13.
Новый год Конька встречает дома. Правда, часа через два он уйдет. У родителей Марата Хаджиева есть еще одна, пустая квартира. Марат выпросил у родителей ключи, и там сегодня ночью соберутся все приглашенные: Люба Лунакова, Лёха Дягилев, Иринка Петрова, Аня Солонкова, Мишка Живой (у него такая фамилия), Серега Земченко, Олег Рябинин и Валера Зуйков.
А пока что Конька сидит за домашним столом. Стол в гостиной накрыт белой праздничной скатертью и заставлен всевозможной снедью: баба Зина недаром трудилась весь день. В центре комнаты сверкает огнями чудесная мохнатая елочка – подарок Карпа. Он нанялся продать партию елок и лапника. У него быстро все раскупили, но две лучших елочки он приберег для Маши и Коньки.
За столом, кроме Коньки, - отец в белой рубашке, баба Зина, Данька, Андрей Петрович Ладогин и… Карп. Да, Конька пригласил Игоря встретить с ними праздник – и Игорь пришел. Он аккуратно пострижен и гладко выбрит, на нем черная блестящая рубашка, темно-серые джинсы и черные носки. От него ненавязчиво пахнет мужскими духами. Он принес бутылку Акимычевой водки и по глиняной фигурке каждому. Бабе Зине досталась миниатюрная русская печь с красивыми изразцами, с «горящими» поленьями внутри и с котом, лежащим на печи на подушке. Бабушка пришла в восторг.
- Как настоящая! – воскликнула она и долго благодарила Карпа.
Конька получил Пересвета и Ослябю, на лошадях, в полном вооружении: двух витязей, ожидающих сражения. Отцу Карп вручил лодку с рыбаками, Андрею Петровичу – синицу, клюющую хлебные крошки на снегу. Но самый замечательный подарок достался Даньке: глиняная музыкальная шкатулка в виде мальчика, играющего на пианино. Стоило нажать кнопку под клавиатурой, как начинала звучать полька Глинки – произведение, которое Данька недавно выучил и еще не очень бегло играл. Данька ошалел от такого чудесного подарка, да и все подолгу, с удовольствием любовались этим сувениром.
Приглашение Конькой Карпа предшествовал разговор с отцом.
- Пап, - сказал Конька, - можно я приглашу одного своего друга?
- Одноклассника? – рассеянно спросил отец; он проверял тетради.
- Нет, - Конька замялся. – Он уже взрослый, чуть моложе тебя. Его зовут Игорь Карпенко. Он мне настоящий друг. Но… понимаешь, он пока что живет на Кирпичке, в подсобке. Хотя паспорт у него есть, и он шабашит… ну, подрабатывает.
- А, бомж, - отец задумался. – И давно ты с ним познакомился?
- Полтора года назад, на Пересвете. Мы оба рыбачили, и он помог мне снять лодку с мели. Он, пап, очень добрый и всё умеет. Только он одинокий… то есть, уже не очень… в общем, ему пока что не с кем справлять Новый год.
- Он здоров? – спросил отец.
- Да! – с жаром отозвался Конька. – Он мне справки показывал от всех врачей, чтобы я с ним кофе не боялся пить.
- И где же вы пьете кофе? – отец не смог сдержать улыбки.
- В церковной подсобке, на Кирпичной, - признался Конька. – У него там жилье с печью. Он бывший скульптор, делает глиняные фигурки, обжигает их в печи, а потом красит, покрывает эмалью и продает на рынке.
- Что ж, пусть приходит, - добродушно молвил отец и вдруг посмотрел прямо в глаза Коньке:
- И ты полтора года молчал, что у тебя такой друг?
Конька отвел глаза.
- Я боялся, тебе не понравится, что он бомж.
- Бомжи разные, как и все люди, - возразил отец. – Твой друг, вроде бы, действительно неплохой человек…
- Это ведь Он нам такую красивую елочку подарил, - не удержался Конька.
- Тем более, пусть приходит, - засмеялся отец. – Я буду рад.
И теперь Конька видит: отец действительно рад Карпу. Он благодарит его за подарки. Карп коротко и вежливо отвечает что-то. Он давно не был в приличном обществе и теперь чувствует себя несколько скованно. Для него всё окружающее – это давно забытое прошлое: и мигающая огоньками, украшенная елка в центре уютной комнаты, и накрытый стол, и свечи на столе. Отец не обращает внимания на его смущение. Он берет в руки бутылку с водкой и говорит не без удивления:
- Очень приличная водка. Я, пожалуй, попробую после шампанского.
Баба Зина подкладывает Карпу салату и ласково говорит:
- Кушай, Игорёк!
И обращается к отцу:
- Уже без пяти двенадцать. Разливай, Гриша, шампанское.
Шампанское разливают по бокалам; оно искрится в сиянии свечей. Настенные часы (с электронным механизмом, но сделанные под старинные) торжественно бьют полночь.
- Загадывайте желания! – весело напоминает отец. – Что загадаете, то и сбудется!
Все встают с бокалами в руках, ожидая последнего удара. Отец незаметно включает старый кассетник, и когда с последним ударом все отпивают по несколько глотков (Данька пьет детское шампанское), вдруг начинает звучать гимн:
Боже, царя храни!
Сильный, державный,
Царствуй на славу нам,
Царствуй на страх врагам,
Царь православный…
Все торжественно выслушивают гимн стоя. Хор поет замечательно. Но когда он замолкает, и все садятся, Данька спрашивает:
- Пап, а почему ты не поставил наш теперешний гимн?
- Потому что это не гимн, - спокойно отвечает отец. – Вот брежневский гимн я бы поставил… а всякую туфту ставить не буду. Я теперь за монархию. Ну, с Новым годом, с новым счастьем всех, кто здесь сидит!
Все в ответ поздравляют отца и продолжают трапезу. Карп открывает водку и наливает по стопке: отцу, Андрею Петровичу и себе. Отец делает глоток и говорит:
- Вот это водка, это я понимаю. Мать, попробуй-ка! – он протягивает свою стопку бабушке. Баба Зина отпивает немного и искренне хвалит:
- Да, знатный вкус, слава Тебе, Господи!
И доверительно признается Игорю:
- Я такую же водку делаю – сама, дома. А то в магазине-то не пойми что. Я вот бутылочку своей принесла. Гриша, Игорь, Андрей Петрович, попробуйте моей водки! Я проверила: все сорок градусов налицо – и душистая! А спиртом – ни-ни, не пахнет.
Мужчины пробуют водку бабы Зины. Она оказывается едва ли не вкусней той, что принес Карп.
- В самом деле, вкусно, - хвалит Андрей Петрович. – Я вообще-то вино предпочитаю, но такУю водку грех не попробовать. И вашу тоже, - обращается он к Карпу.
- Спасибо, - Карп доволен и, шутя, обращается к бабе Зине:
- Вам бы собственный водочный завод основать.
- Нет уж, - бабушка смеется. – Я только высоким ценителям доверяю. Вот нужна будет тебе, Игорь, хорошая водка – приходи, дам!
- Спасибо, - Игорь улыбается.
Под елкой лежат подарки. Все получают очень приятные вещи, а Конька – всего лишь календарик со скутером. Он удивлен, но отец весело говорит:
- Это просто картинка, а настоящий стоит у нас во дворе, прицепленный к крыльцу, знаешь, такой штукой… словом, вот тебе ключ от нее. И сигнализация у него есть.
Конька вне себя от радости и неожиданности – и горячо благодарит отца. Под елкой остается только один подарок.
- А это чье? – спрашивает Данька.
- Это для дяди Игоря, - отвечает отец.
- Для меня? – Карп удивлен; он не ждал никаких подарков.
- Чего растерялся? – отец смеется. - Бери!
Карп подходит к елке, берет свой подарок и разворачивает его. Под разноцветной бумагой оказывается коробка, а в коробке – совершенно новый серый костюм-тройка и галстук. В кармашек костюма что-то положено. Карп вынимает из кармашка старинные, массивные мужские золотые часы на цепочке и читает прикрепленную к ним бумажку: «Не работают. Можно продать». Сам не свой от радости (за такие часы ему дадут немало денег), он кладет подарок обратно и убеждается – глазомер у него хороший – что и костюм будет ему в самый раз.
Он пожимает Григорию Степановичу руку и с чувством благодарит за подарок. Потом выходит в коридор и звонит по мобильнику:
- Машенька, здравствуй! С Новым годом тебя…
Коньке пора уходить, и он не без некоторого сожаления покидает дом с пакетом, в котором лежат котлеты, сосиски и бутылка красного вина. Он доволен, что Карп тоже получил подарок, и что они с отцом уже перешли на «ты».
Во дворе гремят петарды и салюты. Конька останавливается возле своего скутера, размыкает ключом синюю неуязвимую змейку, скрепляющую скутер с нижними перилами крыльца, сует за пазуху пакет с угощением, садится на свое собственное средство передвижения и едет на улицу Академика Павлова, где его ждут в квартире Марата.
А в это время дома Андрей Петрович увлеченно говорит Карпу:
- Так я непременно жду вас, Игорь! Приходите и берите у меня книги – какие захотите…
Карп обещает зайти к Ладогину в ближайшие дни. Андрей Петрович, баба Зина и Данька увлекаются чрезвычайно интересной беседой о музыке и песнях, а Карп, накинув куртку, выходит на балкон – выкурить одну из Акимычевых сигарет. Григорий Степанович выходит вслед за ним, тоже в куртке – и запирает балкон изнутри, чтобы дым не шел в комнату. Карп протягивает ему сигареты, но Конькин отец отказывается:
- Спасибо, не курю.
Оба какое-то время молчат, открыв окно застекленного балкона и вдыхая морозный воздух. Потом Карп рассказывает Григорию Степановичу о том, как осенью они с Конькой спасли друг другу жизнь. Миляшин-старший очень взволнован его рассказом. Карп продолжает:
- А вот с бураном тоже круто было…
И рассказывает, как они с Конькой добирались до богатой дачи. Григорий Степанович улыбается:
- Так вот на какую турбазу он ездил, хитрюга…
- Ты его не ругай, Гриш, - просит Карп. – Он, может, боялся, что ты его не отпустишь.
- Я его никогда не ругаю, - вздыхает Миляшин, - даже когда стоило бы…
Он крепко пожимает Карпу руку:
- Ты, выходит, два раза жизнь моему сыну спас! Не спорь, спас. Я что, дурак, не понимаю? Я же вижу, какой ты надежный. И здоровый. И талантище у тебя… слушай, - его голос становится решительным. – Переезжай к нам в гостиную – и живи. Там, правда, Даня два часа в день музыкой занимается, но это не так уж долго…
- Спасибо, Гриша, но не могу я переехать, - мягко останавливает его Карп. – Не обижайся, но… не могу. Видишь ли, я… я не один живу.
Он слегка розовеет.
- Понятно, - Григорий Степанович становится задумчивым. – Ну, тогда в гости заходи. Мы тебе рады будем.
И, помолчав, роняет:
- А я вот один теперь…
- Ты недолго будешь один, - решительно заявляет Карп. – Ты видный мужик, пьешь только по праздникам, и должность у тебя солидная. Нет, ты один не останешься.
- А, - Миляшин машет рукой. – Плевать мне уже на всё. Детей бы, вот, вырастить.
- Никон уже взрослый, - возражает Игорь.
- Для тебя взрослый. А для меня – ребенок, чуть постарше Дани. Это и понятно: ты ему друг, я отец. Наравных мы с ним быть не можем; а вы с ним друзья, стало быть, равны друг другу. Ладно, пойдем, холодно здесь…
Вернувшись к столу, они выпивают еще по стопке водки, а потом баба Зина подает чай и кофе, а также пироги, пирожные и одно из своих фирменных блюд – торт «наполеон». Все садятся пить чай, кроме Андрея Петровича. Он решительно усаживается за «Красный Октябрь».
- Ну, что вам сыграть? – спрашивает он.
- «Скорпионс»! – коварно предлагает Игорь.
К его изумлению Ладогин нимало не смущается. Он тут же принимается играть, рассыпая аккорды, и одна из самых красивый мелодий «Скорпиенса» звучит широко, ярко, стремительно, так, что у Карпа и Миляшина замирает сердце. Музыка «пробирает» их сейчас больше, чем когда в свое время они слушали ее на кассетнике.
Последние звуки пианино заглушаются аплодисментами.
- А вы думали, я могу играть только старИнную классику? – с торжествующей улыбкой спрашивает Андрей Петрович – и идет пить чай. Слушатели смотрят на него с безграничным уважением.
«Обязательно схожу к нему после праздников, - говорит себе Карп. – Какой человек!..»
ХХХХ
Трехэтажный дом, где находится квартира родителей Марата, стоит у самой дороги. Конька прицепляет змейкой свой скутер к ближайшему фонарю. Из всех окон дома несется музыка, слышны веселые крики.
- Эй, люди! – хрипло орет из окна третьего этажа какой-то пьяный молодой человек. – Я люблю вас!
Самое забавное, что поблизости нет никого, кроме Коньки, которого парень не видит; так что слова его сокровенного признания пропадают даром.
Конька звонит в домофон первого подъезда.
- Кто? – спрашивает голос Марата.
- Миляшин, - отвечает Конька. Дверь тут же открывается, и Конька взбегает на второй этаж, где Марат уже ждет его на лестничной площадке. Он широко улыбается.
- С Новым годом, Узбекистан! – Конька здоровается с ним за руку.
- С новым счастьем, Россия! – смеется Марат. – А мы тебя ждали. Почти все уже собрались, Зуйкова только нет. Но он звонил Живому, сейчас будет.
Конька раздевается в скромном, но уютном коридоре и входит в комнату, где все уже пляшут под музыку. Стол в углу в беспорядке заставлен всякой снедью, бутылками, стаканами. Конька вносит свою лепту в это «шведское» угощение под ликующие крики, которыми его приветствуют.
В комнате полутемно, мигают развешенные по стенам лампочки, и густо пахнет хвоей, потому что вся комната по краям украшена сосновыми и еловыми ветвями. На широком подоконнике, за тюлевыми шторами, красиво, медленно вращается лампа за матовым стеклом.
Конька тоже принимается танцевать. Он не знает, чтО за музыку включил Марат, но она ему нравится.
ХХХХ
Что тебе запоминается из этой новогодней ночи?
Во-первых, конечно, Люба Лунакова. Вы с ней уже поздравили друг друга с Новым годом и теперь танцуете рядом. На Любе сегодня очень красивое синее вечернее платье до колен, всё в блестках, с широкими рукавами до локтей и с большим декольте. На шее у нее ожерелье из каких-то полупрозрачных голубых камешков, а на мочках ушей такие же клипсы (она не хочет прокалывать уши). У нее очень симпатичная стрижка, и вообще она выглядит «на все сто», но при этом кажется взрослее обычного. Ее большие глаза красиво отливают синевой в блеске лампочек.
Тебе запоминаются и остальные ребята. Все одеты нарядно, но девчонки слишком сильно накрасились, и ни у одной из них не хватило умения и вкуса накраситься должным образом, чтобы это делало их привлекательней, а не портило. Но в эту ночь ты им всё прощаешь. Вот Люба совсем не накрасилась. Она никогда не «наводит макияж»: просто не хочет. Может быть, именно поэтому тебе кажется, что она красивей других.
Иногда вы с ней подходите к столику и пьете из стаканов вино. Есть вам не хочется, поэтому хмель быстро ударяет вам в голову. Ты помнишь, что вы целуетесь, и ваш поцелуй так же чист, как первый снег. Обнявшись, вы кружитесь в медленном танце – и целуетесь снова и снова. Остальные ведут себя приблизительно так же, но девочек меньше, чем ребят. Оставшиеся «сиротами» юноши, чтобы развлечь самих себя, выкрикивают шутки, большей частью остроумные, так, что все смеются.
Ты помнишь, что, устав танцевать, вы приглушаете музыку и устремляетесь к шведскому столику. У тебя уже немного кружится голова, и ты больше не пьешь, зато налегаешь на котлеты бабы Зины и угощаешь ими Любу. Люба ест с удовольствием и хвалит.
Ты сообщаешь ей, что тебе подарили скутер.
- Прокатишь меня? – спрашивает она.
Ты обещаешь довезти ее до дому, а потом катать хоть каждый день: у твоего скутера зимние шины.
- Каждый день не выйдет, - Люба улыбается тебе. Даже на каникулах. Ты ведь к маме поедешь, да?
- Всего на два дня, - отвечаешь ты.
- У тебя сестренка родится, - мечтательно произносит Люба. – Ты бУдешь рад? Я на твоем месте была бы ужасно рада. Вот я одна в семье, и мне бывает скучно…
- Не знаю, буду ли я рад, - честно признаешься ты. – Пока что я просто волнуюсь за маму. Хочу, чтобы у нее всё прошло хорошо.
- Ну, что вы все у стола сгрудились? – раздается укоризненно-деловитый голос Марата. – Берите себе, кто, что хочет, и садитесь за стол, на софу, в кресла, на диван. Зря, что ли, стоят?
Все садятся. Начинают рассказывать забавные истории, анекдоты – и громко хохочут, даже когда смеяться особенно не над чем. Просто у всех веселое настроение, благодаря в меру и не в меру выпитому вину и пиву.
К пяти часам разговоры угасают сами собой. Всем начинает хотеться спать. Раскладывается диван, вдоль него ставится софа, чтобы сделать это ложе шире, и сразу шесть человек укладываются поперек дивана, положив ноги на софу.
Остальные уходят домой. Марат провожает их до дверей. Вы с Любой уходите тоже. Ты отвозишь Любу на скутере к ней домой, а потом возвращаешься к себе на Молодежную.
В квартире тихо, все спят. Ты заглядываешь в гостиную: Карп спит на диване одетый, до пояса закрытый пледом. На столе ты обнаруживаешь кусок торта «наполеон», который тебе оставили. Ты забираешь его к себе в комнату, где сладко спит Данька. Торт ты обязательно съешь, но потом. А пока что ты быстро принимаешь душ, забираешься в постель и тут же засыпаешь.