СЕБЕ ОТ СЕБЯ
Пускай свой хлеб по водам, потому
что по прошествии многих дней
опять найдешь его.
Екклесиаст
Обычно мы сначала думаем, а потом уже делаем не думая, либо наоборот — сначала делаем, а потом уже думаем (типа: зачем? почему? А ведь могли по другому и т.д.). Задача же заключается в том, чтобы «думать» и «делать» стало единым актом, чтобы это было одним и тем же.
___
Греки брак считали гражданским долгом, а вот любовь искали на стороне, среди проституток и мальчиков. Христианство не смогло изменить этого, разве что заменило долг гражданский долгом нравственным, препоручив последний Церкви, то есть всё тому же гражданству. Так и хочется все слова здесь взять в кавычки, однако не иронии ради, а как некий иероглиф, чья суть — культура (терпеть не могу!). Я «за» греков хотя бы потому, что они стояли у истоков этой самой «культуры» (каверзный вопрос: а были ли «культурными» сами греки, коль скоро они стояли у истока культуры?) и, значит, были нравственно чище (в смысле отсутствия духовного у них фарисейства).
___
На зло способна лишь «часть» души, а на добро — вся душа целиком. Целая душа и есть сама душа. У части её совсем иное имя: легион.
___
В Е Н О К К. И.
- 1 -
Наш ум орлом парит в лазурной шири,
где воздух чист как слезы, и размах
его крыла становится все шире,
да крепнет мощью каждый новый взмах.
Опасен путь к заоблачным вершинам.
Полет с оглядкой предвещает крах.
Но больше всех на том пути страшны нам
химеры чувств — они внушают страх,
сгущая воздух в образ исполина
со взглядом грозным, что стирает в прах.
И стынет кровь. И меркнет взор орлиный.
Страстями ум раздавлен, как в тисках.
Поджав свой хвост паршивый, торопливо
шакал рассудка рыскает в песках.
- 2 -
Шакал рассудка рыскает в песках,
смакуя кость сухую теорем.
Он знает много их. Но вместе с тем,
что толку в этих знаниях? Тоска
с ума стирает пыль любых систем.
Чиста доска. Но, мел роняя на пол,
мы снова чертим знаки новых схем.
Лукавый Сфинкс, поджав жеманно лапы,
Джокондой томно из-под век глядит,
и человек, с умом от взгляда ватным,
как ученик перед доской, твердит
одно и то же с видом виноватым.
А между тем — таким же словом Рима
распята Плоть на древнем древе мира.
- 3 -
Распята Плоть на древнем древе мира.
Притихли стоны, крик надрывный, смех.
И только правый умирает с миром.
А тот, что слева — матом кроет всех.
Распята Плоть. Той Плотью Слово было.
И Слово было с нами. Сон утех
издревле правит миром. Лишь у тех,
кто жить не может снами, если шилом
на дне желаний совесть их лежит,
не дремлет слух. Для них с высот эфира
нисходит Речь. И сон, как вор, бежит
стеречь добычу в сумрачных местах
сердец дремучих. Время кровь взбурлило,
и шум веков пульсирует в висках.
- 4 -
И шум веков пульсирует в висках,
и кровь бурлит, и тонет плоть в истоме,
и ноет грудь, и сердце сладко стонет,
когда весна покажется в листках
и нежно нас, как струны пальцем, тронет.
Взыграет дух. Не так ли мощь мазка
однажды немощь бледную куска
холста простого сделает шедевром?
Пришла весна и возбужденьем нервным
прогнала сон. Созвездий сонм у трона
луны собрался. Ветер замки строит
из глыбы туч в лучах ее короны.
Лаская слух, от сна восстав, для мира
поет поэт. И сладкозвучна лира.
- 5 -
Поёт поэт, и сладкозвучна лира
его души. За это рой Менад
терзает плоть поэта. Где-то над
лазурной ширью мирного эфира
бушует море. Волны зла незримо
ласкают скалы гнева там. На нем,
сверкая ночью и мерцая днем,
воздвигнут трон из цельного сапфира.
На троне Ангел в огненной порфире
роняет алчный свой на землю взгляд
зерном раздора, и цветет разлад,
как плесень, в сердце. Этот гнили рад.
И спесь пред ним слагает песнь на лире,
но ей не ведом миротворный лад.
- 6 -
Но ей не ведом миротворный лад,
поэта песне, если с криком диким
он струны рвет тугие нервов. Дике
стоит с ключами у небесных врат
и ждет Орфея. Звуки крика сникли
травою смятой под ногой. Назад
идет он молча. Тенью Эвридики
слова его растаяли, и взгляд
ушел в себя испуганной улиткой.
Но в этот миг, когда свернулся свитком
весь мир пред ним и канул в пустоту,
поэт внезапно поднят в высоту
небес иных был духом, где незримо
хранят печати мира Серафимы.
- 7 -
Хранят печати мира Серафимы,
и крылья их лучистые чисты,
как в книге жизни первые листы.
Они шестого неба сферу ими
укрыли плотно. Рядом Херувимы
скрижали держат ветхие. Пусты
для взора смертных тайные посты
чинов небесных. Но для веры в Имя
открыты двери знания. Лежат
за ними свитки первозданной Торы.
И те, кто знают, древние узоры
читают в сердце. Трепетно дрожат
все семь небес, когда их чтенью вторя,
осанну в вышних Ангелы вершат.
- 8 -
Осанну в вышних Ангелы вершат.
Не хватит рифмы, слов не хватит, мысли,
чтоб охватить стихами и осмыслить,
все то, что смертным свыше предрешат.
Созревших душ срывает ветер листья
и смертью крестит, в пыль тела стерев.
Умрет — кто жил, до осени созрев.
Кому вся жизнь его лишь снится —
судьба вернуться в тело. Возвратиться
они не смогут в отчий дом сынами.
Отца им отчим заменяет. Снами
он в мир заманит снова возвратиться.
Дух учит слову мудрости надмирно.
А здесь кричат учителя надрывно.
- 9 -
А здесь кричат учителя надрывно.
Учений тьма. И тьма в сердцах. Людей
прельстила тень подобием идей.
Химеры мыслей скрыли свои рыла
под маской знаний тайных. Обалдев
от Сумм и логий, всевозможных измов,
от Кабалы, И-цзина афоризмов,
мы тонем в мутной мертвых слов воде.
Наш дух — нигде. Душа, увы — везде.
Она, как девка, глазки строит миру.
Жених напрасно ждет невесту к пиру,
Ее другие лапают, раздев –
пока немея и едва дыша,
пророки днесь нас судным днем страшат.
- 10 -
Пророки днесь нас судным днем страшат,
а мы не верим в эти злые сказки.
Венец терновый тесен нам, но царский
как будто впору. Все его спешат
себе на темя натянуть, по-царски
воссев однажды каждый на свой трон.
И с этих пор владенья наши тронь
пойди, попробуй: мы убьем за цацки.
Возможно все в именье нашем. Там
и днем, и ночью каждый, вроде, сам
себе хозяин и, как бог, свободен
в своих поступках и желаньях, вроде.
А кто же раб? В ком, чувствуя разлад,
томится дух и пасть боится в ад?
- 11 -
Томится дух. И пасть боится в ад
лишь тот, кто слышал о паденье. Слово
услышать мало. Осознать и снова
собраться в путь, умом поднявшись над
безумьем мира, взгляд расправив, словно
крыла два мощных, это, право, не
по силе многим. А иным — вдвойне.
Блажен, кто смеет. Кто зевает сонно,
и к сонму вышних кто взывает лишь
когда в смятенье оттого, что тишь
его болота теребит тревога,
тот не расслышит в риске голос Бога,
и не шагнет его с вершины мира
душа, как в омут головой с обрыва.
- 12 -
Душа, как в омут головой с обрыва,
шагнула в смерть. И жатвы срок настал.
И вышел Жнец. И острый серп достал.
И срезал колос, словно пуповину
обрезал врач. А кто терпеть устал
и гонит смерть, как палача, с порога,
тому с начала предстоит дорога
и до конца — до сохлого листа
на голом поле. Вот такая доля
у нас, у смертных. Но бессмертен смех
у тех, кто с песней вышел на раздолье
и ждет, резвясь, туда прихода всех.
Рыдает тот, кто сам себе не рад,
когда у сердца с разумом разлад.
- 13 -
Когда у сердца с разумом разлад,
и дух с душой не смогут ладить тоже.
Владенье наше на Бедлам похоже,
где правит хам, и где царит разврат.
Разрушен храм. Отрезан путь назад.
Шатер небес раскидистый с овчинку
глазам незрячим кажется. Возврат
туда немыслим. Свернут ум личинкой.
Не можем мы и малую искринку
в истлевшем сердце для людей раздуть
и светом тем тернистый сгладить путь,
иль просто словом проложить тропинку
к тому пути. Не властны мы над миром.
Нам совесть гнойным кажется нарывом.
- 14 -
Нам совесть гнойным кажется нарывом,
и это значит: мы сошли с пути.
Но разум тщетно тужится найти
дорогу сам и кружится по миру
бесплотной тенью. Жизнь чревата срывом.
Свободы нет. А значит — нет греха.
Не спорит тот, кто помнит петуха,
слова Христа, и взгляд Петра трусливый.
Кому судьба, тот расправляет крылья.
А прочим то, что так и не раскрыл я.
Возможно все. Но кто же сможет сам
пылинку сдвинуть? Только небеса
нам кожи ближе. Это там, не в мире,
наш ум орлом парит в лазурной шири.
- 15 -
Наш ум орлом парит в лазурной шири,
шакал рассудка рыскает в песках;
распята плоть на древнем древе мира,
и шум веков пульсирует в висках.
Поёт поэт, и сладкозвучна лира,
но ей не ведом миротворный лад.
Хранят печати мира Серафимы,
осанну в вышних Ангелы вершат.
А здесь кричат учителя надрывно,
пророки днесь нас судным днем страшат.
Томится дух, и пасть боится в ад
душа, как в омут головой с обрыва.
Когда у сердца с разумом разлад,
нам совесть гнойным кажется нарывом.
p.s: «К. И.» здесь – позывные Музы (Комиссаровой Ирины)
___
Он всё время скользит по поверхности мысли, а я пытаюсь нырнуть в её глубину — что не лучше и не хуже, просто иначе — но его всё это ужасно раздражает, как если бы муха, что нагло ползает по лицу, залезла вдруг в нос. Вот именно — он чихать хотел на мои «глубины».
___
Господи, как это точно: «он думал и, конечно, не знал, о чём» (Достоевский, «У Тихона»). Об этом же проговорился говорливый, но прозорливый Розанов (редкий случай, когда одно вытекает из другого): лишь рассеянный сосредоточен, ибо он озабочен не тем или иным — мелочами — а своим. Дерзну свидетельствовать: дума — она вообще и всегда ни о чём (впрочем — и о чём угодно тоже). В думании главное — не содержание, не то, о чём оно, а само это сосредоточенно собранное в себе самом «состояние», в котором как раз и просматривается наше исконно-духовное (не душевное) устроение.
___
Умники третируют «русскую» философию — мол, мало того, что «настоящая» философия вообще ничья, так русские умудрились ещё и мимо неё пройти. А я так скажу: если где и была философия, так это именно у русских, у этих, по слову Достоевского, «созерцателей», которые думали-думали, и сами не знали, о чём. Вы-то все, надо полагать, прекрасно знаете «о чём», «зачем» и «почему», но вот вопрос вопросов: а думали ли вы вообще? Если выразить эту «проблему» в терминах эзотерического христианства, тогда можно сказать и так: думает (вне дискурса) дух, а мыслит (рационально) душа. И тогда станет понятной претензия русских мыслителей на сугубую духовность — вверну-таки столь ныне модное — нашего отечественного «менталитета».
___
Нравственность и вера: здесь нет связи по необходимости, нет и логического перехода: если «А», то «В».
___
Кто видит обстоятельства, тот не видит себя самого.
___
Любое представление самого себя есть уже тем самым и выход из себя самого, вопрос лишь в том: куда?
___
Плотин: практикой занимается тот, кто обессилел для созерцания. Умник здесь огрызнётся в том смысле, что, мол, и созерцание — это тоже практика. А как же иначе, ведь он вполне понимает, о чём речь! Тогда как созерцатель – тот не понимает и не знает. Даже не изрекает. Он именно созерцает так что самое «это» и является его «делом», его «словом» и его «мыслью», за вычетом самого этого «его»
___
Человек выстраивает (изменяет) свою жизнь именно и только так, чтобы неизменным оставалось его – всемерно и всенепременно позитивное – отношение к себе самому, вот почему человек(а)ом правят не так называемые «обстоятельства» (естественный отбор, среда, идеи, etc) но всегда и только его образ самого себя; однако не следует забывать что всякий позитив есть не иначе как «перевёртыш» негатива
___
«Любовь к Богу и ближнему — в этом весь Закон и Пророки». Суть всех Вед тоже сводится к двум-трём речениям (“То Ты Еси”, “Этот Атман – Брахман”). Весь опыт православия так же заключается в двух наставлениях: «держи свой ум во аде и не отчаивайся – иди в свою келью, она тебя всему научит».
___
Сделать (подумать) то же самое, но как именно своё; быть самому началом и концом любого действия (думания), тем более такого, которое, казалось бы, прекрасно может обходиться без тебя и, более того, происходит наилучшим образом как раз и только «само по себе» – без твоего в нём «сознательного» участия как со-участия:
-Кого Мне послать и кто пойдёт для Нас?
-Вот я, пошли меня!
В этом эзотерический нерв декартовского «метода», который работает тогда только, когда именно осваивается в таком вот – «пророческом» – смысле, а вовсе не в том, что вы за него и вместо него навыпридумывали.
___
На вопрос о том, кто же такой этот мой «ближний» — все эти торопыги из евангелического макдональда услужливо тыкают своим пальчиком в Лк.10:29-36, забывая о том, что это всё-таки Притча, а не параграф из их ликбеза, и дабы разуметь её, необходимы глаза, чтобы видеть и уши, чтобы слышать. А чтобы захотеть это увидеть и услышать, скользните-ка пальчиком дальше — Мф.5:46-47 — и прочтите: «если вы любите любящих вас – а разве тот же Иисус, которого вы склоняете к месту и не к месту, разве он не любит нас? – и приветствуете приветствующих вас, какая в том ваша заслуга? Не так ли поступают мытари и язычники?»
Открыв свои глаза и уши вы увидите здесь, быть может, открытыми и подлинные тайны Царствия Небесного, среди которых есть и та, что вы не единожды рождаетесь на этой проклятой за вас Земле потому именно, что любили как всегда не то и не того
___
И только племя мелких собственников никак не может понять, что выход из земли Египетской как и вход в землю Обетованную говорит совсем не о том пятачке земли, за которую они проливают (о, если бы только свою!) кровь, а о том именно, что им дарована подлинная вера взамен языческих суеверий. Земля в Библии как раз и является символом «веры», как, например, камень – символом «закона», и лишь тупой до кровожадности язычник мог «понять» заповедь побивания виновных камнями — то есть обличение совести тех Законом — как призыв к их буквальному и физическому уничтожению.
___
Мужчина в отношениях с женщиной ценит отношения, а женщина — мужчину. Поэтому для него важна, например, честь, тогда как для неё — он сам ( однако желательно при этом «честный»)
___
Если у мысли есть тело, почему бы это тело не наделить ещё и душой со всеми присущими ей атрибутами тела? Тогда ведь получится — что? Это, как говорится, сильный вопрос.
___
Понимать — ещё совсем не значит: мочь объяснить.
Однако же умение объяснять исходит из понимания.