Правда всегда одна. Это сказал фараон. Он был очень умён, и за это его называли Тутанхамон.
"Наутилус Помпилиус"
История первая - правда о неправде.
Однажды апрельским утром я встретил тебя. И звали тебя, кажется, Маржан. Немного не в себе (что, признаться, меня забавляло и слегка расстраивало), ты обожала клубничное мороженное и длительные прогулки по набережной. В конце концов, мне приелся вид мутной реки и пивных палаток с рассеивающимся шашлычным дымом. И мы вернулись к исходному - к кривым лавочкам в старом неухоженном парке и дешёвым кафешкам с устойчивым перегарным душком. Наша шаткая связь грозила распасться на фрагменты. Сейчас, по прошествие некоторого времени, я воспринимаю эти отношения вот такими обрывками: поцелуй со сладострастным закатыванием глаз, позирование перед объективом фотографа на арене цирка и ссоры с почти ритуальным битием мобильника. Но тогда я ещё пытался исправить ситуацию и, не знаю почему, рассказал тебе эту историю. Думал, наверное, что правда сблизит нас. Однако я ошибся. Итак, мой рассказ.
Карина была девушкой ветренной и очень привлекательной. Она училась в колледже. Возле неё всегда вились ухажёры и я не раз замечал её в объятьях очередного дружка. Неудачники, не добившиеся от неё взаимности, сочиняли о девушке всякие небылицы с гнусными анатомическими подробностями, а те, кто числился в любовниках, устраивали с этими неудачниками разборки, и, говорят, дело доходило даже до стрельбы и поножовщины. Такая вот нездоровая кутерьма сопровождала Карину в канун её двадцатилетия. Впрочем, ей, видимо, было наплевать на роящиеся по углам слухи. Мне тоже. Поэтому мы поженились.
Нет, вообще-то не поэтому. Все дело в том, что Карина забеременела. Не от меня, а от одного папиного сынка, из тех, что ошиваются по ночным клубам и не прочь позабавиться кокаином. Просто в тот мелодраматический момент, когда моя будущая жена вопреки здравому смыслу, решила оставить ребенка, я оказался рядом. Совершенно случайно. И также случайно я влюбился. То были счастливые времена. Я не вспоминал прошлое, Карина не заглядывала в будущее. Вернее, мне казалось, что она не смотрит вперёд. Потому что за свою дальнейшую жизнь я не был вполне уверен. Родители мои простые рабочие на заводе и свадьба здорово подорвала их финансовое благополучие. Я же, желторотый юнец восемнадцати лет отроду, не заработал ещё ни одной копейки самостоятельно. А вот отец моей жены был вполне состоятельным человеком - владельцем торгового центра. Что, в итоге и вылилось в изначальное неравенство. Чтобы содержать Карину, привыкшую к обеспеченной и праздной жизни, нужно много денег. Их у меня не было, как и гордости. Я послушно исполнял все прихоти супруги, старался услужить её отцу и постепенно занял своё, уже подготовленное мне место. В мои обязанности входило: убирать квартиру, если жене нездоровилось (а нездоровилось ей постоянно), готовить, ибо есть яичницу было невмоготу, а иных блюд моя благоверная не знала, присматривать за неродным ребенком (девочка родилась, кстати, здоровой и крепкой) и не обсуждать её родственников, так как это низко и недостойно порядочного человека. Работу подыскал мне тесть - охранником в казино. Подозреваю, что он имел какую-то долю в этом притоне. Иначе с чего бы ко мне так снисходительно относились. Примерно через год со мной перестали считаться - я ушел даже не на второй, а скорее на третий план. Иногда я сам себе казался предметом мебели, который и выбросить жалко, и в то же время мешает, захламляя пространство. Я не обижался. Я любил Карину. И мне, стыдно признаться, нравилось быть всегда на подхвате. Узы брака надежно стягивали наши отношения. Я верил в это. Но беда пришла неожиданно. Потом я узнал, что изначально представлял собой запасной вариант в цинично продуманном плане Карины. Она с самого замужества бегала к своему любовнику, тому самому - отцу ребенка. Этот типичный представитель золотой молодежи сел на иглу и быстро скололся. Какие такие страсти сотрясали их души мне неведомо. Но родители непутевого наркомана успели спохватиться и отправили свое чадо за границу - на лечение. И, на мою беду, он благополучно излечился. А потом приехал и забрал мою Карину. В тот день я пришел с работы и застал жену за упаковыванием чемоданов. Я удивился. Мне разъяснили. Ей было жалко меня, но эта жалость явно проистекала не от любви, а от чувства вины. Но, когда нужно, люди переступают через ограничения и вдруг оказывается - никаких рамок нет и ты волен выбирать. Карина выбрала его. А мне сказала на прощание: - Пойми, я никогда не любила тебя. Ни-ког-да. Именно так. По слогам. Издевательски. Помню я плакал, стоял на коленях, умолял остаться. Но выглядела вся эта сцена отвратительно. Я унижался и опускался в её глазах всё ниже и ниже. Меня сровняли с землёй и, подозреваю, постарались побыстрее забыть, как постыдный сон. Тесть, заехав через пару часов после отъезда любимой, добил меня окончательно. Озабоченно поглядывая на часы бросил: - Даю тебе час на сборы. Твоего здесь ничего нет, поэтому бери одежду и проваливай. На работу можешь не ходить - ты уволен.
Ситуация вторая, которая раздражает больше всего.
Так, или примерно так я распинался перед Маржан (а может и не Маржан. Почему я забываю её имя?). И всё ради спасения этой моей второй любви. Она, как я уже говорил, была с тараканами в голове - поведение её порой не поддавалось никакой логике. Но всё же я к ней привязался. Мне нравился дурацкий беспричинный смех, нападавший на неё в самых неподходящих местах, отчего становилось неловко до икоты. Или бессмысленный взгляд, с которым она смотрела на меня, не в силах объяснить очередную измену. А я выискивал в тёмных глубинах её глаз рациональные причины совершенным поступкам, будь то деньги, страх, страсть в конце концов. Но она молчала. Для меня так и осталось загадкой - был ли в ней разум или только мгновенное чувственное восприятие. Стихийное и неуправляемое, как водный поток.
- Так ты любил её?
- Нет. Скорее меня влекло к неизведанному. Всё равно я не смог её удержать. Даже слезливыми рассказами. Даже симуляцией искренности. Никто б её не смог удержать - даже она сама. Жизнь Маржан - это путешествие на край. Откуда она и спрыгнет в реку забвения.
- Как поэтично. А свою первую жену ты любил?
- Нет. Но зла на неё не держу.
- Но она же тебя бросила. И судя по твоему рассказу - весьма некрасиво.
- А кто говорил, что та моя история о Карине правда? Нет, конечно. Я же говорю - рассказывал её Маржан, чтобы вызвать определенные эмоции - жалость, сопереживание, слёзы... Иногда это и есть любовь. Но с Маржан этот номер не прокатил. Да и забыл я её уже давно. Для меня существуешь лишь ты.
- А меня ты любишь?
- Не сомневайся. Ради тебя я готов на всё. Не бросай меня. Мне так тяжело. Прошу, пойми, тот тип, с которым ты связалась, поразвлекется с тобой и забудет. Ему нужно только твоё тело. Хочешь я стану на колени.
- Не надо. Я ухожу, потому что мы запутались. Надо пожить отдельно, обдумать, прийти к единому решению. Только, умоляю, без сцен и соплей.
- Нет. Если ты уйдешь, то никогда не вернёшься. Давай я расскажу тебе настоящую историю о моей первой жене. Хочешь?
- Ну, давай.
- Только не осуждай меня. Я не такой. Ну да ладно, слушай.
История третья, бесполезная.
Карина отнюдь не была красавицей, лучше сказать - была миловидной. Хотя что есть красота, если не следование стереотипам. В этом плане я бессознательно видел в женщине пресловутые девяносто-шестьдесят-девяносто. Этот образ сидел в голове, как заноза. Отсюда и мои выводы; то у Карины чересчур худые ноги, то маленькие груди, то походка страусиная. Как это обычно бывает, недостатки со временем выпячивались, и так и осталась она в моей памяти - немного угловатая, чересчур серьёзная, с кучей детских комплексов. Я и сам, как видишь, не идеал, так что ничего странного в том, что мы поженились не было. Я плыл по течению, течение прибило меня к острову, имя которому Карина, и мы приняли этот факт, как данность, не особо сопротивляясь логике событий. Что касается столь эфемерной субстанции, как душа, то предполагаю, что моя супруга давала себе отчет, с кем связала свою судьбу. Я в те времена крепко пил, не работал и норовил, при каждом удобном случае, бить себя в грудь, дескать крут и самодостаточен. Так вот, не заглядывал я в душу Карине, не вызывал на откровенность, не пытался соединить наши шаткие жизни. Просто замечал иногда её трясущиеся в беспомощном плаче плечи, её усталый тоскливый взгляд и затаенную надежду в редких улыбках. Она хотела жить, как все - рожать детей, ходить в гости, хлопотать по хозяйству и быть полезной. Последнее у неё получалось лучше всего. Я не давал ей ничего. Однако она упорно цеплялась за меня, и от этого хотелось сделать её судьбу ещё более незавидной. Даже неудобно как-то признаться, но я её бил. Потом начал изменять. Сначала тайком, затем и в открытую. Жена пыталась скандалить, я успокаивал её побоями. Это была не жизнь - ад. Тяжёлая атмосфера удушья. В этом болезненном дурмане прошло полгода. Мои нервы расшатались вконец. Я чувствовал - ещё немного, и мой мозг не вынесет - слетит с катушек. Зачем я это делал? Наверное, потому что считал себя обделенным радостями жизни. Горько осознавать, что ты ничтожество. Ещё горше знать, что кто-то тебя любит. Без взаимности, безнадёжно, с насильственной упертостью. Продолжаться так долго не могло. И закончилось всё весьма печально.
Подцепил я как-то одну разведенку и завис с ней на квартире. Как обычно, жену предупредить о своем отсутствии не удосужился. А её и предупреждать то и не надо было. В разгар, или, лучше сказать, в угаре, веселья, в дверь кто-то начал настойчиво стучать. Подружка пошла открывать и вдруг вскрикнула и опрокинула зеркало в прихожей. Я подумал ещё, что это её бывший нагрянул и только успел трусы натянуть, как дверь в спальню открылась. Карина стояла с ножом в руке. С лезвия капала кровь - капля за каплей. Её остекленевшие глаза смотрели на меня, а губы слабо шевелились, будто силилась она произнести слова, которых не существовало. Мне стало жутко. Признаться, я испугался за свою жизнь. Но Карина не кинулась на меня с ножом - она выронила его и, развернувшись, ушла. Тогда то и окатило меня волной неконтролируемого страха перед неизведанным. Я увидел глубину, в которой шевелились чудовища, чьи извивающиеся щупальца дотягивались до моего нутра и тащили мою душу в бесконечный хаос. Меня спасло благоразумие - та самая выдумка социологов и психоаналитиков, благодаря которой всегда можно жить в подвешенном состоянии, то есть болтаться как паук в паутине. Только никакой паутины нет, вот в чём беда. Тем не менее, ухватившись за этот спасительный круг благоразумности, я, не мешкая ни минуты, вызвал полицию и скорую. Мою жену арестовали ещё по дороге домой. Говорят, она шла по улице и улыбалась. На суде я был главным свидетелем и рассказал всё, как есть. Приговор - двенадцать лет строгого режима. Вот, в общем, и вся история.
Ситуация последняя или самосуд.
- И ты никогда не хотел увидеть её? На свиданку сходить?
- Нет. Зачем? О чём разговаривать с человеком, у которого чудовища выгрызли душу. От таких людей остаётся одна оболочка, а мы, пауки, оставляем эти пустые коконы висеть на паутине не более, чем напоминамнием давно минувших дней. Следы собственного обжорства.
- Ты подлец.
- Неправда. Я искреннен до самых сокровенных внутренностей. Разве правда - не единственно верное оправдание моим поступкам? Разве раскаяние - не есть подвиг? Разве не возможно перерождение?
- Я тебе не верю. Слишком много лжи.
- Но я действительно стал другим. Я тебя люблю и доказательством моя правда. Чужому человеку я бы не доверился.
- Всё стало вдруг таким запутанным. Мне необходимо во всём разобраться.
- Ты уйдёшь?
- Да.
- Не уходи...
Она ушла, а я остался сидеть на шатком табурете, сознавая всю тщету моих оправданий. Я опять теряю близкого и нужного мне человека. Я всегда их теряю - людей, оказавшихся рядом волею случая. Так бывает. Она не вернётся - и это точно. Но есть выход. В любой, даже безнадежной ситуации есть выход.
Я вытащил из раковины грязный кухонный нож. Он был достаточно остр, чтобы пронзить человеческую плоть. Я разучился говорить правду другим, но не себя не обманешь. Никакой жены у меня никогда не было. Эта импровизация искренности - лишь попытка соткать очередную паучью сеть. Я - великий выдумщик. Поэтому, сидя на табурете, я представлял себе, как чьи-то похотливые руки обнимают мою любовь, елозят по обнаженным бёдрам и в нетерпении срывают одежду. Я ненавидел эти руки. Я доверял своим фантазиям и рождали они в моём сердце невыносимую боль. О, как я понимал обманутых мужей, в безысходной ярости мечущихся в тесноте социальных норм. Они сотрясали свои паутины в приступах ревности, но страх сильнее, чем любовь, и редко кто решается отринуть условности и броситься с головой в омут.
Я решился. Протерев лезвие, я засунул нож за пазуху. Вышел из дома и посмотрел на яркое солнце. Посмотрел на снующие машины, здания и пыльные деревья. Как же это всё иллюзорно - подумал я, и пошёл в направлении новостройки, где обитала моя подружка.