В начале века на Знаменской площади (пл. Восстания) стоял памятник императору Александру III, царствовавшему с 1881 по 1894 год. Это был всадник на коне из породы тяжеловозов. Это передавало по замыслу скульптора могучую Россию, твёрдо стоявшую четырьмя ногами коня на граните земного шара. Одежда Александра состояла из короткой куртки, подпоясанной ремнём. На голове круглая жандармская шапочка. На лице борода лопатой и прямые усы. Взгляд тупой. Под глазами мешки, говорящие о любви к спиртному. В плечах широк, точно сказочный богатырь Илья Муромец. Облик памятника представлялся не спешащим, как и Россия. И еще он как бы наблюдал сверху за порядком на площади.
Может быть кто-то из старожилов вспомнит случай, как высокодержавного императора на коне деревенская старуха обозвала "пугалом". А дело было вот как.
Из далёкой деревушки Хмельники Вышневолоцкой волости Тверской губернии накануне большого праздника Рождества Христова в 1911 году в субботу рано поутру выехала к своему сыну Алексею пожилая женщина Татьяна Васильевна в город Санкт-Петербург. Добравшись до города Бологое, она села на поезд, следующий в столицу. Приезд ее был рассчитан на вечер той же субботы. Алексей был предупреждён о приезде матери письмом и она надеялась на встречу. Алексей жил у своей тетки на 11-й линии Васильевского острова. Татьяна Васильевна ехала к сыну погостить, свезти нового белья и повидаться с сестрой.
Весь мягкий багаж был уложен в мешок из холстины и пристроен за спиной на верёвочных лямках. В руках корзины. В одной везла каравай домашнего хлеба, ватрушки, пирожки с налимом и грибами. В другой корзине уложено в мягкую труху и мякину с полсотни яиц. Всю дорогу старуха корзинки держала в руках, боясь как бы они не свалились на пол. Да и сама нет, нет да уцепится руками за скамейку, когда вагон кренился на поворотах. Крестясь, спрашивала: "А мы не опрокинемся?".
Погода была ветреная, шёл густой снег. По прибытии поезда на Московский вокзал баба Таня стала ждать сына на перроне, но тот почему-то не пришел. Подождав немного среди спешащей публики, решила добираться как-нибудь сама. Адрес был на бумажке и она спросила стоящего гражданина:
- Милейший, у меня есть адрес на бумажке, но я неграмотная... Скажите, как мне добраться на Васильевский остров?
- Бабуся, идите вон в те двери на площадь. Там недалеко есть конка. Садитесь и поезжайте до Александровского сада, а там пройдёте до Благовещенской площади, потом через мост и налево. Одиннадцатая линия близко. Спросите у людей за мостом.
Только баба Таня вышла из дверей вокзала на Знаменскую площадь (пл.Восстания), как сразу растерялась. Во всех направлениях бегут люди. "Куда это они несутся, точно очумелые?" - так она подумала. "Проходу добрым людям от них нет." Лошади с лёгкими саночками и закутавшимися в медвежьи пологи пассажиры. Разного рода повозки мчатся во всю лошадиную прыть, только и слышно как кучера покрикивают:
- Гоп, гоп, поберегись!.. Куда прёшься под оглобли или жить надоело!
Голова у старухи закружилась от этой сутолоки. Она трусцой побежала через площадь по направлению к гостинице, увёртываясь от лошадей и спешащего народа. Снег хлопьями, гонимый ветром, застилал ей глаза...
Вдруг видит, на неё прётся огромная лошадь со здоровенным мужиком на спине. Руки у бабки от страха опустились, так что обе корзинки упали на снег. Из них вывалились яички и разбились, оставив жёлтые следы. Представив что её вот-вот задавит толстый верзила, баба Таня вскинула руки вверх, навстречу всаднику, она закричала:
- Тпру! Тпру! Куда прёшь, окаянный! Не видишь, люди ходят. Что пьяные глазищи-то выпучил, пугало бессовестное? Тпру! Держите, люди, а то он меня задавит! Караул!..
Теряя силы и не видя спасения, бабка упала на колени перед мордой лошади, а сама всё машет руками в её сторону, как бы отгоняя лошадь прочь от себя. Может, у лошади ума больше, чем у седока...
На это диво собралось много народа. Окружили бабку Татьяну полукольцом и кричат:
- Что, бабка, размахалась перед мордой государевой лошади? Не видишь что ли? Это наш Царь-батюшка Александр Третий!
- Пугало, родимые! Как есть пугало! Я уже подумала богу душу отдавать от страха, а он смилостивился и воздержался на меня ехать.
- Ха! Ха! Ха!.. Пугало! Вишь ты, бабку задавить удумал!
Крики, шум, хохот собравших заглушил всю площадь. Такого хохота не было даже на выдумках цирковых клоунов. Толпа растёт и растёт. Извозчики останавливают своих лошадей и, встав на сиденье, всматриваются через толпу.
- Што, братцы-ребятя, аль ково задавили? Эй, шапка лисья! Скажи, брат, што тута за толпа?
- Собирался тут один старушонку задавить, да лошадь, видите ли, мил друг, заупрямилась, не пошла... У неё все четыре ноги в камень увязли! Ха-ха-ха-ха!...
Подбежали городовые и, свистя в свистки-улитки, закричали:
- А ну разойдись! Что за невидаль! На какую-то бабу уставились, ровно на Богородицу, сошедшую с неба!
- А вы спросите её, кто собирался старую задавить! - кричали из передних рядов.
- Вон она, сердешная, даже на коленях стоит и просит, чтобы не задавил угрюмый государь своим битюгом!
Растолкав толпу и оттеснив её от памятника, городовые увидели плачущую старуху, подбиравшую уцелевшие яички и не затоптанные ватрушки.
- Ну, бабка, что ты тут нюни-то распустила?
- Как же, родимые, вон это пугало хотело меня задавить своей лошадью, да, слава богу, обошлось благополучно. Только мои корзинки хоть бросай. Что я Алёшке то привезу.
- Кто-кто тебя чуть не задавил? - с криком подскочил к бабке городовой. - Вот огрею вдоль хребта шашкой, так сразу узнаешь: перед кем тут комедию разыгрываешь!
- Ты, батюшко, больно то не кричи, ведь мне это ни к чему... Старая я... Впервые в таком городе... Растерялась... Снег сильный, ветер в спину дует... И мне показалось, что вон эта лошадь прётся на меня. А что он царь, так незачем ему тут стоять и пугать людей без надобности...
- Я тебе поболтаю! А ну, пошли со мной! Там разберёмся, что ты за кляча такая и откуда появилась! - городовой хотел было взять старуху подмышки, чтобы поднять её с колен, но она встала сама.
Из толпы прорвался к матери Алексей:
- Мама! Да как ты, старая, тут оказалась? Здравствуй, Мама! - он обнял мать и поцеловал в щёку, чуть было не выронив корзинки из её рук снова.
Городовой обратился к Алексею:
- Что за спектакли тут устраиваются? Деревенщина, право деревенщина! Ты кто такой будешь? Почему раньше не являлся? Вон она тут чёрт-те что нагавкала на Государя. За такое и в Сибирь угодить можно... Одно слово - деревенщина. Проваливайте отсюда, пока не передумал.
Видя, что положение не из приятных, Алексей подхватил Мать под руку, в другую руку взял у неё корзинки и стал выбираться из толпы к конке, чтобы доехать до Дворцовой площади. Из публики всё ещё продолжали покрикивать, но с опаской:
- Смотри, бабка, пугало-то твоё осталось стоять на месте! Другой раз пойдёшь мимо - поклонись в ножки коню и своему благодетелю за то что он тебя не задавил! Ха-ха-ха!
- А что, люди, правда Алексашка на пугало похож?
- Что за крики? Кто кричал?! Задержааать!! - закричал жандарм, прорываясь в сторону крикуна, но народ так уплотнил рады, что жандарму не удалось прорваться. Тогда он закричал:
- А ну, рррразойдись!!! Освободи площадь! Нечего митинги устраивать!
Дальше ни Алексей, ни баба Таня шуток уже не слышали. Подошел вагон конки и они взошли на второй этаж, сели на скамейку, чтобы лучше видеть город. Там и плата была поменьше.
По Невскому ехали и удивлялись соборам, витринам магазинов, украшенных к празднику. Подъехав к Александровскому саду, баба Таня увидела Дворцовую площадь и дворец.
- Алёшка, зачем это люди забрались вон на тот большой дом и стоят как истуканы?
Алёшка захохотал.
- Мама, это царский дворец. А то стоят не люди, а чучелы... Ну, как в деревне делали для ловли тетеревов. Только эти сделаны похожими на людей из металла.
- Думала, что живые...
Когда шли вдоль решётки Александровского сада против Вознесенского проспекта баба Таня увидела маленький каменный домик за решёткой сада с круглой крышей и маленьким шпилем и принялась неистово молиться.
- Мама, на что ты молишься? - спросил сын.
- Милый Алёшка, разве ты не видишь - часовенка стоит! Или ты уже Бога забыл в городе-то? Вон на крыше, верно, был крест, да сломался. Остался только столбик. Ни в одном окошечке не видать ни свечки, ни лампадки затепленной... А ведь завтра такой большой праздник! Ах, ты, Господи!
- Ха-ха-ха!.. Мама, дак это же уборная! Ну, туалетом прозывается. Одна дверь для мужиков, другая для баб. А ты молишься, чтоб у посетителей запора не было? Ну, учудила! Ха-ха-ха!..
- После такого позора я больше не буду молиться без спроса, а то понастроили сортиров вроде часовенок - только народ вводят в заблуждение.
Пройдя бульвар и выйдя на Благовещенскую площадь (пл. Труда), тут баба Таня с усердием помолилась на храм Благовещенья (ныне его нет). На мосту долго смотрела на красоту и ширь Невы, но спрашивать ничего не стала - как бы ещё чем не насмешить.
Придя к сестре, уже за чаем вновь начался разговор о пережитом происшествии, о новостях из деревни, поклоны от всех родных, о житье и вдовьей доле. Не раз пришлось всплакнуть и не раз посмеяться. А потом далеко за полночь улеглись спать, чтобы утром успеть в церковь к заутрени.