, как я буду ждать того момента, когда снова смогу вас увидеть. За то время, что мы знакомы, я не могу не думать о вас.
Последние слова прозвучали, как признание, на которое Лена, как бы она ни старалась, не могла не ответить. Она смотрела в глаза возлюбленному, полные ласки и нежности, и чувство беспредельной любви всецело завладело ею. Дальше сдерживать себя Лена уже не могла. Она сама не помнила, как её руки обвились вокруг шеи Антона, а губы коснулись его щеки. Молодой человек стоял, не шелохнувшись. Нежность, накрывшая его с головы до ног, не давала ему пошевелиться.
— Леночка, милая, как же я тебя люблю, – шептал Антон. – Ты не представляешь, как я не хочу прощаться с тобой. С тех пор, как я в первый раз тебя увидел, я не могу ни о чем больше думать. Все, что мне нужно – это постоянно быть с тобой, заботиться о тебе, выполнять любые твои желания.
Слова молодого человека были абсолютно искренними, и в их правдивости Лена не сомневалась ни на минуту.
— Я тоже тебя люблю, мой хороший – произнесла Лена в ответ. – Ты не представляешь, как мне не хочется отпускать тебя. Антошенька, счастье ты мое! Мальчик мой хороший. Не уходи, пожалуйста. Мне без тебя очень плохо. Я живу только надеждой, что увижу тебя снова.
В пылу своих признаний Лена совершенно забыла о тех узах, которыми была связана, и даже не представляла, к каким последствиям может привести подобная беспечность.
Массивные ворота медленно открылись, и в них въехала респектабельная иномарка с затемненными стеклами. Окна автомобиля были затонированны настолько, что сквозь них совершенно ничего нельзя было разглядеть, но пассажир, сидевший в машине, прекрасно видел все, что происходило снаружи.
Увидев целующихся Антона и Лену, Владимир Борисович ехидно усмехнулся. Он и раньше к идее Германа жениться на молоденькой, провинциальной девушке относился с большой долей скептицизма, а теперь этот скептицизм получал дополнительное подтверждение. Внутренне Ромодановский не мог не порадоваться. День сложился для него, как нельзя, удачно, и завершиться должен был тоже вполне достойно.
Как обычно, Герман Федорович принял Ромодановского в своем кабинете, удобно расположившись за столом и просматривая очередной ворох разложенных перед ним бумаг. Об истинных целях визита Владимира Борисовича Сапранов даже не догадывался, а они, эти цели, носили весьма нелицеприятный характер. Впервые за много лет Ромодановскому выпал шанс самоутвердится перед своим давнишним партнером; доказать ему, что его статус может быть гораздо выше, нежели думал Сапранов.
Информация, которой располагал Владимир Борисович, была настоящей бомбой. От самомнения и сытой уверенности Германа не должно было остаться и следа, если бы он узнал о том, к каким последствиям привели его преступления, совершенные более десяти лет назад.
—Ну, и что привело тебя ко мне на этот раз? – спросил Герман. – Что, опять твой сынок где-то накосячил, а ты спешишь его отмазать?
— Герман, ты мыслишь стандартными категориями. – ответил Владимир Борисович. – Почему ты считаешь: если я приезжаю к тебе, значит, мне от тебя непременно что-то нужно? Тебе не приходило в голову, что и я могу оказаться чем-то тебе полезен?
— Чем же это ты можешь быть мне полезен? – спросил Герман, не скрывая иронии. – В последнее время большого толка от тебя что-то вообще не наблюдается. Я уж не говорю про твоего сыночка.
Эту горькую пилюлю Владимир Борисович в очередной раз был вынужден проглотить. К подобного рода унижениям от Германа он давно привык, и вынужден был мириться с ними в силу своей зависимости от Сапранова. Сейчас же Ромодановскому важно было сохранить торжество момента, а для этого он должен был в максимальной степени владеть собой и пропустить все колкие фразы Германа мимо ушей.
— Нет, Герман. На этот раз ты ошибаешься, – произнес Владимир Борисович, сохраняя полное спокойствие. – Ромка тут вообще не причем. Сейчас речь пойдет о тебе, а вернее, о той яме, в которую ты угодил, и о том, из-за чего ты в этой яме оказался.
Герман заметно насторожился. Все, что касалось его прошлого, а также того, как он оказался на вершине бизнес-олимпа, вспоминать он не любил и лишний раз эти темы старался не затрагивать.
— Ну, и что же ты собираешься поведать мне такого, чего я не знаю? – спросил Герман.
— Речь пойдет о нашем общем знакомом – Дмитрии Серковском. – невозмутимо произнес Владимир Борисович. – Вернее, о его происхождении.
— Послушай, об этом аферисте я не хочу слышать ровным счетом ничего, – категорично заявил Герман. – Тем более, меня абсолютно не интересует его прошлое.
— А зря! – невозмутимо промолвил Ромодановский. – Оно, это прошлое весьма занятно, особенно, в контексте тех потрясений, которые в последнее время коснулись тебя.
Услышав эти слова, Герман заметно насторожился. Несомненно, речь могла пойти о темных пятнах, коих в прошлом Германа было немало.
— Скажи мне, дорогой Герман, ты помнишь, после чего твое благосостояние стало расти, как на дрожжах? – спросил Владимир Борисович. – Какие события этому, так сказать, предшествовали?
Вопрос был из числа риторических, ответ на который сам Владимир Борисович прекрасно знал, а у Германа он не мог не вызвать ничего, кроме раздражения.
Вспоминать свое прошлое Герман не любил. Тем более, что в нем было много такого, что хотелось стереть из памяти, как можно скорее. Время, когда благосостояние семьи Сапрановых стало резко расти, было одним из таких периодов. За ценой своего благополучия Герман Федорович никогда не стоял, и когда встал вопрос о жизни целого семейства, невольно вставшего на пути благополучия семейства Сапрановых, Герман решил его самым радикальным способом.
Признать, что идея устранения Черкасовых исходила именно от него, Герман не мог в принципе.
— Ты сейчас на что намекаешь? – строго спросил Герман Ромодановского.
— Да, тут и намекать не на что, – усмехнувшись, ответил Владимир Борисович. – Мы-то оба знаем, что предшествовало прямо-таки неслыханному росту благосостояния семейства Сапрановых. Не по твоей ли инициативе были устранены Черкасовы, когда они встали у тебя на пути?
— Вова, ты прекрасно знаешь, что Черкасовых убили местные бандиты, – еле сдерживая свои эмоции, произнес Герман. – Да, по-моему, все знали, что Сергей тесно связан с контрабандистами. Вот они его и порешили. Видать, прибыль не поделили или Сергей еще что-нибудь накосячил. Ты же знаешь: у них подобные вещи не прощаются.
— Герман, эту сказочку про контрабандистов ты будешь рассказывать в прокуратуре, если тебя когда-нибудь все-таки прищучат. Меня-то этими баснями ты можешь не кормить. Ты мне сам не раз говорил, что вопрос с Черкасовыми надо решать, как можно скорее, и, когда их всех перестреляли, что-то я не видел на твоем лице особой грусти.
— Ну, и что это доказывает!?! – спросил изрядно раздраженный Герман. – Да, я всегда считал: Черкасовы в нашем бизнесе – только помеха. Но это не значит, что именно я заказал всю эту бойню.
Услышав эти слова, Владимир Борисович не смог сдержать усмешки. Высказывания Сапранова были насквозь пропитаны лукавством, а правды в них было не больше, чем на кончике мизинца.
— Видишь ли, Герман, - промолвил Ромодановский, - есть человек, которому ничего доказывать и не надо. Свой приговор он тебе уже вынес, и в данное время делает все для того, чтобы пустить тебя по миру.
— Да? Ну, и кто ж это такой?
— Да, ты его хорошо знаешь. Это женишок твоей племянницы – Дмитрий Серковский.
Кипа бумаг, которую держал Герман Федорович, автоматически выпала у него из рук и разлетелась по полу. К такому повороту событий он, конечно, не был готов. Даже в самых страшных снах Герман не мог представить себе, что кто-то из Черкасовых может остаться в живых, а уж, тем более, быть вхожим в его дом.
— Погоди, а у тебя откуда такие сведения? – спросил Герман Ромодановского. – С чего ты взял, что Серковский имеет какое-то отношение к Черкасовым?
— Имеет! Причем, самое непосредственное! – торжествующе произнес Владимир Борисович. – Например, ты знал, какую фамилию в девичестве носила жена Сергея – Наталья?
— Нет. Зачем мне это?
— Ну, вот, видишь. А я навел тут кое-какие справки и выяснил очень интересные факты. Оказывается, до замужества Наталья Леонидовна Черкасова была Серковской. Понимаешь, куда я клоню? Ведь, насколько ты помнишь, у Сергея был сын Дмитрий. Вот теперь и делай выводы. Он, этот Серковский, обобрал тебя, как липку. Он все сделал для того, чтобы ты оказался в той яме, в которой ты сейчас сидишь. Он и дальше будет тебя гнобить и делать все для того, чтобы от твоего былого могущества не осталось камня на камне. В общем, Герман, я тебя поздравляю: ты нажил себе еще одного заклятого врага.
Информация, которую на гора Владимир Борисович выдал Герману, нуждалась в осмыслении. Герман Федорович уже давно считал, что с Черкасовыми покончено раз и навсегда, и уже ничто не сможет помешать его процветанию. Судорожно в своем распухшем от полученной информации мозгу Герман стал искать ответ на вопрос: что пошло не так? В людях, которым была поручена эта грязная работа, Герман был уверен на сто процентов, и не сомневался в том, что все Черкасовы мертвы. Известие о том, что кто-то из этой проклятой семейки остался в живых, спутывало все карты.
— Откуда у тебя такие сведения? – строго спросил Герман.
— Ну, я не виноват, что моя служба безопасности работает эффективнее твоей.
То, что последовало за этими словами, Владимир Борисович никак не ожидал. Никогда не привыкший признавать свое поражение, а, тем более, свою неправоту, Герман Федорович моментально нашел виноватого в своих бедах. Им, к своему полному изумлению, и оказался давнишний партнер Сапранова – Ромодановский.
— Знаешь, а ведь это ты привел мне сюда. – заявил Герман. – И я не знаю, о чем вы, там, шептались, когда познакомились. Слушай, а ты, часом, на мое добро глаз не положил? Тебе ведь мой «Континент» уже давно покоя не дает. Что, на пару снюхались, чтобы чужое добро к рукам прибрать? Только вот что я тебе скажу: кишка у вас у обоих тонка тягаться с Германом Сапрановым. Я же вас двоих одним зубом перекушу, а вы даже опомниться не успеете.
От слов Германа отчетливо веяло паранойей, чему Владимир Борисович, в принципе, не удивлялся. Поиск виноватых, перекладывание ответственности на третьих лиц было вообще фирменным стилем Германа Федоровича, и сейчас он оставался верен себе.
— Герман, ты в своем уме? – воскликнул недоуменный Ромодановский. – Я-то каким боком причастен к тому, что натворил Серковский? Между прочим, ты сам спал и видел, как затесаться ему в компаньоны. Я, если хочешь знать, не менее твоего пострадал от всех этих хитроумных комбинаций. В конце концов, знаешь, Герман, в том, что ты потерял «Континент» есть и твоя вина.
Такой неслыханной дерзости от своего партнера Герман Федорович никак не ожидал. Давно привыкший к тому, что ни одно из его слов не может подвергаться сомнению, а уж тем более критике, на этот раз в его адрес были выдвинуты прямые обвинения, на которые не отреагировать он просто не мог.
— Слушай я бы, на твоем месте, был поосторожнее со словами. – отпарировал Сапранов. – Уж не хочешь ли ты сказать, что это я сам загнал свой бизнес в долговую кабалу, из которой не смог выбраться? Может, это я сам привел в свой дом человека, поставившего своей целью меня уничтожить!?! Володя, да, ты сам вспомни, как тут ему распевал дифирамбы.
Дальнейшие препирательства были бесполезны в принципе, и Владимир Борисович попытался перевести разговор на другую тему. Благо, повод для этого был.
— Знаешь, Герман, все, что ты сейчас мне тут наговорил, такой же бред, как и твоя предстоящая женитьба. – произнес Владимир Борисович.
— Причем тут моя свадьба?
— Да, притом… - Ромодановский тяжело вздохнул и продолжил: - ты что, думаешь, кто-нибудь верит в серьезность этой твоей затеи? Да, тут, когда ты нам презентацию своей невесты устраивал, все смотрели на тебя, как на Петрушку. Это кому сказать: здоровый, взрослый мужик, почти дед, берет себе в жены девчонку, которая ему ни то, что в дочери… во внучки годится! Герман, неужели ты сам не видишь, что эта ситуация, сама по себе, абсурдна?
Ответ на этот вопрос для Германа был очевиден. Он – хозяин своей жизни, и вправе распоряжаться ей так, как ему заблагорассудится. Что касается самой Лены, то, в силу того, что Герману она обязана буквально всем, ей ничего другого не останется делать, как только беспрекословно ему подчиняться.
— Володя, эта девочка даст мне то, чего не смогли дать ни первая, ни вторая мои жены, – заключил Герман Федорович. – Она родит мне наследника, или ты надеялся через своего никчемного сыночка да через мою Эллку все прибрать к своим рукам? Должен тебя огорчить на этот счет. Ленка наконец-то родит мне сына, которому и перейдет все мое состояние.
Больших трудов стоило Владимиру Борисовичу сдержать усмешку на своем лице. Во-первых, говорить о каком-то, там, состоянии в положении Германа Федоровича было, по меньшей мере, смешно. Во-вторых, Лена отнюдь не горела желанием становиться примерной супругой наполовину выжившего из ума старика, о чем недвусмысленно дал понять Владимир Борисович.
— Герман, я не перестаю удивляться на тебя, – промолвил он. – Неужели ты действительно думаешь, что эта девица жаждет стать твоей женой? Должен тебя огорчить, Герман. У неё свои жизненные планы, в которые ты явно не вписываешься. Впрочем, ты и сам можешь в этом убедиться.
Сама постановка вопроса о том, что Лена может быть ему неверна, для Германа была неприемлема в принципе. В том, что Лена будет принадлежать ему безраздельно, Сапранов не сомневался. То положение, в котором оказалась девочка, ставило Германа в заведомо безпроигрошную ситуацию. Судьба ставило Лену перед выбором: жизнь в золотой клетке рядом с респектабельным, пусть и немолодым, мужчиной или жизнь в обычной клетке с совершенно неясными перспективами на будущее. В том, что из этих двух вариантов Лена обязательно выберет первый, Герман не сомневался ни на минуту, о чем не преминул сказать Владимиру Борисовичу.
— Понимаешь, Вова, ей деваться некуда. – уверенно произнес он. – У неё отсюда только два пути: либо со мной под венец, либо на зону. А у неё еще и братец болезный, неизвестно где находится, и, так уж получилось, найти его могу только я. Так что сам видишь: ситуация полностью у меня под контролем.
Владимир Борисович подошел к окну и, приоткрыв штору, посмотрел на улицу. Усмехнувшись, он произнес:
— Судя по всему, твоя невеста так не считает. Вон, взгляни сюда.
Перед выглянувшим в окно Германом Федоровичем предстала довольно неприглядная картина. Двое молодых людей стояли друг против друга, держась за руки, а уста Лены вдруг прикоснулись к щеке молодого человека, в котором Герман без труда узнал молодого медика, посещавшего его мать. Вздрогнув, Герман быстро зашторил окно, потом подошел к бару, стоявшему возле стола, достал из него бутылку коньяка, наполнил коричневатой жидкостью стакан и мгновенно осушил его.