14.
Спустя два дня ты уезжаешь к маме в Темнево. Там всё по-прежнему, мама выглядит хорошо, и дядя Паша, как всегда, заботлив с ней. Ты очень любишь маму, но больше двух суток в Темневе не выдерживаешь, и ясным морозным днем возвращаешься в Чистый Дол.
Ты идешь берегом Пересвета, как шел в августе. Вокруг тишина и покой, поют птицы, и тебе думается сразу о многом: о маме и папе, о Карпе с Машей, о Любе, о скутере, о том, что скоро Рождество…
Внезапный оглушительный взрыв прерывает твои размышления. Ты быстро оборачиваешься и видишь, как от ближайшей к молу полыньи отлетает человеческая фигура – и, лежа, застывает неподвижно. Лед вокруг нее окрашивается в красный цвет.
Ты на секунду теряешься, но уже через мгновение подлетаешь к молу, спускаешься на лед и, как на коньках, быстро скользишь в сторону фигуры. Но от взрыва по льду пошли трещины. Быть может, они неглубоки, но кто их знает! На всякий случай ты ложишься на лед и ползешь к раненому. Одновременно с этим ты вытаскиваешь из кармана мобильник и вызываешь скорую помощь.
Ты благополучно добираешься до неподвижной фигуры. По правде говоря, пока ты полз, у тебя было подозрение, что человек мертв, но когда ты оказываешься в нескольких метрах от него, он, к твоему облегчению, начинает шевелиться. Одет он, как лыжник, только сапоги высокие, резиновые, как у рыбака. Он весь залит кровью и еле слышно стонет.
Ты подползаешь к нему и заглядываешь ему в лицо… Мерник! Да, это Илья Мерник, хотя узнать его трудно.
- Илья! – окликаешь ты его; твой голос дрожит, дрожат губы. Он с трудом поднимает залитые кровью веки и шепчет:
- Коня, спаси… подыхаю…
Ты с трудом переворачиваешь его на живот. Он так стонет, что тебя пробирает дрожь. Ты подползаешь под него и с этим грузом на спине ползешь обратно к молу. Кровь Ильи заливает тебе лицо и плечи. Он тяжелый. «А я его Смертником обзывал, - обжигает тебя покаянная мысль. – Господи, больше никогда не буду, никогда!.. только бы он выжил…»
- Я… - тающим голосом с трудом выговаривает Илья, - я, видишь.. хотел динамитом… полынью немного расширить… не вышло… поудить хотел…
- Ты со вчера дурак или сроду так? – сердито спрашиваешь его ты поговоркой бабы Зины. – Взорвал бы уж сразу весь лед на Пересвете, на хер он нужен. Чего мелочиться!
- Да, идиот я… - еле слышно шепчет Мерник. – Я подыхаю, Коня…
- Ничего ты не подыхаешь! – от волнения, от страха за жизнь Ильи и жалости к нему ты злишься. – Держись, не ной, выживешь! Спортивный колледж закончишь, еще золотые медали будешь получать…
Ты тоже говоришь с трудом; Илья ведь на полторы головы выше тебя и заметно крупнее. Его тяжело тащить на спине, да еще постоянно приходится вытирать рукавом кровь, заливающую твое лицо – кровь Ильи…
Наконец вы добираетесь до мола; точнее, добираешься ты. Ты вползаешь на мол с величайшим трудом, как покалеченная змея, - и выбираешься из-под Мерника. Вся твоя одежда в крови. И тут подъезжает скорая. Из желтой машины быстро вылезают санитары с носилками и врач. Они спешат на мол. Врач даже не осматривает Илью, только, хмурясь, щупает его пульс и приказывает санитарам:
- Скорее на носилки – и в машину. Ты тоже ранен? – спрашивает он тебя.
- Нет, это егО кровь, - торопливо объясняет Конька. – А его динамитом ранило, он полынью хотел расширить…
Врач с сердцем плюет в сторону, но сдерживается и не ругается. Он ласково спрашивает тебя:
- Где живешь?
- На Молодежной.
- Это по дороге в больницу; садись в машину, подвезем…
Ты забираешься в машину, где на носилках лежит обернутый в полиэтилен Мерник.
Пока скорая едет, ты говоришь врачу:
- Это мой одноклассник, Илья Мерник, запишите. Домашний телефон тридцать два-двадцать три-сорок три, мобильника не знаю…
Врач записывает.
Машина останавливается возле твоего двора. Ты пробираешься домой, стараясь, чтобы тебя никто не видел.
Отец дома. Когда он видит тебя, то бледнеет, как смерть, но ты поспешно всё ему объясняешь, и на лице Григория Степановича вновь появляется краска.
Вся твоя одежда испачкана кровью – и верхняя, и нижняя. Отец говорит, что это пустяки, и ты с ним согласен: у тебя довольно нижнего белья и есть еще две отличных зимних куртки, помимо спортивной.
Ты моешься в ванной, пока не смываешь с себя всю кровь.
ХХХХ
Отец и сын переживают за Илью и обедают неохотно. Отец наливает Коньке две стопки оставшейся Игоревой водки – для бодрости. Коньке не терпится узнать, чтО с Мерником. Он звонит в больницу и получает телефон второго хирургического отделения, где лежит Илья.
Сестра на посту отделения монотонным голосом сообщает ему:
- Больной в реанимации. Открытый перелом правой ноги и левой руки. Небольшая черепно-мозговая травма. Четыре ребра и правая ключица сломаны. Перелом носовой кости. Осколками льда выбито три зуба. Многочисленные рваные раны. Большая потеря крови. Сейчас мальчику делают переливание крови. Больной в сознании.
Конька благодарит за информацию и выключает телефон. Он перечисляет отцу все увечья Мерника. Отец, покачивая головой, замечает:
- Хорошо, что вообще жив остался. Ничего, я его помню: парень здоровый, дай Бог, оклемается…
Вечером в дверь звонят. Какое-то шестое чувство подсказывает Коньке, ктО это. Он исчезает в ванной и включает душ, а отец открывает двойные двери. В квартиру входят родители Мерника. У матери заплаканное лицо, отец – глава строительной фирмы – имеет самый понурый и несчастный вид. Но оба они от всего сердца хвалят Коньку и выражают ему свою бесконечную благодарность – через отца.
- Ваш Коня спас жизнь Илюше… голос Иды Петровны дрожит. – Нас пустили к сыну… он нам всё рассказал…
Она всхлипывает и прижимает платок к глазам.
- Раздевайтесь, - мягко предлагает Григорий Степанович. – Чайку попьем. А Никон сделал то, что должен был сделать, об этом нечего говорить.
- Раздевайтесь, - настойчиво повторяет он.
- Если только ненадолго, Григорий Степанович, - Мерник-старший вытирает глаза пальцами.
- Конечно, ненадолго, - заверяет Конькин отец. – Ида Петровна, прошу, - он помогает ей снять шубу. – Как себя чувствует сейчас ваш Илюша?
- Ему лучше, - с заметным облегчением отвечает Ефим Евгеньевич, освобождаясь от шапки и теплой куртки. – Переливание крови прошло благополучно, слава Богу.
- Слава Богу, - отец ведет их на кухню и для успокоения первым делом угощает водкой бабы Зины. Оба пьют с удовольствием.
- Отличная водка, - хвалит Ефим Евгеньевич и выпивает еще стопку. К тому времени чайник со свистком сообщает, что вода в нем уже вскипела. Григорий Степанович наливает гостям кофе. Они пьют, но к печенью даже не притрагиваются.
- А где Коня? – спрашивает Мерник.
- Сейчас будет, - отзывается Миляшин решительно. Подойдя к двери ванной, он решительно стучит и сурово говорит:
- Хватит мыться! Выходи, слышишь?
Конька слышит. Он понимает: отец сердится на него за его малодушие. Тяжело вздохнув, он выключает душ, покидает ванную и идет в кухню. Тут же на него обрушивается шквал благодарностей и благословений, его обнимают, целуют, пожимают ему руку. Он жестоко смущен всем этим и поскорее спрашивает: как Илья? Ему отвечают, что Илье лучше. Его сажают за стол, отец наливает ему кофе.
- Коня, Григорий Степанович, - худощавое, но при этом крупное лицо Илюхиного отца становится торжественным. Я хотел предложить вам деньги в подарок, но подумал, что вы откажетесь, даже обидитесь…
- Правильно подумали, - мягко, но очень решительно говорит отец.
- Но поймите меня, - Мерник волнуется. – Поймите нас с женой… Мы настолько благодарны вашему сыну – тебе, Конечка, - что нам ОЧЕНЬ хочется что-нибудь сделать для вас. Так4 что если вам что-нибудь понадобится, я всегда к вашим услугам. Хотите съездить всей семьей за границу или к морю – пожалуйста! Нужна будет встреча с мэром – в одну минуту организую! Квартира понадобится, дача – нет проблем! С чем бы вы ко мне не обратились, клянусь, у вас всё будет. Вот уже сейчас я хочу предложить Коне работу: с четырех до шести вечера отвечать на звонки в моем кабинете, в офисе. Если он затруднится ответом, пусть перезвонит моему секретарю на мобильный. Я положу ему приличное жалованье. Ну. Как вам это? Коня? Григорий Степанович?
Вздохнув, отец сдается.
- Спасибо вам, - искренне говорит он Мернику. – Я был бы рад, если бы мой сын работал… во всяком случае, получил бы представление о том, что это такое. Думаю, это будет полезно для него.
- Спасибо, я согласен, - скромно отвечает Конька, ликуя про себя всей душой.
- Но ведь это синекура, - не выдерживает отец.
- Не скажите, - возражает Ефим Евгеньевич. – Звонить будут очень часто, и Коня не раз призадумается, чтО ответить. Уверяю вас, сидеть у меня на телефоне – действительно труд; но посильный для вашего мальчика. Коня, приходи ко мне в офис прямо завтра; оформим тебя на полставки.
- Приду, спасибо! – обещает Конька.
- Конечка, - дрожащим голосом заговаривает Ида Петровна. – Расскажи, миленький подробно, как ты спас Илюшу.
Вот этого Коньке очень не хочется, но он берет себя в руки и, крепя сердце, очень подробно обо всём рассказывает (только умалчивает про поговорку бабы Зины). По окончании рассказа оба родителя заливаются слезами, вновь обнимают и благодарят Коньку и твердят, что спасение человеческой жизни не окупишь никакими деньгами.
- Григорий Степанович, вы вырастили героя! – с пафосом заявляет Мерник-старший.
Наконец они уходят. Отец и сын с невольным облегчением вздыхают и переглядываются.
- Ну, держись, теперь работать будешь, - улыбается отец.
- Я, пап, половину денег буду тебе отдавать, - деловито сообщает Конька. – В общий котел.
- Молодец, - взгляд отца теплеет. – Уважаю твое намеренье. Я бы на твоем месте так же поступил. Ну, а теперь отдохнем. Слишком много эмоций на сегодня.
И они расходятся по своим комнатам – отдыхать.
ХХХХ
На следующий день в газете «Наши новости» появляется заметка о подвиге Коньки с его фотографией, взятой корреспондентом, видимо, в гимназии. Одноклассники и учителя гимназии принимаются звонить Коньке домой. Данька несколько раз отвечает на звонки: мол, брата нет дома, после чего нервы отца и Коньки не выдерживают; они отключают телефон. Но через полчаса кто-то звонит им в дверь, и здоровенный грузчик вносит в квартиру большой красивый ящик. Он ставит его на пол в коридоре и исчезает.
В ящике с узором из разноцветных елочек Конька с отцом обнаруживают две бутылки шампанского и одну – коньяка, килограммов десять всяких фруктов, несколько банок красной, черной и щучьей икры, трехлитровую банку сочных груздей (как позже выясняется, соленых), два больших заказных торта и две палки сервелата.
- Вот ЭТО настоящий сервелат, - с чувством говорит отец, нюхая колбасу. – Прямо как из семидесятых… - и с улыбкой качает головой. – Ну, что поделаешь с этим Мерником! Впрочем, он благодарный человек, это хорошо.
Они с отцом решают сделать подарок бабе Зине и Карпу. Часть снеди решено отдать бабе Зине, когда они придут к ней праздновать Рождество, как обещали. Для Игоря Карпенко оставляют бутылку шампанского, две банки с красной икрой, две с черной и одну с щучьей, откладывают в литровую банку соленых груздей, отсыпают в пакет килограмма два фруктов. Туда же Конька кладет половину сервелатной палки. Всё это добро вместе с одним из тортов он аккуратно укладывает в свой рюкзак и звонит Карпу. Карп дома. Он один; Маша придет к нему только вечером. Он очень охотно соглашается принять Коньку. Конька спрашивает, можно ли взять с собой Даньку? Карп говорит «конечно» Данька счастлив; ему давно хотелось прокатиться на Конькином скутере, да и Конька обещал его прокатить. И вот наступил этот счастливый момент! К тому же, Даньке очень хочется увидеть, где живет дядя Игорь, который умеет делать такие чудесные вещицы из глины.
Братья проезжают через Чистый Дол дворами. Данька в восторге. Он впервые едет на «мотоцикле», и это оказывается куда интересней, чем в машине или в трамвае! Тем более, что они едут под музыку: в скутер вмонтировано радио.
Прибыв на Кирпичку, Конька прикрепляет скутер «змейкой» к железной скобе, прочно вбитой в полубобвалившуюся стену и, взяв Даньку за руку, стучит в железную дверь. Карп открывает им.
- А, герой пришел! – он улыбается Коньке, пропуская своих гостей в подсобку. Оказывается, он уже прочел заметку о Конькином подвиге. Конька коротко рассказывает ему, как было дело. Карп хвалит его:
- Ты всегда был надежный, а тут по-настоящему человека спас. Ведь никого другого рядом не было; без тебя он бы кровью истек.
И качает головой:
- Придумал тоже: полынью динамитом расширять!
Он презрительно стучит костяшками пальцев по столу:
- Здравствуй, дерево! Ну, ничего, теперь он точно умнее станет. Его родичи-то хоть спасибо тебе сказали?
Конька рассказывает про бесконечную благодарность Мерников и про то, что он, Конька, будет теперь с четырех до шести работать в фирме.
- Хочешь, я и тебя устрою? – спрашивает он Карпа.
- Нет, спасибо, - задумчиво отвечает Карп. – Хотя…
Он замолкает на несколько минут, потом говорит:
- Знаешь, мне надо подумать. Хорошо?
- Ага, - кивает Конька и достает из своего рюкзака подарки для Карпа. Он кладет их на стол один за другим и говорит:
- Это тебе на Рождество, нам Мерники прислали.
Карп свистит от неожиданности.
- Вот это да, - он пожимает Коньке руку. – Раз от Мерников, значит, всё равно, что от Акимыча: высшего качества. Спасибо. Раздевайтесь, пообедайте, я сегодня курицу с грибами и картошкой потушил…
- Извини, Карп, я не могу, - вздыхает Конька. – Мне сейчас домой ехать надо, а оттуда в офис. Меня Ефим Евгеньевич будет на работу оформлять.
- А, вот оно как, - Карп смотрит на него с пониманием. – Дело серьезное. Тогда, может, хоть Даню мне оставишь? Я его покормлю, а потом отвезу на тачке домой.
- На такси? – уточняет Конька.
- Нет, на собственной, - Карп не без торжества улыбается. – Я себе джип купил за сто десять штук.
- Ты? За сто десять? – у Коньки раскрываются глаза и рот.
- Мгм, - вид у Карпа самодовольный и вместе с тем смущенный. – Мне же твой батя старинные золотые часы с цепочкой подарил. Ну, я их продал, как он советовал, и мне за них двести с лишним тысяч дали. Я и подумал: чего бы мне хорошую машину с рук не купить? Права у меня есть; я экзамены на вождение сдал, когда брат еще был жив, у него машина была. Ну, и купил у мужика одного знакомого: он себе новехонький внедорожник приобрел, а старый решил продать. Он правда торговал за триста, но мне цену скинул: по знакомству и за царапину на сиденье. А потом, он торопился с продажей – уезжать собирался, да и вообще он богатый. Я царапину на сиденье заделал, и машина стала – класс! Хочешь посмотреть?
- Очень! – искренне отвечает Конька.
Все втроем они выходят из подсобки. Карп отпирает дверь кирпичного сарайчика рядом со своим жилищем. Конька вспоминает: до сих пор этой крепкой здоровенной двери с замком здесь не было. Замок навороченный, с какой-то шифровкой, и открывается без ключа.
Карп и его гости входят в сарай. Игорь включает на полную мощность свою керосиновую лампу, и Конька видит очень симпатичный джип темно-зеленого цвета.
- ЗдОрово, Карп! – вырывается у него. Он обходит Джип со всех сторон, забирается внутрь, на кожаное сиденье. Потом вылезает.
- Поздравляю с покупкой! – он пожимает Карпу руку. – А сигнализация у него есть?
Карп кивает и пультом запирает двери джипа.- Ты меня водить поучишь? – спрашивает Конька.
- Без проблем, - соглашается Карп. – На старом полигоне можно. Там снег расчищают, и ездить удобно.
Они выходят из сарая и осматривают скутер Коньки.
- Отличная вещь, - Карп улыбается. – Как игрушка! Ну, давай, поезжай, а то еще опоздаешь…
И Конька уезжает домой переодеться, а Карп уводит Даньку в подсобку.
- Сейчас мы с тобой пообедаем, а потом посмотришь мои новые игрушки. Йес? – Карп подмигивает Даньке. Данька в ответ улыбается и бойко отвечает:
- Yes, of course! Thank you!
- Ах ты, англичанин! – Карп смеется и треплет его по кудрявым волосам. – Здорово лупишь!
- Мы уже учим английский, - объясняет Данька.
Пока он обедает, Карп уносит Конькины подарки в свой подвал. Теперь они с Машей замечательно встретят Рождество.
ХХХХ
А Конька в это время выслушивает инструкции Мерника, одного из трех компаньонов фирмы «Царский терем». Главный начальник Коньки – молодой секретарь Мерника Вадим Морозов. Он будет оставлять Коньке список: кому что отвечать. В затруднительных случаях следует звонить ему на мобильник; если возникнет необходимость, он сам побеспокоит шефа.
Только сейчас, подписывая бумаги, утверждающие его в должности помощника секретаря при начальнике строительных заказов, Конька с тайным трепетом узнает, что он, Никон Миляшин, будет получать в месяц двадцать пять тысяч.
ХХХХ
Ты сидишь в двухместной палате, у постели Ильи Мерника, которого уже перевели, вернее, перевезли из реанимационного отделения. Его сломанная нога подвешена, приподнята над кроватью, бинты, словно белая шапочка, покрывают голову; сломанная рука в гипсе, и весь торс Мерника от шеи до талии заключен в гипс. Он очень изменился: похудел, осунулся, и глаза у него безрадостные, хотя взгляд их спокоен.
Он говорит негромко, называет тебя Коней (до чего непривычно!) и время от времени коротко вздыхает. Ты принес Илье в подарок специально заказанную тобой у Карпа скульптурку: юноша в баскетбольной форме забрасывает мяч в баскетбольную сетку, а над сеткой сияет золотой спортивный кубок. Карп удивился тому, что кубок придется «присобачить», как он выразился, в таком неподходящем для кубков месте, но ты объяснил ему, что так надо, что это «необходимая символика». Карп не стал с тобой спорить и выполнил заказ на славу.
Твой подарок немного оживил Илью. Он долго, с удовольствием рассматривал фигурку своими большими карими глазами, точно выросшими за дни его болезни. Он поблагодарил тебя, а теперь слабо улыбается твоим шуткам. Но потом его вдруг охватывает тоска.
- Как же мне еще долго болеть… - вырывается у него.
Ты утешаешь его. Болеть, конечно, не сладко, зато какой радостью для него, Ильи, будет выход из больницы. Он слушает тебя без особого энтузиазма. Но когда ты встаешь, чтобы уйти, Он окликает тебя:
- Коня! Прости, что я дразнил тебя и был таким дураком.
- Ты меня тоже прости, - говоришь ты ему. – За Смертника. Я больше никогда так тебя не назову…
Он кивает и, прикрыв глаза, еле слышно говорит:
- Помолись за меня Пересвету…
- Помолюсь, - обещаешь ты.
Удивленный и очень тронутый просьбой Ильи, ты выходишь из больницы, твердя про себя: «Святый отче Пересвете! Помилуй и спаси Илью Мерника, пусть он скорее поправится! Моли за него Господа и Царицу Небесную!..»
ХХХХ
Вы справляете Рождество у бабы Зины. Всей семьей вы отстояли праздничную всенощную, а теперь днем пришли в гости к бабушке. Андрей Петрович тоже приглашен – и сидит с вами за столом, тихо радостный, как и все вы.
Этим же вечером Игорь Карпенко справляет Рождество с Машей. На столе горят свечи в большом бронзовом подсвечнике (Маша принесла), а под еловым лапником, украшенным разноцветной блестящей мишурой, стоит новое изделие Карпа: Божья Матерь и святой Иосиф склонились над яслями, где, удивительно светлый, лежит Божественный Младенец.
Стол застелен золотистой скатертью. На нем – соленые грузди в сметане, бутерброды с красной, черной и щучьей икрой и сервелатом, торт, шампанское… Маша даже руками всплеснула, увидев столько яств, но спрашивать, откуда такая роскошь, не осмелилась.
Теперь они с Игорем пьют шампанское и едят бутерброды. Карп не может наглядеться на Машу. Она чуть подкрашена, ее волосы аккуратно забраны на затылке заколкой; на ней серые джинсы и голубая туника без рукавов, на груди – ожерелье из лунных камешков, а в ушах – маленькие прозрачные сережки.
- Слушай, Игорёк, - она вдруг внимательно смотрит на него, словно ее осенила какая-то чрезвычайно важная мысль. – Я придумала! Знаешь, чтО надо сделать?
- Что? – он смотрит на нее так же внимательно, как она на него, но при этом глаза его полны любви; она искусно прячется за вниманием.
- Надо устроить в нашем ДК выставку-продажу твоих скульптурок! – решительно заявляет Маша.
- О, Господи! – Карп тяжело вздыхает. – Зачем это еще?
- Тебя надо прославить, - поясняет Маша.
- Не надо мне никакой славы…
- Ну, Игорёчек! – Маша просительно заглядывает ему в глаза. – Ты же хочешь, чтобы мы были вместе? Так вот, говорю тебе, это нам поможет, понимаешь?
Он вздыхает еще раз.
- Машенька, делай, что хочешь. Но я не буду принимать в этом участия; я, скорее, украду тебя и тайно с тобой обвенчаюсь…
Маша звонко хохочет, он невольно вторит ей.
- Я всё сделаю сама! – глаза Маши блестят. – Честное слово! От тебя требуется только одно: написать на листочке цену каждой скульптурки и привезти их все в Дом Культуры, в мой кабинет. Сможешь ты сделать это завтра?
- Только ради тебя, - он пожимает плечами.
- Но сделаешь?
- Сделаю.
- Обещаешь?
- Обещаю, - он целует ее, и они продолжают ужин.
Поздним вечером они лежат в постели, довольные и утомленные своей любовью, всегда горячей и ненасытной. Игорь вспоминает золотистое от загара тело Маши, ее красивую головку на чистом белье. Его не тревожит то, что Маша просит его не предохраняться; она предохраняется сама – так она ему сказала. Он не знает, что она обманывает его. Но у Маши свой план действий, который она мысленно четко разработала. Следуя этому плану, Игоря не стоит беспокоить понапрасну. А он счастлив, что завтра отвезет Машу на работу на своем джипе. Правда, Маша всегда просит его останавливаться не у самого ДК, а поблизости. Ей пока что не хочется, чтобы в ДК знали, что именно Игорь подвозит ее. Но он твердо знает: она не стыдится его, просто таково ее желание.
Теперь она всё время ночует у него. Дома она просто сказала родителям, что у нее появился друг, и родители ни о чем ее не спросили. Эти добрые люди очень любили свою дочь и безоговорочно доверяли ей во всем; к тому же, их не оставляла надежда, что Маша вторично выйдет замуж – и на этот раз удачно.
ХХХХ
На следующий день заведующая чистодольским Домом Культуры Мария Аркадьевна Русакова любуется плодами рук своих.
В красивом холле, рядом с выставкой фотографий Петра Максименко, стоит стеклянный шкафчик со стеклянными полочками, а которых расставлены тридцать с лишним глиняных скульптурок. Возле каждой фигурки – полоска бумаги с названием изделия (например, «Девочка с мячом» или «Мечтатель»), а рядом ценник; всё отпечатано на принтере. Фигурки стОят от двухсот до трехсот с лишним рублей каждая. Наверху шкафчика аккуратная надпись, сделанная тушью, белые буквы на синем фоне: «Выставка-продажа мини-скульптур. Автор Игорь Карпенко». Рядом со шкафчиком маленький столик. Завтра за ним будет сидеть «всеобщая помощница ДК» (официально одна из уборщиц) тетя Варя. Если кто-нибудь из посетителей кружков или выставок захочет купить что-нибудь, тетя Варя продаст. И завтра же в газете появится объявление об этой выставке-продаже, Маша уже позаботилась об этом.
Больше всего ее порадовало, что ее отец, сам директор ДК, пришел в восторг от фигурок и даже купил три штуки: «Девушку в бассейне», «Охотника» и «Детский сад». Последняя скульптурка изображала воспитательницу, что-то с улыбкой говорящую четырем малышам, играющим в песочнице, и было видно, что малыши слушают ее, хотя при этом и играют.