15.
Каникулы кончились, в школах и в гимназии вновь зазвенели звонки, начались уроки.
Ты становишься героем своего учебного заведения, потому что ты спас Илью Мерника. Тебе очень не по вкусу похвалы учителей и почтительные взгляды учеников; твоя душа вовсе не жаждет такой славы. Но твое желание избежать похвал лишь увеличивает ее.
На классном часе Анна Артуровна зачитывает, кого из одноклассников хотел бы видеть Илья Мерник. Девочки в списке отсутствуют, но они понимают Илью: он не желает, чтобы они видели его больным или беспомощным. Из мальчиков Илья выбирает Тольку Зявина, Мишку Живого, Валеру Зуйкова, Сергея Земченко, Лёху Дягилева и Марата Хаджиева.
Марат хмурится, ему не хочется навещать своего недруга. Но так как тот болен и сам зовет его, Марат понимает: нужно пойти.
- А почему он Миляшина не позвал? – удивляется кто-то.
- Коня Миляшин и так часто навещает Илью, - с назидательным достоинством отвечает Джакузя. – Вот, кому не надо напоминать, что навестить больного одноклассника – это благородное, святое дело…
Конька морщится. Одноклассники смотрят на него сочувственно: они хорошо его понимают. Он это видит – и в душе благодарен им.
На гостинцы дл Ильи скидываются всем классом. Девочки покупают для него букет хризантем, белых и пышных и просят ребят передать Илье цветы и открытку с уже готовой надписью: «Возвращайся!» Сейчас продается много открыток с вот такими, уже готовыми названиями и призывами на самые разные темы.
Гимназисты идут в больницу все вместе, на следующий же день, после уроков. Доволен только Зявин. Другие идут неохотно, хотя и скрывают это. Все они недолюбливают Илью за его хвастовство, заносчивость и бесцеремонность. Помимо этого они терпеть не могут больницы – и спешат поскорее покончить со своей невеселой миссией.
Все шесть человек входят в палату к Илье. Он уже ждет их: медсестра предупредила, что к нему гости. Толька Зявин, единственный искренний друг Ильи, подлетает к его кровати и пожимает протянутую ему руку.
- ЗдорОво, братан, - говорит он оживленно. – А мы тут все к тебе намылились! Эй, пацаны, где подарки?
Мишка Живой проходит вперед и торжественно ставит на низкую тумбочку возле кровати длинную, с толстым стеклом и широким горлышком банку, а может, бутылку, не разберешь. Во всяком случае, ОНО похоже на вазу, этого достаточно. В Это изделие уже налита вода и поставлен букет хризантем.
- Это тебе от наших девчонок, - Мишка тоже пожимает руку Илье. – А вот открытка от них.
Илья читает открытку, улыбается и благодарит.
- Садитесь, - он кивает на стулья, принесенные медсестрой. – Спасибо, что пришли.
- Смотри, и хач наш тоже здесь! – Зявин ржет и хлопает по плечу Марата.
- Зявин, - Илья смотрит на него сурово и строго. – Ты Марата больше так не называй, понял? Ты понял?
- Понял, - Зявин удивленно моргает. – Но ты его сам так называл…
- Потому что был идиот, - отвечает Илья. – Марат, подойди, пожалуйста, сюда.
Марат подходит. В палате тишина. Мерник протягивает ему руку и говорит: - Прости, что я тебя оскорблял.
Марат пожимает ему руку.
- Бог простит, - серьезно говорит он. – Ты меня тоже прости, что я тебе тогда нос разбил.
- Правильно сделал, - Мерник улыбается. – Я теперь в Бога верю, как и ты, и Конька, а может, еще кто-нибудь из наших. Поэтому молись за меня! Все, кто верит, молитесь за меня, идет? Мне это надо.
Марат снимает с себя свой серебряный крестик и осторожно надевает на шею Ильи.
- Пусть твой будет, - говорит он решительно.
- Спасибо, - Илья улыбается. – Но я не крещеный еще.
- Покрестишься, - пожимает плечами Марат. – И будешь носить этот крестик.
Они снова пожимают друг другу руки, и Марат садится на свое место. Илья расспрашивает своих гостей о гимназии, они отвечают ему, но вообще-то разговор не клеится. Все вскоре уходят.
- Да, круто изменился Илюха… - роняет кто-то в коридоре.
По выходе из больницы они расходятся в разные стороны, парами и в одиночку. Лёха Дягилев говорит задумчивому Марату:
- Пошли, Хаджи-Мурат, я тебя провожу.
И они молча идут в сторону Маратова дома.
ХХХХ
Дни летят незаметно. Морозный январь повис над городом; даже тепло одетые люди гуляют редко.
Конька приезжает в гимназию на скутере. На нем же он отвозит Любу в художественную школу и на нем же ездит на работу. На работе Конька сидит в отдельной комнате с телефоном и отвечает на звонки.
- Добрый вечер, я вас слушаю, - говорит он деловым, спокойным голосом. – Это Иван Иванович? – он заглядывает в листок, оставленный ему Вадимом Морозовым. – Да, всё готово. Люди и строительные материалы, заказанные вами, будут завтра в девять утра. До свидания.
Едва он кладет трубку, вновь звонит телефон. Он снова берет трубку и здоровается:
- Анна Васильевна? – он смотрит в листок. – К сожалению, строительство вашей дачи приостановлено. Его возобновят только после выплаты вами кредита. Простите, ничего не могу сделать. Позвоните, пожалуйста, завтра Вадиму Юрьевичу, он будет с девяти часов.
В том случае, когда позвонивший клиент не значится в списке Морозова, Конька записывает его фамилию и просит перезвонить через десять минут. Он звонит Вадиму Николаевичу, заму Мерника, и получает подробную информацию о том, чтО ответить данному человеку.
Но порой телефон безмолвствует довольно долго. Тогда Конька пьет кофе с печеньем и смотрит по компьютеру фильмы или размышляет о друзьях и знакомых. Например, вспоминает о том, что Люба уже закончила портрет Андрея Петровича. Портрет вышел на редкость удачным, и Ладогин, вставив его в раму, повесил в гостиной на стену, напротив портрета своей Оленьки.
Ему вспоминается и то, что Карп уже побывал у Андрея Петровича и взял у него несколько книг, в том числе, Лермонтова и «Потоп» Сенкевича. Еще он взял небольшую книгу песен, но Коньке невдомек, почему Карп выбрал именно эту книгу. А выбрал он ее только из-за строк:
Меня ты, Машка,
Свела с ума!
Что с парнем сделала
Косынка белая,
Не знаешь ты сама…
Потом они вместе с Ладогиным пили кофе, а позже Андрей Петрович играл на своем фортепьяно, и Карп не мог не признаться (себе и Коньке), что никогда еще не слышал такого великолепного исполнения. Он рассказал об Андрее Петровиче Маше, и та выразила горячее желание посетить вместе с Карпом в выходные дом Ладогина и послушать его игру, а заодно познакомиться с его библиотекой.
Еще Конька с облегчением думает о том, что наконец-то отец развелся с Ириной Ивановной – и теперь свободен. Правда, по-прежнему одинок… но с этим уж ничего не поделаешь.
ХХХХ
В начале января мобильный телефон Карпа играет начало выбранной им музыки «На маленьком плоту…» Номер незнакомый, но Карп не из тех, кто избегает незнакомых номеров. Поэтому он нажимает кнопку телефона.
- Я слушаю.
- Игорь Александрович? – спрашивает в трубке женский голос, солидный и уже не молодой.
- Да, это я, - спокойно отвечает он и, вспомнив правила хорошего тона, в свою очередь задает вопрос:
- С кем имею честь?
- Вас беспокоит директор чистодольской художественной школы, Ксения Борисовна Зальц, - откликается голос очень учтиво и благожелательно. – Видите ли, уважаемый Игорь Александрович: мы с нашими учениками и преподавателями видели вашу выставку в Доме Культуры. И, скажу вам честно, все мы были прямо-таки поражены вашим мастерством! Я лично купила несколько ваших мини-скульптур! Я спросила заведующую ДК Марию Аркадьевну Русакову, чтО вы закончили, и узнала, что вы – профессиональный скульптор. Игорь Александрович, у меня к вам деловое предложение. Я приглашаю вас в нашу школу преподавать практику скульптуры. Очень прошу, не отказывайте! Мы уже полгода сидим без практических занятий, а, между тем, у нас столько талантливых ребят…
- Простите, пожалуйста, но я нигде не прописан, - немного резко заявляет Карп и с удивлением слышит в ответ:
- Ах, это совершенно неважно. Мы запишем адрес кого-нибудь из ваших друзей.
Карп слегка теряется.
- Но… Ксения Борисовна… я не умею с ребятами…
- Да ведь они у нас очень спокойные и послушные… и много одаренных. Вы об этом не беспокойтесь. Я дам вам в помощь очень хорошую методическую книгу. И оклад у нас неплохой. Глина, мрамор, гипс – всё к вашим услугам.
- Но мое образование не закончено…
- Помилуйте! Художественная школа, училище в Петербурге, Академия… да ведь вы для нас просто клад!
Карп выдает свой последний козырь:
- У меня судимость!
- Я в курсе. Это не будет значиться в документации школы, - доверительно сообщает ему Зальц. – Я очень прошу вас! Ну, что вам стоит?
- Хорошо, - Карп сдается. – Когда мне подъехать в школу?
- Я буду ждать вас завтра в десять часов утра, - голос у Ксении Борисовны счастливый. – Спасибо, что согласились! Всего вам доброго, до встречи!
- До свидания, - он отключает телефон.
Его охватывает двойственное чувство. С одной стороны он очень доволен тем, что в нем действительно нуждаются, что у него будет солидная работа, причем, работа, как будто специально для него. Но с другой стороны его мужское самолюбие уязвлено тем, что своей карьерой он будет обязан женщине, Маше. Ему было бы куда приятней, если бы они поменялись местами.
Поэтому когда вечером он заезжает за Машей в джипе, лицо его довольно замкнуто. Маша замечает это не сразу. Она всю дорогу щебечет о том, что сегодня купили его последние фигурки и передает ему девять тысяч: сумму за все тридцать штук. Он сдержанно благодарит ее и прячет деньги во внутренний карман куртки.
Дома, в подсобке, сняв сапожки, пуховик и шапочку, Маша продолжает говорить – и вдруг умолкает. В немногословии и какой-то отчужденности Игоря, разогревающего ужин, ей чудится что-то не то. Маша подходит к нему, высокая, стройная, в золотисто-белом шерстяном платье и в мягких тапочках, и нерешительно спрашивает:
- Игорёк! Что-нибудь не так?
- Нет, всё хорошо, - отвечает он, не глядя на нее. – Мне сегодня звонили из художественной школы, зовут преподавать скульптуру. Завтра поеду оформляться.
Маша расцветает улыбкой, хлопает в ладоши и целует его в щеку:
- Ой, как здорово! Ведь это же здорово, правда?
- Правда, - роняет он.
- Ты не рад? – она снова робеет.
Он проницательно смотрит на нее.
- Почему же не рад? Рад. Как всякий мужчина, которого любимая женщина извлекла из трущоб и поставила на ноги. Спасибо тебе, Маша, за заботу о моем трудоустройстве.
Комок сжимает Машино горло, и словно ледяная рука стискивает сердце.
- Но… я тебе не помогала… - ее голос слегка дрожит. – Ксения Борисовна сама увидела твою выставку. Она сама решила тебе позвонить…
- А выставку что, не ты устроила? – он смотрит в огонь печи.
Маша проглатывает комок и с усилием продолжает:
- Я сделала эту выставку для того, чтобы задуманный мной план удался… чтобы мы жили вместе, как муж и жена… больше не для чего… Но теперь мне кажется, мы не будем счастливы. Я не знаю, какое зло я тебе причинила… но, если причинила, извини…
И подойдя к двери, она решительно надевает сапожки.
Мгновенный ужас, что она сейчас уйдет, страх потерять ее навсегда, чувство собственной несправедливости и вины мгновенно отрезвляют Карпа. Он бросается к Маше, подхватывает ее на руки, прямо в сапожках несет не кровать, покрытую покрывалом и, опрокинув на спину, жадно целует ее лицо и руки, твердя:
- Машенька, родная моя, прости, я идиот! Не уходи от меня! Мы будем счастливы, вот увидишь! Я всё понял, ты совершенно права. Ты мое золото, солнышко, ты мой ангел!
- Нет, ты злой, - Маша, всхлипывая, вырывается. – Ты будешь считать унижением всякую помощь, исходящую от меня, только потому, что я не мужчина! Ты будешь сердиться, что моя зарплата больше твоей… что же мне теперь, дворником устроиться?
- Я не злой, просто дурак, который ничего не понял, - он отпускает ее, она садится, он садится рядом и бережно обнимает ее, покачивая в руках. – Не плачь, моя ласточка, мой цветочек, рыбка моя! Ну, не надо! Прости меня, котеночек! – он вытирает ей маленьким платочком глаза и нос. – Видишь, я тебе носовых платочков купил, а то их у тебя никогда нет, я заметил… Ты у меня заведующая? Я счастлив, будь ты хоть мэром города! Если я люблю тебя, какое мне дело, сколько ты получаешь! И я никогда не почувствую унижения, если ты сделаешь мне добро, обещаю тебе! Ведь ты делаешь его не из милости, а из любви, чтобы мы были вместе. Вот это, самое главное, до меня-то, дурака, и не дошло. А сейчас я всё понял и уже не забуду.
- Точно не забудешь? – она пытливо смотрит ему в глаза.
- Честное слово, - он целует ее глаза и губы с особенной нежностью. Его взгляд полон бесконечного чувства вины и такой же безграничной любви. Заметив это, она прячет голову у него на груди и почти шепчет:
- Если бы я сейчас ушла, Игорёчек, я не знаю, что со мной было бы…
- Я бы не дал тебе уйти, - решительно заявляет он. – Потому что я люблю тебя.
- Я тебя тоже люблю, - она прижимается губами к его руке. – Так люблю, что готова жизнь отдать за тебя…
Он с такой силой стискивает ее в объятиях, что она вскрикивает и смеется. Ей сейчас ясно: он и сам был бы счастлив отдать за нее жизнь…
Они с удовольствием съедают немного подгоревший ужин, пьют чай и ложатся спать. Сегодня Игорь не дает покоя Маше. Она устала и хочет спать, но Игорь нынче подобен зимнему бурану. Он снова и снова заставляет Машу испытывать нежную, сладкую дрожь, и Маша чувствует себя такой счастливой, как еще никогда в жизни. Наконец, глубокой ночью, совершенно обессилевшая, она крепко засыпает на груди у Карпа.