Это сколько же лет я не был на своей малой родине? Восемнадцать? Двадцать? Да что там двадцать. Считай все сорок. Ведь если в в последний приезд был три-четыре дня, то его можно и не считать. За долгие годы кого-то забыл напрочь, кого-то едва помню.
- Ваня, здравствуй, - приветствует меня худощавый старик в телогрейке.
- Здравствуйте.
- Похож на отца-то. Вылитый Петр.
Мне приятно, что узнают, а особенно приятно, что помнят моего отца. Почти всю жизнь он прожил здесь.
- А я что-то вас не узнаю.
Мне неловко, но что делать. Уж таков есть. Живу по еврейской пословице, учу свой язык говорить «не знаю». Не знаю, значит не знаю. Не помню, значит не помню.
- Савостиных помнишь?
- Дядя Коля? Конечно помню.
Тут я ужи вижу знакомы черты. Мы обнимаемся.
- Как же? - продолжаю я. - И сына вашего Витю хорошо помню. Слышал, он большим человеком в городе стал.
- Ну, не таким большим, конечно, как ты, но все равно молодец. Институт закончил, главным инженером в шахте работает.
- Слышал-слышал.
- Да, видишь, каких людей наша деревня вырастила.
- Что есть то есть.
И мы начинаем вспоминать наших деревенских. Сережа Сташков до полковника дослужился, Света Машталлер художником стала, Тамара Казанцева — профессор, сестры Гардт - учителя.
- А сейчас в нашей школе всего пятьдесят учеников, - с грустью говорит дядя Коля.
- Знаю, сегодня с директором виделся. Умирает понемногу деревня.
- Да чего говорить? Пьют все. Остались пенсионеры да пьяницы.
- Уже не дураки и дороги Россию губят, а пьяницы.
Дядя Коля кивает. Помолчав, добавляет:
- Приходи вечером. Посидим, пообщаемся.
Я не обещаю, потому что не уверен, удастся ли. Я ведь снова в деревню не на долго. Могилку мамину навещу, и обратно.
Не спеша я иду к своему однокласснику Саньке Сенину, у которого остановился.
Вот ведь как жизнь устроена, - размышляю по дороге. - Ничего почти не помню о дяде Коле, а как он одну женщину на свиданку к мужу вез, помню. Собственно, помню даже не то, как он вез, а деревенскую байку о том, как вез.
Напросилась с ним в дорогу женщина, ехавшая навестить мужа-заключенного. У нас ведь деревня была не совсем обычная. Лагерное отделение ГУЛАГа. Вокруг лес да зоны с заключенными, которые этот лес валили и сплавляли по реке Мрас-Су.
- Подбрось на моторке до зоны,- попросила женщина. Дядя Коля согласился. А когда отъехал от деревни, сообщил стоимость проезда.
- Да ты что? Я же к мужу еду. Как тебе не стыдно?
- Не уважишь, дальше не повезу.
Словом, высадил он бедную даму посредине пути.
Тайга уже была тогда повырублена, медведей почти не было. Но тем не менее женщина натерпелась страху, пока добралась пешком до зоны. А потом рассказала в деревне о том, как ее дядя Коля «подбросил».
Надо же ведь. Сколько лет прошло, а не забыл. Доброе забыл, а это помню. Впрочем, нет. Помню и доброе. Какие дядя Коля добротные печи клал, помню. И каким рыбаком был удачливым тоже помню. И как на моторке лихо по реке гонял. Да. Но сначала все же вспомнил, как он напакостил. Любил это дело дядя Коля.
Ноябрь 2010 года.