Когда этот дом был захвачен красными, персонал встретил их по-разному, кто-то испуганно жался к стенам, кто-то пытался оказывать сопротивление. Большая часть сотрудников, впрочем, шла на сотрудничество. В конечном итоге им это не особенно помогло, у руководившего захватом в какой-то момент сдали нервы, и он собственноручно расстрелял почти половину персонала. Расстреливал тут же, прямо на месте, безобразно транжиря время, людской материал, и патроны. Уже потом выяснилось, что Ловец убил трёх его братьев, да ещё во время осады дома умер побратим, так что подвигом можно считать и то, что в своём произволе наш имярек, остановился более-менее вовремя. Хотя, если честно, переживших спасло исключительно появившаяся в какой-то момент, от сильного нервного истощения, плохого питания, и подхваченной на тропах гражданской войны лихорадки дрожь в руках, сжимающих винтовку. Стоя у стены, люди, управляющие Ловцом, забрызганные кровью товарищей, с беспристрастным изумлением смотрели, как сатанеющий от ярости красноармеец не может перезарядиться, и в итоге роняет оружие, падает на колено, но продолжает сверлить их нестройный ряд ненавидящим взглядом человека, отбросившего всё человеческое, и пришедшего, что бы нести гибель и разрушение.
Наконец, он еле слышно сказал, ни к кому особенно не обращаясь «Да спрячьте же этих от меня», и выживших расфасовали по подсобным помещениям, а расстрелянными несколько дней топили печи – белые пригнали холодящие пушки, и пытались с их помощью отбить важный объект. Не то, что бы они всерьёз надеялись выкурить холодом врага, а просто гражданская подходила к концу, красные побеждали, у и адептов старой власти мало чего оставалось в запасе. Началась осада, ленивая и скучная, как стояние на Угре. Красные за этот период потеряли двух человек, при чём один был убит метким выстрелом осаждающего, а второй - неудачно оступился на лестнице, и свернул шею. Потери белых составили ровно дюжину человек – опять же, только трое были убиты противником, а прочие, в основном, умирали из-за неисправностей холодящих пушек. Среди пленных за это время тоже умерло два человека – от полученных, в ходе первого штурма ран. Перед теми, кто пришёл, через четыре дня, на подмогу, предстала воистину изумительная картина. Попробуем описать её.
Итак, среди летнего леса – участок, покрытый снегом – круг, диаметром в два километра. В центре круга – осаждаемый дом. С четырёх сторон дом окружён холодильными пушками. Почти не прячась возле них бродят растерянные белогвардейцы, изредка вспоминая, что они вообще здесь делают, и стреляя, не целясь, в сторону дома. Красные отстреливаются так же неохотно.
Примечательно, что один, совсем юный красноармеец, любивший выглядывать из окна, хотя бы даже и рискуя получить пулю в лоб (пуля пулей, а такой пейзаж – кругом снег, а поодаль лето – здорово же!), написал во время осады стихи. К сожалению, он посчитал, что показывать их будет неуместно – стихи были совсем не боевые, умиротворённо-пейзажные, так что и мы их процитировать не можем.
Происхождение Ловца – дело тёмное, но худо-бедно можно выделить три основных гипотезы: официальную, ненаучную, и непонятную.
Давным-давно, ещё при Иване Грозном под крылом Малюты Скуратова работал занимательный человечек, отличавшийся жестокостью и жёсткостью даже на фоне опричнины. Официальная история его имени не хранила, но кто-то, то ли из приближённых к царю, то ли из монастырских летописцев, а может и человек Малюты посчитал нужным донести до потомков информацию о Берложьем Сыне.
Берложий Сын был найден в каких-то лесах, в возрасте приблизительно 14лет, и воспитывали его, судя по всему, какие-то животные. Кто уж там конкретно его воспитывал, установить не удалось, только социальных навыков за ним не водилось никаких вовсе.
Малюта, узнав о находке, вроде как, распорядился ребёночка выучить, но не чему попало, а избирательно. В деталях обучение не описывалось, только в результате таких махинаций был получен человек "руками вырывающий плоды из утроб рожениц", и всячески царской власти полезный.
Позже нечто подобное упоминалось косвенно в документах времён Петра Первого, в каких-то письмах кого-то, кому-то, зачем-то, вроде как упоминалось, что царь, узнав о том, что нашёлся ребёнок, воспитанный зверями, распорядился в кунсткамеру его не сдавать, а выучить в духе уважения к власти. Самих писем, выходило, никто в глаза не видел.
Так или иначе, где-то в середине 19ого века, было принято решение перенять опыт предков, и так же, в условиях строжайшей секретности, вырастить себе вассала. От природы и судьбы добра ждать посчитали ненужным и ненадёжным, в стране начали копошиться революционеры, взрывая экипажи знатных особ. Предположим, по криволапости своей, чаще взрывались сами революционеры, но дурное дело не хитрое, когда-нибудь, да навострятся, про теорию Дарвина все уже знали, и в естественный отбор верили свято, а если кто и не верил свято, то кое-как всё равно с ней считался. Да и без вашего Дарвина, в общем-то ощущалось, что очень скоро вопрос о защите короны от черни и швали встанет ребром.
Поэтому принялись искать подходящего ребёнка сами. Несколько месяцев врачи со всей страны исследовали новорожденных, и изымали подходящих. В конце концов, небольшая партия таковых была направлена в специально устроенный заповедник на юге страны. Что характерно, в форме звезды. Заповедник не только содержал животных, над мозгом которых были проведены некоторые операции, призванные слегка повысить склонность к эмаптии, но и окружался сложным забором, так что бы исключить несвоевременные, неучтённые нахождения детей.
До десяти лето дожило десятеро детей из пятидесяти, что казалось успехом. Дождавшись, когда с детьми случится половое созревание, которое настигло только троих, поскольку остальные к этому возрасту тоже сгинули, их, наконец, благополучно нашли. Тихо нашли, без лишнего шума. Двое оказались то ли больными, то ли не сумели адаптироваться, только в конечном итоге умерли и они. Остался один Кирилл.
Для его воспитания были разработаны специальные системы и схемы. К тому же, с ним были проведены некоторые нехитрые операции, позволившие его телу долго оставаться молодым и крепким. На этих операциях, говорили, одних врачей положили с полсотни - сердца элементарно не выдерживали колоссальной ответственности - проект выходил самым дорогим за всю историю человечества.
Как бы то ни было, а в начале века перед страной предстал юноша лет двадцати с небольшим на вид (таким на вид он и остался), с наивными глазами, нечеловеческой силой, быстротой, грацией и толерантностью к боли и любым страхам. В одиночку легко справлялся как с шестью невооружёнными противниками, так и с двумя-тремя вооружёнными.
Такую гипотезу, во всяком случае, предложило большинство сотрудников дома.
Было, однако, высказано мнение, идущее вразрез с новейшими изменениями в мировоззрении просвещённых людей, но, по меньшей мере не выставляющее Царскую власть такой беспомощной в стратегических вопросах, что бы гробить несметные богатства на не бог весть что – даже отправить людей искать какую-нибудь Шамбалу или Грааль было бы не так нелепо.
Мнение состояло в том, что Кирил Ловец был вызван в ходе некоего ритуала, обращения к Князю Мира Сего, или, что там бывает вместо него. Когда властям стало ясно, что сам собой вопрос с социалистами не рассосётся, а количество террористов, которые подрываясь на плохой взрывчатке, уносили с собой кого хотели, стало понемногу увеличиваться, пришёл, к властям старичок. Старичок как старичок, не то что Распутин, совсем такой обычный себе старичок, ничего бы и особенного, а только научил он власти, как им раздобыть себе Ловца.
Построили заповедник, в виде, что характерно, пентаграммы, и согнали туда сначала зверей, только не простых, а прооперированны так, что бы немного могли сочувствовать человеку. Самую малость, стало быть, сугубо что бы ели не всех, а вот – хотя бы через одного. Потом стали по всей стране выбирать детишек новорожденных… Ну, в общем, та же история, только что другим говором. И, вроде как, который выживет, того Князь, или кто он там, выбрал себе в, скажем, сыновья, наместники, или кого там. А прочие, кто помрёт в процессе – ну, само собой, как жертвы числятся.
История, конечно, удивительная, только тоже, конечно, сомнительная.
А вот начальник отдела феромонов – тот вообще считал, что собрали Ловца – как Франкинтштейн своё чудище – из человеков. Ну, тут ему не поверили, потому что во-первых все знают, что такие чудища на вооружении только в Энске состоят, потому что только там мастера умеют и так делать, что бы на ходу не разваливались, а главное – при начальнике томик был Шелли-то.
В общем, были версии и про инопланетные разумные полугрибы-полу-чёрные-дыры, и про многое ещё всякое, чего и повторить-то порядочному человеку стыдно. При чём не важно, имеется в виду, что повторяет сам порядочный человек, или что ему повторяют – один чёрт, стыдно.
В сухом остатке мы имеем что. В сухом остатке мы имеем что, во-первых, все, на кого указывали как на источники баек о происхождении Ловца оказались в числе расстрелянных в ходе захвата, так что выяснить откуда у кого сведения возможным не представляется. Во-вторых, названный заповедник, так или иначе действительно есть на юге страны, и, по неразрешенной части стен можно сделать вывод, что когда-то он был похож на звезду, или на пентаграмму. А главное, Кирилл Ловец поступил на вооружение Красной Армии.
- Почему не уничтожили… Понимаете, он ведь совершенно не думает красные там, белые. Это своего рода идеальный человек для капитализма, для царизма - он вообще особенно не думает. Ему говорят, и он делает, он просто не понимает что такое "хорошо" и что такое "плохо", для него это всё игра. Вот, я вижу, вы озадаченны, но поймите, он - инструмент, а не человек. Вы же не будете выбрасывать хороший молоток, только потому, что им какой-нибудь беляк нашему человеку башку разбил, молоток-то причём? Ему сделали наивным, инфантильным ребёнком, ему долго объясняли что кроме него неприятных чувств никто не испытывает никогда, - говорил Серёжа, увлекаясь, и начиная по-молодецки жестикулировать, - тут очень трудно всё это объяснять, потому что он вроде и говорить умеет, и всё такое, но его сознание никогда не преодолеет рубеж в восемь-девять лет, хотя мы и учим его взрослым словам и манерам. А там, куда мы вас направляем, понадобится сила, какой у вас нет, а есть только у него.
- Но ведь... Всё-таки он виновен в гибели многих моих соратников... – Пытался найти оправдание своему нежеланию Никита. На самом деле, он не знал, почему именно он настолько не хочет работать с Ловцом – это было какое-то животное отвращение.
- Если вас это успокоит, возвращать его вам не обязательно. Его содержание влетает в копеечку, а персонал мы давно наметили – кого в науку, кого в Соловки.
- Ну ладно, и как мне с ним... ну, вообще обращаться, не знаю, общаться? Не взбунтуется?
- Мы уже занесли в его голову всю нужную информацию, и перед отправкой закрепим. Тут всё надёжно, так или иначе, задание им будет выполняться. Что же касается, так сказать, бытовых вопросов... Человек как человек, только немного инфантильный. Возможно, пару раз придется от него девушек отгонять, впрочем, можно и не отгонять, насколько мы можем судить, потомства от него быть не должно, а только одно… ммм… – Серёжа неприлично показал двумя руками что именно может быть девушкам от Ловца, и что именно не приведёт к потомству, вопреки установлениям природы, - Иногда может дурость сказать, надо объяснить что дурость. Да ничего особенного, право же, в нужный момент дадите отмашку, и будете любоваться, как он всех по стене размазывает. Только до нужного момента отмашку не давайте - иначе он может-таки да, что называется, освободиться, и что уж там ему втемяшится достоверно неизвестно. Ну, тут уже конкретные инструкции, мы вам их дадим, только когда вы согласитесь на участие.
Никита с отчаянием поглядел на Петра Львовича, потом снова на Серёжу. Ловец всё ещё стоял напротив, не мигая, заглядывая, кажется, в самое нутро, где гоняются друг за другом вихри элементарных частиц, не имеющих представления о том, что из них получается Никита, мучимый детским, капризным нежеланием выполнять поставленную задачу, и не способный сейчас преодолеть себя.
- Это, в конце концов, жестоко, - промямлил он наконец, сам понимая, насколько неуместный нашёл предлог, - а его нельзя как-то очеловечить?
- Исключено. Изменения психики совершенно необратимы. Он навсегда останется таким.
- Вы не понимаете, кто он, - перебил Пётр Львович, - и мы тоже, если честно, но он точно не человек. Все эти версии… В них, конечно, объясняется только его асоциальность определённая, детскость, и общая физическая развитость. Стыдно сказать, всерьёз рассматриваем возможность, что несколько статуй и картин и у нас будут лепить и рисовать с него - такого рельефа на весь мир не отыщешь. В общем, я, заядлый атеист, готов поверить, как в научный факт, что он – дитя дьявола.
- Вообще, - опять вмешался в разговор Сержа – В указанные сроки действительно куда-то увозили младенцев, указы об этом были среди захваченных бумаг – в секретной канцелярии, кажется. Возможно, это никак не связанно, массовая жертва сама по себе полезна бывает. Выход энергии, так сказать... Ну, про энергию там я для красного словца. Не могу сказать - энергия, аура или ещё что, всё что может сказать сейчас наука - бывает полезна массовая жертва.
- Ну ладно, предположим, - заговорил Никита, вконец растерявшись, - но как, же я буду работать с ним...
- Опять двадцать пять, - устало вздохнул Пётр Львович, - Серёжа, ну объясните вы ему. Видите, я не умею.
- Пётр Львович правильно сказал: вы не понимаете, кто он, и мы тоже не понимаем, кто он, но дело в том, что и он не понимает кто мы. У него совершенно нет представления о ценности жизни. Нет, просто ради шутки он губить никого не станет, но в случае, если возникнет малейшая необходимость... Опыты на преступниках показали, что он способен на самые садистские акты, без малейшего напряжения тех областей мозга, где происходит обыкновенно то, что мы считаем работой совести. То же и с психологической стороны. Ну... Вот как ребёнок, бегает с палочкой, убивает воображаемых врагов. Даже не настоящих, скажем, муравьёв давит, а воображаемых. Пока стоит в сторонке - пусть стоит, но как только оказался на пути...
- В конце концов. - Досадливо замотал головой Пётр Львович - Ну что мы тут распинаемся? Вы знаете, когда революционное подполье только ещё возникало, был такой бомбист, Картоев. Известный в миру человек, поп православной церкви. Умный, но искренне верующий. Его когда задержали, а его взяли живым, он уже в камере с собой покончил, спрашивают, что же вы, не веруете что ли? Он говорит как же - верую. Ну как же так, говорят, веруете, а сами что творите. Убиваете, это раз. В мирские дела вмешиваетесь беспрестанно, это два. Да и вообще - нет власти, кроме как от Бога, разве не так? Он отвечает, так, конечно так. Вот только я в святые не мечу. Я хочу просто хорошим человеком быть. А хороший человек, чем отличается от святого? Тем, что святой боится ручки запачкать. Он никогда в дерьмо не полезет. Он будет смотреть, как грабят, насилуют, убивают, и молиться за спасение души. А я не хочу, говорит, батюшка. Я так не могу. Я, говорит, лучше на себя грех возьму лишний, если надо для людей, я лучше душу свою загублю безвозвратно, измажусь до ушей, что бы Господь сказал - поди отсюда в преисподнюю, при всей моей любви к Нему и благодарности Ему, но людям помогу. Примерно так он сказал. Это не дословно. Так-то поп, человек, как ни крути, не слишком сознательный, а вы тут разводите институт тех самых девиц. Достоевского читали? Про то, как благородные девицы на панель идут? Так, давайте однозначно - или да, или нет. Если нет, так нет, судить не буду, есть напряжение, которого от человека требовать нельзя, вредно и губительно заставлять человека прыгать выше головы - всё равно не допрыгнет, но и наш время надо пожалеть же. У нас оно такое же скоротечное и безвозвратное как у вас.
- Я согласен, - робко сказал Никита, и почему-то эти слова, сказанные под пристальным взором Ловца, куда более враждебным, чем все дула всех ружей и пистолетов, когда-либо смотревших на него, показались сейчас главным подвигом, который пришёлся на его долю.
- Хорошо. Вы же понимаете, что мы тут несколько преувеличили плёвость задания? Прежде чем дать отмашку и любоваться, надо будет его доставить на враждебную территорию, да и вообще...
- Понимаю. Но я и не ищу простого пути. Иначе я бы и в детстве не ушёл из деревни.
- Ну, вот и славно, - подобрел Пётр Львович, - вот и сразу бы так. Пойдемте, перекусим, да и почитаем, что нам там оставил покойный Маяковский.