- Он был здесь? – кричит Муза. Сквозь ярость в ее глазах просвечивает испуг. Испуганная Муза! Такого еще не было. – Я чую его запах. Только от него так отчаянно несет ванилью! Вот, дрянь!
- О ком ты говоришь, Муза?
- Не стой из себя дуру! – Боже, кажется, у нее истерика. – Он был здесь, Купидон! Чего он тебя хочет? Признавайся!
- Муза, спокойнее, спокойнее! Борись со своими эмоциями! И убери свои руки от моей шеи. – Сдавденно смеюсь.
- Он был здесь? – шипит она, сжимает и разжимает пальцы, будто и в самом деле комкает мою шею. Мне становится страшно.
- Был.
- Что ему нужно? Говори! – ее лицо искажено безумием. - Молчу. Как я могу ей сказать, чего ему от меня нужно. – Говори! Я все равно узнаю!
Да, она все узнает. Где моя милая чудачка Муза? Сейчас передо мной злобная гарпия, готовая меня растерзать.
- Может быть, выпьешь вина? У меня есть бутылочка пиногриджо. И прекрасный сыр. – Предлагаю я осторожно. – Так мне будет проще все рассказать. В спокойной, привычной для нас обеих обстановке.
Муза устало опускается на стул. Она ссутулилась и будто постарела. Не знала, что музы могут стареть. Причем так стремительно.
- Наливай свое вино. – Голос совсем потухший. – Можешь ничего не рассказывать. Я и так знаю, что он тебе предложил. – Вздыхает. Отпивает большущий глоток вина. Смотрю на нее вопросительно. – Он предложил тебе любовь. - Я отвожу взгляд. Он предложил мне любовь. То, без чего моя жизнь кажется мне, лишенной смысла. – Что ты ему ответила?
- Муза, моя милая, Муза. – Виновато улыбаюсь.
- Что ты ему ответила? – кричит она. В ее голосе звенит отчаянье.
Молчу. Смотрю в окно, в которое потухшими звездами бьется ночь. Почему все это не сон? Почему не сон?
- Что ты ему ответила? – голос Музы ослаб. Она сама будто осела, стала меньше ростом. Как она сейчас похожа на обычную усталую от жизни бабу средних лет. Сейчас она вовсе не муза. Простая баба. Мне жаль ее. И себя тоже жаль.
- Что ты ему ответила?
- Пока ничего.
- Правда? – в музиных темных глазах зарницей полыхнула надежда.
- Правда. – Губокий вдох, выдох. – Но я обещала подумать. – Вдох, выдох. – И я подумаю.
Муза смотрит на меня беспомощно. Теперь она похожа на пятилетнюю девочку, готовую всему удивляться.
- Разве можно променять творчество на любовь? Разве такое возможно? Ведь любовь общедоступна, а творчество – удел избранных.
- Какая же ты глупенькая, Муза! Любовь – это творчество, а творчество – это любовь. Одно не бывает без другого. – Меня вдруг накрывает волной злости. – Скажи мне, Муза, моя мудрая, вечно пьяная Муза, почему вы с этим чертовым красавчиком Купидоном заставляете меня выбирать? Почему вы не можете дать мне и то, и другое? Почему? – уже кричу. – Почему вы не позволяете мне быть счастливой? Что я вам сделала?
- Девочка моя! – Муза выпрямляется и снова становится музой. Величествоенной и добродушной. – Боги очень похожи на людей. Иногда они шутят, а иногда… - Муза присасывается к вину, - а иногда мстят. Не обязательно людям. Чаще друг другу. Но вот жертвами этой мести оказываетесь вы, люди. В данном случае – ты.
- Купидон тебе мстит? За что?
Муза улыбается таинственно. И даже как-то самодовольно. Или мне это только кажется?
- С кем ты хочешь быть? За кого замуж хочешь? – спрашивает Купидон вкрадчиво, улыбается обольстительно и нервно поглаживает наконечник одной из стрел в своем колчане.
- За тебя замуж хочу! Ты такой красивый мальчик! – Вероятно, я тоже улыбаюсь обольстительно, хотя и не верю уже, что на такое способна. Я вдруг стала очень смелая. Если они играют со мной, почему бы мне не поиграть с ними? Терять уже, кажется, совсем нечего. Какой бы выбор я не сделала, все равно останусь в проигрыше.
Вижу растерянность в его изумрудных ясных глазах.
- Ты шутница, да? Дама с чувством юмора? Гипертрофированным. – Он не очень уверенно выговаривает последнее слово.
- Только ради тебя я готова отказаться от своей Музы, только ради тебя. Ни один обычный земной мужчина ее не стоит. – Я хохочу. Отчаянно.
- Давай серьезно. – Боже, да он испуган.
- Я тебе не нравлюсь? Неужели я тебе не нравлюсь? – хохочу я. – Купидончик, миленький, да я сейчас обижусь на тебя и напрочь откажусь от сделки.
-Я… я… - лепечет он, - люблю другую. – Смотрю на него удивленно: купидоны умеют краснеть?
- Уж не мою Музу ли? – хитро прищуриваюсь. И вдруг понимаю, что угадала – Купидон краснеет еще сильнее, отворачивается и опускает глаза. Потом резко их распахивает. До чего же прекрасные глаза!
- Конечно же, нет! – Возмущается он. – Что за чушь ты несешь? Муза! Фффф! – фыркает он, - эта похотливая страшненькая бабенка! Да вот еще!
- Все понятно! – Хихикаю я. Совсем как моя Муза.
- Ничего тебе не понятно! Ничего! Что вы, людишки, можете понимать в подлинной любви? В божественной любви? – Его глаза вдруг синеют от злости.
- Да, уж! Я точно ничего не понимаю в божественной любви! Я просто человек! И почему я должна быть крайней в ваших божественных разборках?
- Ну, что ты, что ты! – Купидон смягчается. Глаза снова становятся изумрудными. – Я же хочу помочь тебе, девочка. Я просто хочу счастья для тебя. Я же вижу, как ты маешься. Работаешь, работаешь, и никакого признания, никаких денег за твой труд. И никакой личной жизни. Ну, ради чего?
- В самом деле, ради чего? – бормочу я.
- Вот и я говорю! – воодушевляется Купидон. – Давай, выдадим тебя замуж, будешь жить как за каменной стеной, муж на руках тебя носить будет, любить будет регулярно и неутомимо. Ты же этого хочешь! Простого бабского счастья хочешь, а не этого богемного существования с редкими случайными связями, да странными трусливыми мужчинами, которые боятся серьезных отношений. Признавайся!
Молчу, тереблю кружавчики на своей ночной рубашке – Купидон опять заявился ранним утром на мою кухню, а переодеваться для него я поленилась. Свои же уже люди, чего стесняться-то.
- К чему тебе эти твои романчики, которые не приносят тебе ничего кроме разочарований? – Продолжает атаку Купидон. – Причем я имею в виду и те романчики, что ты пишешь, и те, в которые ты периодически вляпываешься. Мы тебе настоящего мужика найдем. Сильного, отвественного, смелого, с серьезными намерениями. Такого, чтобы раз и навсегда!
- Я не уверена, что хочу раз и навсегда, - произношу задумчиво. – Вдруг мне скучно с ним станет?
- Ну, точно ненормальная какая-то! – возмущается Купидон. – Хотя чего еще ждать от подопечной этой чекнутой Музы? Сама сумасшедшая и протеже ее все такие же.
- Чем же она тебе так насолила-то? – усмехаюсь я.
- Это к делу не относится. – Отвечает Купидон резко. Его лицо из мальчишеского вдруг становится взрослым и жестким. И тут же становится снова наивно-юным. – Миленькая моя, сейчас о тебе речь. О твоей судьбе! Не думай ты об этой Музе, она не пропадет, о себе подумай. Вон ведь ты несчастная какая! Смотреть больно на тебя. Ну не хочешь с одним на всю жизнь, так мы контракт таким образом составим, что как только тебе один надоест, я тебе тут же другого преподнесу на блюдечке. Хочешь, любой из твоих мужей к тебе вернется? Хочешь, Жестокий ангел, приползет к тебе на коленях и будет умолять, чтобы ты осталась с ним навечно? Хочешь, устрою так, что ты встретишь кого-то нового, и он влюбится в тебя с первого взгляда?
- Хочу, - отвечаю. – Вот, чтобы и мужья все приползли на коленях, и Жестокий ангел тоже, и таинственный незнакомец. Сможешь устроить?
- Ну и аппетиты у вас, дамочка! – Он, кажется, восхищен.
- Я шучу, - говорю устало. – Мне хочется, чтобы и мужчина был, и творчество.
- Да брось ты, когда с хорошим человеком будешь жить, даже и не вспомнишь, про свое творчество. Писанина вся эта у тебя от неудовлетворенности. Это же… - Купидон задумывается, - это же суб-ли-ма-ция.
Смеюсь. Какой смешной мальчик. Вечный мальчик. Божество.
- Я должна подумать, - говорю, собираюсь с духом и произношу тихонечко, - а может, вы с Музой помиритесь и перестанете меня делить? Это вы вечные, а у меня-то жизнь короткая по сравнению с вашей.
- Достаточно длинная жизнь, чтобы научиться делать выбор. Чтобы иметь на это смелость. – Вот сейчас со мной заговорило божество, а не смешной мальчишка. – А с Музой мы помириться не можем. Она не заслуживает моего снисхождения. – Снова мальчишка.
- То есть тебе и вечности мало, чтобы научиться прощать?
- Выбирай! Даю тебе неделю на размышления.
Я так устала засыпать одна. Я так устала одна просыпаться. Я так устала метаться по бессмысленно-огромной пустыне моей постели. Новое утро. Воскресенье. Ощущение понедельника. Вечного понедельника. Чем же заняться? Куда же себя деть? Целое воскресенье. Пойти мне некуда. Никто меня нигда не ждет. И Божества оставили меня в покое. Ровно на неделю. Забавно, прекрасные древние божества со скверными характерами ждут моего решения. Ждут моего выбора. Мне бы зазнаться. Загордиться. Исполнится чувством собственной значимости. Только не получается. Мне хочется лишь утренних поцелуев. Ленивых сонных объятий. Обыденных разговоров. Бутербродов с маслом и сыром, приготовленных на двоих. Мне хочется сладкого черного чая. И взглядов, исполненных спокойной нежности. И совместных планов на воскресенье. И на жизнь.
У меня есть лишь бессмысленно-огромная пустыня мой постели и нет ни одного плана на воскресенье. И я не помню уже, что такое утренние поцелуи.
Беру с прикроватного столика книжку. Свою книжку. Толстая. Увесистая. Элегантная. Я знаю, чего она мне стоила. Я помню свою одержимость, бессонные ночи, опустошение, слезы. Я знаю, чего мне стоила эта книга. Но чего она стоит для других? Она вряд ли станет классикой. Ею не будут мучить школьников. Она не будет культовой. И бестселлером она не станет. Так зачем она? Зачем? Зачем две другие книги? Сколько времени, сколько сил, сколько чувств на них ушло! Зачем? Может быть, от меня было бы больше толку, если бы я просто готовила супы и отбывные для любимого мужа? Ах, да, у меня нет мужа. Но были времена, когда мужья у меня были. И я готовила для них супы и отбивные, и изнывала от бессмысленности этого занятия. Так что же мне нужно? Куда же мне идти дальше?
Смотрю фотографии.
Ты. Всегда задумчив. Не счастлив, отчего-то. Не спокоен. Прошлая сладкая жизнь, которая была не такой уж и сладкой. Париж, Лондон, Лиссабон, Венеция, Рим, Брюссель, Брюгге. Брюгге… Почему это невозможно забыть? «Я хотел бы провести с тобой старость, но сейчас я должен уйти». В тихом сонном городке произошло убийство. Вместе с бокалом шампанского была разбита вдребезги моя прежняя жизнь. Городок этого предпочел не заметить. Ему дорога репутация туристического оплота безмятежности западной Европы. Слезливые драмы из жизни этих ветреных русских, которые сами не знают, чего хотят, ему совершенно ни к чему. Забыто. Похоронено. Помню только я. Даже ты этого уже не помнишь. Тебе это не нужно.
Жестокий ангел. Моя любимая фотография: я на него не смотрю, а он смотрит на меня. С нежностью. Жаль, что это ничего не значит. Нежность вспыхнула на мгновение и тут же была упрятана под лохмотья цинизма и свободолюбия. Жестокий ангел не может быть нежным. Ему это непозволительно. Жестокий ангел в этом убежден. Стоит ли тратить свою жизнь на попытки его в этом переубедить? А, может быть, стоит?
Что же дальше? Бесконечное одинокое воскресенье. Тянусь к черному блокноту.
Утро. Жестокий ангел спит в моей постели. Вот уже полгода он каждую ночь засыпает и просыпается в моей постели. Как долго я об этом мечтала! Сбылось. Мечты сбываются! Но мечта перестает быть мечтой после того, как она сбывается. И тут выясняется странная вещь: что мечтать было гораздо приятнее, чем жить в сбывшейся мечте.
Смотрю на Жестокого ангела. Теперь он просто мужчина, полностью обнаженный передо мной, лишенный покровов таинственности. То, что раньше казалось загадкой, теперь обернулось простой ложью. Обыденным бытовым враньем. Почему я не могу просто верить? Зачем мне обязательно нужно отделять ложь от правды. Они перемешаны как зерна пшеницы и риса в старых сказках. Разобрать их по разным кучкам – титанический труд, великий в своей немыслимой кропотливости и полной бессмысленности.
Он пришел почти под утро. Он пьян. Его порочный рот алеет слишком бесстыдно. Он весел. Я мрачна. Он сказал, что встречается с друзьями. Я не против его встреч с друзьями и даже с подругами. Он ценит свободу. Я тоже ценю свободу. Его и свою. Похоже, он пользуется своей свободой, а я нет. Я заточила себя дома. Мои дни наполнены лишь ожиданием и подозрениями. Они не беспочвенны. Он не обещал мне верности. Он не обещал мне ничего. Ему я тоже ничего не обещала. Я обещала себе.
Вопросы и упреки рвутся из меня. Почему так поздно? Где ты был? С кем ты был? Ты был с женщиной? Кто она? Как ты можешь? Ты же со мной, так как ты смеешь быть еще с кем-то? Сдерживаюсь. Целую его в щеку. Брезгливо морщусь. Представляю, как совсем недавно его целовал кто-то еще.
- Ужинать будешь? – произношу спокойно. Вернее, надеюсь, что задаю этот вопрос спокойно.
- Нет, я сыт. Устал, спать хочу.
Жестокий ангел направляется к кровати, сбрасывая с себя одежду на ходу. Бросаюсь ему наперерез.
- Душ прими! - кричу. – Хотя бы смой ее с себя, прежде чем ложиться в постель со мной!
- Ревнивая сука! – в мутных топях глаз Жестокого ангела бурлит жажда крови. Моей крови. Он все же идет в душ.
А я ставлю в холодильник сковородку с отбивными и кастрюлю с супом. На приготовление всего этого ушло полдня моей жизни. Моей единственной жизни. Завтра или послезавтра придется выкинуть и суп, и отбивные. Одной мне все это не съесть. А Жестокий ангел почти не бывает дома. От отчаянья и злости швыряю об пол первую попавшуюся чашку. Чашка рассыпается на десятки осколков. Иду за щеткой. Режу ногу об осколок. Совсем забыла, что ноги мои босы. Сметаю осколки, оставляя на полу кровавые следы. Вот он и получил мою кровь. Из моих глаз катятся слезы.
- Опять истерика! – шипит Жестокий ангел, выходя из душа. – Как же мне это надоело!
- Думаешь легко улыбаться, когда хочется убивать?
- Поговорим утром!
Он идет в спальню.
Вываливаю осколки из совка в мусорное ведро. Обрабатываю рану, бинтую ногу. Отмываю пол от своей крови.
Не могу унять слезы. Строю планы мести. Завтра тоже явлюсь домой за полночь. А возьму и вообще не приду. Что он себе вообразил! Что он единственный мужчина на свете? Ха-ха! Завтра же ему изменю! Да хоть с первым встречным! Мне уже все равно!
Жестокий ангел просыпается. Притягивает меня к себе. Целует.
- С добрым утром! Сделай мне, пожалуйста, чаю. Очень спешу, так много дел сегодня. – Снова целует.
Утренние поцелуи. Разве не об этом я мечтала? Как, оказывается, было легко любить Жестокого ангела безответно.
- Уходи, - говорю я вдруг. - Уходи. - Мой голос звучит равнодушно. Никогда не думала, что скажу ему это.
- В каком смысле "уходи"? - Жестокий ангел в недоумении. Он впервые растерян.
- Совсем уходи, - целую его, смотрю в топи его зеленых глаз. Кажется, мне удалось выбраться из этих топей. Не такими уж и бездонными они оказались. - Навсегда, - произношу я и не верю, что смогла это сказать.
- Почему? - спрашивает Жестокий ангел беспомощно.
- Я тебя разлюбила. Прости.
Я уже не надеялась, что когда-нибудь дождусь этого звонка. Уже смирилась, что эго не никогда не будет. Уже научилась с этим жить.
- Как ты смотришь на то, чтобы поехать... куда-нибудь? – ты. Неужели?
- С тобой или без тебя? – уточняю осторожно.
- Со мной.
- Ты расстался с очередной пассией и пока не нашел новую?
- Какая же ты язва! – Ты смеешься. – Нет, просто я хочу поехать куда-нибудь с тобой.
- Именно со мной? - уточняю.
- Именно с тобой.
- Куда поедем?
Поезд мчит нас в Брюгге.
В белом ресторане на берегу древнего канала мы пьем шампанское и едим устрицы под чесночным соусом. Меня подташнивает от счастья и ощущения дежавю. Это ведь уже было. Тогда, много лет назад в этом самом месте мне показалось, что моя жизнь закончилась. Показалось. Она не закончилась. Река моей жизни тогда просто изменила русло. Поняла не поздно. Поняла вовремя. Поняла сейчас.
Ты смотришь на меня как-то тревожно. Будто что-то хочешь сказать, но не можешь решиться. Улыбаюсь. Говорю о какой-то ерунде. Жду. Ты решишься, я знаю.
Мне снова хочется поцеловать твою руку. Не знала, что могу любить так долго. Так вопреки... Не поцелую. Я уже совсем другая. Боль и опыт сделали меня сдержанной. Жду. Не зря же ты позвал меня сюда. Именно сюда. В город, который я люблю и ненавижу. В ресторан, который я проклинала столько лет. И хотела в него вернуться. Вернулась.
- Я вот подумал, - начинаешь ты, - то есть я долго думал... - смотрю в твои глаза вопросительно. - В сущности, я ведь только тебя и любил... По-настоящему. Больше никого. Столько времени... Зря. Давай... - ты завладеваешь моей рукой. - Давай снова жить вместе. Ты была права, наша встреча... Это была судьба. Прости... Я долго не хотел в это верить. Выходи за меня замуж.
Ты отпускаешь мою руку, лезешь в карман.
Мой бокал с отатками пузырящегося брюта падает на пол и разлетается на тысячи брызг и осколков. Это уже было.
Ты достаешь из кармана бархатную коробочку.
К нам спешит официант. На его лице профессиональная добродушно-предупредительная улыбка. Он несет другой бокал. Ставит передо мной. Принимается собирать осколки.
- Вот! - Ты открываешь коробочку. Пододвигаешь ко мне.
Как же я мечала о таком кольце. Как мечтала!
Не прикасаюсь. Только смотрю.
- Да, я была права, когда говорила, что наша встреча - судьба, но и ты был прав, когда говорил, что мы можем быть вместе, только когда мы не вместе. Мне бы хотелось любить тебя всегда... Но я могу любить тебя только когда... Тебя нет рядом. Только корокие встречи. Только разлука. Только это питает мою любовь к тебе. Прости. - Все же целую твою руку. Вдруг ты надоешь мне через полгода? Тогда все закончится. А я не хочу, чтобы моя любовь к тебе закончилась. Это главное мое сокровище.
- Это не любовь. - Говоришь ты.
- Я не знаю, что такое любовь. И ты не знашь.
- Возьми. - Ты указываешь глазами на кольцо.
- Я слишком долго этого ждала. Так долго, что мне это больше не нужно.
- Возьми. - Ты надеваешь мне кольцо на средний палец правой руки. - Будем считать, что это просто кольцо. Бессмысленное дорогое украшение.
- Хорошо, это просто кольцо. - Снова целую твою руку. - Как же я тебя люблю.
Темное небо над моей головой раскрашено звездами, расчерчено огромными белыми птицами. Бакланы. Безмозглые крикливые ангелы. Где-то вдалеке полыхает фейерверк. Где-то внизу плещется черное море. Я лежу на шезлонге, влажном от вечерней росы и смотрю в нарядное небо. Слушаю море и крики бакланов. Мне радостно и грустно.
Шерох прозрачных крыльев. Рядом со мной грузно опускается Муза. Она запыхалась, будто летела издалека. Давненько ее не было. Как же прекрасна эта маленькая задорная толстушка. Как я по ней скучала! Ведь ближе ее последние несколько лет у меня никого и не было. Права была Муза, она стала мне ближе любых любовников.
Муза осматривается:
- А неплохо тут у тебя! Совсем неплохо! Идеальный приют для писателя. Ох, что это? Мерзкие твари! Эти птички... Срут! Да еще и так метко!
Смеюсь. Протягиваю Музе салфетку.
- Я уже привыкла, - говорю. - Это часть местного колорита. Потом, дома больше всего я буду скучать именно по ним.
- Фу! Тебе не идет быть сентиментальной! - возмущается Муза. - Насколько я понимаю, чудесное красное, белое и розовое вино - тоже часть местного колорита? - киваю. - Тащи! - командует Муза, - Да неси бокалы побольше! Будем отмечать встречу.
Возвращаюсь на терассу с бутылкой и бокалами. Муза завладела моим черным блокнотом.
- Мечтаешь о несбыточном? - спрашивает она и хихикает в своей обычной манере.
- Да, - соглашаюсь. Разливаю красное вино по бокалам. Зажигаю свечи.
- Как мило! Одинокая романтика свободы! - Муза усмехается. Поднимает бокал, - Нус, за нас тобой, вечно молодых и прекрасных! Отпивает огромный глоток. - Недурственно, очень недурственно! - И тут же без перехода, - Ну, ты же понимаешь, что Жестокий ангел никогда не задержится в твоей постели на полгода, а твой бывший муж не только никогда не позовет тебя снова замуж, но даже не предложит совместного путешествия. К чему все эти пустые грезы?
- Странно, что ты задаешь такие вопросы, Муза! Ты же сама говорила, что в своей книге я могу написать все что угодно. Что мои персонажи подчиняются только мне. Для них я всемогуща!
- Всемогуща! - Муза хихикает. - Поаккуратнее с такими выражениями. - Она грозит мне пальцем. - Если бы они тебе подчинялись, Жестокий ангел был бы тебе верен и приходил бы вовремя. А твой бывший муж все же уговорил бы тебя выйти замуж снова. Он бы так легко не сдался. Твои герои - рождены твоим воображением, но ты над ними не властна. Ты дала им жизнь, а дальше от тебя уже ничего не зависит. Разве что ты можешь их умертвить, если не закончишь свою книжку.
- То есть они могут обходиться без меня? - почти плачу. - Зачем я тогда вообще нужна? Мужчины, которых я люблю могут обходитья без меня, и даже персонажи, которых я же и придумала могут обходиться без меня!
Муза щелкает пухленькими пальчиками, и наши бокалы наполняются вином. Смеется.
- Нет, твои персонажи существуют только благодаря тебе. Совсем без тебя они не могут, пока ты пишешь книгу, а вот потом они уйдут от тебя и будут жить своей жизнью. И ты уже ничего не сможешь с этим сделать.
- Муза, почему все так грустно? - всхлипываю я.
- Все хорошо, девочка моя! Так надо! Так надо! Ты пишешь и это отлично. Я делаю вывод, что ты не поддалась на уговоры этого прохвоста Купидона. Но судя по тому, ЧТО ты пишешь, понятно, что над его словами ты думаешь.
- А ты бы не думала на моем месте? - Отпиваю глоток вина, смотрю в небо. - Думаешь, уютно мне одной на этой терассе? Думаешь уютно мне всегда быть одной?
- Я не могу быть на твоем месте, - произносит Муза задумчиво. - Мы существа из разных миров. И пусть тебя не обманывает наше внешнее сходство. И все же даже мне иногда приходится делать выбор. Такой же сложный перед которым сейчас стоишь ты.
- Это как-то связано с Купидоном? - спрашиваю осторожно.
- Да, - едва слышно выдыхает Муза. - Он единственный, кого я могла полюбить. - Залпом выпивает остатки вина в бокале. Щелкает пальцами. Он наполняется вновь. - Он единственный кого я любила... - Ее язык заплетается. - Люблю. Вот уже несколько столетий, я жалею, что сделала тогда такой выбор. - Делает еще глоток. - Ох, до чего же пьяное вино в этих краях! Наговорила лишнего. Дай мне слово, то ты все забудешь!
- Вряд ли получится. - Качаю головой. - Но ведь можно все изменить! - Почти кричу я. Ведь никогда не поздно сделать другой выбор!
- Глупости! - Муза стремительно взлетает с шезлонга. Она кружит среди бакланов. - Прочь, мерские создания! - Вопит она. - Прочь!
Он пробираетс сквозь толпу пляжного бара. Ему вслед восхищенно оборачиваются. И женщины, и мужчины. Он идет прямо ко мне. Плюхается на стул напротив. Улыбается обольстительно. Весь бар смотрит на меня с завистью.
- Ты еще в щечку меня поцелуй, - говорю я ему и смеюсь. - Тогда вон те англичаночки точно лопнут от злости.
Он послушно встает и целует меня в щеку. Обычный поцелуй, мало отличается от человеческого. А я-то думала, что поцелуй Купидона волшебен и ни с чем несравним. Хмыкаю немного разочарованно. Во взглядх англичаночек читаю желание растерзать меня. Задираю нос и смотрю на них, исполненая чувства собственного превосходства. Как это смешно. Знали бы они, кто этот красавчик. Божество. Самое настоящее.
Купидон тем временем возвращается на свое место и спрашивает язвительно:
- Скучаете, барышня? Несладко одной-то на курорте? А ведь могла бы сейчас сидеть тут с парнем и целоваться, как одержимая.
- У меня есть парень. - показываю на свой блокнот.
- Не могу представить, что с этим милым созданием можно целоваться. Да вы извращенка, барышня. - Купидон хохочет. Все девицы за соседними столиками тут же впадают в крайнее возбуждение. Некоторе вскакиквают и принимаются танцевать, неистово крутя бедрами. Тут в возбуждение приходят и мужчины. Они подскакивают к девицам и кружат их в нелепом танце, предвещающем соитие. Некоторые начинают целоваться. А Купидон все хохочет.
- Прекрати смеяться! - шиплю я. - Сейчас тут оргия начнется.
- Ну и что? - отвечает Купидон беззаботно. - Они же развлекаться сюда приехали. Вот пусть и развлекаются. Он смеется все громче. Некоторые пары начинают срывать одежду друг с друга. - Посмотри! - кричит Купидон, - Посмотри! Все они счастливы. Они наслаждаются. И только ты сидишь тут одна.
- Я сижу с тобой, - напоминаю я.
- Это все равно что одна, ибо я пришел к тебе по делу, а не соблазнять тебя. То сть соблазнять, конечно, но в другом смысле. - Он становится серьезным.
Мужчины и женщины в баре прекращают танцевать. Удивленно смотрят друг на друга. Те, что успели раздеться, начинают судорожно одеваться.
Купидон осматриваются, на его прекрасном лице появляется самодовольная улыбка:
- Вот что бывает, если я просто смеюсь. А уж если я стрелы начну пускать, то такое начнется! Так что ты надумала?
- А уколы твоих стрел необратимы? - спрашиваю задумчиво.
Купидон печально вздыхает:
- Увы. Максимальная гарантия на действие укола моей стрелы три года. А дальше ее действие ослабевает, а может и вообще исчезнуть. Именно поэтому людские союзы так недолговечны.
- А для одноразового секса тоже нужны стрелы? - продолжаю я допрос.
- Нет, для этого у меня есть вот такая штука. - Купидон достает из кармана своих голубых джинсов обычную трубочку. Из другого кармана извлекает красный бархатный мешочек. Высыпает из него себе в руку маленькие золотые горошинки. Заряжает ими трубочку и начинает плеваться в людей в баре, как это делают злостые хулиганы в школе. - Ву а ля! У всех, в кого я попал, сегодня ночью состоится случайная связь. А как они распределятся по парам, уже не моя забота. Иногда бывают очень причудливые комбинации. - Он снова расхохотался, видимо, вспомнив что-то. Публика тут же снова начинает приходить в возбуждение. Купид осматриваются. - Ох! - восклицает он вдруг. - А вот у этих двоих должня случиться не просто незначительная связь, у них должна быть любовь!
Удивленно хмыкаю. Купидон указывает на двух мужчин. Один из них стройный загорелый юноша, а второй - обширный, рыхлый, невысокий мужчна средних лет.
- Любовь зла! - хохочет Купидон, достает стрелу из материализовавшегося из ниоткуда колчана и натягивает внезапно возникший в его руках лук. - Тот, который помладше, еще даже не знает наверняка, что он гей. Точнее, не хочет верить. - Купидон стреляет. - Раз! Два! Ну вот, дело сделано!
- Ты над ними просто подшутил? - спрашиваю встревоженно.
- Нет, - отвечает Купидон серьезно. - У меня есть соотвествующее предписание. В его руках появляется лист бумаги голубого цвета. Купидон протягивает его мне.
С трудом разбираю корявый почерк:
Питер Хант + Гюнтер Браун = любовь
Подпись:
Мойры.
Печать.
- Ты что же, стреляешь только по приказу? - спрашиваю.
- Нет, иногда шалю. - Он улыбается лукаво. - Я же веселый Бог, с отличным чувством юмора.
- А люди потом страдают из-за твоего чувства юмора. - Произношу с укором.
- Нет, дурочка, они наслаждаются.
- А бывают случаи, что твоя стрела не подействовала?
Он вдруг мрачнеет.
- Было такое один раз. Один единственный раз.
- Ты стрелял в мою Музу? - догадываюсь я.
- Не будем об этом!
Наклоняюсь к столу и жестом призываю Купидона тоже наклониться.
- Она подействовала! - шепчу я ему ухо. - Она подействовала! Я знаю, поверь мне. И ее действие не слабеет уже несколько веков.
Купидон отшатывается от меня. Вид у него ошалелый.
- Ты не можешь этого знать! - Кричит он. - Ты, простая смертная! Ты, простая смертная! Откуда ты это можешь знать?
- Я умею слушать. Умею слышать. Умею замечать. Муза тебя любит.
- Я тебе не верю.
- Твое право. - Пожимаю плечами и равнодушно отворачиваюсь от Купидона.
- Почему же она так себя ведет? - даже раскраснелся, как обычный мальчишка. Лицо обиженное-обиженное.
- Я не знаю вашей истории. Подумай, может быть, ты что-нибудь сделал не так? Вспомни. Может быть, она чего-то боится. Может быть, стоит попробовать не мстить ей, а попытаться начать все сначала?
- Как ты смеешь, смертная, давать мне советы? - Лицо Купидона стало надменным и величественным. Божественным.
- Хорошо, больше не буду! - отвечаю примирительно.
- Думаешь у меня получится? - Купидон внезапно снова оборачивается влюбленным мальчишкой.
- Я бы оценила твои шансы как высокие.
- Правда? - Его глаза загораются надеждой. Какая-то парочка тут же начинает целоваться. А еще одна парочка мчится в сторону пляжа. Намерения их очевидны.
- Мне так кажется.
Он вскакивает.
- Ладно, даю тебе еще две недели на размышления. И... - он задумывается. - скоро ты узнаешь, от чего так упорно отказываешься.
Он стремительно направляется к выходу.
- Эй, приятель, ты не заплатил за мой коктейль! - кричу я ему вслед.
Купидон оборачивается и грозит мне пальцем.
Интересно, что я должна скоро узнать? Что он имел в виду?
А Питер и Гюнтер уже держатся за руки и весело болтают. Их судьба решена.
Разве так бывает? Разве море может перестать радовать? Разве может оно надоесть? Думала, что не может. Оказалось - может. Если ты всегда один. Я знаю, как кричат чайки. Я знаю, как шумит море. Мне знаком пляжный многоязычный гвалт. Но я не помню, как звучит мой собственный голос. Я молчу. Мне совсем не с кем поговорить. Муза слишком увлеклась охотой на южных эльфов. Она в таком восторге от их темперамента, что совсем забыла обо мне. Купидон, очевидно, сеет по миру любовь. Я ему не интересна. Еще полторы недели. В этом городе у меня нет знакомых. Я молчу. Лишь иногда по ночам разговариваю с бакланами. Они меня совсем не слушают. Возможно, они меня даже не замечают.
Музы не видно, но я знаю, что она где-то рядом. Потому что мой черный блокнот заполняется словами и предложениями. Я пишу. Значит, Муза где-то рядом.
Ночь. Пляжный бар гремит музыкой. Пляжный бар объят похотью. Она звенит громче музыки. Я слышу этот звон. Чувствую его вибрации кожей. Но меня он не касается. Я никого не хочу. Никто не хочет меня. Купидон жалеет на меня своих золотых горошин и своих серебряных стрел. Что он задумал? Извести меня полным отсутствием любви? Он хочет, чтобы я приползла к нему на коленях и молила хотя бы о крупице любви? Он же знает, шельмец, что я не могу без нее. Злобный демон в ангельском обличье. Зачем он втянул меня в эту игру? Мне совсем не льстит знакомство с ним. Хотя мало кто из смертных может похвастаться знакомством с самым настоящим Купидоном. Наверное, это честь для меня. Но мне бы хотелось обычной жизни. Без муз и купидонов. Простой жизни с мужем и детьми. Хитрец - Купидон, я уже близка к тому, чтобы принять его предложение.
Мне грустно. Пью терпкое красное вино. Но оно уже не может меня развеселить. Пора уходить. Пора возвращаться в свою келью. На свою терассу. Под призрачные звезды. Пора идти слушать ночную песнь моря, ветра и бакланов. Не к чему мне этот чужой праздник. Пора смириться со своим одиночеством. Ведь одиночество в прекрасной стране, наполненной запахом роз, на берегу теплого моря - это лучшее из одиночеств. Назову его уединением. Может быть, мне станет легче.
Запихиваю в сумку свой черный блокнот, ручку, поднимаю голову, а напротив сидит незнакомец. Смуглый. Здесь все смуглые. Загорелые. Яркие зеленые глаза. Опять зеленые глаза. Может быть, меня преследуют мужчины с глазами цвета лесных топей? Он красив. Чувствую легкий укол в области сердца. Ах, Купидон! Значит у тебя нашлась стрела и для меня? Где ты, проказник? Купидона нигде не видно. Но я знаю, что он здесь. И он сейчас хохочет. Ведь похоть в баре уже не просто звенит, она грохочет, заглушая все остальные звуки.
Незнакомец молчит. Он просто смотрит на меня и улыбается. Протягивает мне руку и увлекает меня танцевать.
Мы идем по ночной улице. Улица сияет огнями. Улица шумит сотнями голосов. Улица гремит музыкой. Улица пахнет духами, потом, ромом, текилой, пивом, морем, безумием. Эта улица заснет лишь после рассвета. До рассвета осталось несколько минут. Незнакомец держит меня за руку. Я счастлива. Как же так получилось, что всего за час этот человек стал для меня таким родным? Как же так? Он что-то говорит. Я его не понимаю. Я не знаю его языка. Он не знает моего. Иностранец. Иностранка. Мы оба иностранцы в этой стране. Какие силы свели нас на краю сонного моря? А где бы еще мы могли познакомиться? Лишь в баре на краю моря, где грохочет музыка и звенит похоть. Самый простой способ. У тех, кто в параллельных реальностях вершит наши судьбы, не слишком богатое воображение. Впрочем, не мне судить. Я просто им признательна. Благодарна.
Он держит меня за руку. Я счастлива. Его рука. Ее я понимаю. Ее сильную нежность. Ее гладкую сухость. Ее требовательность. Его рука влечет меня на пляж.
Наши ноги утопают в прохладном песке. Наши губы теперь одно целое. Мы не заметили, как погасли звезды. Мы не заметили, как взошло солнце. Как же мало у нас времени. Как глупо тратить его на сон. Мы засыпаем в белом шезлонге. Утомленные страстью. Мы повторяем изгибы друг друга. Мы будто слились.
Нас будит служитель пляжа. Он хочет денег за пользование шезлогом. Как можно быть таким меркантильным, когда люди влюблены? Мы просыпаемся. Мы хохочем. Мы встаем. Мы поправляем одежду. Мы извиняемся. Мы уходим. Мы. Мы. Мы. Я уже забыла о существовании этого местоимения. Много-много лет оно было исключено из моего лексикона. Я. Ты. Вы. Он. Она. Они... Мы. Снова мы. Надолго ли? Не хочу думать об этом. Пока мы - это мы.
Мы идем по утренней улице. Ночной мусор уже исчез. Официанты протирают столики в ресторанах и кафе. Торговцы открывают свои лавки и магазины. Парочки во вчерашних одеждах жадно едят пиццу и запивают ее кофе. Он держит меня за руку.
Мы останавливаемся перед моей башней на первой береговой линией. Где-то там, на самом верху моя одинокая терасса. Писательский приют под южным небом, над которым сияют то солнце, то звезды и реют безмозглые ангелы - бакланы.
- Уже сегодня, - говорит мой любимый незнакомец на своем языке. Я его поимаю.
- Уже сегодня, - отзываюсь на своем я зыке. Он меня понимает. Он отпускает мою руку. Как жаль.
Уже сегодня. Всего через несколько часов я снова его увижу. И он снова возьмет меня за руку.
Мы продираемся сквозь плотную толпу узкой торговой улочки. Что нам здесь нужно? Ничего. Мы просто гуляем. Мой заграничный принц держит меня за руку. Он, конечно же, не принц. Но могу же я хоть несколько дней побыть заложницей иллюзий. Мое многодневное затворчество, мое одиночество, мое уединение, мой вынужденный обет молчания это оправдывает. Любой симпатичный мужчина может показаться принцем. Тем более, если он держит меня за руку.
Ветер. Звенят колокольчики. «Музыка ветра». Говорит кто-то по-русски. Музыка ветра. Заграничный принц крепче сжимает мою руку и целует в губы. И сморит влюбленными глазами. И что-то говорит. Я не понимаю. Я понимаю. Остановись, мгновенье! Ты волшебно! Неужели это происходит со мной?
Старые обшарпанные домишки вдруг расступаются. Расступаются наивные сувениры, круглые кружевные скатерти ручной вязки. Расступаются люди. Умолкает музыка ветра. Вдруг перед нами море. Вдруг перед нами белые столики на краю пропасти. Белые стульчики. Цветные фонарики, парящие, как бакланы, в сумеречной синеве неба... И это мгновение хочется остановить. Невозможно. Да и зачем? Замираю в ожидании следующего мгновения. Оно будет еще волшебнее. Знаю. Он снова меня целует. Я будто плюшевый, заласканный, затисканный мишка. Забыла, что так бывает.
Мы садимся за белый столик на краю света. Дальше только безграничность томного моря. Здесь не слышен звон колокольчиков, но еще громче звенит музыка ветра. И музыка моря. В наши бокалы льется красное вино. Официант-невидимка. Это он. Наверное, это невежливо, не замечать его. Прости, служитель Диониса, но мы тебя не запомним - мы слишком заняты собой. Ты, наверняка, это знешь. Ты ведь видел это сотни раз. Интересно, ты когда-нибудь думал, чем заканчивается эта курортная одержимость? Уверена, что нет. Вот и я об этом думать не хочу. Наслаждаюсь мгновением. Он снова меня целует. Мы запиваем поцелуи красным вином. И целуемся снова. Он говорит на своем, не известном мне языке, что никогда в своей жизни не встречал таких красивых, таких страстных, как я. Что он ждал. Что он дождался. Что он искал. Что он нашел. Отчего-то я понимаю. Не верю. Верю. Хочу верить.
Он не знает, кто я. Он не знает, что уже через несколько дней он может стать для меня всего лишь... прототипом. Он не знает, что я превращаю свою жизнь в сюжет, а сюжеты в свою жизнь. Он не знает, что я эгоистична. Он не знает, что я коварна. Он не знает, что я изранена. Он не знает, что я истерзанна. Он не знает, что я просто хочу любить. Он не знает, что я просто хочу быть любимой. Без затей. Без литературных последствий. Он не знает, кто я. Он пленен моей красотой, гармоничностью моего тела. Он не знает, кто я. А я не знаю, кто он. Мне нравится, что он держит меня за руку. Этого мне не хватало много лет. Этого. Да, чтобы кто-то держал меня за руку и вел по узкой, суетливой улочке моей жизни. И чтобы вдруг наступило море.
Набережная темна. Благословенная темнота. Можно вообразить, что мы одни в целом мире. И весь мир создан только для нас. Так и есть. Что такое мир? Что такое вечность? Что такое творчество перед нетерпеливым трепетом предвкушения соития? Что такое литературная слава перед актом подлинной любви под аккомпанимент божественного хора, в котором плотными рядами на шатких деревянных скамейках стоят море со своим шумом прибоя, многозначительное молчание ночного южного неба, невнятный шепот звезд, гул пролетающих в невообразимой высоте самолетов, незатейлвая музыка на полыхающем бесстыдными огнями кораблике-дискотеке, внезапные отголоски чужих разговоров, гулкий шум далеких машин, надрывные скрипки цикад. Взрыв. Меня смывает волной наслаждения. Прямо в открытое море. К каким берегам меня прибьет?
Открываю глаза. Оказалось, прибило к прозаичным берегам реальности. Чувства ушли. Эмоции утонули. Проснулся разум. Это ведь всего лишь искушение. Да, хитроумный Купидон? Оправляю платье. Целую заграничного принца. С забытой нежностью. Мое нежданное чудо. Мое мимолетное искушение. Или нет? Не мимолетное? Мне не дано видеть будущее. К несчастью. К счастью. Отвожу от себя руки любовника. Сбегаю в свою башню. На свою террасу под звездами. Мне нужно отдышаться. Или сердце мое разорвется.