Жизнь Любомира оказалась наполненной многими событиями. Сразу после школы — война в Афганистане, куда тогдашние молодые ребята отправлялись правительством проливать кровь за чьи-то чужие интересы. Там — сильнейшая контузия, скитания по госпиталям, чувство обиды на весь мир. И резкий поворот к вере в Бога, выздоровление и служение в одной сельской церквушке. Постепенно он дорос до вопросов, которые раздражали церковное начальство, но Любомир не привык отступать. Как следствие — отлучение от церкви, лишение сана и вольное проповедничество. Этот благообразный старик был наполнен какой-то внутренней силой, и это плохо сочеталось с телесной немощью и смертельной болезнью. Об этом и был мой первый вопрос.
— Молодой человек! Я на своем веку видел столько горя и страданий, что хватило бы на несколько человеческих жизней. И причина их всегда заключалась в человеческом невежестве. Но людям очень сложно это объяснить. Сотни раз я давал себе обещание не вмешиваться в их судьбы, и сотни же раз нарушал его. Ведь истинное служение заключается не в проповедях, и не в так называемых добрых делах, а во внутренней вере и готовности эту веру применять к обычным жизненным ситуациям, а точнее — жить верой. Только тогда возможна помощь. Но я был не всегда тверд, и потому постепенно, по мере обретения сил Душевных терял силы физические. Я откровенно пренебрегал телом — и теперь расплачиваюсь за это. Но я не в обиде, я знаю, что ждет меня за чертой…
В это время меня позвали к Семенычу — появилась какая-то срочная работа. Оказалось, что привезли только что погибшего в автомобильной аварии мужчину средних лет. На теле не было ничего живого, оно искорежено, разорвано и приходилось прилагать максимум усилий, чтобы придать ему удобоваримый вид. Семеныч попросил постараться, так как погибший приходился каким-то дальним родственником мэру, и оттуда уже звонили…
Занимаясь привычным делом и глядя на жалкие останки, я мысленно продолжил диалог с Любомиром. То, что совсем недавно было человеком со всеми его проблемами, какими-то планами, мечтами — сейчас лежало недвижимо передо мной на столе. Куда же подевалось то, что спешило, мечтало, надеялось… Ведь не могло же это бесследно исчезнуть. Я, конечно, знал о бессмертии души, о множественности жизней и тому подобном, но до сих пор это было где-то далеко, меня непосредственно не касалось и потому оставалось чисто теоретическим. А сейчас, столкнувшись пока с последствиями смерти и активно ища контакт непосредственно с нею, я увидел полнейшее собственное невежество. Но это не смутило меня, а, наоборот, подхлестнуло к поиску. Выполнив работу и отпросившись у шефа, я помчался к своему новому знакомому. Где-то в глубине себя я чувствовал, что он каким-то образом поможет мне отыскать ответы, а значит, пройти уровень.
Старик спал. Странно — по словам медсестры, у него должны быть жуткие боли, а он спит сном младенца — притом, что ни обезболивающих средств, ни снотворного ему не дают. Так просидел я около часа. Голова была какой-то пустой, мысли практически отсутствовали — что-то пограничное между сном и явью. И тут я услышал, что в соседней палате кто-то умирает. Нет! Все было тихо — только обычные больничные звуки, но внутри меня что-то слышало, как жизнь прощается с телом. Я не на шутку перепугался, и решил посмотреть. Приоткрыв дверь по соседству, я остановился как вкопанный — на каталке лежал труп — это я знал точно, а возле него находилось что-то призрачное, очертаниями напоминавшее человека. От этой субстанции исходила такая боль, смешанная с отчаянием и удивлением, что мне стало жутко. Не в силах объяснить себе происходящее, я ретировался, и опомнился только дома. Била крупная дрожь, а котенок проявлял явные признаки тревоги.
Кое-как успокоившись, приняв душ и перекусив, я начал просматривать литературу о смерти и посмертных состояниях, которой было вдоволь — казалось, кто-то специально позаботился об этом. Но чем больше я читал, тем меньше ясности становилось. Я видел одни только предположения, ничего совершенно точного и конкретного — так что к третьему часу ночи сложилось четкое представление о том, что разбираться придется самому. Решив выяснить утром все возможное о пациенте из соседней с Любомиром палаты, я провалился в глубокий сон.
Утро порадовало меня достаточно бодрым состоянием — невзирая на ограниченность сна, организм успел восстановить силы, и готов был выполнять мои распоряжения. Помня все произошедшее, я чуть раньше вышел из дому, погладив на прощание верного Туза, и, прихватив в магазине коробку конфет, направился прямо к медсестрам.
Они охотно рассказали, что вчера прошляпили смерть бывшего банкира. Оказалось, что не сработал сигнал, который должен был сообщить об остановке сердца, и спохватились только через час, когда труп уже начал остывать. Теперь то, что раньше было банкиром, ждало меня в морге.
И снова — привычная процедура, но теперь меня не покидало чувство присутствия чего-то неведомого. И это присутствие не было радостным. В очередной раз, повернувшись за каким-то инструментом, я чуть не упал — возле стены стояли три сущности, которых я уже знал по прошлым классам. Это были Тени, но на этот раз не проявлявшие никакой враждебности. В голове у меня появились мысли, которые лучше всего было бы назвать их голосами.
— Мы пришли за тем, что по праву принадлежит нам, поэтому не мешай.
Одновременно с этим у головы трупа сгустилось некое образование, которое вчера так поразило меня. Оно не “говорило”, но я явно чувствовал безысходную тоску, исходившую от него. Под самым потолком, в углу чуть проявились два лица — Миста и другого ангела (я почему-то знал, что это был хранитель умершего). Оба они были печальны и безучастно наблюдали за происходящим. Со стороны теней к тому, что так стремилось обратно в тело банкира, протянулись жгуты тьмы, спеленавшие его и потянувшие за собой. Через минуту все пропало, а я остался наедине с хладным телом.
Закончив работу и выдав тело прибывшим “безутешным родственникам”, я поспешил к Любомиру в надежде на разъяснения всего произошедшего.
Старик не спал и словно ждал моего появления. Наверное, мой вид говорил о многом, потому что Любомир улыбнулся, лукаво прищурив глаза, и посоветовал рассказать обо всем спокойно. Я не знал, как начать, ведь тема была не совсем обычной, но потом подумал, что передо мной — умирающий человек, проживший наполненную опытом жизнь, и сейчас он не может не задумываться над теми же вопросами. И разговор пошел совершенно естественно.
— Уважаемый Любомир. Вчера, когда вы спали, я очень явственно ощутил смерть — и оказалось, что в соседней палате действительно умер человек. Когда я заглянул туда, то обнаружил некое образование, которое излучало грусть и тоску, испуг и растерянность. Но оно совершенно не было похоже на привидения, как их изображают в фильмах и описывают в книгах. Я очень испугался и сбежал домой. А утром узнал о смерти, и уже в морге снова увидел это нечто, но более выраженное. А потом, на моих глазах, его уволокли куда-то напоминающие тени сущности. При этом до чрезвычайности усилилось впечатление страха, а под потолком очень печалился какой-то образ, который я принял за ангела-хранителя умершего. Или я схожу с ума, или все это имеет объяснение, которое я очень хочу услышать. Почему-то мне кажется, что вы сможете помочь.
— Добрый человек! Если бы ты только знал, скольких людей волновали подобные вопросы… Огорчу тебя — я не располагаю ответом, но очень скоро надеюсь его получить. Но годы исканий, частое столкновение со смертью в самых различных ее проявлениях и мое нынешнее положение дают мне право говорить с тобой о том, что не может быть описано словами. Нас объединяет надежда получить ответы, а потому давай соединим усилия и проведем грандиозный эксперимент.
Было заметно, что говорит Любомир с огромным трудом, но голос при этом не только не терял своей силы, но стал еще более глубоким и наполненным.
— Сначала я расскажу тебе то, что удалось узнать самому. Рассказ предстоит долгий, потому я позаботился, чтобы нам не мешали. Если возникнут вопросы — перебивай, понимание очень важно при обсуждении подобной темы.
Я весь обратился в слух. Не хотелось пропустить ни одного звука, ни одного изменения выражения лица. Я не был бдительным — я сам стал бдительностью.
— Давай немного порассуждаем. Что мы знаем о смерти? Когда перед нами труп, а он, заметь, всегда относится к другому — можно из внешнего наблюдения заключить, что человек не движется, что он не реагирует на раздражители. Если немного углубиться, то обнаружится, что он не дышит, у него не бьется сердце и не струится по телу кровь. В последнее время появилась масса дополнительных способов фиксации смерти. Но все они остаются внешними. Через несколько дней начнется разложение, а через более длительный промежуток времени труп превратится в прах. Но что происходит с той силой, которая делала человека живым? И в какой именно момент наступает смерть? Ответить на два эти вопроса — значит, подойти к смерти вплотную. На первый вопрос я собираюсь найти ответ послезавтра — в этот день мое тело умрет. Случится это в полдень, так что приходи — я приглашаю тебя вместе наблюдать этот опыт — ты снаружи, а я изнутри.
Такое заявление породило у меня целую гамму чувств и вопросов. Словно упредив меня, Любомир сказал:
— Ты хочешь спросить, откуда я так точно знаю о времени своего ухода? Это довольно просто. Если человек прожил жизнь в поиске, стремился к осознанности — то минимум за три дня он точно будет знать о своей смерти. Говорят, что те, кто постиг свое существо, сами избирают место, время и способ ухода, но подобное не является моим опытом, а потому и утверждать не смею. То, что произошло с тобой вчера, вызвано, скорее всего, переживаниями на работе — ты настолько приблизился к смерти снаружи, что стал воспринимать нечто, недоступное абсолютному большинству людей. Я предлагаю об этом подробнее поговорить завтра, а сегодня попрошу тебя выполнить небольшой эксперимент, который и мне будет интересен. Не поспи ночью, а пойди на кладбище, и очень чутко рассмотри все, что удастся увидеть. Только не строй никаких ожиданий или предположений — в таком случае мозг подсунет то, что будешь ожидать. Отрешись и стань наблюдением. Ты готов к этому. А что касается второго вопроса, то на него нет ответа вообще. Получается, что пока человек жив — смерти еще нет, а когда он мертв — уже нет. Так где же она? Загадка. И в итоге рассуждений на эту тему я пришел к мнению, что гораздо корректнее говорить не о смерти, а об умирании. С этим все более или менее ясно — умирать человек начинает, только родившись, и от него самого во многом зависит скорость этого процесса.
— А что с самоубийцами? И почему так много людей уходят в расцвете сил? А катастрофы?
Вопросы сыпались из меня, как из рога изобилия, под мудрую улыбку Любомира. Я постоянно забывал, что передо мной человек, чье тело безмерно страдает и кто только что пригласил меня на собственную смерть. Все это так не вязалось с живостью его суждений, что сбивало меня с толку.
— Дорогой мой, ты назадавал столько вопросов, что в пору отложить умирать, — с приятным смешком ответил Любомир. — Давай по порядку и вкратце я скажу то, о чем знаю, а об остальном порассуждаем завтра. Люди очень боятся смерти как раз из-за неизвестности о дальнейшем. Для них важна непрерывность личности, а смерть ее не гарантирует. Потерять себя — очень страшно для человека. А самоубийца — это тот, кто жизни боится больше, чем смерти. Но и с этим не все так просто. Если кто-то взял и повесился — его считают явным самоубийцей, священник откажется его отпевать. Но алкоголик, который, по моему мнению, является таким же самоубийцей, но только скрытым — обществом и церковью принимается, только с оговорками. Страх перед жизнью — чисто человеческое изобретение, среди животных самоубийц нет. Что касается так называемой “преждевременной смерти”, то тут давай вместе рассмотрим возможные причины. Когда я думал об этом, на ум пришло сравнение со школой. Оно, конечно, примитивное, но многое объясняет. А жизнь-то и есть школа… Так вот, ученик, успешно усваивающий материал, постепенно переходит из одного класса в другой. Можно сказать, что он развивается. Но что происходит с нерадивым учеником или с тем, кто слишком усердно учился и израсходовал свои силы задолго до окончания? Я не слышал, чтобы кого-то переводили в низший класс. Исключить могут, оставить на второй год могут — но “понизить” — никак. Этот пример показывает, что человек в расцвете сил, достигший пика своего развития, дальше может стремиться к понижению своего потенциала. Бог, как хороший директор, не может этого допустить — и человек исключается. Надеюсь, что не из жизни, а только из этой школы. Человеческое общество представляет собой такой же организм, как и отдельный человек, и подчиняется тем же законам. Только здесь действуют более масштабные силы — войны, катастрофы, но цель та же — не допустить понижения потенциала.
— А вам не страшно вот так запросто говорить о собственной смерти? — отважился спросить я.
— Добрый человек! Телесная боль не тяготит меня — я давно научился отключаться от нее. А что касается смерти, то тут все просто. Если она — окончательна, точка в существовании, то нет никаких поводов для страха. Ведь тогда получается, что до моего рождения меня не было, и после смерти не будет. Но если есть какое-то продолжение, очень не хотелось бы его пропустить — ведь при таком положении оно уже происходило множество раз, но я ничего не помню. Теперь буду бдителен, и с твоей помощью постараюсь узнать “ту сторону”. Пожил я достаточно и полно — пора и честь знать. Поэтому страх просто исключился из меня.